Kitobni o'qish: «Билет в первый вагон»
Дождь шел четвертый год подряд или пятый, Элрой уже не помнил. Не помнил ничего кроме промокшего дождевика и сырого зонта над головой, резиновых сапог и бегущих по тротуарам редких прохожих. Хлипкого чавканья под ногами и влажной постели.
– Черт! – Как я не вижу эти простыни – Пробормотал Элрой и нырнул в наполовину залитый водой подъезд.
Его квартира была на четвертом этаже и вода пока не слишком его беспокоила.
Разве, что печурка, которую приходилось растапливать сырыми обломками досок украденной мебели или поломанных заборов не слишком хотела разгораться.
Промокло все. Спички тоже. Ему удалось достать немного керосина, и он был почти счастлив.
Он открыл пузатую бутылку и плеснул немного желтой жидкости на колотую щепу. Чиркнул кресалом по стертой грани древнего напильника, кем-то забытого в квартире и в печурке, вначале слабо, потом все быстрее и более жадно запылал огонь.
Элрой присел на шаткий стул и бросил перед собой четыре папки с бумагами.
– Какая глупость искать сумасшедших в этом городе? Какая глупость… – Пробормотал полицейский. Ему уже давно казалось, что сошли с ума все кроме него самого. Даже за себя он иногда опасался.
Обходил собак, котов, старался не ходить под карнизами зданий.
Не приближался даже к стоящим и разваленным остовам автомобилей.
– Мало ли, что? – В них часто ночевали бездомные, и сейчас в условиях «каждый сам за себя» они были особенно агрессивны.
Движущиеся по дорогам и переулкам, автомобили стали слишком редкими и давно перестали быть частными.
Рассекая бамперами глубокие лужи, по улицам носились в основном фургоны полиции и медицинских служб.
– Да и те – Буркнул Элрой, придвигая первую папку ближе, и зажигая свечу. Электричество он экономил. Его и без того давали только на пару сумеречных часов перед сном. Хотя, ему казалось, что сумерки были вечными.
– Уже давно перестали принадлежать этим департаментам.
– Департамент у нас один – Снова пробормотал Элрой, с трудом стащил портупею с револьвером и бросил на стол.
– Департамент Спасения. – Он часто задавал себе вопрос – от чего спасал, или пытался спасти этот самый департамент, в, котором он работал, и никак не мог найти хотя бы чего-то похожего на ответ.
Вот и теперь он смотрел на папки «Спасителей» на своем столе, которые, по всей видимости, были очередными или идиотами, или теми, кто пытался своим необычным поведением заработать на кусок хлеба и пачку аспирина, чтобы не слечь в обочину с пневмонией.
– Мда. – На первом фото, приколотой ржавой скрепкой к папке было лицо обычного бездомного, с грязной бородой, который читал по углам проповеди на латыни, и тряс алюминиевой кружкой для подаяния.
– Спаситесь. – Элрой задумался. – Какой дурак будет читать проповеди на латыни? Кто понимает – эту латынь? Тем более – сейчас? Сейчас понимают только это. – Он коснулся вороненой стали своего револьвера. – Да, и то не всегда. – Он пристально всмотрелся в глаза бородача.
– Нет. – Этот бы не понял. – Ему уже все равно. – Он открыл папку, и бегло просмотрел личное дело «Спасителя».
Оно не отличалось от десятков других, которых он уже пересмотрел.
– Родился, учился, женился. Поступил, сдал, работал. – Элрой захлопнул папку и потер лоб. Смысл своей работы, он перестал понимать уже несколько месяцев назад.
Единственное, что удерживало от того, чтобы с нее сбежать – это то, что бежать было некуда и в «Спасении» он получал хоть какие-то ресурсы для выживания.
Он взял оружие и высыпал желтые цилиндрики на стол.
Их было пять. Должно было быть шесть. Один он потратил для того, чтобы отстрелить голову бродячему дикому псу, который бросился на него, как раз из остова продавленного автомобиля, стоявшего на углу кирпичного здания, которое дожди уже вколотили в землю почти по крышу.
– Придется писать объяснительную. – Пробормотал Элрой. Патроны тоже были наперечет.
Он притянул к себе лист бумаги. Да. Серый влажный лист бумаги и стал на нем писать «объяснительную» обычным химическим карандашом.
Пару лет назад – он отправил бы письмо по электронной почте, или оставил бы свою объяснительную на сайте департамента, но Дождь.
Именно так. С большой буквы. Никто уже не писал просто «дождь». Все писали Дождь. Дождь с большой буквы и, если бы кто-то захотел это сделать, то букву «Д» сделал бы первой в алфавите.
Не работало нигде и ничего. Только старая проводная связь и совсем примитивные устройства. Где то и что-то работало у русских, кажется, хотя Элрою было уже давно плевать – где и у кого что работало. Дождь.
Элрой дописал строку о том, что на него бросился огромный пес, с явными признаками болезни бешенства и у него не было выбора, кроме как выстрелить ему в голову. Он замер над словом «выстрелить».
Где то глубоко, на самом дне его подсознательной сути крутилось слово – дважды.
Он выстрелил всего один раз, и голова огромного голодного сенбернара с пеной на кровавых клыках разлетелась на куски.
Он спас свою жизнь, потому, что собака была размером почти с него самого, но. «Дважды».
Элрой пересчитал патроны, лежавшие на столе, и отодвинул один в сторону. Зачем – пока ему было непонятно. Но…
Он решительно дописал в «объяснительную» – «дважды», и спрятал освободившийся патрон глубоко в карман.
Почему то стало легче. Почему – он не понимал, но легче.
Он запихал в барабан тупорылого «смит-энд-вессона» оставшиеся четыре патрона и упокоенно откинулся на спинку стула.
Зазвонил телефон, старый телефон с диском. Кнопочных в углу валялось уже пять штук. Они не работали в сыром воздухе.
Элрой протянул руку и поднял трубку.
– Как я рада, что ты дома! – Раздался женский голос, Элрой, молча, посмотрел на полки буфета.
Оставалось еще четыре банки соевых бобов в томате, и печь нагрела его комнатку до приемлемой температуры.
Тем более – вдвоем спать будет теплее.
– Приходи, Эльза. Да. Я дома. – Он положил трубку на рычаг.
– Она придет через час. – Подсчитал Элрой, и на всякий случай повесил портупею за дверь шкафа.
Он слишком многое за последний год стал делать на «всякий случай».
Он пожал плечами. Это «на всякий случай» уже не раз спасало ему жизнь. Даже предохранитель на своем пистолете он всегда держал снятым «на всякий случай».
Половина секунды на снятие с предохранителя – не слишком много времени, но, если бы он не был снят – тот самый пес, которого он убил, уже обгладывал бы Элрою голень, где ни-будь в укромном уголке за ржавым сараем.
Элрой встал и постучал по циферблату старых механических часов. Они еще могли показывать время. Эльза придет через час.
Да. У него был целый час. Еще целый час. Почему даже в Дождь женщины так долго прихорашивались, ему было непонятно, но у него этот час был.
Он подошел к небольшому шкафчику и достал с полки, завернутую в холстину старую толстую книгу.
Он никогда и никому ее не показывал. Никогда и никому. Даже в Департаменте по Спасению, не смотря на чрезмерное внимание к сотрудникам, не знали о его пристрастии к старым летописям.
Он аккуратно положил книгу на стол и развернул на странице, заложенной обычной ученической линейкой. Взял большую толстую лупу.
В комнате было темно и полустертые буквы аккадского языка, которые во всем мире знали, может быть, всего человек двести разобрать было трудно.
– Он будет прост и наивен – С трудом переводил фразы Элрой.
– Он будет смотреть вам в глаза и улыбаться. Он не будет просить ни хлеба, ни милости, он просто будет смотреть, смотреть как вы живете – Элрой заложил страницу линейкой и закрыл книгу.
– Черт бы их всех! – Ругнулся про себя Элрой – Не смогли написать имя и фамилию. Дату рождения, адрес. Номер страхового полиса, наконец. – Он поежился.
– Хотя, какие сейчас полисы? Карточки социального обеспечения, на которые ты мог получить раз в неделю булку хлеба, и то, если повезет.
Эльза вошла без стука.
– Как я рада тебе! Милый! – Элрой поставил второй стул спиной к печурке. Быстро снял с молодой женщины промокший плащ и усадил спиной к огню.
Забрался под стол и достал половину бутылки закрытой притертой деревянной пробкой. Когда то это был виски. Когда это был виски, и был ли это виски – он уже не помнил.
Просто, если Эльзе не дать пол стакана спиртного, не согреть ее и не накормить – завтра он будет закапывать ее труп в саду.
После того как начался Дождь уже никто не считал ни болезни, которые он принес, ни трупы, которые валялись по окраинам дорог.
Департамент Спасения выделял, какие-то ресурсы на то, чтобы убрать их хотя бы в общие могилы, для того, чтобы не началась эпидемия еще более тяжелых болезней, но, всем, разумеется, мешал Дождь. Он же мешал и тяжелым болезням.
Болели все. Болели Дождем, или как и чем это можно было назвать, не знал ни один врач на планете.
Это было похоже на обычную простуду. Элрой считал, что это похоже на обычную человеческую глупость.
Если не есть, ходить в насквозь промокшей одежде, под пронизывающим ветром, пить из луж и жить в коробке с водой – ты непременно умрешь.
Он поставил два давно не мытых стакана на стол. Вытащил зубами пробку из бутылки и понюхал содержимое. Оно действительно пахло спиртным. Он налил пол стакана себе и Эльзе.
Двинул стакан ближе к ней и один взял в руку. Хотел сделать глоток, но его остановил взгляд его подруги.
Да. Он упирался на верхнюю полку буфета, на котором стояли банки с бобами. Элрой качнул головой. Если она выпьет виски сейчас, то свалится со стула.
Он забрал у Эльзы стакан, достал банку с едой, натужно выдрал жестяную крышку и, воткнув алюминиевую ложку в содержимое, поставил перед ней.
– По одной ложке в минуту. – Пробурчал он. – И сразу не глотай. Жуй не реже десяти раз.
Эльза горячо кивнула и ухватила ложку руками, словно она была лопатой для поиска золотых слитков в карьере.
– Черт! – Ругнулся Элрой и отобрал у нее ложку. Посмотрел девушке в глаза. Спрашивать – сколько она не ела было глупо. Это было понятно и без вопросов. Натянутая кожа лица. Провалившиеся глаза. Черные мешки под ними. Утонченные запястья.
– Вторую неделю – пробормотал Элрой. – Пару уколов глюкозы не помешало бы. – Он взял банку с бобами и поднес к носу. Бобы были в порядке. Но.
Он взял глубокую тарелку с буфета, и вывалил в нее содержимое банки. Выбрал бобы обратно и размешал в тарелке соус.
– Иди сюда. – Девушка безропотно двинулась на стуле ближе, так и не оторвав взгляда от еды. – Как и добралась? – Удивился Элрой. Разглядывая ее бледное лицо со слишком яркими румянами, которые она все-таки нанесла и подкрашенные ресницы.
Покачал головой.
– Не понять мне вас. Не понять. – Он набрал ложку соуса и поднес содержимое к губам подруги, придерживая ее за грудь. Нужно, чтобы она «всосала» содержимое, а не проглотила в один присест. Пустой желудок мог и не принять пищу.
Через несколько процедур Эльза смогла улыбнуться и нормально взять ложку.
Желудок мгновенно усвоил легкий томатный сок, и наполнил кровь питательными веществами.
Элрой двинул к ней бобы и внимательно смотрел за тем, чтобы она не торопилась.
Когда тарелка опустела – он поставил перед ней стакан со спиртным.
Эльза не стала пить сразу. Она пришла в себя взгляд ее став осмысленным, уставился на книгу, которая лежала на столе.
Да. Подруга Элроя не знала аккадского, но знала кого или, что он ищет в древних тысячу раз переписанных записях, которым так много лет.
– Я видела его, Элрой. – Она сделала глоток «виски». Поперхнулась и долго кашляла.
Элрой не реагировал.
– Что могла ему рассказать о «Спасителе» больная девушка?
– У него был старый фотоаппарат. Да. – Эльза откашлялась щеки ее стали уже румяными естественно. Она сделала второй глоток. Взяла оставшийся крохотный кусочек хлеба и до блеска вытерла тарелку.
Посмотрела на оставшиеся банки на буфете.
Элрой покачал головой.
– Нельзя пока, Эльза – умрешь. Завтра, послезавтра. Понемногу – ладно?
Девушка смиренно кивнула, допила спиртное и стала пальцем вычищать банку.
Элрой отобрал жестянку у Эльзы и выбросил в ящик для мусора. В сырую погоду даже царапина может стать проблемой, не говоря об открытой ране. Эльза легко могла порезать пальцы об острые края банки.
– Где ты его видела? Как он выглядел? – Элрой сделал глоток из своего стакана. Спиртное показалось ему не слишком неприятным, но…
Будет и завтра. Он вылил остатки в бутылку, и, плотно ее, закупорив, спрятал обратно под стол.
Устало потер глаза. Их уже было слишком много. Он даже не помнил сколько.
В их управлении уже давно ходил анекдот о том, что существуют два варианта развития событий: естественный и фантастический. Естественный – «придет Спаситель», фантастический – мы, «как ни-будь», сами.
Кому и когда пришла в голову сумасбродная идея искать Спасителя, Элрой не знал, но более глупой затеи он представить себе просто не мог.
Тем не менее, он его искал тоже. Как и все. Но, как и все – хотел найти его первым.
Он качнул головой. Это давало еще один шанс на выживание, как он считал.
– Кто его знает? – Элрой встал и подбросил в печурку пару щепок. – Может быть, в его автобусе не слишком много пустых кресел, и будет лучше, если он успеет первым вскочить на подножку.
Он посмотрел на Эльзу.
– Хорошо бы с ней вместе…– Но, работа требовала действий и он действовал.
– Что в нем еще необычного, Эльза? – повернулся он к девушке. Эльза, опьянев от еды и спиртного, спала за столом, уронив голову на сложенные руки.
Он потряс ее за плечо. Даже для того, чтобы уложить ее в постель – нужно, чтобы она поднялась. Платье Эльзы нужно было просушить. Раздеть он ее сможет только, если она поднимется на ноги. «Простуженному» лучше спать голым под толстым теплым одеялом.
– А? – Эльза с трудом подняла голову от сложенных рук. Элрой приподнял ее слишком легкое тело за подмышки, поставил на ноги и стал стаскивать с нее темное платье.
Светлого давно никто и ничего не носил. Наверное, даже не потому, что настроение в Дождь было не слишком «светлым», а по банальной причине вечной грязи и сырости. На «темном» – грязь была не так заметна.
Элрой снял с Эльзы платье. Повесил на веревочку над печуркой. Усадил на кровать и стал стаскивать сапоги. Они были ей малы и снимались с трудом.
– Что в нем было необычного кроме фотоаппарата? – Элрою удалось стащить сапоги, и он поставил их ближе к печке. За сутки должны были просохнуть.
Эльза упала головой на подушки и ровно задышала. – Элрой посмотрел на часы.
Отчет. Начальство потребует отчет о проделанной за неделю работе, в противном случае – следующие семь дней он проведет голодным. Он посмотрел на девушку. И Эльза тоже.
Потребует через десять минут. Он потряс Эльзу за плечо.
– Что в нем необычного еще, Эльза? – почти прокричал он ей в ухо.
– Пальто сухое. – Едва слышно прошептала девушка, натянула одеяло на голову и тонко засопела, провалившись в полуобморочный сон.
– Сухое пальто – пробормотал Элрой. Залез под стол. Достал бутылку с «виски», с трудом выдернул пробку и сделал длинный глоток.
– Сухое пальто под Дождем, кто мне поверит?
Элрой, неожиданно для себя, вскочил и стал шарить по карманам плаща Эльзы.
Вытащив небольшой квадратик пластика с ярко желтым кружком в разводах посередине, бросил его на стол.
– Значит. Этот ненормальный успел ее сфотографировать и отдать фото.
Он не обратил внимания и на то, что фокус фотоаппарата совсем не совпадал с тем, что он снимал.
Внутри желтого круга четко проступали геометрические фигуры, которые он где то уже видел.
Он бросился к столу и стал быстро перелистывать страницы летописи одну за другой.
Перелистав их с пару десятков, он уперся взглядом в рисунок на одной из них полностью совпадающей с рисунком на фото из кармана Эльзы.
Он означал – «пустая чаша».
Дословный перевод на английский. Что подразумевали под этими словами те, кто переписывал, или переводил книгу с ассирийского языка на язык аккадский, Элрой не понял.
Он взглянул на часы. До звонка из департамента оставалось четыре минуты.
Докладывать было нечего.
Элрой скрипнул зубами, и выдернул телефонный провод из розетки.
# # #
– Эй, лейтенант! – Водитель, которого уже никто не называл афроамериканцем, всем было плевать – какого цвета у тебя кожа и сколько у тебя зубов. Хотя – нет. К коже претензии были.
Она должна была быть, по крайней мере, без признаков порезов или царапин.
Все избегали любых контактов. Тем более с кровью или слюной. Где то верещали об этом по телевизорам, которые еще работали каким-то чудом. Где то между джазом и рок-н-роллом по радио втискивались сообщения комитета департамента Спасения о необходимых медицинских мерах для выживания.
– Чего тебе? – Отозвался лейтенант в длинном кожаном хромовом плаще. Такие плащи выдавали далеко не всем, и снисходительный тон он мог себе позволить.
– Я вас раньше по патрулям двоих возил. Элрой кажется. Теперь он что? Все? – Водитель, поглядывая через решетчатую дверь микроавтобуса, провел большим пальцем по горлу.
– Дождь?
Офицер пожал плечами.
– Скорее всего – обрыв провода на линии. Спит, наверное. Очухается, позвонит с другого номера, или дотопает ножками.
– Парень крепкий, а жрать хочется всем. Деться то ему все равно некуда, как и многим, собственно.
Лейтенант достал из кармана черствую булку хлеба. С трудом отломил половину и стал жевать, играя желваками на скулах.
Водитель, сглотнув слюну, отвернулся к своим педалям. Объехать нужно было, как обычно – половину города, собрать всех тех, кто называл себя Спасителями Мессиями и еще черт знает кем, и отвести в «Дом на берегу».
Дом на берегу, на самом деле стоял у самой кромки пляжа. Потому, что вода подобралась к его порогу совсем близко. Поэтому, его так и называли. Обычного почтового адреса у него не было.
Старый, полузаброшенный сарай, единственным достоинством, которого были крепкие стены и не протекающая кровля.
Раньше там была конюшня.
Теперь туда свозили всех, кто считал, что он в состоянии спасти планету.
Идиотская работа, но за нее платили. Пусть и бобами, но все таки платили. Приходилось работать. Как ни крути.
Что-то писать в докладных, каким-то образом отчитываться.
Отчитывались в основном количеством.
Всех Мессий свозили в «Дом на берегу» на десять дней.
Если ни один из них был не в состоянии внятно объяснить, как он будет делать, то, что обещает – его «выпускали в поле».
Просто оставляли рано утром, когда еще попадались прохожие на одном из оживленных перекрестков.
Милостыню уже никто не подавал. Подавать ее было особенно нечем, но старую тряпку на плечи для того, чтобы не замерзнуть под Дождем, кто – то еще мог подарить.
В департаменте – эту процедуру гордо называли «Милосердием», хотя многие говорили, – что утопить этих бездомных в заливе было бы милосерднее, и для бездомных, и дешевле для самого департамента.
Сейчас этих проходимцев было четверо. Почти одинаково обросших грязных и худых.
У одного разве, что горели глаза взглядом религиозного фанатика.
– И взял он каждой твари по паре.
Он называл себя Ноем и делал кораблики, если находил бумагу. Дерево и инструменты ему никто не давал.
Его можно было выпустить сразу, но по протоколу ему полагались десять суток приличной жизни в Доме на берегу.
Автобус выбрасывал из под ребристых колес веера брызг. Объезжал брошенные остовы автомобилей. Пробирался к пляжу, и наконец, выехал на узкую все еще покрытую асфальтом дорожку, которая вела прямо к Дому на берегу.
Водитель, выдавив все из старого коптящего движка, проехал глубокую лужу и, проехав еще пол – километра, остановился у крыльца.
– На выхо-о-од. Спасители! – Пропел он нарочито громко, и первым выскочил на землю.
Дверь запиралась снаружи, как и было положено в любом полицейском автобусе. Автобус был гражданским, но ручки изнутри обломали уже давно.
Водитель пошел к дверцам, и с усилием повернул проржавевший механизм.
Дверь открылась.
Первым выскочил лейтенант.
За ним неловко стали выбираться Спасители.
Последним вышел тот, который называл себя Ноем. В руках у него был бумажный кораблик. Он пристально смотрел в глаза каждому из тех, кто был рядом и скалил полупустой рот.
Да, полупустой потому, что вместе с Дождем пришли и совершенно простые болезни.
Цинга убивала быстро и эффективно.
Вначале опухали десны, покрывались язвами. Потом выпадали зубы. Опухали ноги, пальцы и однажды человек, лишенный обычного витамина «С», о котором до Дождя никто даже не думал, просто не вставал с постели.
К тем, у кого зубы были в порядке, относились с почтительным уважением.
Это были либо работники Департамента, либо люди у которых был доступ к каким-то оставшимся на полуострове лекарствам.
У лейтенанта в кожаном плаще зубы были в порядке, и водитель вжал голову в плечи, когда тот прошел рядом, выстраивая Спасителей в некое подобие шеренги.
