Kitobni o'qish: «Грузинский роман»

Глава 1
МТАЦМИНДА

 
Когда мне тяжело, довольно только взгляда
На эту гору, чтоб от сердца отлегло…
 

Н. Бараташвили

– О! Значит, мне повезло, – сказал гражданин кавказской наружности, среднепожилого возраста и довольно внушительного размера, пыхтя и звучно втискиваясь в самолетное кресло.

– Значит, мне тоже, – ответила я, радуясь, что встреча с Грузией начнется уже в самолете.

В ходе немногословной беседы выяснилось, что грузин летел домой со свадьбы. Сына женил на украинке…

Для меня, как и в прошлую поездку, Грузия начиналась со свадеб. Год назад первое, что я увидела на улице Тбилиси, с которой мы начали прогулку по городу, было невероятное аколичество свадебных салонов. Только возле одного перекрестка мы с моим спутником насчитали их пять! Свадьба – важное событие, к которому грузины не потеряли интереса совершенно справедливо. Ведь два других самых главных дня человека – рождение и похороны – того, кто находится в центре внимания, абсолютно не касаются. Кстати, похороны в путешествии тоже мелькнули. Мой сосед по купе поезда Тбилиси-Поти, грузин из Одессы, ехал хоронить отца. Итак, на этом пути женили, хоронили, рожали детей.

Я направлялась к месту, где совершилось мое собственное начало – зачатие и рождение.

Аэропорт Тбилиси пустовал, даже таксистприставала был всего один. Флагов не было, значит, в стране нет и высоких гостей. Несмотря на то, что я заранее договорилась о комнате в частной гостинице, вдруг решилась на авантюру – согласилась ехать туда, где, по словам таксиста, жилье сдавалось намного дешевле. Так выходило с его убедительных слов. Получилось это неожиданно для меня самой, я поддалась не то эмоциям, не то рациональным экономическим побуждениям.

Был поздний вечер. В переулке, в который мы заехали, горел только один фонарь. Из двора дома доносился невеселый шум. Поднялись на второй этаж, посмотрели комнату с мебелью середины шестидесятых годов прошлого века, вероятно, купленной в советские времена по блату. В доме была общая ванная, оснащенная сантехникой времен дефицита на все, включая кафельную плитку и распылители для душа. Дом этот, кроме прочего, был наполнен всевозможными звуками и голосами многочисленных жильцов. А сумма, запрошенная хозяйкой за комнату, мало отличалась от той, которую я собиралась платить за жилье, найденное с помощью моих виртуальных знакомых.

Поэтому я решила вернуться к первоначальному плану и ехать в гостиницу к Цисане и Мише Циалковским. И не ошиблась. Это стало ясно, как только я переступила порог их дома. Цисана – хозяйка – встретила меня как нельзя более радушно и хлебосольно. Миша, ее муж, – наполовину поляк, наполовину грузин, – интересный дородный мужчина, перешедший рубеж среднего возраста и то и дело переходящий рубежи моего чувства юмора, излучал само добродушие. Меня сразу же познакомили с другими гостями – четой поляков, живущих, как оказалось, тоже в Киеве. Муж, сотрудник польского посольства в Украине, и его жена держались несколько чопорно, холодновато, но Миша всякий раз оживлял их, а иногда и доводил до смеха со слезами. Меня усадили за стол, накормили и предложили угоститься домашним вином и чачей. Попробовав и то и другое, я с веселым ужасом подумала, что могла бы лишиться этого неожиданного застолья, которое не входило в оговоренный по телефону сервис, было, так сказать, бонусом. И просидела бы весь вечер одна в комнате, слушая чужие голоса. Впрочем, могло случиться как раз наоборот. Там, где я не осталась, где появилась и исчезла, где меня никогда не будет, могло оказаться исключительно интересное общество. Хорошо, когда веришь, что там, где ты есть, лучше всего. Я всегда ненавидела поговорку «Хорошо там, где нас нет».

Комната моя была небольшой, но уютной, постель приятной, душ и все прочее в ванной – удобными. Утром на завтрак подали хачапури, несколько видов сыра и что-то еще из грузинской кухни, а также привычные яйцо, масло, джем, хлеб и даже бокал-другой вина – все это в компании постояльцев и хозяев. Теперь, при дневном свете, я могла рассмотреть все получше и увидела, что посуда – старинная или хорошая новая, столовые приборы – серебряные. Мебель, камин, люстры и светильники в стиле модерн, просторный балкон с многочисленными вазонами и распускающимися пушистыми листьями виноградной лозы – все было таким прекрасным, что в этот дом просто нельзя было не влюбиться. Позже я узнала, что Цисана очень бережно относится к репутации своего дома-гостиницы. Постояльцы в основном находятся через посольства. С улицы не берут никого, а приводить на ночь девушек или мужчин гостям категорически запрещено.

Все-таки, как ни прекрасно умеют грузины говорить приятные слова, которых немало расточалось в мой адрес в этой поездке, комплимент немолодой грузинской женщины дорогого стоит.

– Очень красива! О-о-о, пропал город! – изрекла Цисана, на минутку оторвавшись от сервировки стола.

Ответить на такой комплимент было бы сложно, но, к счастью, не требовалось. Просто у меня было хорошее утро, а стало намного лучше. Еще бы! Я отлично выспалась, вымылась и наелась вкусной разнообразной еды. Не имея в тот момент ни единой претензии к миру, я чувствовала себя счастливой. Жгучая брюнетка с орлиным носом, как описал меня в своих путевых заметках о Грузии мой друг, я намеревалась снимать достопримечательности. Вот только оделась я легкомысленно, да к тому же во все белое. Это и сыграло решающую роль в моей «идентификации» горожанами. Многие грузины и грузинки носят черное. И я могла бы сойти за местную, будь на мне черные или хотя бы темные одежды. Да и фотографировать было бы удобнее. Ведь где-нибудь придется встать на колено, а где-то и прилечь понадобится. Но на душе было так светло, что я могла надеть только белое. Вперед, на баррикады, то есть крепости, – отстреливать новый фоторепортаж!

Совсем недавно я устроилась на работу в одно известное столичное издание фотографом. Давнее хобби потихоньку превращалось в профессию.

От дома Циалковских, который располагался напротив оперного театра на горе Мтацминда ¹ – моего слова-мантры прошлогодней поездки, – я отправилась в ботанический сад. Как не верить в материальность мысли и слова? Ведь в прошлом году я повторяла это слово-липучку, не зная даже, что оно означает, а теперь здесь живу.

Встречавшиеся по пути рабочие дружно пялились на меня, что-то говорили и громко обсуждали между собой. Знания языка для понимания не требовалось. Прохожие выражали готовность поздороваться, проезжавшие мимо автомобили – сигналили. Настроение было игривым. Только когда я спросила пожилого человека, как пройти в ботанический сад, с которого решила начать прогулку по городу, а он, добрый человек, провожая меня и глядя на новенькую фотокамеру, сказал, что с таким аппаратом ходить одной небезопасно, я немного запаниковала. Но мои опасения скоро улетучились, и я продолжила путь по горе, с которой хорошо было видно район Сололаки ², как было обозначено на моей карте. Добралась до строящейся большой гостиницы, прошла за спиной улыбающегося памятника Родине-Грузии.

Редкий турист, находясь в Тбилиси, не обратит внимания на эту улыбку. Не так уж часто памятник радуется человеку. Скорее бывает наоборот – человек улыбается, взирая на иной памятник, так или иначе взаимодействуя с замыслом и воплощением идей скульптора.

Фотоаппарат мой был неосвоенный, а объектив и вовсе новый, купленный специально для этой поездки. Поэтому иногда мне приходилось тратить много времени на установку баланса белого, чувствительности ISO, выбирать выдержку, диафрагму и фокусное расстояние, чтобы сделать обычный снимок. Погода к тому же была облачной и переменчивой. То принимался накрапывать дождь, то вдруг прорывалось сквозь тучи солнце. Вход в сад, обозначенный на моей карте, был закрыт. Понять почему, мне не удалось, так как рослый молодой охранник по-русски не понимал. За памятником группа нетрезвых молодых людей готовилась к драке. Высокий и худой уже закатал рукава рубашки, сгруппировался, готовясь к нападению на низкого толстяка с широкими плечами, но вдруг распрямился, мое появление отвлекло его. Я притворилась серой мышью и постаралась как можно незаметнее мимо них пройти. Место было жутковатым. Меня неспешно обогнал велосипедист. Дорожка, по которой мы с ним двигались, была узкой и неожиданно закончилась тупиком. Мужчина остановился, спрыгнул на землю и стал разворачивать свой байк. Раз уж пришлось встретиться с ним взглядом, я решила спросить, где же вход в ботанический сад. Этот тоже по-русски не говорил. Но дал знак, мол, идем за мной. По карте выходило, что дабы достичь другого, центрального входа, надо было возвращаться к подножию горы и обходить полностью территорию сада. 128 гектар, между прочим, как указывалось в путеводителе. Пришлось некоторое время идти рядом с велосипедистом, так как другой дороги из тупика не было. Бузящие пьяные мужчины на этот раз не собирались оставить меня незамеченной, ринулись к нам, совершая пугающе резкие и хаотичные движения руками. Мой провожатый что-то им сказал, словно защищая меня, и мы продолжили путь. Неожиданно свернули и прошли через тот кордон, куда меня только что не пустили. Своим можно. Оказалось, что мой спутник – спортсмен и чемпион по какому-то виду борьбы. Он захотел показать мне ботанический сад, потому что бегает здесь по утрам и знает каждый кустик. Подкрепляя несколько русских слов выразительными жестами, он пытался со мной объясниться. Просить его оставить меня одну было или невозможно, или глупо, как мне казалось, – тотчас же найдется другой провожатый, и неизвестно, будет ли он лучше спортсмена. Я все же попросила – не в ышло. Он меня не понимал. Через какое-то время у меня появилось легкое ощущение опасности. Я останавливалась и фотографировала, он терпеливо ждал. Когда надо было подниматься по тропе в гору, брал за руку так, что я чувствовала его волнение. В тех местах, куда мы забрели, людей почти не было. Встретился нам только ботаник, рассаживавший цветы, затем мы увидели автомобиль, неведомо как попавший сюда. А ведь на территорию ботсада запрещено заезжать не только на машине, но даже на велосипеде! Своим можно. Мой спутник, однако, был законопослушен и оставил свой байк на площадке перед входом. Пожилые мужчины из авто остановились, поговорили с ним о чем-то и продолжили медленно выезжать задним ходом – один за рулем, второй стоял позади и делал знаки, сопровождавшиеся восклицаниями:

– Моди, моди! ³

Мы прошли перед машиной, я обернулась. Немолодой водитель большого нового джипа улыбнулся, подмигнул и сделал движение рукой, которое я прочитала как прямое желание:

– Ах, взять бы тебя с собой, да… взять!

Знаки внимания, которые, казалось, существовали лишь в моем воображении, принимали все более реальное воплощение, и возникало подозрение, что все встреченные мною мужчины, рожденные в Грузии, думают только об этом. Ну и, наверное, о деньгах, как все другие. Говорят же довольно много о высоком, впрочем, гораздо с большим размахом, чем остальные.

Больше мы никого не встретили, хотя шли долго, поднимались все выше и выше. Идти мне было тяжеловато, приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Тамаз, так звали моего попутчика, повесил мою сумку на свое плечо, чем еще более обострил мое и без того уже разросшееся ощущение опасности. В сумке были документы, деньги, фотоаппарат. Ничего не стоило, особенно для спортсмена, забрать сумку, оставить меня на горе и убежать. Поднялись на самый верх. Достигли большой площадки-поляны на холме, с которой был виден весь Тбилиси. Памятник РодинеГрузии казался отсюда совсем маленьким, а крепость Нарикала – игрушечным чудом. Захватывающий пейзаж! Одна бы я, разумеется, на такую высоту не забралась. Осторожно попросила сумку у своего провожатого, чтобы на нее присесть. Вздохнула с облегчением. Тамаз присел рядом, обнял за плечи. Потом позвал меня к турнику, где хотел продемонстрировать свое умение владеть телом. Действительно, мышцы его рук были рельефные, крепкие, что называется, играли…

Мы подошли к краю горы, к месту, откуда был, может быть, самый лучший вид на город. Начинал накрапывать дождь. Тамаз снял куртку, постелил, приглашая присесть. Показал растопыренные пальцы – мол, на пять минут. Усадив, тут же начал целовать шею, гладить по спине. Я вырывалась, вскакивала, говорила про дождь, про «не хочу» и «нельзя».

– Пять минут, пожалуйста, – с трудом, но по-русски.

– Нет.

Тамаз начал яростно сверкать глазами, и я поняла вдруг, что самое лучшее, что я могу сделать в этой немыслимой ситуации, это постараться получить удовольствие от того, что меня полюбят случайной любовью на самой, возможно, высокой и самой красивой точке Тбилиси. Я ведь сама сюда пришла, повинуясь фатуму, собственному или чужому желанию, но сама шла. Остановить возбужденного грузина в месте, где мы были совершенно одни, мне представлялось невозможным. Тамаз сильно прижимался ко мне бедрами, и я невольно начинала реагировать на желание, которое исходило от него.

Решение было принято. И я попыталась хотя бы диктовать условия того, что должно было совершиться. На курточку, постеленную на земле, присесть отказалась, целоваться не стала. Тогда Тамаз усадил меня на себя, поднял рубашку и стал целовать грудь. Расстегивая на мне брюки, поглаживал живот. Целовал грубовато, покусывая зубами соски. Так, как когда-то я очень любила с другим мужчиной. Ощущения, довольно острые, усиливались еще и оттого, что я посматривала вниз, на город. Потом он прилег, освободил свой стоящий ствол от спортивных брюк и плавок, обтер его салфеткой и принялся ждать моих действий. Так, по его мнению, увидев салфетку и манипуляции с ней, я должна была поверить в то, что совокупление будет безопасным. Пришлось достать лежавший несколько лет в кошельке презерватив. Интересно, сколько женщин носят презервативы на всякий случай? Интересно, и скольких такой случай настигает. Не хотел резинку Тамаз, недовольно поморщился, но покорился. Я сняла брюки и встала на коленки. Тамаз прижался сзади к ягодицам и начал вводить покрытое тонким латексом орудие. Во мне было тесно.

– Это что, жопа?

– Нет!

– Такая маленькая пизда?!

– Да!

– Давай по-другому, пожалуйста, – попросил.

Вниз, к центральному выходу из ботанического сада, мы возвращались, обнявшись. Вход был один, а выход совсем другой. Оказалось, что спортсмен в первый раз за десять лет изменил своей жене.

– Почему? Зачем? – спросила я.

– Я заметил, какой у тебя фантастик фигура, когда шел мимо, и очень захотел, не мог остановиться.

Поскольку мы оба точно знали, что больше никогда не увидимся, оснований для сомнений ни в первом, ни во втором утверждении у меня не было.

Глава 2
ГРУЗИНСКИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

 
Нет троп от демона и рока…
 

Т. Табидзе

…Впрочем, год назад со мной уже было подобное приключение, но до секса тогда дело не дошло. Пришло время рассказать, почему я два года подряд летала в Грузию.

Дело в том, что мои родители жили там до моего рождения. Меня зачали в портовом городе Поти, расположенном в Колхидской низменности. Я знала, что в Украину моя мать прилетела уже на девятом месяце беременности и попала в киевский роддом чуть ли не прямиком с самолета. И вот, спустя много лет после детства, которое я часто проводила у бабушки в Поти, мне страстно захотелось посмотреть на современную Грузию. Нарастающая сила этого желания стала притягивать ко мне ситуации и людей, чем-то с этой страной связанных.

Сначала был художник Косоворот. Мы познакомились в мастерской, где моя подругажурналистка собиралась взять у него интервью, а я – сделать снимки для ее статьи. Вообще-то мне хотелось познакомиться и посмотреть его картины. Однажды я прочитала его прелюбопытнейшее интервью деловому изданию – разговор о живописи и жизни. Там же было несколько изображений картин – роскошных полуабстракций с мощными, яркими и кровавыми, но едва ли угадываемыми мною образами. Меня также впечатлило в том интервью, что из киевского хулигана, который спускал на трамваи зажженные покрышки машин с Печерских склонов, привязывал к палке ампутированную кисть руки, найденную на мусорке в Октябрьской больнице, вырос не только нормальный человек, но и знаменитая личность, яркий художник. В интервью он настаивал, что только из хулиганящего мальчика и может вырасти мужчина, в то время как из послушного – пустое место, тряпка. Это было как раз то, что меня в жизни на тот момент не на шутку беспокоило. Мой сын теми днями вдребезги разнес петардой новый унитаз. Это было кульминацией, завершившей целый ряд его прочих «достижений». Когда я приходила домой с работы, меня у подъезда частенько поджидала целая группа представителей общественности, иногда с милицией. Старушки-соседки рассказывали о прошедшем дне: об обстрелянной пластмассовыми пулями из винтовки машине, о сброшенном на голову милиционера с балкона пятого этажа полиэтиленовом пакете, наполненном водой. Старушки хотя и неодобрительно журили, но обороняли мальчишку от разъяренных водителей и милиционеров. Посмеивались – «влучил, так влучил, хорошо, что фуражка была» – насчет точного попадания в голову пакета с водой. Я уж думала, приплюсовывая к хулиганским пакостям прогрессирующую ненависть к учебе в школе, что моего сына ждет исправительная колония, и это в лучшем случае. Но после прочтения интервью Косоворота я стала размышлять, а хочется ли мне вырастить мужчину, которым будет легко манипулировать.

И вот мне неожиданно представилась возможность познакомиться с интересным человеком, известным художником, да еще и увидеть его картины не в репродукциях. Подруга-журналистка должна была встретиться с ним в мастерской. Однако в тот день все мешало нашему знакомству. Я катастрофически опаздывала на встречу. Дорожные пробки то и дело блокировали мне путь, и неожиданно отключился мобильный телефон. Впервые за три года он сломался! Я не могла сообщить о своем опоздании, а адреса мастерской не знала. При этом я подводила подругу, ведь добиться встречи с художником ей было не так уж и легко ввиду его скептичного отношения к журнальногазетной братии. У нее не было фотоаппарата, так как она полагалась на меня. В том месте, где мы с ней условились встретиться, спустя час никого, кроме меня, не было. Тогда я зашла в первую попавшуюся дверь ближайшего здания и оказалась в салоне красоты. Попросила воспользоваться их городским телефоном. Меня еще ждали, продиктовали адрес, объяснили путь. Поблагодарив девушек обещанием заняться своей красотой в их салоне, я отправилась на встречу. Художник Косоворот, вероятно, заметил ее и без салонной обработки. Через несколько дней после интервью и фотосъемки он стал звонить и приглашать на встречи. А мне было не до него. У меня вдруг разгорелся давно длившийся роман. В тот период со мной вообще много чего происходило. Но в итоге личная жизнь моя оставалась неопределенной. И еще через некоторое время я с чистым сердцем приняла предложение художника выпить кофе. На почве Грузии мы и сошлись по-настоящему. Тема эта возникла случайно, и за ее обсуждением незаметно пролетели несколько часов в кафе. Косоворот, оказавшись превосходным рассказчиком, поведал множество историй из своей жизни, связанных с Грузией. Оказалось, и в горы Кавказа ходил в походы – высоко забирался и надолго, целые месяцы проводил там с таким же сумасшедшим товарищем. А еще он подолгу останавливался и даже жил в грузинской столице. Появились там у него, конечно, друзья, которые после распада СССР потерялись, кто-то эмигрировал в дальнее зарубежье, кто-то умер. Была у Косоворота подруга, знаменитая в то время в Тбилиси певица, которой по утрам поклонники приносили вино, сыр, цветы в ее красивый гостеприимный дом. Он был молод, опьянен всеми этими подношениями щедрых грузин, ее поклонников. А она с удовольствием делилась угощением с друзьями и гостями. Все они были молоды, свободны и веселы. Диск той певицы, подаренный мне, я буду слушать еще несколько лет. Также Косоворот рассказывал о своем умении готовить хинкали, хачапури, о грузинских винах и сырах, приятельстве с несколькими грузинами и многом другом. Он рассказывал так вкусно, как мог бы это делать только гениальный рассказчик, и он им, бесспорно, был. Моя любовь ко всему грузинскому получила новую подзарядку, а к художнику Косовороту я почувствовала особое расположение. Мне тоже было что рассказать ему. Хотя бы про бабушку, которая умела варить жгучее лобио и пресную мамалыгу из кукурузной муки. Рассказывая это, я вспомнила слово «гоми», которое не слышала два десятка лет. Именно так называла бабушка мамалыгу. Я рассказывала художнику о своих каникулах в Грузии. О том, как пасла в лесу двух бабушкиных поросят, как собирала ежевику, которой было столько, что я не могла донести ведро из лесу до дома. Как однажды на нашем огороде грузины вырезали ночью весь мак. Рассказывала и вспоминала все больше и больше. Художник был первым в череде моих «грузинских случаев», знакомств и событий. Затем, вскоре после моей встречи с Косоворотом, впервые в Киеве было заявлено о фестивале грузинского кино.

Узнав, что у нас будет проходить такой фестиваль, я придумала организовать одно мероприятие. Диплом маркетолога время от времени напоминал о себе. Мне захотелось провести социологический опрос зрителей грузинских фильмов. До начала фестиваля оставалось пять дней. Пришлось поторопиться. Я успела найти в посольстве Грузии, в отделе культуры, человека, который занимался организацией фестиваля, успела познакомиться с организатором с украинской стороны, обзвонила несколько маркетинговых и социологических компаний, набросала вопросы для анкеты. За такое короткое время никто не брался проводить опрос. Но одна компания, директором которой была моя институтская преподавательница, согласилась. За два дня до начала фестиваля мне удалось добиться от руководителя отдела культуры в посольстве Грузии согласия на финансирование соцопроса. Идея моя состояла в том, чтобы собрать информацию об украинцах, которые по той или иной причине интересуются грузинским кино, а значит, и Грузией, – первый верный шаг на пути к развитию, а точнее, возобновлению культурных связей и туризма между Украиной и Грузией. Эту информацию можно было, по-моему, разумно использовать, время от времени информируя опрошенных людей о событиях, которые происходят в дружеской Грузии, или о событиях, связанных с Грузией, происходящих в Украине. Так или иначе, моя роль в этом мероприятии как общественно-полезная деятельность состоялась, а что было после фестиваля, использовали ли полученную информацию, я не интересовалась. Грузинское кино посмотреть тоже удалось. Фестиваль продолжался четыре дня, но только в один вечер я смогла на него попасть. Киносеанс в тот вечер был разбит на две части. Сначала демонстрировали полнометражный фильм «Тбилиси, Тбилиси», потом несколько короткометражных лент. Короткометражки были не слишком запоминающимися, а фильм мне очень понравился. Несмотря на то, что напоминал он собою «чернуху» начала девяностых годов, после которой наступили почти полное отсутствие любых киносъемок и глубокий упадок кинопроката. Эхо той «чернухи» аукнулось иронично в «Жмурках» Балабанова и затихло. Те же проблемы разбоя, безденежья стариков и студентов, проституции, наркомании и вечная тема, обостренная переменой времен, мучительных поисков себя и своего места в жизни героя картины. В центре повествования – режиссер, который ищет спонсоров для съемок своего фильма, сочувствует всем, обо всех переживает и пытается сохранить свое «я» в нелегких условиях борьбы за выживание. Но все-таки главным героем картины был не он. Главный герой фильма – город, который я, пожалуй, даже на экране видела впервые. Ни тогда, ни теперь я бы не смогла объяснить, чем именно мне понравился тот киношный Тбилиси. Что, правда, хорошего в грязных базарных площадях, узких улицах, подворотнях, где скрываются малолетние бандиты-оборванцы? Да и вся лента от начала до конца – невыносимо тяжелая, безмерно печальная. Но что-то было и в этом фильме, и в этой картинке города – искреннее, сильное, оставляющее надежду, отчего мое желание поехать в Грузию еще больше усилилось.

Однажды подруга, директор туристической компании, приехала в мой город на выставкуярмарку в рамках своего профессионального интереса, а я увязалась с ней на туристическую выставку в поисках места приложения моих фотографических талантов. Мы бродили вдоль стендов довольно долго, и вот, когда уже собрались уходить, я увидела вывеску «Грузия». Не подойти не могла. Как потом не сразу смогла уйти. Тут мне впервые в жизни налили чачу – из бутылки с лейбой «Фанта», угостили саперави, дали закусить чурчхелой, которой я и вкус уже позабыла. Менеджер мне вручил напоследок какието бумажки с рекламным туром в Грузию, целовал, обнимал радушно и щедро желал всех благ. О рекламных листовках я тут же забыла. Ведь ни времени для отпуска, ни денег, которые можно на него потратить, у меня на тот момент не было.

Но работа того менеджера на выставке в случае со мной даром не пропала. Она угодила, что называется, в самое сердце клиента. Да и вообще, если они всех так угощают прямо на выставке, на стенде, то скоро в Грузии не будут знать, куда деваться от туристов. Подруга еле оторвала меня от грузинского менеджера, чачи и чурчхелы – счастливую и слегка нетрезвую.

– Все, я хочу в Грузию! – говорила я, пока что не имея в виду ничего конкретного.

– Хочешь, значит, поедешь, – отвечала подруга спокойно, зная, что если я чем-то увлекаюсь, то остановить меня невозможно.

Через неделю я внимательно читала программу рекламного тура, которая чудом оказалась среди бумажек, привезенных с выставки. Я собиралась выбросить их за ненадобностью, но вдруг с удивлением обнаружила, что по цене билетов на перелет можно купить тур по всей Грузии, с экскурсиями, переездами из города в город, проживанием и трехразовым питанием. Да и поездка выпадала на майские выходные, она бы не заняла много рабочего времени. Словом, я задумалась. А еще через неделю приняла решение ехать. Времени оставалось немного, и я теперь молилась об одном: чтобы не отказали, чтобы место было. Это ведь был рекламный тур для директоров туристических компаний и журналистов. Я же не была ни тем, ни другим. В редакции издания, которое вряд ли заинтересовалось бы материалом из Грузии, я только-только начала работать. Подруга сделала мне липовую бумажку сотрудника ее турагентства, и меня взяли в поездку.