Kitobni o'qish: «Зверь и Скрипка»

 
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей…
 

Николай Гумилёв «Волшебная скрипка»

Глава первая
Плохой город

По мерзлой декабрьской дороге, ведущей в город Мэргород, двигались два путника. Идти было трудно. Дул встречный ветер, метель колола лица и руки, пробирала до костей. Но молодые люди – и одеты были не по-зимнему, и не ели со вчерашнего утра. Так что мысль о возможном ужине и тёплой постели неутомимо гнала их вперёд. Звали их Антон и Снегирь.

– Долго ещё?!.. – повернулся к товарищу Антон, с трудом пытаясь перекричать ветер.

– Скоро!.. – махнул рукой Снегирь. – Полчаса, не больше!.. Видишь во-он ту сосну?!.. – На пригорке недалеко от дороги стояла разбитая молнией кривая сосна. – Это верный знак, что город близко!..

– Руки закоченели!.. – посетовал Антон.

– Потерпи!.. – успокоил его Снегирь. – Когда я в прошлом году пролетал над городской площадью!..

Тут его странные слова заглушил новый порыв ветра, юноша посильнее затянул шарф и замолчал…

Над городом стоял Поздний Вечер. Казалось, он небрежно облокотился на крыши домов, попыхивая печными трубами и пуская дым под облака.

Метель утихла, разбросав лиловый искрящийся снег на дома, деревья и тротуары.

Мчались богатые экипажи, дребезжали пролётки. Прохожие, кутаясь в пальто и шубы, спешили к домашнему очагу, и никому не было дела до двоих путников, оказавшихся волею судьбы в их городе.

На башне Ратуши, в центре циферблата, поблескивала дата уходящего дня: 28 декабря.

А в центре площади стояла нарядная высоченная ёлка с диковинными игрушками и цветными фонарями.

Неподалёку от Ратуши высилось старинное здание, на котором огненными буквами было написано:

ГОСТИНИЦА «ВОТ БОГ, А ВОТ ПОРОГ!»

Вход охраняли два мраморных льва, с выпученными от бессонницы глазами.

Снегирь постучал в дверь медным кольцом.

За стеклом отодвинулась тяжёлая портьера, и за ней появился заспанный Гостинщик с услужливой улыбкой. Однако, разглядев гостей, он погрозил им кулаком и скрылся.

– Эй! – сильней задёргал кольцо Антон. – Мы хотим переночевать!

– И поужинать! – добавил Снегирь.

Прямо над входом с треском растворилось окно, и наружу высунулась всклокоченная голова Гостинщика:

– Подите прочь! Или я позову стражу! Моя гостиница не для бродяг!

– Мы не бродяги, сударь! – с достоинством ответил Снегирь. – Мы – музыканты! Разве не видно?

Но прежде, чем он успел закончить фразу, окно громко захлопнулось.

– О, гостеприимство! – прорычал в бессилии Антон и пнул ногой дверь.

Подмётка сапога сразу же отлетела в сугроб. Пришлось её разыскивать в снегу. Снегирь расхохотался, да так громко, что мраморные львы, казалось, недовольно скосили на него безжизненные глаза.

– Ничего смешного! – угрюмо сказал Антон, возившийся с подмёткой, привязывая её обрывком верёвки к сапогу. – Что будем делать?

– Выступать! – внезапно предложил Снегирь. – Прямо здесь! Ты погляди, какая сцена! Какие кулисы! – показал он на крыльцо со львами.

– Что?! – взвился Антон. – Прямо здесь?! Играть перед невежей?!

– И – немедленно! – твёрдо повторил товарищ.

– Ну, уж нет! – обиженно ответил скрипач. – Да и как играть? Пальцы заледенели…

– Доставай скрипку, – всерьёз промолвил Снегирь.

Антон тяжело вздохнул и принялся сгибать и разгибать одеревенелые от холода пальцы, согревая их своим дыханьем. Затем расстегнул плащ и потянулся к скрипичному футляру, висевшему на плече под плащом.

– Не мешкай, – поторопил его товарищ, пританцовывая на морозе. – Чего копошишься?

– Её… нет!.. – сдавленным голосом вскрикнул Антон, раскрыв старый футляр. В его глазах сверкнули слёзы. В футляре лежало сырое берёзовое полено.

– Вот беда-то!.. – огорчился Снегирь. – Я догадываюсь, чья эта работа! Хозяин дорожного трактира! Он забрал её, вместо платы за приют, когда мы прикорнули на часок.

– Да весь его трактир не стоил и одного скрипичного колка! – воскликнул потрясённый скрипач. – Что же делать?!..

Он закрыл лицо руками и присел на занесённую снегом ступеньку.

В домах гасли окна, прохожие и экипажи мелькали всё реже и реже. Вновь закружилась позёмка.

– Ну-ну, – обнял загоревавшего Антона Снегирь. – Не отчаивайся!

Эх, умей он сейчас летать – слетал бы к трактирщику да вернул бы другу скрипку!..

– Эй, Антон! Спишь, что ли?..

Скрипач спал, уронив голову на плечо.

– Ах, несчастные мы с тобой, разнесчастные!.. – сокрушённо прошептал Снегирь. Затем замолчал и тоже прикрыл глаза…

…И почудилась ему, а может, и приснилась – земля с высоты птичьего полёта, чистые небеса… Послышались свист ветра и утренняя песня, которую он пел, когда был птицей…

Глава вторая
Певец и скрипач

Его поймал мальчишка-птицелов, когда Снегирь присел на мгновенье попить воды из ручья. Это было в прошлом году. Лёгкая крепкая сеть накрыла его, и чёрные крылья с синим отливом отчаянно затрепетали. Дико и бесполезно… Потом он очутился в большой плетёной корзине. В ней уже сидели несколько пленников: коноплянка, голубь и трясогузка. На рынке быстро нашёлся покупатель на голубя, потом купили трясогузку, затем коноплянку, которая жалобно силилась что-то спеть среди прутьев. Снегирь остался один. Он не стал петь в неволе.

– Пой! Пой! – говорил ему мальчишка-птицелов, тыча в него зелёным прутиком.

Снегирь молчал. А кому была нужна красивая, но безголосая птичка!

– Пой же! Пой! – злился мальчишка. – Или я отдам тебя кошке!

– Зачем же кошке?! – раздался рядом чей-то весёлый голос.

Перед разозлённым птицеловом стоял парень в широкополой шляпе, в плаще и со скрипичным футляром в обнимку.

– Разве кошка поймёт его песни? – улыбался он. – Ну-ка, спой, дружок! – обратился скрипач к птице.

Но Снегирь продолжал молчать. Он растопырил крылья и часто-часто дышал от страха и жажды.

– Да он немой! – процедил сквозь зубы мальчишка.

– Конечно не твой, – скаламбурил молодой человек и достал из кармана плаща тощий кошелёк. – Сколько просишь?

– Вообще-то… – наморщил лоб мальчишка, – он стоит пять монет. Но вам я продам за четыре.

– Держи одну! – подытожил разговор скрипач и, отдав продавцу медяк, открыл дверцу клетки.

– Лети! – торжественно приказал он Снегирю.

Тот, не поверив, прижал крылья к телу, затем встрепенулся и вылетел на волю.

Ах, как же хорошо было в небе после клетки из ивовых прутьев! Какой прекрасной казалась сверху земля! Даже солнце светило ярче! И облака были белее! И синее река. Как же ты сладка, свобода!..

Снегирь запел, да так звонко, что все на земле подняли к нему головы! И люди, и козы, и собаки!

– Чудесный певец! – восхищённо сказал самому себе скрипач и взял в руки скрипку.

Мелодия взлетела вслед за Снегирём. В ней были – и звон дождей, и шум ветра, и плеск ручьёв, и свист вьюги… Казалось, было слышно, как стонали деревья и шептались травы. О, волшебная мелодия скрипки! Она напоила свежестью души, одарила радостью сердца, оживила всё кругом!.. Певец и музыкант вместе пели гимн земле и солнцу!

Снегирь вдруг почувствовал, что его неодолимо тянет вниз – к ромашковому лугу, и только коснулся земли – в один миг стал человеком! Он с тоской поглядел в небо, но, ободрённый улыбкой скрипача, шагнул ему навстречу.

Так они встретились – Певец и Скрипач – и пошли вдвоём по дорогам, деля кусок хлеба и медный грош, щедро отдавая людям своё богатство – музыку. Они пели колыбельные песни детям, хвалу отважным, серенады влюблённым. Старым людям пели песни их молодости, больным и несчастным – мелодии, приносящие силу и надежду. Так и жили.

Они не дрожали перед сильными мира сего. За это одни их любили, другие боялись: даже однажды пытались убить, но друзей защищала волшебная мелодия скрипки.

Глава третья
История Антона

Пока Снегирю снилось небо, скрипач видел во сне своё детство… Антон не помнил себя малышом, забыл, кто – мать, кто – отец, даже не знал их имён… Лишь чей-то прекрасный женский голос над его колыбелью эхом жил в его сердце…

 
На шестках сидят в ночи
Удалые скрипачи.
Держат тонкие смычки
Крошки малые – сверчки.
А смычки – блестящие!
Прямо – настоящие!
А смычки – от ёлки
Тонкие иголки…
 

Вот и всё, что осталось от раннего детства, если не считать медальона на серебряной цепочке. На нём была выбита одна-единственная буква «N» в виде двух ноток. Но что означала эта буква – Антон не знал. Иногда даже казалось, что медальон ему повесили в Приюте, как ребёнку без имени. Мальчик N – мальчик-Никто!..

О, Антон хорошо помнил своё приютское детство! Странное было заведение! Помнил, высохших от злости, дам, путавших указку с тростью и называвших себя учительницами. Помнил злобных ключников со связкой тяжёлых ключей от карцера и подвала, мнивших себя воспитателями. Вспоминал толстых неповоротливых воровок с полными кошёлками мяса и овощей, считающихся поварами. Да ещё лысого картёжника, проигравшего почти всё казённое имущество – от колченогих парт до штопаных простыней, у которого была должность Инспектора Приюта!.. И все они, не имея никогда своих детей, дружно взялись за воспитание, поучение, наказание детей чужих, будучи абсолютно уверены, что главное в педагогике – это страх и боль. И совершенно не подозревали, что рядом живут Любовь, Доброта и Достоинство. Много раз стучались те в приют – то летним дождём, то пением соловья, то солнечным зайчиком. Но его двери были наглухо закрыты перед ними, а если и открывались, то лишь затем, чтобы обречь новых несчастных мальчишек и девчонок на живое погребение.

И всё же дети убегали. Кто постарше – навсегда, а ребятня – всего на денёк-другой. Через подкоп в задней стене, выходящей к оврагу, они целыми днями носились, весёлые и беззаботные, воруя еду у лавочников или до отвала наедаясь ягодами в лесном малиннике. Но всё это было летом, а зимой – куда убежишь?.. Терпи, сирота! Учись, живи впроголодь и жди весенних дней!..

Однажды поздней весной Антон повстречался на лугу с цыганским табором. Его угостили заячьим рагу и дали попробовать глоток молодого яблочного вина. Хмель ударил в голову двенадцатилетнему мальчишке, а одна затяжка чубука с крепким табаком завершил дело: сознание затуманилось, и когда он очнулся, то уже трясся в цыганской кибитке.

«Меня украли! – подумал Антон. – Меня увозят… Куда?.. – И тут же счастливо улыбнулся: – Как это здорово!..»

А кони мчались всё быстрей, мимо проносились леса и деревни. Вперёд, скрипучая кибитка! К солнцу, к луне, к звёздам! Куда угодно! Лишь бы не повернуть назад…

Так он остался в таборе. Его полюбили за весёлый нрав, за смелость и прямоту, а юные девушки-цыганки даже стали заглядываться на рослого не по годам подростка.

Однажды он услышал у костра игру скрипки в руках вайды – старого вождя. Под её плач Антон не заметил своих слёз, что смешались с ночной прохладой. И впервые ощутил острое желание научиться играть.

– Не плачь, научу, – сказал ему старый музыкант.

И с этой ночи Антон уже не расставался со скрипкой. Он выучился играть на ней так легко и быстро, что даже старый вожак был искренне изумлён его успехами. С каждым днём талант скрипача набирал силу, как молодая трава на разогретом от солнца пригорке. И когда мелодия, вырвавшись из-под смычка, словно подземный ключ, всколыхнула душу старому цыгану, тот, нахмурив морщинистый лоб, сказал:

– Возьми скрипку себе, парень! Сегодня я увидел в твоих глазах не отблеск костра, а неистовый огонь музыки, наполняющий душу. Быть тебе музыкантом! А что принесёт это – печаль или радость – неведомо никому… Она – твоя, сынок, и в легкий час, и в трудную минуту…

С того дня Антон стал играть на свадьбах, и на поминках, принося в табор кучу денег и золотых вещей. Звонкая и весёлая слава об игре Антона разнеслась по дорогам. Всюду, куда бы ни приехали цыгане, горожане тут же интересовались, а не в их ли таборе живёт тот самый Антон-музыкант, и ни один мэр или бургомистр не трогали кочевой народ.