Kitobni o'qish: «Кино с президентом»

Глава 1
Прерванный отпуск

Небрежно бросив дорожную сумку в шкаф-купе, Кельвин устало плюхнулся в кресло. Он намеренно забрался в этот забытый богом уголок, чтобы провести первый за четыре года отпуск. Лес, озеро, рыбалка и минимум общения – это то, о чем мечталось долгое время. По давней привычке, которой он не изменял даже на отдыхе, рука потянулась к пульту – начинались новости CNN. Не то чтобы они были интересны, – по долгу службы Кельвин был осведомлен о происходящем на несколько порядков выше, чем верставшие новости щелкоперы, – просто, слушая беглую болтовню дикторов, он отключался от державших в цейтноте проблем. Вот и сейчас стало легче: не позволявший расслабиться внутренний диалог исчез, зрение потеряло фокус, и Кельвин погрузился в состояние блаженства. Экран вещал о событиях в Поднебесной. В какой-то миг картинка изменилась, выставив на первый план президента, выступающего с обращением на фоне Белого дома. Мозг, владевший уймой информации и приученный ежедневно перерабатывать ее, буквально выпрыгнул из состояния отрешенности.

– Что за черт, он в Англии и не мог вернуться так быстро, – выпалил оживший внутренний голос.

Но то, что Кельвин услышал, отбросило это несоответствие на задний план, ввергнув в состояние шока. Не кто иной, как сам президент Соединенных Штатов, говорил о том, что, обслуживая интересы богатейших кланов страны, правительства, сменяющие друг друга, зарвались в своей беспринципности, оказывая экономическое и военное давление на другие страны под видом защиты жизненных интересов американцев. Развязанные ими войны не справедливы, а стало быть, преступны. Он предупреждал, что рано или поздно Америке предстоит расплатиться за содеянное, как в свое время Германии. Достижения американской демократии он называл блефом, приводя убийственные аргументы, а экономическое процветание – паразитированием на теле мирового сообщества, обусловленным возможностью бесконтрольно печатать вездесущий доллар.

То, что это заранее спланированная и великолепно проведенная провокация, Кельвин не сомневался. Но как им удалось взломать систему безопасности телеканала? С одной стороны, могли завербовать сотрудника, способного запустить материал в эфир. Тогда не составит труда вычислить – кто он, а соответственно, выйти на заказчиков; конечно, если его уже не зачистили. Готовить и внедрять агента? Слишком хлопотно. Этот вариант Кельвин отметал напрочь. Но ролик могли загрузить через взломанную компьютерную сеть, тогда отыскать организатора будет весьма сложно. Именно такое развитие событий виделось наиболее вероятным. В его пользу свидетельствовал факт, что злосчастное вещание не было мгновенно заменено другим, а было прервано. Некоторое время передатчики безмолвствовали. Видимо, компьютерщикам оказалось не по силам отразить атаку, пришлось рубить питание, а затем восстанавливать трансляцию в ручном режиме.

– Отдохнул, – съязвило внутреннее «я».

Мозг по привычке начал анализ, высыпая вопросы и отыскивая ответы. Во-первых, следовало понять – кто инициатор, без этого не докопаться до цели затеянного. Замутить бодягу, чтобы щелкнуть по носу американские спецслужбы и в очередной раз посеять недоверие к ним? Возможно, но это лишь попутный эффект. Кельвин нутром чувствовал, что вещание – исходный шаг в сложной многоходовой комбинации. Не поняв ее целей, невозможно противодействовать противнику, а играть вслепую Кельвин не привык – превращаешься в регистратора навязанных событий, пренеприятнейшее состояние. Правда, сами события могут подсказать, кто и для чего? Но будет упущено время, и затеянная операция дойдет до логического конца. Прервать ее… Но как?

Итак, кто? Ответ на этот вопрос был ключом, открывающим дверь в лабиринт, где немудрено потеряться, но без него не было даже такой возможности, не говоря уже о надежде разобраться в его хитросплетениях. Операцию могла затеять спецслужба любой, даже очень дружественной страны. Располагая обширными данными о деятельности спецслужб, Кельвин довольно скептически относился к такого рода «дружбе».

Китай, Германия, Франция, Япония, Израиль, Россия… – мозг принялся лихорадочно выстраивать страны по степени их заинтересованности в отвлечении американских спецслужб от проводимых мероприятий. В расчет принималась вся известная информация. Борьба за рынки сбыта высокотехнологического оборудования, безусловно, в первую очередь оружия, – Кельвин был осведомлен обо всех важнейших контрактах, готовящихся в этой области; соперничество за ценные ресурсы; работа наркотрафиков; финансовые махинации; манипуляции на биржах; ход локальных конфликтов; готовящиеся и проводимые разведывательные операции, как свои, так и чужие, естественно, те, о которых было известно из тех или иных источников и т. п. В общий список заинтересованных были включены даже разведывательные ведомства США, не входящие в состав ЦРУ, но подотчетные их директору как главе всего разведывательного сообщества, руководители которых могли быть заинтересованы в смещении с должности шефа. Кельвин понимал, что при определенных обстоятельствах они способны не только на провокацию, подобную этой, но и на физическое устранение неугодных, включая и первое лицо государства, которое являлось таковым лишь формально. Теперь, опираясь на содержавшуюся в голове информацию, Кельвин мог предположить, кто больше других заинтересован в произошедшем, но отдавал себе отчет, что это далеко не ответ на поставленный вопрос. Нужны были неоспоримые факты, подтверждающие умозаключения, или, на худой конец, косвенные, но значимые. Получить их можно было, только изучив особенности появления этой чертовой телетрансляции. Нужно было возвращаться на службу.

– Как ни крути, через пару часов тебя выдернут назад, – подытожил сидевший у него внутри оппонент, который так некстати был прав.

Достав из шкафа еще не разобранную сумку, Кельвин раздраженно набросил ее на плечо; подойдя к двери, он окинул взглядом номер, не оставил ли чего, и потушил свет. В коридоре было пусто, его удаляющиеся шаги затихли вместе с повторяющим их эхом.

Девушка-администратор, завидев спускающегося по лестнице недовольного джентльмена, не более двадцати минут как поселившегося в отеле, шагнула на встречу.

– Всё в порядке, – опередил ее Кельвин, – изменились обстоятельства. Мое пребывание оплачено на неделю, но думаю, я не вернусь. Вы говорили о дежурной машине, нужно в аэропорт.

Девушка понимающе кивнула и подняла трубку телефона. Машина была свободна, неразговорчивый водитель знал свое дело, и уже в четверть первого отрывающийся от бетонки самолет вжимал Кельвина в кресло, оставляя позади очередной несостоявшийся отпуск.

Глава 2
Полковник Богатов

Полковник ФСБ Александр Богатов лежал в госпитале не в связи с болезнью или ранением. Он достиг возраста, соответствующего званию, когда должен быть уволен в запас, и проходил медицинское освидетельствование. Богатов не задумывался, чем будет заниматься дальше, семьи у него не было, не сложилось, а назначенной пенсии, при наличии собственного жилья в Москве, по его пониманию, на прожить хватало. Служебные проблемы, в связи с нынешним положением, ушли сами собой. Он понимал, жизнь прожита. Увольняемый полковник не искал в ней особого смысла, полагая, что сложилось все так, как должно было быть. Удивляла лишь одна особенность судьбы, всегда направлявшая Александра туда, куда не хотелось. Началось с матери, настоявшей на поступлении после восьмилетки в техникум. А он бредил десантом, видя дорогу простой и ясной: десять классов, Рязань, воздушно-десантное училище.

– Получи специальность и делай с жизнью что хочешь, – настаивала мать.

Мудрая женщина хотела уберечь сына от выбранного пути.

– Потеряю два года, не велика беда, – подумал он и согласился.

Учился усердно, красный диплом давал льготу при поступлении. И вот он в руках, медкомиссия пройдена, и до мечты – подать рукой. Как вдруг офицер, курирующий поступающих в вузы, уперся рогом.

– В Рязань желающих предостаточно, разнарядку выполнили, а в другие людей не хватает. Так что едешь, куда скажу, или в войска.

Терять год, отставая от сверстников еще больше, Александр не захотел.

– Сдашь экзамены и переведешься, – наставлял округлившийся от сидячей службы капитан.

И вот он курсант Киевского зенитного ракетного инженерного училища. Естественно, ни о каком переводе речи быть не могло, разве что формально, – в реальности это было нечто из разряда фантастики.

В нагрудном кармане ожил поставленный на вибрацию телефон. Богатов взглянул на экран. Звонил Максим – генерал-лейтенант Максим Ильич Кондратьев, непосредственный начальник, а по совместительству лучший друг.

– Саня, ты где?

– Где и положено, в госпитале, подбираю сестру-сиделку, кто-то же должен присматривать за мной на пенсии, – отшутился Богатов.

– С этим повремени, дождись меня, буду через час, – выпалил Максим и отключился.

– «Разговор будет серьезный». Зная манеру поведения друга, Богатов был попросту уверен в этом.

С Максимом судьба свела его в училище – они очутились в одном взводе, а в казарме спали на соседних койках. Нахрапистый москвич, еще будучи абитуриентом, удивлял всех своей бесшабашностью. Он запросто мог слинять в самоволку, за что выгоняли, дерзил курсовым офицерам, а то и начальнику курса, но ему все сходило с рук. Однокурсники недоумевали. Никто, кроме Александра, так и не узнал, что отчислить его было весьма сложно, а точнее, практически невозможно. Он был сыном действующего генерала КГБ, возглавляющего отдел в его святая святых – первом управлении, а дед, тоже генерал, в свое время руководил этим управлением. Отец и дед видели в мальчике продолжателя династии, а Максиму, позднему ребенку, взлелеянному матерью и росшему без присмотра отца, занятого на службе, их желание было до фонаря. При хорошем раскладе парня ждал лучший факультет МГИМО, соответственно – офицерские погоны без напряга, а дальше по накатанной. Но Макс в десятом классе сорвался, попал в дурную компанию и мог натворить бог знает что. Тогда и было принято решение на время убрать наследника из Москвы, организовав «строгий» режим. Его сдали в военное училище, посадив за забор на казарменное положение. Как Максим ни выеживался, стараясь вырваться из западни, ничего не вышло. Пробовал завалить экзамены – не тут-то было, поставили нужные оценки; пытался отчислиться по залету, и здесь облом, в вежливой форме показали комбинацию из трех пальцев. Пришлось смириться и от безысходности взяться за учебу.

Александр, будучи старше однокурсников, выпавших в новую жизнь прямо из родительского гнезда, отличался сдержанностью и рассудительностью. У него за плечами был не только техникум, но и работа на заводе – учеба давалась легко. Вероятно, в силу этих обстоятельств шалопай Максим проникся к нему уважением, и со временем между ними завязалась дружба. Тогда Богатов еще не знал, какую роль она сыграет в его судьбе. А пока он помогал Максиму с учебой и, как мог, наставлял на путь истинный. Под влиянием друга Макс уже к первому отпуску стал другим человеком. Особисты не упустили возможности доложить об этом высокопоставленному родителю. Курсантские годы пролетели быстро, и перед выпуском, когда настало время устраивать судьбу сына, Кондратьев-старший решил не разрывать этот тандем.

Александру Богатову вручали диплом и погоны первому, поскольку он окончил училище с золотой медалью. Ему пророчили адъюнктуру, до поступления в которую требовалось отслужить два года, а затем ученую или преподавательскую карьеру. Начальник училища клятвенно обещал распределить медалиста туда, куда он пожелает, и Александр выявил желание служить в одном из двух военных научно-исследовательских институтов их ведомства. Поэтому, когда он получил направление в столицу, решил, что едет в Московский институт. Он и предположить не мог, где окажется через месяц по завершении положенного по окончанию училища отпуска.

Управление контрразведки КГБ было вторым по значимости в «конторе». Попав в него, Александр понимал, что обратной дороги не будет. Судьба опять не оставляла выбора, загоняя как бильярдный шар в некую лишь ей ведомую лузу. Можно было отказаться, но это бы поставило жирный крест на всей дальнейшей службе. Начались непростые будни: осваивать новое дело пришлось с колес; знания, полученные в училище, здесь были бесполезны. Александр по-прежнему был способнее друга, он тянул львиную долю работы, но, увы, ввиду известных обстоятельств со временем оказался в подчинении у Максима. По этому поводу Богатов не расстраивался, понимая, что иначе быть и не могло. Между тем по мере всплытия Максима к лампасам и он довольно успешно продвигался по карьерной лестнице, со временем оказавшись на генеральской должности. Только вот соответствующее звание ему так и не присвоили. Как ни странно, это обрадовало, а не огорчило полковника, поскольку между «уйти» или «остаться» Богатов, не задумываясь, выбрал бы первое, а получи очередное звание, пришлось бы служить дальше.

Александр Александрович, не глядя на все перемены в стране, остался офицером старого формата; для него «честь», «долг» и «Родина» были не отвлеченными понятиями. Когда он начинал службу, интересы государства стояли превыше всего; в нынешней жизни приоритеты поменялись полностью. КГБ, став ФСБ, обслуживало власть имущих, оберегая от превратностей судьбы их экономические интересы, а при необходимости и отжимая для них приглянувшийся бизнес. Взамен, в виде индульгенции, оно получало право крышевать менее лакомые ломти, состригая соответствующие доходы, хитроумными способами перераспределяющиеся между сотрудниками. Конечно, помимо этого приходилось выполнять и прежние функции, но на них смотрели сквозь пальцы, поскольку здесь отсутствовал экономический стимул, а «чухаться» начинали, когда происходило нечто из ряда вон выходящее.

Богатов, вопреки новым жизненным реалиям, продолжал ставить интересы страны во главу угла, деликатно отметая коммерческие предложения. Его жизненная позиция многим была непонятной, но за ту стойкость, с которой он ее придерживался, его уважали. Ценили полковника и как одного из лучших специалистов в своем деле. Именно на него в последнее время взваливали проблемы, связанные с прописанными на бумаге функциями ведомства, от которых иные кривились, как от зубной боли. А учитывая кредо старорежимного строптивца, к нему в отдел ссылали таких же бессребреников. Однако, несмотря на заслуги, не простили порядочности, и, как результат, придержали генеральское звание, позволив перевалить возрастной рубеж. По сути, убрали по-хорошему. Безусловно, он понимал, почему, и не сожалел о случившемся. Угнетало лишь расставание с возглавляемым коллективом, в котором подчиненные, от лейтенанта до полковника, в отсутствие посторонних никогда не обращались к нему по званию, он был для них Саныч или Сан Саныч. Но это была единственная вольность, в остальном никому и в голову не приходило ослушаться его распоряжения или приказа.

Богатов взглянул на старые командирские часы, полученные в училище на третьем курсе за отличную учебу. С момента окончания разговора с Максимом прошло сорок девять минут. Секундная стрелка, завершив круг, начала новый отсчет. «Интересно, что им теперь нужно?»

Сцепив руки за головой замком и прислонившись через них к стене, полковник закрыл глаза, но не для того, чтобы расслабиться. Он думал.

Глава 3
Затянувшееся совещание

Солнце едва вынырнуло из-за горизонта, когда самолет, сделав небольшой крен на левое крыло, начал снижаться, а через двадцать минут, пробежав по полосе положенные метры, замер. Было очень рано, но Кельвин решил сразу отправиться на службу, благо вещей при нем практически не было. Еще в самолете скомпоновав выводы в удобоваримую форму, он планировал до прихода шефа распечатать их с ноутбука и раздобыть необходимую для анализа информацию.

В приемной Кельвин оказался за несколько минут до появления Роберта Палмера. Кивком поздоровавшись с секретаршей, он отошел в дальний угол комнаты. Палмер был точен, как швейцарские часы. Рванув дверь, что свидетельствовало о плохом настроении, он с порога прорычал:

– Криста, разыщите Барлоу, мне плевать, что этот бездельник в отпуске!

Секретарша хотела было сказать шефу, что Кельвин за спиной, но Роберт взглядом и жестом осадил ее.

– Нужен к вечеру, а лучше прямо сейчас. Через час совещание у директора, чем-то надо прикрывать задницу, – размышлял он вслух, не обращая внимания на Кристу, – отдыхать вздумал, гений аналитики… – Грязно выругавшись, Палмер подытожил:

– Просчитал бы этот бедлам, был бы здесь.

Он хотел еще что-то добавить, но Кельвин, улыбнувшись, оборвал монолог:

– Спрогнозировать, сколько удержишься в кресле?

Криста, боявшаяся шефа пуще огня, чтобы не прыснуть, зажала рот ладонью. Палмер опешил: знай он, что Кельвин рядом, никогда бы не позволил себе таких высказываний. Формально он был начальником, на деле мнение Кельвина для руководства значило во сто крат больше, чем его точка зрения. Роберт превосходно знал: стоит Барлоу захотеть, и они в лучшем случае поменяются местами.

Кельвин Уорд Барлоу был одним из немногих сотрудников Разведывательного директората ЦРУ, обладавших большим опытом практической работы и в свое время сделавших успешную карьеру в Оперативном директорате. (Для справки: Оперативный директорат решает задачи, связанные с поиском и сбором информации силами агентурной разведки, организует и осуществляет тайные операции, контрразведывательное обеспечение агентурно-оперативных мероприятий, ведет борьбу с терроризмом и наркобизнесом. Оперативный директорат является «добывающим», а Разведывательный – «обрабатывающим»! органом ЦРУ.) Причем работать ему пришлось не где попроще, а в СССР, в те времена, когда все в этой стране было под неусыпным контролем КГБ. Кельвин всегда искал неординарный подход к делу. Вот и тогда, в Союзе, он приложил максимум усилий, чтобы изучить русский менталитет и освоить русский образ мышления. Во многом благодаря этим знаниям ему удавалось на равных «играть» против сотрудников особого отдела КГБ, противодействующего ЦРУ. Здесь проявились и его аналитические способности, ввиду чего было решено перевести Барлоу в Разведывательный директорат с повышением, на должность руководителя отдела транснациональных проблем. Но Кельвин, не испытывающий тяги к административным обязанностям, сопряженным с должностью, отказался, согласившись на перевод в аналитическую службу отдела. Так он и оказался в подчинении Палмера, хотя мог быть его начальником.

– Кельвин! Но как?

– Дело случая, увидел «телешоу» и понял, что отпуск закончился.

– Ты нужен на совещании.

«Еще бы, тем более уже кое-что наработал». – Кельвин подмигнул Кристе и, пропустив Палмера вперед, плотно закрыл за собой дверь кабинета.

Бросив папку на стол, он бегло изложил Палмеру свои соображения, умолчав лишь о том, о чем десять минут назад поведал Бред, приятель из отдела исследований и разработок технических систем Научно-технического директората. Полученная информация была не на сто процентов достоверной. Эксперты еще «колдовали» над оказавшимся в эфире материалом. Неоспоримым фактом было то, что вброшенный на телевидение ролик не мог быть реальной съемкой с подставным лицом. Тогда оставалось два варианта: либо выступление человека, как две капли воды похожего на президента, совмещено с видом Белого дома; либо это искусно смонтированная нарезка из подборки выступлений. Но как в одном, так и в другом случае должны были остаться следы монтажа, пусть даже незначительные, а вот их как раз и не было. Ввиду этих обстоятельств возникла еще одна почти фантастическая версия. Было выдвинуто предположение, что материал не съемка, а компьютерная графика такого высочайшего уровня, который даже трудно представить. Так или иначе, отличить этот шедевр неведомой технологии от натуральной съемки пока не удалось.

Кельвин улыбнулся: не первый раз он удивлялся дару Палмера предчувствовать обстоятельства, способные навредить карьере. В немалое число направлений деятельности отдела транснациональных проблем (Для справки: отдел транснациональных проблем занимается анализом различных вопросов, выходящих за рамки отдельно взятой страны или региона и относящихся, как правило, к одной из четырех основных групп: оружию, иностранным технологиям, экономической безопасности, общественным конфликтам), наряду с прочим, входила и экспертиза иностранных достижений в области информационных технологий и телекоммуникаций с целью защитить национальную инфраструктуру США от возможных атак и предотвратить нежелательные технологические сюрпризы. Так что подтвердись версия спецов о прорыве в компьютерных технологиях, их отделу предстоит давать заключение о том, каким боком новшество может быть использовано против Америки. И не дай Бог, делая экспертизу, упустить какое-либо существенное направление применения, поскольку, случись что непредвиденное, на них, а точнее на начальника отдела, повесят всех собак.

Барлоу были прекрасно известны негласные принципы внутренней работы ЦРУ, присущие любой разветвленной структуре, так или иначе нацеленной на общий результат, в особенности административной части, где каждый сотрудник стремился сделать карьеру. Уйти от ответственности, переложив ее на чужие плечи, вместе с ворохом работы, но умудриться приписать себе основную долю успеха, случись таковой, – это был «высший пилотаж» затеваемых интриг. Козла отпущения здесь начинали готовить заранее, задолго до наступления развязки событий, так что надо было держать ухо востро, чтобы не оказаться в этой незавидной роли. К сожалению, только в кино работники их ведомства представляли собой единую команду. На деле это был тот еще «зоопарк», в котором приходилось обдумывать каждый шаг, взвешивать сказанное, оглядываться и прислушиваться, а при необходимости показывать зубы.

Палмер взглянул на часы: до совещания оставалось пятнадцать минут.

– Пора. – он решительно поднялся из кресла. – Криста, мы с Кельвином на совещании.

Воспринимать всерьез назидания директора ЦРУ Барлоу не собирался. Последнее время на этот пост нередко попадали люди, не имеющие прямого отношения к разведке. Политики стали использовать его в качестве трамплина для прыжка на более значимую государственную должность, а то и в президентское кресло. Именно к такой категории относился их нынешний босс. Его негодования были понятны: в вынашиваемые планы не входили громкие скандалы, требовались значимые положительные результаты, а здесь такой конфуз, затронувший президента.

Сопоставляя известные факты, Кельвин в очередной раз почувствовал, что сфальсифицированная телепередача таит в себе скрытую угрозу, точнее, не сама, а нечто, неразрывно связанное с ней. Понимание этого вот уже не первый раз пробивалось к нему из глубин подсознания, но в чем состоит эта угроза, опираясь на свой интеллект, он так и не мог понять. Для дальнейшего анализа ему требовалась вся возможная информация о самой передаче и о том, как она попала в эфир. Также хотелось знать, испытывает ли кто-либо из присутствующих схожие опасения. Перебирая в голове варианты дальнейших действий, он терпеливо ждал, когда закончится пустая болтовня и совещание войдет в рабочую фазу. Наконец, господин директор угомонился с назиданиями и дал указание заместителю по науке и технике доложить, что известно о технической стороне инцидента. Кельвин превратился в слух.

Сначала Альфред Петерсон подробно отчитался о том, как продвигается экспертиза оказавшегося в эфире материала. К сожалению, Кельвин не услышал ничего нового в сравнении с тем, что поведал Бред: отличить фальшивку от реальной съемки пока не удалось. Зато другая часть доклада оказалась для Кельвина более чем интересна. Она касалась кибератаки, вследствие которой инцидент стал возможен. Началось все с безобидного письма, пришедшего якобы из банка на компьютер финансового директора телеканала. Естественно, оно было проверено, и в нем не нашли ничего, что бы могло представлять угрозу. Все самое невероятное произошло в момент открытия: одна из стандартных программ, установленных на компьютере, дала толчок, под воздействием которого обычный текст, содержащий ряд цифр, используя прочее программное обеспечение, моментально превратился во вредоносную «штучку», блокирующую возможность сотрудников телеканала управлять любым из включенных компьютеров. Для доступа к ним теперь требовался неизвестный код. В то же время тот, кто проводил атаку, получил над компьютерами полный контроль. После того как ролик пошел в эфир, блокировка управления была снята, вероятнее всего, для того, чтобы продемонстрировать возможности. Компьютерщики телеканала так и не смогли ничего сделать. У них сложилось общее ощущение, что за их действиями попросту следили, успевая предпринять контрмеры: новые команды поступали на компьютеры с такой неимоверной скоростью, которую нереально достичь, используя обычные устройства ввода. Создалось впечатление, что управление компьютерами из сети осуществлялось с помощью мысли.

«Впечатление? Или, не дай бог, так оно и было?», – подумал Кельвин, отчетливо осознавая, какую гремучую смесь представляет сочетание такого интерфейса с системами управления вооружениями.

Далее Петерсон поведал о том, что до того как компьютеры были обесточены, вредоносное программное обеспечение вновь обрело форму безобидного письма, и сколько спецы ни пытались понять, каким образом была осуществлена эта метаморфоза, постичь ее механизм так и не удалось. В заключение он отметил, что все перечисленные обстоятельства свидетельствуют о существовании прорыва в компьютерных технологиях и что аналитикам следует понять, каким образом этот прорыв может быть использован против Соединенных Штатов.

«Вот зараза, – подумал Кельвин, – сами обделались, не решив ни одного технического вопроса, зато дают указания, что должны делать мы».

Барлоу без труда раскусил психологический трюк Петерсона: эта тертая лиса выстроила доклад таким образом, что в памяти надежно отпечаталось лишь окончание, где речь идет о задаче, которую должны решать другие. Тем самым он ловко перевел мяч на половину поля Разведывательного директората, а еще точнее, именно их отдела.

«Нет, дружище, не все так просто, – Кельвин уже знал, каким образом отпасует Петерсону, – не с теми игру затеял».

За годы службы в разведке Барлоу научился не терять самообладания. Его лицо отражало простое присутствие, хотя в голове шла напряженная работа. Полученная информация подтверждала наихудшие предположения о трансляции, но ни на йоту не приближала к ответу на вопрос. Кто за этим стоит? Пытаясь найти зацепки, позволяющие ответить на него, он мысленно вывалился за пределы совещания.

– Кельвин, а вы что думаете по этому поводу? – вернул его обратно мягкий вкрадчивый голос.

Слегка улыбаясь, на него смотрел замдиректора по операциям (руководитель Оперативного директората). Холодные серые глаза, казалось, заглядывали в самую душу. Именно за этот взгляд в те далекие времена, когда он только начинал службу, его и окрестили «Рентгеном». Редко кому удавалось чувствовать себя уверенно, общаясь с ним. Но это был, пожалуй, единственный человек на совещании, к которому Кельвин, не опасаясь, повернулся бы спиной или, как говорят русские, с которым пошел бы в разведку; точнее, ходил. Под руководством Стивена Кроуфорда Кельвин работал в Союзе. Теперь его бывший начальник вполне заслуженно занимал свой нынешний высокий пост, олицетворяя собой живую легенду ЦРУ.

– Полагаю, кибератака и трансляция – начало сложной игры, затеваемой против нас, – произнес Кельвин, слегка застигнутый врасплох. – Роберт Палмер подготовил доклад по этому поводу.

– Вы в курсе? – Кроуфорд прекрасно понимал, что Кельвин попытался осуществить рокировку, дабы не задевать самолюбие начальника; но он также знал, кто на деле ведущий аналитик в отделе, и ему было плевать на формальности. – Продолжайте.

– Все это мало походит на шалости хакера-одиночки. Хотя, – Кельвин на мгновение задумался, – гении рождались и рождаются. Безусловно, за всем этим стоит талантливый человек, но в наше время подобное открытие сложно утаить, если только оно не сделано под контролем государственных структур.

– Согласен.

– Отсюда уверенность, что это операция противной стороны. Но какой? И какова ее цель? Эти вопросы остаются открытыми. Думаю, готовится нечто серьезное, раз они решили засветить новые наработки в компьютерных технологиях.

– Что это может быть?

Кельвин прикрыл глаза и сдвинул плечи:

– Не знаю. Пока мы не поймем, кто, и не возьмем их под контроль, шансов разобраться в том, что задумано, практически нет.

– По поводу «кто» есть хоть какие-то соображения?

– Попробовали сопоставить заинтересованность различных стран в отвлечении наших спецслужб от проводимых мероприятий. Вероятность того, что именно в этом состоит цель первого этапа проводимой операции, очень высока. Есть сравнительная таблица с аргументацией, – Кельвин глазами указал на папку, лежащую перед Палмером, – но это чистой воды аналитика, без доказательств.

– Это уже кое-что, подробнее ознакомимся позже. А в трех словах?

– Ничего нового – Китай, Япония, Россия, – Кельвин буквально дал ответ в том виде, в каком просили.

– Значит, пока работаем по трем направлениям, – подытожил Кроуфорд.

– Полагаю, и остальным расслабляться не стоит, это ведь только предположение, хотя и с высокой степенью вероятности, – напомнил Кельвин.

– Думаю, вы правы. – Кроуфорд на мгновение задумался, и Кельвин решил воспользоваться моментом, лишив хитрюгу Петерсона спокойной жизни.

– Если бы была возможность отличать их фальшивку от реальной съемки… – задумчиво произнес он, беря паузу.

– То – что? – вернулся к разговору Кроуфорд.

– Возможно, такие «мультики» используются не впервые, пошерстили бы скандальные случаи с видео, глядишь, и нашли бы, откуда ноги растут.

– Неплохая мысль, Барлоу.

Кельвин краем глаза заметил, как на лбу Петерсона выступила испарина. Неожиданно к разговору подключился господин директор, решив блеснуть интеллектом.

– Русских можно исключить, – ошарашил он присутствующих, – холодная война позади, они повержены, их лучшие научные кадры работают у нас или в Европе; в своем нынешнем положении они не способны на какой либо прорыв.

«Выскочка, что ты вообще знаешь о русских», – подумал про себя Кельвин.

После службы в России Барлоу был уверен, что окончательно победить русских попросту невозможно. Согнуть, надломить, загнать в угол, из которого, казалось бы, нет выхода – да. Но лучше этого не делать, поскольку внутренние резервы этого народа раскрываются лишь тогда, когда другие уже сваливаются в пропасть безысходности. Это как с болевым порогом: у одного человека он низкий, и боль сразу парализует волю, другого можно рвать на куски, но он не теряет самообладания. Именно в безвыходных ситуациях у русских появляется энергия, позволяющая им буквально сметать все на своем пути. Но страшнее всего непредсказуемость, с которой они действуют в таких случаях, не щадя ни себя, ни врагов, оказываясь в итоге на ступень выше уровня, с которого началось их падение. Барлоу полагал, что их вообще следует ограждать от критических ситуаций, навязывая тем самым состояние застоя. Что касается крушения СССР, Кельвин был убежден, что это результат внутренних причин. Здесь он придерживался позиции одного забавного русского, фигурировавшего в их разработке под кодовым именем «марксист». Этот чудак, изучив марксизм, нашел в нем ключевую ошибку, а устранив, выстроил новую социально-экономическую теорию, опираясь на которую предсказал развал Союза. В итоге историческая практика подтвердила его выводы, и это обстоятельство значило для Барлоу куда больше, чем пустые утверждения о победе в холодной войне. Наиболее же наивным предположением в высказываниях директора была мысль об утечке мозгов. Конечно, если смотреть на проблему поверхностно, утверждение выглядело верным. Вне сомнения, определенный научный потенциал они потеряли. В погоне за материальным благополучием из страны выехала значительная часть облаченных учеными званиями специалистов, но, как правило, среди них не было тех, чьи идеи взрывают доминирующие научные представления. Это был своего рода балласт, паразитирующий на науке, с которым не жаль было расстаться. Они присваивали друг другу степени и звания, затирая и обкрадывая людей, действительно двигавших науку вперед. А вот эта наиболее дееспособная часть ученых, официально не признанных, осталась в стране. Пребывая в мире своих идей, они обладали столь мизерными материальными потребностями, что их сложно было оторвать от работы, не говоря уже о том, чтобы выманить из страны, которой, на данном этапе, их изыскания были абсолютно не нужны. Государство их попросту игнорировало. Но государство и Родина не одно и то же. В результате, недолюбливая, а порою ненавидя государство, они хранили преданность Родине. Это и был тот скрытый научный потенциал, способный, в случае необходимости, дать мгновенную отдачу. Не принимать его в расчет было более чем наивно. Кельвин достоверно знал, что российские спецслужбы время от времени выуживали из него необходимых для дела специалистов.