Kitobni o'qish: «Легко ли быть владыкой? Жизнеописание митрополита Симона (Новикова)»

© Евсин И. В., 2017

© Сретенский монастырь, 2017

Хорошо…

Однажды вечером уставший от повседневных архиерейских забот рязанский архипастырь митрополит Симон (Новиков; 1928–2006) попросил своего келейника:

– Прочитай-ка ты мне, братец, какую-нибудь сказку Пушкина.

Келейник взял книгу и начал читать:

– Жил старик со своею старухой…

Владыка Симон оживился, глубоко вздохнул и сказал:

– Хорошо…

Сколько раз мне приходилось читать или слышать эти строчки из пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке», а вот даже на ум не приходило, чтобы о них можно было так отозваться.

А ведь это действительно хорошо, что два человека, однажды связав свои судьбы, при разных характерах (жена сварлива, а муж смирен, жена стяжательна, а муж бескорыстен) дожили вместе до глубокой старости. Заметить в простых строчках сокровенный смысл можно, только обладая добрым, творческим мышлением.

– Да… Но каков этот старик! – сказал по прочтении сказки владыка Симон. – Его смирению можно только удивляться. Добрый монах из него бы получился, да Господь ему другую стезю уготовил – свою жену, какая бы она сварливая ни была, в старости поддерживать. И смиряться, несмотря на ее вечные укоры и ругательства. Потому и ссор-то у них не было. Жили да были старик со старухой… Хорошо…

Митрополит Симон любил и ценил русскую классику, да и сам с юных лет тяготел к творчеству. Впрочем, это для крестьянских ребятишек обычное явление, ведь сам по себе крестьянский труд, постоянное общение с природой располагает человека к созерцанию красоты созданного Богом мира, к творческому выражению своего умиления пред этой красотой. Неслучайно первый на земле поэт, псалмопевец Давид, был из пастухов…

Крестьянский сын Сергей Новиков (таково мирское имя владыки) с юности писал стихи. До нас дошло стихотворение «Накануне праздника Покрова Божией Матери», датируемое 27 января 1950 года, то есть тем временем, когда Сергею было двадцать два года.

В этом стихотворении описывается трогательное народное предание о мальчике, круглом сироте, которого, по предсказанию умирающей матери, приютил добрый человек.

 
С тех пор прошло времени много,
Героев моих нет и в живых,
Но образы их на устах у народа,
И веет теплом от рассказов о них, —
 

пишет в этом стихотворении Сергей Новиков, знавший и уважавший благочестивые предания своего народа. Еще одно дошедшее до нас стихотворение того периода называется «Счастье». По сути это стихотворное размышление о предназначении человека. Вот что в нем говорит юный Новиков:

 
Не в личном благе наше счастье,
Не в утолении страстей.
Желанья наши, наши страсти
Покинут нас в немного дней.
Но не исчезнут добрые дела,
Которые украсят честный труд.
Лишь добрые дела и чистая душа
Плоды достойные нам принесут.
 

Даже когда Сергей поступил в Московскую духовную семинарию, он продолжал писать стихи.

 
Силы небесные Крест окружают.
К тайне смерти желают приникнуть они.
 

Эти строчки одного из его стихотворений в какой-то мере можно назвать частным творческим богословием.

Учась в семинарии, Новиков не ограничивался курсом учебной программы. Читал русскую классику – Пушкина, Гоголя, Достоевского. О последнем писателе в шутку говорил: «Читать Достоевского – это наказание, а не читать – преступление…»

Почему так иронично отозвался о Достоевском Сергей Новиков? Вероятно, потому, что, имея философский склад ума, все-таки по своей натуре был лириком. Любил поэзию Есенина и церковные песнопения. Будучи семинаристом, он с радостью нес клиросные послушания в Покровском академическом храме московских духовных школ. Там он усваивал русскую традицию церковного пения. Клиросное послушание проходило за ранней литургией, а также во время совершения параклисиса с акафистом в честь Покрова Божией Матери. В пятницу вечером в честь Нее пели канон и читали акафист.

Об акафистах Божией Матери митрополит Симон говорил так:

– После песнопений Господних нет для Бога славнее и для нашего слуха сладостнее песней, воспеваемых нами в честь Царицы Небесной.

Так же высоко он ценил и акафист преподобному Сергию. «Церковные песнопения, – писал Новиков в одном из семестровых сочинений, – чтение кафизм, паремий, которое мы постоянно слышим в церкви, служат нам к усвоению библейских повествований».

Однажды за любовь к акафистам семинарист Сергей Новиков вызвал гнев ярославского уполномоченного по делам религий. Находясь на каникулах у себя на родине, Новиков дерзнул вслух прочитать акафист у почитаемого народом святого источника.

«Как-то я поехал в Ярославль в епархиальное управление, – вспоминал митрополит Симон. – Секретарем там был тогда иеромонах Никодим (Ротов) – будущий митрополит. Во время нашего с ним разговора раздался звонок. Отец Никодим взял трубку. Звонил представитель коммунистической власти, уполномоченный Совета по делам религий, который выражал недовольство тем, что какой-то учащийся семинарии читал акафист на источнике. Оказалось, что кто-то доложил властям о “несанкционированном мероприятии” на источнике.

– Я прошу вас узнать, кто был на источнике, и сообщить мне о нем, – сказал уполномоченный.

Отец Никодим не мог не заметить, что я покраснел при этом разговоре, но ничего не сказал. На другой день он позвонил уполномоченному.

– Я искал этого учащегося, – сказал отец Никодим, – но не нашел. Кто он такой – неизвестно, но если удастся что-то узнать, то я вам непременно сообщу».

Этот случай наглядно показывает то сложное для верующих время, в которое жил митрополит Симон. Однако никакие времена не сделали его казенным человеком. Ни сталинская казарменность, ни хрущевские гонения, ни брежневское давление. Владыка всегда был человеком живым, энергичным, творчески мыслящим. Он интересовался литературой, музыкой, живописью. Хорошо знал творчество Рафаэля, Микеланджело, Леонардо да Винчи. Любил поэзию Некрасова, Аксакова, Никитина, Есенина. Однако именно в православной вере находил то, что выше всяких искусств.

Рязанский художник диакон Анатолий Жутаев рассказывал, как однажды митрополит Симон на ходу сочинил примечательное четверостишие. Случай этот произошел после освящения Никольской церкви в рязанском городе Рыбное. За торжественной трапезой владыка Симон попросил его рассказать что-нибудь об искусстве. Отец Анатолий рассказал ему о картинах художников и поэзии эпохи Возрождения, а потом прочитал свое стихотворение о Евпатии Коловрате. Оно заканчивалось так:

 
Мы будем жить с тобою, брат,
Как жил Евпатий Коловрат.
 

Владыка Симон подумал-подумал и сказал:

– Хорошее стихотворение, только вот концовочку надо бы усилить. Например, написать так:

 
Мы в нелегкую годину
Не будем прятаться за спину,
Сражаться будем, братия,
Как воины Евпатия!
 

Трудно не согласиться с тем, что стихотворение стало действительно лучше, значимее.

Сергей Есенин, лучшие стихи которого владыка очень любил, предназначение поэта считал мистическим. В очерке «Ключи Марии» он писал: «В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Они были первые мыслители и поэты, о чем свидетельствуют показания Библии и апокрифы… Само слово пас-тух (=пас-дух, ибо в русском языке часто д переходит в т…) говорит о каком-то мистически помазанном значении над ним». Как здесь не вспомнить поэта-псалмопевца Давида, который был пастухом…¹

Вообще же слово пастух на церковнославянском языке звучит как пастырь. Добрым архипастырем из крестьян, который пас дух своей паствы, был митрополит Симон. Но он был и поэтом, который оставил нам в наследство свои духовные сочинения. И поныне в наших храмах поют тропари и кондаки рязанским святым, написанные владыкой Симоном: святителю Василию Рязанскому, святителю Феофану, Затворнику Вышенскому, блаженной Любови Рязанской и другим святым.

Кроме того, он написал умилительный акафист святителю Феофану, который, помимо содержания, привлекает внимание торжественностью и изяществом литературного слога. Этот акафист даже светским, невоцерковленным людям, интересующимся духовной литературой, может доставить эстетическое наслаждение.

Глубоко почитаемый митрополитом Симоном святитель Феофан, Затворник Вышенский, писал: «Эстетические чувства суть те движения сердца, кои происходят в нем от действия на него особенного рода предметов, называемых изящными, или прекрасными <…>. Изящные произведения искусства услаждают не одной красотой внешней формы, но особенно красотою внутреннего содержания, красотою умно-созерцаемого, идеального».²

Идеальная красота – это, конечно же, красота Божия, и узреть ее могут только чистые сердцем люди. А без сердечной чистоты мы не только не узрим прекрасного в нашей жизни, но и вся-то жизнь порой кажется нам безобразной. Все нам не так, все не то, все плохо… А вот чистый сердцем митрополит Симон разглядел в пушкинской сказке нечто очень доброе – в казалось бы недобрых отношениях между стариком и старухой. Разглядел и сказал с умилением:

– Хорошо…

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8).

Дар чудный, дар бесценный

Как, каким образом приобреталась Сергеем Новиковым чистота сердца, как он «Бога узрел», можно хотя бы приблизительно представить из рассказов о его детстве и юности. Автору этих строк довелось записать воспоминания об этом современников митрополита Симона, его сестры, брата и ближайших родственников. Как при записях, так и при их обработке я чувствовал, что чистота сердца закладывается в человека силой Божией благодати. Впрочем, об этом свидетельствуют и писания святых отцов. Но всегда интересно, как это происходит на практике, особенно у людей, которых ты знаешь лично. А с митрополитом Симоном я общался довольно близко в течение пятнадцати лет, пользовался его духовными советами и еще при жизни почитал владыку (как и многие знавшие его люди), видя в нем духоносного старца.

Из общения с ним я понял, что именно сила Божией благодати делает людей настоящими христианами, церковными учителями и служителями Церкви Христовой. Как говорил апостол Павел, служителем сделался я по дару благодати Божией, данной мне действием силы Его (Еф. 3, 7).

Однако если человек ведет недолжный образ жизни, благодать Божия может отойти от него, о чем и предупреждает апостол Павел: Наблюдайте, чтобы кто не лишился благодати Божией (Евр. 12, 15). Таким образом, благодать дается человеку не безусловно, а в зависимости от образа его жизни. Вот почему столь важно знать об образе жизни праведников, стяжавших благодать Божию. И рассказы о праведной жизни митрополита Симона также могут нам в этом помочь. Проследим же судьбу этого примечательного рязанского архипастыря из крестьян.

Родительский дом владыки в деревне Кишаново

Митрополит Симон (в миру Сергей Михайлович Новиков) родился 5 февраля 1928 года в затерянной среди холмистых ярославских полей деревне Жолнино Даниловского района, в семье крестьян Михаила Гавриловича и Анны Дмитриевны Новиковых.

Крестили ребенка в Никольской церкви соседнего села Николо-Отводное. Тогда никто и подумать не мог, что из этого младенца вырастет человек, который станет митрополитом и прославит не только Ярославскую и Рязанскую земли, но и станет всероссийски известным архипастырем.

До Сережи в семье уже была трехлетняя дочка Нина, а в 1931 году родился второй сын – Саша. По-крестьянски трудолюбивые, Новиковы имели добротное хозяйство. Дом у них был крепкий, просторный, двухэтажный. К сожалению, в 1932 году случилось несчастье – этот дом сгорел. Пришлось покупать новый.

Подходящий нашелся в соседней с Жолнино деревне Кишаново. Анна Дмитриевна была оттуда родом. Ее родственники помогли Новиковым переехать и обустроиться на новом месте. Сереже к тому времени исполнилось всего четыре годика, поэтому малой родиной для него стала деревня Кишаново, которую местные жители называют ласкательно – Кишанки.

Родители владыки Симона – Михаил Гаврилович и Анна Дмитриевна Новиковы

Михаила Гавриловича за трудолюбие и честность дважды избирали председателем колхоза (эта должность примерно соответствовала нынешней должности директора какого-либо сельскохозяйственного общества). Трудиться ему приходилось от зари до зари. А ведь и дома хозяйство было немалое. Большой огород, сад, корова, овцы, поросенок, куры, утки… Поэтому Михаил Гаврилович своих детей с малых лет приучал к крестьянскому труду. Нина с матерью хлопотали дома или на огороде, а Сергея, когда он подрос, отец стал брать с собой на сенокос.

Мальчишка быстро научился косить. А когда и вовсе окреп, то стал одним из лучших косцов в округе.

«Статный, широкоплечий, – вспоминала о нем племянница Лидия Глазунова, – Сергей косил, как песню пел. Травы сами ложились ему под ноги… Косцом он был отменным. При косьбе стоял прямо, взмах косы был ровный, широкий.

Справа налево: Сергей Новиков, брат Александр, сестра Нина

Помню, когда он ходил в сарай за сеном, то брал с собой и меня. Накладывал сено в большую корзину, наверх сажал меня и нес. Кто бы знал, что этот крестьянский юноша станет архипастырем…»

Сергею нравилась косьба, сопряженная с усердием и старанием. Нравился этот вид крестьянского труда, который называют страдой. Даже будучи в сане епископа, он, приезжая в Кишаново, брался за косу, выкашивал траву около своего деревянного домика и грустил о происшедших на селе переменах, вспоминая стихи Есенина:

 
Край ты мой заброшенный,
Край ты мой пустырь.
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь…
 

В конце жизни отец Сергея, Михаил Гаврилович, работал в колхозе пастухом, ухаживал за стадом племенных быков-производителей. Они были крупные, сердитые, с кольцами в носу. Это для того, чтобы, если вдруг бык начинал себя беспокойно вести, «беситься», можно было схватить его за кольцо и усмирить.

Михаил Гаврилович хорошо справлялся со стадом. Быки его слушались, а люди завидовали, думали, что он слишком много денег получает за свой пастушеский труд. Когда же Михаил Гаврилович ушел на пенсию, то, наоборот, добрым словом стали вспоминать его. Быки не признали нового хозяина и во время беспокойства стали нападать на людей.

А тем временем сын Сергей, хотя и был очень трудолюбивым, но рос обыкновенным мальчиком: играл вместе со сверстниками на улице в лапту, купался в речке со странным озорным названием Соводранка, ловил в ней рыбу и раков. Но, начав учиться в Николо-Отводненской школе, почти все свободное время стал уделять чтению. Мама иногда даже корила его за это:

– По хозяйству дел много, а ты все читаешь да читаешь.

Отец же, наоборот, вступался:

– Ничего, ничего, мать, знания – они в жизни всегда пригодятся…

Михаил Гаврилович и Анна Дмитриевна были людьми благочестивыми, верующими. В семье у них царило взаимоуважение. Они заботились друг о друге и о своих детях.

Каждый день в семье Новиковых начинался с молитвы, к которой приучала детей мама. Весь уклад жизни семьи был пронизан христианским духом: по праздникам ходили в храм; все, в том числе и дети, исполняли домашнее молитвенное правило и соблюдали посты. И это несмотря на то, что отец семейства некоторое время занимал государственную должность – был председателем колхоза. Это крайне редкий случай, когда на государственной должности работал открыто верующий человек. Даже трудно привести какой-то другой пример. Вероятно, Михаил Новиков был для колхоза действительно незаменимым человеком.

О своей детской вере митрополит Симон вспоминал так: «Сначала я не понимал церковнославянских слов молитв, которым учила меня мама. И поэтому молился так, как подсказывали мои детские ощущения. Жили мы очень бедно, порой есть было нечего. И я молился: “Господи, дай нам муки побольше…”

А еще помню, как в Рождественский сочельник мы, дети, сидели у окна, чтобы увидеть, когда покажется первая звезда и можно будет покушать сочиво».

Одно из самых ярких детских воспоминаний владыки было воспоминание о празднике Святой Пасхи. Она была так ожидаема, так желанна, что ему, пятилетнему мальчику, совсем не трудно было встать рано-рано утром и в темноте, крепко держась за твердую руку мамы, вслед за старшим братом и сестрой идти по хрупкому мосточку через речку в соседнее село… Радость пасхального пения, торжественное убранство храма и икон, теплое потрескивание множества свечей, обволакивающий аромат ладана – вся эта незабываемая, неземная радость столь крепко вместилась в детское сердечко, что в нем твердо поселилось желание быть ближе к Богу.