Шуаны, или Бретань в 1799 году

Любовь — единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего.

Тварь или творец - вот чем отличается один мужчина от другого.

— Ах, вы думаете, будто для меня так лестно, что вы предлагаете мне ваше имя, вашу руку, — сказала она презрительным тоном, но пристальный взгляд ее старался угадать малейшие мысли маркиза. — А вы хорошо знаете, что не разлюбите меня через полгода? Какое будущее тогда ждет меня? Нет, нет... Только любовница может быть уверена в искренности чувства мужчины, ибо долг, законы, свет, интересы детей не играют тогда роли унылых пособников женщины, и если власть ее длительна — в этом ее гордость и счастье, которые помогут перенести самые большие в мире горести. Быть вашей женой и бояться, что когда-нибудь станешь вам в тягость!.. Этому страху я предпочитаю любовь недолгую, но искреннюю, даже если в конце ее ждет меня смерть или нищета. Да, скорее, чем любая женщина, я могла бы быть добродетельной матерью, преданной супругой, но для того, чтобы поддерживать в душе женщины такие чувства, мужчина не должен жениться в порыве страсти. Да и знаю ли я сама, будете ли вы мне нравиться завтра?

Женщины отличаются замечательным свойством не размышлять о самых дурных своих поступках, когда их увлекает чувство; даже в их притворстве есть какая-то естественность, и только женщины могут совершить преступление, лишенное низости. Чаще всего они не знают, как все это случилось.

— Счастлива? Нет! — отвечала она. — Когда я думаю о том, что я одинока, что я раба условностей общества, которые неизбежно делают меня искусственной, я завидую привилегиям мужчины. Но когда я вспоминаю, какие средства дала нам природа для того, чтобы опутывать вас, мужчин, невидимыми сетями той власти, которой ни один из вас не может противиться, тогда моя роль на земле улыбается мне; но затем она вдруг кажется мне мелкой, и я чувствую, что стану презирать мужчину, если он окажется жертвой дешевых обольщений. Словом, то я сознаю наше иго, и оно мне нравится, то оно ужасает меня, и я отказываюсь от него; то я чувствую в себе жажду самопожертвования, которое придает женщине столько благородства, то меня снедает желание властвовать. Быть может, это вполне естественная борьба доброго и злого начала, основа жизни всех творений на земле. Ангел и дьявол... Так вы сказали? Ах, не только сегодня я обнаруживаю эту двойственность моей натуры. Однако мы, женщины, лучше, чем вы, понимаем нашу неполноценность. У нас есть инстинкт, помогающий нам во всем искать совершенства, — конечно, совершенства недостижимого. Но, — добавила она и, вздохнув, поглядела на небо, — в нас есть и другое — то, что должно возвышать женщин в ваших глазах...

— Что именно? — спросил он.

— То, что... все мы, одни больше, другие меньше, но все мы боремся против несправедливости нашей судьбы.

Может быть, оба они в своей бурной жизни дошли до того странного душевного состояния, когда от усталости или из желания бросить вызов судьбе человек отказывается серьезно поразмыслить над начатым делом и продолжает его, отдавшись на волю случая, именно потому, что дело это безнадежно, и он хочет увидеть неизбежную развязку. Ведь в природе моральной, как и в природе физической, есть свои пропасти, свои бездны, и сильным характерам любо бывает погрузиться в них, рискуя жизнью, как игроку любо поставить на карту все свое состояние.