Kitobni o'qish: «Все не так, как кажется»

КОМНАТА СМЕХА

Джим почти с детским любопытством озирался по сторонам. Он не мог вспомнить, когда был в цирке последний раз. Кажется, ему было лет пять. Тогда всё казалось таким большим, праздничным, и отец ещё жил с ними. Они пришли втроём. Мать купила Джиму сладкую вату, а отец всё сокрушался, что в буфете нет пива. Мать с отцом привычно тихо переругивались через голову мальчика, а маленького Джимми бросало то в жар, то в холод от переполнявшего его восторга. Как же давно это было! С тех пор прошло почти двадцать пять лет. Ни матери нет, ни отца. Вернее, может он где-то и есть, но не в жизни Джима. Инспектор-детектив Джим Хикманн, конечно же, мог сделать запрос и выяснить жив ли старик, но только зачем? Что это изменит?

– Да-а-а-мы и господа-а-а-а! Ма-а-а-льчики и де-е-е-вочки! Уважа-а-а-а-емая публика! Усиленный микрофоном голос конферансье прервал его мысли.

Заиграла музыка, всё как-то разом оживилось, задвигалось. На арену стали выбегать участники представления, а наверху под куполом шатра пришла в движение довольно громоздкая конструкция. Она плавно спускалась.

– Уважа-а-а-а-емая публика! Кто не знает – мы, артисты цирка – народ кочевой. Наш транспорт – фургоны и кибитки. Ах! Как бы нам хотелось побывать в заморских странах! Но они, потому и за-а-а-морские, что находятся за мо-о-о-рем! Не беда! Ведь цирк – это чудеса! Сегодня мы отправляемся в чудесное путешествие! Смотрите, смотрите: только сегодня и только тут вас ждут два часа ЧУДЕС! – Конферансье опустил микрофон и сделал шаг назад к занавесу, за который, откланявшись, убегали остальные артисты.

Оркестр сменил мелодию. Из бравурно-весёлой она превратилась в загадочно-тревожную. Спустившаяся конструкция оказалась целой системой шестов, канатов и полотнищ белой ткани. Очевидно, по задумке постановщика, она должна была изображать мачты и паруса корабля.

– Встречаем! – выкрикнул конферансье, – Джорджио и Лола Ми-и-и-рели!

Амфитеатры зааплодировали, арена погрузилась в темноту, и одинокий луч прожектора высветил под самым куполом фигуру в чёрном плаще и чёрной маске. Под шум льющейся воды и порывов ветра акробат начал свой полёт с одной перекладины на другую. Мощный вентилятор раскачивал и надувал полотна ткани.

– Надо думать, вон те тряпки – это паруса. Да? – спросила, наклонившись к мужу, Хлои, – а гимнаст – это ветер?

– Скорее буря, – ответил Джим.

– Где же матросы?

– Их уже смыло.

Хлои засмеялась. На них сзади зашикали.

Артист вернулся под купол. Снова двойной кульбит в воздухе, полет на два метра вниз, с одной трапеции на другую, захват… Трапеция внезапно покачнулась, раздался щелчок, и её перекладина повисла палкой на одиноком тросе. Акробат на мгновение завис в воздухе и … камнем рухнул на середину манежа.

Раздалось многоголосое «А-х-х-х» и редкие аплодисменты. Музыка оборвалась на полу-ноте. Артист оставался лежать неподвижно, к нему уже бежали конферансье и униформисты.

Джим моментально понял, что произошло. Он было ринулся на манеж, но Хлои буквально вцепилась в его рукав.

– Куда?

– Как куда? – удивился он, – роясь в кармане и доставая из него ключи от машины, – я на работу, а ты домой, – он протянул ей ключи.

– С ума сошёл? Какая работа? У тебя же выходной!

– Хло, ты что дурочка? У меня на глазах умер или убит человек! В кои-то веки я присутствую на месте происшествия до того, как его затопчут или растащат улики. Поезжай домой. Чем быстрее я со всем этим разберусь, тем скорее буду дома.

– Подавись своей машиной, – она жёстко оттолкнула его руку, – я поеду на автобусе. До ближайшего паба. Выпью одна. Так сказать, за упокой души, – она кивнула в сторону манежа, – умеешь ты, Джим, выходной испортить.

Вокруг тела собралась толпа артистов.

Джим только махнул рукой:

– Делай что хочешь.

Он уже сбегал вниз. Одна рука высоко над головой держала служебное удостоверение, другая телефон.

– Полиция! Расступитесь! Пропустите! – Он одновременно давал распоряжения и тут, и там, – Оператор?! Инспектор Джим Хикманн говорит. Срочно скорую и бригаду криминалистов в цирк. Да. Я на месте. Что значит «так быстро»? Нет, не знал заранее. Идиот!

Уже на арене он выхватил из рук конферансье микрофон и спокойным, усиленным техникой голосом, который он сам не узнал, начал отдавать чёткие команды.

– Внимание публики! Убедительная просьба – спокойно и без паники покинуть шатёр цирка. Господа униформисты и билетёры, организуйте эвакуацию зрителей!

На арену спешил средних лет мужчина в добротном твидовом костюме. Он на ход распускал узел шелкового галстука, другую руку протягивал Джиму.

– Администратор. Месье Де-Бюс. Можно просто ‒ Поль, – представился он.

Джим ответил на его деловое рукопожатие и тоже представился.

– Криминалисты уже вызваны. Нужен ваш инженер или тот, кто отвечает за состояние инвентаря.

– Шапитмейстер отвечает за правильную сборку и разборку шатра. Он же в ответе и за и технику безопасности, но в целом. Обычно акробаты, канатоходцы и прочие артисты, использующие крепёжный инвентарь, сами проверяют замки и блокировки.

– Понятно. Артист Джо… Миро…, – Джим пытался вспомнить имя акробата.

– Джорджио Мирели, – подсказал Поль.

– Да, да. Мирели. Он сам проверял крепёж?

– Конечно.

– А Лола?

– Как партнёрша она новенькая. Наверное, помогала. Не знаю. У неё сегодня дебют в номере воздушных гимнастов. Ах, – он вдруг спохватился, – какое горе! Какое горе и какой номер пропал! Ведь на нём, на идее этого корабля вся программа строилась. Ужас, ужас! Что теперь будет?! Весь сезон – коту под хвост!

Джим тем временем поднял глаза, стараясь получше рассмотреть конструкцию, но сквозь лес свисающих канатов и полотнищ ткани ничего не было видно. В какой-то момент ему показалось, что один из канатов шевельнулся у самого основания. Джим сфокусировал взгляд, но ничего не увидел. Он опустил голову, массируя затёкшую шею, и оглядел зал. Трибуны были пусты. Очередь из последних зрителей тянулась ручейком к бархатному занавесу центрального входа. В боковых проходах уже никого не было. Джим обернулся к администратору. В тот же момент занавес одной из боковых дверей колыхнулся, мелькнула тень.

– Что там? – Джим указал рукой в ту сторону.

– Это служебный выход. Он ведёт в крытую галерею вокруг шатра. В галерее располагаются комната смеха, буфет и место, где можно сделать фото с обезьянкой и попугаем, – администратор всё тянул узел галстука вниз, – Закон запрещает использовать животных в шоу. Теперь они – реквизит фотографа. Какой же цирк без обезьянки.

– Да уж. Без обезьянки никуда. Поль, я вас попрошу: как только скорая заберёт тело, соберите всю, я подчёркиваю: всю труппу здесь на арене.

– На манеже.

–Что? – не понял Джим.

– Это место называется манежем, господин инспектор.

– Да хоть как. В настоящий момент ‒ это не манеж, не арена и не сцена, а «место происшествия, повлёкшего за собой гибель человека».

Джим заспешил к тому самому боковому выходу из шатра в галерею.

*

Он шёл, низко опустив голову, складывая в уме вопросы, которые предстояло задать артистам.

Прежде всего:

· Были ли у гимнаста враги;

· Свой номер он начал соло – партнёрши Лолы не было с ним;

· Был ли номер так задуман или она не вышла по каким-то причинам;

· Каким?

Он дошёл до выхода, откинул занавес, сделал шаг вперёд и… отпрянул.

Прямо на него катилось какое-то непонятное существо с огромной головой и коротенькими ножками-кривульками. Джим сделал шаг назад. Существо тоже. Джим вытянул руку вперед, существо повторило этот жест.

Джим повернул голову и увидел ряды рам и зеркал, в которых размытыми очертаниями качались непонятные фигуры. Ага. Теперь ясно. Та самая «Комната смеха», и чучело, протягивающее ему руку, – это он сам. Инспектор чертыхнулся, оглянулся по сторонам и скорчил рожицу. Его отражение приняло вид волны: один глаз размером в пол-лица, другой исчез, язык вывалился почти до пола.

Зеркала стояли по отношению друг к другу под каким-то специально рассчитанным углом и образовывали лабиринт, по которому медленно продвигались одинокие фигуры. Посетители комнаты не могли видеть друг друга. Каждый как бы оставался наедине со своим отражением.

– Полиция! – громко объявил Джим, снова выставляя вперед удостоверение, – Прошу внимания!

Посетители обернулись на его голос. Их отражения в зеркалах колыхнулись. Молодая женщина с уставшим лицом интуитивно протянула руку девочке и ступила вперёд, как бы загораживая собой ребёнка .

– Внимание! Кто из вас сотрудник или артист цирка? – спросил Джим.

Все отрицательно закачали головами.

– Но кто-то минуту назад вошёл сюда через служебный ход. Кто?

Опять молчаливые кивки – никто. Первым откликнулся парень в кепочке:

– Кажется, я видел, как кто-то прошёл за моей спиной, но я не рассмотрел его.

– Как он выглядел?

– Длинный такой, как кишка.

– Что вы глупости говорите! – вступила в разговор пожилая женщина в широком цветастом платье, – Я стояла вот здесь и видела в зеркале, как мимо кто-то быстро пробежал, но он был маленький и круглый, как колобок.

Джиму хватило одного взгляда в зеркала, перед которыми они стояли, чтобы понять, как криво было изображение в них.

– А вы? – он обратился к женщине с девочкой.

– Я вообще никого не видела. Оставила Марту здесь, – она посмотрела вниз на девочку, – рожи корчить, а сама вышла на минутку покурить.

– А ты, Марта, кого-нибудь видела?

Джим присел, и их лица оказались на одном уровне.

Девочка весело улыбнулась, но не успела раскрыть рот, как мамаша снова задвинула её за себя.

– Не имеете права! Я законы знаю! Не имеете права допрашивать ребёнка. Только в присутствии соцработника или адвоката.

– Вы юрист?

– Нет. Но законы, слава богу, знаю. Пока через развод прошла, все порядки выучила.

– Понятно, – Джим кивнул, – надо полагать, у вас и адвокат свой есть?

– Прям! На какие шиши мне адвоката содержать? Папаша наш и так алименты через раз платит.

Джим уже отдавал приказания в телефон:

– Дежурный, вызовите в цирк еще и адвоката, – он посмотрел на девочку, – Да, несовершеннолетний свидетель. Нет, Питер не подойдет, лучше женщину. Позвони Эйлин Колд – может она свободна.

Он тихо обрадовался такому повороту. Давно они с Эйлин не пересекались.

В конце лабиринта показалась шапочка билетёра. Джим жестом подозвал его.

– Проводите свидетелей в буфет. Лимонад и пирожные за счёт полиции, – он обернулся к свидетелям, – Через полчаса здесь будет адвокат. Все жалобы к нему, вернее – к ней.

– У меня нет жалоб. А сколько пирожных можно съесть? – спросила та, которая видела в зеркале «Колобка».

Джим не ответил. Он повернулся к зеркалу чтобы поправить прическу и одернуть костюм, но зеркало отразило карлика с головой-грушей. Он снова чертыхнулся, повернулся на каблуках и пошёл назад в шатёр шапито.

*

Артисты, униформисты и музыканты – все сидели дружным кружком на барьере манежа. Многие оставались в костюмах, поверх которых были накинуты кофты и халаты.

– Все в сборе?

– Почти.

– Кого нет?

– Петра и Лолы Янчевицких.

– Лола – это та, что была объявлена в программе как…, – Джим достал из кармана листок, но не успел его развернуть.

– … воздушная гимнастка, – ответил администратор, – Да. Партнерша Петра и, кстати, его жена, но ушла от него в номер к Джорджио.

– И правильно сделала.

Джим обернулся. Говорила пожилая клоунесса. На ней был бесформенный костюм-мешок с огромной оборкой воротника. Объём костюма оставлял открытым вопрос: «Был он заполнен ватой или непосредственно телом?» В любом случае – клоунесса впечатляла размерами.

– Что вы сказали, мадам?

– Сказала, что Лолка правильно сделала, что бортанула Петьку. Она была рождена акробаткой, а он её по проволоке гонял. Подумаешь! Держать баланс каждый цирковой ребёнок может, а вот зависать в кульбите, как в замедленной съёмке, только Лола могла. Даром что лилипутка.

– А почему вы, собственно, говорите о ней в прошедшем времени?

– Потому, что её здесь нет. Вот придёт – будет в настоящем.

Джим снова оглядел всех присутствующих. Шесть лилипутов сидели отдельной группкой, забавно болтая в воздухе ножками, не достающими до ковра манежа.

Администратор перехватил его взгляд.

– У нас большая группа этих маленьких ребят. Вы не смотрите, что они малыши. Они – артисты. И какие! Многоплановые. Большинство – потомственные цирковые. Петечка, например, в третьем поколении. Можно сказать, на манеже родился.

– На манеже и помрёт. Хорошо, если своей смертью.

Джим обернулся на говорившего. Высокий очень худой мужчина стоял в стороне, у выхода на манеж. Он был похож на аквалангиста в гидрокостюме – чёрная лайкра плотно облегала тело. Глянец фигуры служил роскошным фоном для тёмно-желтых колец, в которые свернулся среднего размера питон.

Джим опешил, но быстро нашёлся.

– Реквизит не обязательно приносить на допрос.

– Это не реквизит. Гоша такой же артист, как и все остальные. Ему даже зарплата начисляется. По расписанию у нас через пять минут выход. Он должен ощущать моё тепло. Иначе заснёт. У рептилий очень чётко работают биологические часы.

– Немой свидетель, – хмыкнул Джим.

– Гоша вам не скажет ничего нового. Все здесь онемели. А чего вы молчите? Все же знают, что и у Жорика и у Петьки врагов было, как грязи. Жорка был бабник и «звезданутый» не только на голову, но и на кое-чего ещё. Ни одной юбки не пропускал.

– Мою пропустил, – вставила клоунесса, – а ты злишься. Только Ирэн твоя сбежала не из-за Жоркиных приставаний, а из-за тебя самого. Он же, господин инспектор, этого, – она выставила палец в сторону питона, – при себе всё время держит. Даже ночью. Ну какая женщина будет терпеть в постели ползучего гада?

– Какая? Ева, например, – пошутил кто-то из артистов. Все весело засмеялись.

– Не устраивайте балагана, – воскликнул месье Де-Бюс, – артист погиб!

Все согласно закивали, стараясь придать лицам серьёзный вид. Не у всех получалась. Очевидно было, что смерть гимнаста, не очень расстроила коллектив.

– Вот именно – погиб. Петечка, между прочим, хоть и лилипут, а характер умеет показать. И вообще… Лоле он угрожал вполне полноразмерно.

– Вот отсюда поподробнее, – Джим обернулся к клоунессе.

– Тут и без подробностей всё ясно. Кинула его Лолка. Летать захотелось. И правильно. У Петьки номер так себе, а воздушный гимнаст – он завсегда – король цирка. И номер Джорджио придумал классный. Вы же сами видели. Реквизит, как мачты корабля. Он – стихия, ветер, а она маленький матросик. Юнга. Летает с паруса на парус, путается в канатах. А вы попробуйте-ка, прыгнете на качающийся канат! Как тут силу рассчитать! Она, прям, звёздочкой в небе купола блистала. А Петька? Конечно же, ревновал! Я своими ушами слышала, как они собачились. Он даже угрожал их обоих порешить. А потом себя.

– Когда вы это слышали?

– Да за полчаса до начала представления. Он к ней в гримёрку пришёл. Ну, и орал там, как Отелло какое. Я мимо проходила, всё слышала. Так и сказал: «Я убью его! И тебя тоже! Потом убью себя!». А она ему: «Начни с себя».

– Он и послушался, – ухмыльнулся тромбонист.

– Кстати, где он? – администратор обвёл притихших артистов грозным взглядом, – Как есть! Не цирк, а балаган! Никакой дисциплины.

– Так сказали же. Порешил он себя и точка.

В этот момент по доскам прохода звонко зацокали каблучки. В шапито вошла стройная молодая женщина. На ней были узкие джинсы, белая сорочка и туфли-шпильки бежевого цвета. Все было скромно, но простота эта была явно недешевой и хорошо продуманной. Посадка головы и осанка выдавали в ней статус официального лица. Она быстро осмотрелась, увидела Джима и направилась напрямую к нему.

Он, как-то по-юношески порывисто, буквально ринулся к ней навстречу. Уже приблизившись они официально пожали друг другу руки. Она наклонилась и что-то тихо сказала ему на ухо. Он кивнул и глубоко вдохнул. То ли вдыхал аромат её духов, то ли обдумывал услышанное. Она отошла и тоже села на край барьера.

– Значит так! – Джим пошёл по кругу манежа, заглядывая каждому в лицо, – свидетель подтвердил, что видел мальчика, выбегающего через служебный выход на галерею. Свидетель – ребёнок, так что вполне мог принять за мальчика и взрослого человека маленького роста. Но, давайте, по порядку. В труппе есть дети?

– Нет. Нам удалось организовать летнюю школу. Они ведь, – администратор, как будто извинялся, – с вечными переездами учатся кое-как. А тут такая удача – на время каникул школа предоставила своё помещение. Всех и отправили.

– Что ж, круг подозреваемых сужается. Если детей нет – то вопросы у меня к вам, господа малорослые артисты. Кто и когда видел чету Янчевицких в последний раз?

Все дружно молчали.

**

Вдруг за бархатом главного занавеса послышались громкие крики. Похоже, там происходила борьба. Все в зале напряглись и… Как полагается в представлении – занавес колыхнулся, откинулся в сторону, на арену вышел здоровяк-охранник. Одной рукой он держал в воздухе, как котёнка, барахтающегося маленького человечка.

– Вот. Пытался удрать. Поймал его возле машины.

Он поставил своего пленника на ноги и отпустил.

Пётр Янчевицкий явился публике во всей красоте театрального наряда. Он аккуратно оправил курточку-мундир, отряхнул белые лосины, сбив с них пыль и опилки. Закончив приводить себя в порядок, он гордо выпрямился. Весь его вид изображал независимость и величие.

– Господин Янчевицкий, вы знаете где ваша жена?

– Понятия не имею.

– Я пригласил всю труппу на манеж. А вы отправились к своей машине. Зачем?

– Хотел проверить, не собирается ли Лолка делать ноги.

– Зачем ей сбегать или уезжать?

– Как же?! Теперь ей придется вернуться в мой номер, а она не такая. Она гордая! Да я бы её и не взял назад. Предательница!

– Больно ей надо к тебе возвращаться. Что ты из себя воображаешь? Тоже мне, – не унималась клоунесса, – пуп земли. Она одна и без Жорика могла бы этот номер делать. Ты лучше сразу признайся – угробил девку?

– Машину проверили? – спросил Джим охранника.

– А как же! И заднее сидение, и багажник.

– Да у нас тут полно мест, куда тело можно спрятать. Тем более, такое маленькое. Вон – хоть в Гошкин сундук, хоть в реквизит фокусника. Там сплошные зеркала и потайные дверцы, – подсказал кто-то.

– Достаточно. Я все понял, – Джим повернулся к Эйлин, – Ты запротоколировала опрос свидетелей.

– Да. Записала на диктофон.

– Что ж, Господин Янчевицкий, я арестовываю вас по подозрению в причастности к исчезновению вашей жены и гибели мистера Джорджио Мирели, а также за попытку побега.

* * *

Джим галантно сделал шаг в сторону, пропуская Эйлин вперед. Лёгкая волна её духов как будто коснулась его щеки.

– Хотел спросить: как ты догадалась, что девочка увидела ребёнка, а не урода какого-нибудь?

– Я попросила её показать, где она стояла и …, ты не поверишь. Это было единственное прямое зеркало.

Он задумался.

– Странная всё-таки у них жизнь. Вся в круге диаметром 13 метров.

– Откуда ты знаешь, что 13?

– В Гугле посмотрел.

– Тесновато. Я бы так не смогла. Вот, – она сложила указательный палец и мизинец, подняла их вверх – посмотри. Ты часто их так складываешь? Я имею ввиду в ежедневной жизни?

– Нет. Нечасто. А почему ты спросила?

– Не знаю. Просто подумала. Они – как пальцы одной руки – вроде бы вместе, а каждый сам по себе. Зажаты этим кругом – родятся в нём, женятся, умирают… Вроде бы и одна семья, но ведь, все не так, как кажется… Тесно им на этом пятачке, и страсти их душат, можно сказать, вселенские. Взять этого Петечку. Ты обратил внимание, как он стоял? Наполеон, не меньше. Ножка вперёд, ручка на груди в полѐ сюртучка спрятана. Треуголки только не хватает.

– Ну, он действительно себя считает тамошним императором. Старожил. Цирковой в третьем поколении, – согласился Джим.

– По твоему мнению, это он ослабил карабин трапеции?

– Эйлин, я не имею права на собственное мнение. Мне по долгу службы голова дана только для того, чтобы анализировать и сопоставлять.

– Но ты уже считаешь его виновным.

– Ничего я не считаю. Просто со слов свидетелей складывается впечатление, что он был злобным и ревнивым тираном. Вполне мог отомстить гимнасту за то, что тот увел у него жену. Тем более, что увёл он её не только в постель. Он же Петру и номер испортил. Это же ужас ужасный. Ты же слышала. Бонапарт наш сам сказал: «Жену можно новую найти, а вот партнёршу в номер – это тебе не кот чихнул» Ничего. Артист ‒ везде артист. Камеры в Вормвуд Скрабс* поменьше манежа будут, но все равно. Уверен, он там не пропадёт.

– Джим! – она вдруг резко повернулась к нему, – Почему ты такой злой?

– Я не злой. Я работу свою делаю. Это тебе – адвокату нужно каждому придурку в голову влезать и придумать всякие там отмазки, чтобы разжалобить присяжных. А мне это не к чему. Принеси заключение технической экспертизы, где будет чёрным по белому написано – обрыв трапеции произошёл естественным путём, а не потому, что шпингалет был подпилен, или болт не докручен, или в результате ещё какого-то вредительства – так я завтра этого Наполеона и отпущу.

– А ты не думал, что вредительство могло и быть, но совершил его кто-то другой?

– Кто?

– Моя работа заключается в доказательстве того, что не Пётр, а твоя в том, чтобы найти настоящего преступника.

За разговором они дошли до парковки.

– Тебя подвезти? – Джим гостеприимно распахнул перед ней пассажирскую дверь.

– Спасибо, я на своей, – она сделала шаг в сторону, но остановилась, – Всё-таки цирк – есть цирк. И костюмчик юнги на Лоле так ладно сидит. Ты обратил внимание, как эффектно она спустилась по канату из-под купола? Как будто рассчитала тот самый момент, когда на Петра будут надевать наручники.

– Которые, кстати, оказались ему велики, – ухмыльнулся Джим, – Ни дать, ни взять: мини-Гудини, фигов.

– Мне это показалось символичным, – Эйлин положила руку на плечо инспектора и наклонилась почти вплотную. Снова пахнуло её духами, – Помни, Джим, «Невиновен, пока не доказано обратное».

*

На другом конце парковки около автобусной остановки Марта, прижимая подаренный ей шарик, скакала на одной ножке, а ее мать равнодушно сверяла часы с таблицей расписания.

– Мама, мамочка! – Девочка вдруг остановилась, – Я вспомнила! Та тетя-полицейская спрашивала, во что был одет мальчик из зеркала. Как же я сразу не вспомнила! На нём же был матросский костюмчик!

__________

*Тюрьма для мужчин, осужденных по категории «В» (тяжкое преступление без угрозы для общества). Находится на Дю Кейн-роуд на западе Лондона.