Kitobni o'qish: «Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны»

CHAIM BERMANT

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2021

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2021

Глава 1
Родня

Вначале был Леви Барент Коэн, торговец из Амстердама, который поселился в Лондоне в 1770 году. И Коэн плодился и размножался и имел шесть сыновей и шесть дочерей.

И первый сын женился на племяннице Абрахама Голдсмида, друга Нельсона и Питта¹ и знаменитейшего биржевого брокера своего времени. Одна дочь вышла за Натана Майера Ротшильда, основателя английской ветви банкирской династии, другая – за Мозеса Монтефиоре, торговца и биржевого брокера. Сын и дочь стали супругами дочери и сына Мозеса Сэмюэла, банкира и биржевого брокера. Третий сын взял в жены внучку того же Сэмюэла, а четвертый – сестру Мозеса Монтефиоре, чей брат, в свою очередь, женился на сестре Натана Ротшильда.

Так появилась Родня, тесный эксклюзивный союз родственников по крови и деньгам, которые текли в узком кругу, где лишь изредка приоткрывалась брешь и пропускала внутрь кого-нибудь из Беддингтонов, Монтегю, Франклинов, Сассунов или каких-то еще лиц с высоким положением в обществе или богатством, а потом снова накрепко закрывалась.

Старейшие еврейские семьи в Англии – это семьи сефардов, то есть евреев испанского и португальского происхождения, а круг Родни в основном составляли ашкеназы, то есть евреи голландского и немецкого происхождения. Все они прибыли в Англию сравнительно недавно, и потому сефарды смотрели на них с долей пренебрежения.

Гонения на евреев в Восточной и Центральной Европе заставили их перебираться на запад, но ни Коэны, ни Голдсмиды, ни Ротшильды, ни Монтефиоре не были жертвами издевательств и голода. Им неплохо жилось и в Европе, в Англии они рассчитывали устроиться еще лучше и свою будущую родину выбрали удачно.

Англия второй половины XVIII века вызывала зависть всей Европы. Просвещение и терпимость, с призывами к которым выступал Локк почти столетием раньше, стали руководящим принципом правительства. В стране была стабильность, и хотя на чужаков там всегда смотрели с некоторым подозрением, но даже чужаки из евреев имели возможность преуспевать без притеснений. К тому же Англия предоставляла такие возможности для инициативных и предприимчивых людей, каких не было больше нигде в Европе. Она одерживала триумфальные победы в войнах на море и на суше. Она открыла новые миры для коммерции в обеих Америках, Вест-Индии и на Востоке. Постоянные перемещения крупных армий и мощных флотов открывали широкие перспективы для коммерсантов, особенно там, где, как у евреев, у них были международные связи. В долинах Йоркшира и Ланкашира начинали зарождаться первые предвестники промышленной революции. Войны велись где-то далеко, на чужих берегах. Дома же царил мир и покой. Англия еще не превратилась в страну, открытую для всех талантов, но предпринимательские дарования в ней приветствовались, и Родня богатела и множилась.

Первое поколение Родни довольствовалось материальным успехом, второе же захотело большего. Они гордились именем англичан, но при этом их не допускали практически ни в одну уважаемую английскую структуру. Как евреи, они не могли ни получить лицензию на занятие адвокатской деятельностью, ни поступить в старинные университеты и, таким образом, буквально не допускались ко многим профессиям. Не могли быть членами муниципальных органов и парламента и, таким образом, отстранялись от государственной и гражданской службы. Есть сомнения, что они могли владеть землей. Все это не означало, что они были изгоями в обществе. Они принимали у себя вельмож, и их принимали при дворе, но то, что они считались гражданами второго сорта, сильнее, чем что-либо иное, усугубляло их унижение. И они сплотились в упорной борьбе за то, чтобы снять с себя эти ограничения. К 1830-м годам уже были евреи-юристы. В 1855 году появился первый еврей – лорд-мэр Лондона, в 1858-м – еврей – член парламента, а в 1886 году – еврей-пэр.

Почти во всех странах Европы была своя доля Hof Ju-den – придворных евреев, блиставших во главе своей общины, не будучи ее частью и, более того, часто глядя на нее с надменным презрением. Родня не была совершенно лишена этого элемента, но в целом ее члены всерьез воспринимали свой долг перед религией и единоверцами. Они добровольно регулировали вопросы оказания помощи бедным, а позднее создали Еврейский попечительский совет, чтобы кормить голодных и одевать неимущих, дабы ни одному еврею не приходилось просить милостыню. Они открывали и материально обеспечивали еврейские школы. Строили синагоги и поддерживали авторитет священнослужителей. Защищали веру и верующих.

Ими двигало и великодушие, и своекорыстие, ибо неевреям все евреи казались на одно лицо, и в конечном счете их положение и судьба были неотделимы от положения и судьбы еврейских масс.

Но в первую очередь таким образом они отзывались на совместное влияние двух традиций: еврейской, говорившей, что обеспеченный человек должен давать, и английской, говорившей, что человек высокого положения должен служить, и они возглавили свою общину так же естественно, как дворяне рыцарского звания могли возглавлять ее в своих графствах. (Евреи рыцарского звания, наделенные необычайным чувством ответственности, часто бывали главами своих общин и в графствах, и в еврейской среде.)

Родня представляла собой не просто группу родственников. Во многих смыслах они функционировали как единое органически связанное целое и даже в то время, пока их собственные права еще не имели твердых гарантий, использовали свои богатства и авторитет для помощи гонимым единоверцам в других областях мира. Везде, где бы ни притесняли евреев, посланцы от них спешили в Англию – к Ротшильдам, к Монтефиоре, к Родне.

Евреи других западных стран тоже посильно старались применять свое влияние подобным же образом, но английскому еврейству помогало то, что оно действовало в рамках уже утвердившейся традиции либерализма и гуманизма. Англичане поддерживали угнетенных в Греции, Польше, Венгрии, Болгарии и Латинской Америке, порой как одиночки – идеалисты и романтики, но нередко и при активном содействии правительства, и Родня показала бы свою несостоятельность не только как евреи, но и как англичане, если бы не так активно выступала от имени своих единоверцев. В такой ситуации не существовало опасности, что за эти труды их обвинили бы в служении двум господам, пока не возникло движение, стремившееся решить еврейский вопрос посредством создания еврейского государства. И в этот момент Родня отшатнулась от него – упадок ее влияния по времени совпадает с подъемом сионизма.

Представители Родни, как большинство их современников, верили в возможность усовершенствования мира, в то, что мало какие проблемы нельзя решить упорным старанием и доброй волей, в то, что солнце, так тепло и неизменно ласкавшее их своими лучами, со временем должно воссиять и над другими, более холодными уголками мира.

А жизнь у них, даже еще до окончательной эмансипации евреев, была весьма безоблачной. Мало кто из них настолько беспокоился из-за чужих бед, чтобы не наслаждаться собственным везением, но большинство, отдав полагающуюся долю времени и дохода на добрые дела, со спокойным сердцем возвращалось к приятностям своей жизни. У них были красивые особняки в городах и чудесные поместья на пасторальных просторах и множество слуг, готовых удовлетворить все их многочисленные потребности. Детство вспоминалось им чередой ленточек и соломенных шляп, летящих юбок и пикников в теплые деньки под раскидистыми кронами деревьев и лошадок-пони, поездок на легких тележках и фаэтонах, а потом, когда год приближался к концу, шумных праздников в залах с высокими потолками вокруг увешанных шарами рождественских елей. Их отцы охотились в собственных угодьях и рыбачили в своих личных озерах, посылали сыновей учиться в знаменитые школы и прославленные университеты, а потом отправляли в длительную поездку по разным странам для завершения образования, прежде чем эти сыновья переходили к степенной семейной жизни, дому, партнерству в банке и обязанностям, кои налагали на них знаменитое имя, положение и религия. На троне восседала Виктория, Британия процветала, империя гордилась могуществом. В те дни принадлежать к среднему классу было истинным благословением, а принадлежать к англичанам – даже к английским евреям – было подлинным раем на земле.

Глава 2
Инородцы

Еврейское рассеяние старше еврейского изгнания. При жизни Христа, когда Иудея, даже находясь под властью Рима, пока еще оставалась национальным государством, по Римской империи было разбросано больше евреев, чем жило в самой Иудее. Однако их настоящие странствия начались уже после разрушения Второго Храма в 72 году нашей эры и ряда неудавшихся выступлений за независимость. Множество иудеев перебралось восточнее, в Вавилон, другие ушли на запад в Египет или за море в Испанию, Италию и Францию.

Где бы евреи ни поселялись, как правило, они оказывались под властью Рима. В Иудее на иудаизм смотрели как на подрывную идеологию, а за ее пределами к нему относились терпимо. Но с распространением христианства над изгнанниками сгустилась поистине черная тьма.

Первые погромы совершили во Франции и на Рейне в 1096 году крестоносцы по дороге в Святую землю. Постепенно евреи превратились в парий. Само их существование находилось под угрозой, и их печальные сборища брели туда-сюда в вечной надежде, что с переменой места переменится и их судьба. Они шли туда, где к ним относились терпимее, и уходили оттуда, где их угнетали.

В XI веке Нормандия предлагала им относительно спокойное пристанище, а когда норманны пересекли Ла-Манш, за ними отправилась и часть евреев. К середине XII века небольшие еврейские общины возникли в Лондоне, Оксфорде, Кембридже, Стамфорде и других городах и уже добились такого благосостояния, что вызывали зависть соседей.

Они спаслись от разорения, которому подверглись еврейские общины, лежавшие на пути крестоносцев, но не от обратного наката фанатизма, высвобожденного крестовыми походами. Некоторые из них нажили сравнительное богатство. Они были чужаками по обычаям, нравам и речи, а их ритуалы породили мрачные слухи. В 1144 году в Норидже при загадочных обстоятельствах пропал маленький мальчик, и молва уверенно заговорила о том, что его убили евреи для своих обрядов.

Такие же обвинения будут повторяться вновь и вновь, приводя к печальным последствиям в Глостере (1168), Бери-Сент-Эдмундсе (1181), Винчестере (1192), Лондоне (1244) и Линкольне (1255).

Самый трагический эпизод, однако, произошел в Йорке в 1190 году.

Согласно Ассизе о вооружении 1181 года, никому из евреев не дозволялось владеть «кольчугой или хауберком», а впрочем, если бы у них и было разрешение на доспехи, едва ли это защитило бы их от озлобленной толпы. Поэтому в случае опасности они обычно искали защиты у королевской власти. Так, например, когда в 1189 году напали на нориджских евреев, они нашли убежище в местном замке. В том же году стамфордские евреи спаслись таким же образом. В Йорке они тоже бросились к замку, но местный шериф и несколько баронов, задолжавших евреям, присоединились к толпе. Их осаждали несколько дней, и тогда, отчаявшись спастись, они решили убить друг друга. Горстка уцелевших отдалась на милость нападавших, и, как только они вышли из укрытия, с ними зверски расправились. Все до единого мужчины, женщины и дети этой процветающей и богатой общины приняли смерть.

Случались и такие периоды, когда евреи получали передышку и возможность наладить жизнь, но почти всегда их облагали неправомерными поборами, а порой и прямо отбирали у них имущество. Как заметил один очевидец, «даже христиане жалели их и оплакивали их несчастья». В 1275 году они практически остались без заработка из-за принятого Статута об иудеях, который под страхом судебного наказания запрещал взимать проценты и таким образом фактически лишил их возможности легально добывать себе пропитание, и тогда кое-кто из евреев нашел для себя нелегальные способы. В одном только Лондоне в 1278 году было повешено 293 еврея за подделку денег.

В 1286 году папа Гонорий IV издал буллу с осуждением евреев, где называл их «проклятыми» и «вероломными» и требовал от архиепископов Йоркского и Кентерберийского положить конец их «дерзостям, дабы полностью подавить и низвергнуть их ради вящей славы и достоинства католической веры». В День всех святых 1290 года евреи Англии, количество которых к тому времени сократилось менее чем до 3 тысяч душ, были изгнаны.

В других местах их положение было не таким прискорбным. В милостивое правление Казимира Великого (1333–1370) в Польшу хлынул большой поток евреев. Германия пока еще оставалась привлекательной хотя бы потому, что представляла собой лоскутное одеяло из мелких княжеств, и, если беда приходила в одно, можно было легко перебраться в другое. Но истинно счастливой гаванью в то время была Испания.

Страны исламского Полумесяца, как правило, относились к иудаизму гостеприимнее, чем страны Креста, и в мусульманской Испании евреи имели возможность подниматься на самые высокие государственные посты. Шмуэль ха-Нагид, выдающийся еврейский ученый и писатель, стал визирем в Гранаде, и под его покровительством там сложилась целая школа еврейской мысли и поэзии, в которую входили Соломон ибн Моше ибн Эзра и Иехуда ха-Леви. Этот золотой век был коротким. По стране быстро распространялось христианство, а с ним эшафоты и костры. Евреев заставляли креститься под угрозой меча, но и это не всегда помогало им спастись. В 1473–1474 годах ряд чудовищных массовых боен резко сократил численность еврейских общин на Пиренейском полуострове. В 1478 году была введена инквизиция, а в 1492 году евреев изгнали из Испании.

Одни отправились на юг в Северную Африку, другие – на восток в Италию, Грецию и другие средиземноморские страны. Многие перешли границу и поселились в Португалии. Наступила короткая передышка, но вскоре и Португалия последовала примеру соседей, и с начала XVI века единственными евреями, которые еще оставались на всем полуострове, были марраны². Они, внешне исповедуя христианство, тайно хранили свои иудейские традиции под постоянной угрозой мученической смерти.

Многочисленные семьи марранов перебрались в северные испанские владения – в Нидерланды. Когда голландцы взбунтовались против Испании и в 1581 году образовали Республику Соединенных Провинций, началась новая эпоха еврейской истории. Наконец-то евреи нашли страну, где они могли отправлять свой религиозный культ в относительной свободе и преуспевать без гонений. Марраны вновь получили возможность открыто исповедовать иудаизм, хотя многие из них, чьи отцы шли на риск мученичества ради того, чтобы сохранить свою веру, теперь, обретя свободу, решили от нее отказаться. Евреи стали играть заметную роль в торговле с Вест-Индией, Южной Америкой, Северной Африкой и Балтикой. Они открыли талмудические школы (в одной из таких в юности учился Спиноза). Они получили право поступать в университеты и делать карьеру в разных профессиях. К концу XVII века голландские евреи пользовались всеми правами и привилегиями, которых евреи в других странах Западной Европы не имели вплоть до Французской революции.

В Англии все еще действовал эдикт об изгнании. В 1650 году Манассе бен-Израиль, голландский раввин марранского происхождения, опубликовал трактат Spes Israelis, «Надежда Израиля», где доказывал, что приблизился тысячелетний срок, ибо, согласно древнему пророчеству, Израиль «рассеян среди народов» по всем четырем сторонам света и теперь евреям осталось только добраться до Англии, чтобы рассеяние стало полным. Его идеи вызвали в Англии некоторый переполох. В XVI веке в стране было большое религиозное брожение, высказывались бесконечные метафизические предположения и догадки. Перевод Библии на английский язык познакомил народные массы с библейским пророчеством и заинтересовал судьбой евреев, и теории Манассе бен-Израиля убедили немало людей. Кромвель к ним не относился, зато он понимал, какие коммерческие выгоды евреи принесли Голландии и могли бы принести Англии. В 1655 году Манассе бен-Израиль официально обратился к лорд-протектору с прошением позволить евреям снова поселиться в Англии, но, хотя оно и получило некоторую поддержку, общественное мнение все же было настроено против. Хватало и церковников, по-прежнему убежденных в вероломстве иудеев, и купцов, опасавшихся конкуренции со стороны евреев, да и прочих, у которых само слово «еврей» вызывало в уме картины мрачного и зловещего кагала.

Однако были в Англии евреи-марраны, которые чувствовали себя уже достаточно осмелевшими, чтобы выйти из тени, и в 1656 году они обратились к Кромвелю с прошением о «благорасположении и защите» и о праве частным образом собираться для богослужений.

Их желания были удовлетворены. Евреи сняли помещения для синагоги, приобрели землю для кладбища. Так возникла и упрочилась община, но скорее не по законному праву, а самочинным образом. Эдикт об изгнании так и не был отменен и по сей день числится в книге статутов.

Это новое еврейское поселение по существу представляло собой ответвление голландской общины и полностью состояло из сефардов, то есть семей, происходящих с Пиренейского полуострова. Постепенно начался приток ашкеназов, евреев германского и польского происхождения. Из-за серии погромов в середине XVII века сократилась численность больших еврейских общин на Украине и в отдельных частях Польши и началось великое переселение на Запад: из Польши в Германию, из Германии в Голландию, а оттуда по накатанной дорожке в Англию, и этот путь повторится в куда более крупном масштабе два века спустя. К 1690 году в Лондоне уже проживало достаточно ашкеназов, чтобы они открыли свою собственную синагогу.

Сефарды несколько отличались от ашкеназов по ритуалам и значительно – по культуре. Сефарды унаследовали традиции самого блестящего из еврейских сообществ в рассеянии, которое внесло не последний вклад в высокий уровень цивилизованности мавританской Испании. Но даже после изгнания они, будучи выкрестами, оставались в главном течении европейской культуры и могли приобщиться к экономическим возможностям, созданным благодаря открытию морского пути вокруг Африки и континентов Нового Света.

Ашкеназы пребывали в узких границах своих гетто в мелких польских городках или немецких Judengasse³, и, если можно так сказать, история прошла мимо них. Они испытали на себе все лишения и превратности лет после Реформации, но почти не имели доли в ее выгодах. Дело было главным образом в наличии возможностей и окружающей среде. Евреи, которым удалось выбраться из мрака отсталых стран на передний край развития, вскоре восполнили потерянное время. Первыми магнатами из английских евреев стали сефарды. Почти все их преемники были ашкеназами.

Революция 1688 года и приход к власти Вильгельма Оранского привели за собой многочисленную группу состоятельных евреев, и король поощрял прибытие новых. Семейство Суассо финансировало переезд его двора в Англию. Мачадо, Перейра и Соломон де Медина организовали продовольственное снабжение его армий. Медина, получивший рыцарское звание в 1700 году, первым из иудеев удостоившийся такой чести, также занимался снабжением армий герцога Мальборо и сделал для него то, что в будущем сделают Ротшильды для Веллингтона, за исключением того, что Веллингтон не требовал себе комиссионных, а Мальборо запросил и получил комиссию в 5000 фунтов в год.

Заключение контрактов на подряды стало в своем роде специализацией евреев. Джозеф Мендес да Коста помог наладить снабжение фламандской армии в 1710 году; Абрахам Прадо и Давид Мендес да Коста были активными поставщиками на европейских фронтах во время Семилетней войны (1756–1763); Давид Франкс – вот уже начали появляться ашкеназы – был начальником службы снабжения в Америке, а Аарон Харт был при Амхерсте в Канаде.

Время шло, евреи становились активными брокерами на бирже и банкирами, а некоторые разбогатели на торговле с Вест- и Ост-Индией. Когда дочь Израэля Левьена Самолонса, клэптонского купца, занятого в ост-индской торговле, вышла за Бенджамина Голдсмида в 1787 году, в приданое она принесла ему 100 тысяч фунтов.

Самым выдающимся евреем XVIII века и одним из наиболее влиятельных банкиров страны был Сампсон Гидеон⁴, родившийся в Лондоне в 1699 году, сын Реуэля Абудиенте, скопившего состояние на торговле с Вест-Индией. Абудиен-те был активным прихожанином сефардской синагоги, которая открылась на улице Бевис-Маркс в лондонском Сити в 1702 году. Поначалу его сын разделял интересы отца и принимал участие в издании литературы на иврите, которую публиковала синагога. Свою карьеру он начал с продажи лотерейных билетов и в тридцать лет стал одним из двенадцати еврейских брокеров на бирже, после чего его дела резко пошли в гору. Во время паники из-за восстания 1745 года, когда якобиты дошли до самого Дерби и готовились напасть на Лондон, Гидеон сформировал консорциум из еврейских брокеров, которые ссудили правительству более миллиона фунтов, чтобы поддержать уверенность публики в том, что государственная казна не пустует, и этот поступок, учитывая настроения того периода, похоже, совмещал в себе патриотизм с безрассудством.

Однако евреи пока еще так и не освободились от препятствий. В 1744 году суд постановил, что завещательные дары синагоге недействительны, ибо, по заявлению суда, иудейскую религию в Англии не терпят, а только лишь попустительствуют ей. Евреи не могли при обычных обстоятельствах стать полноправными гражданами города Лондона и, таким образом, не имели права заниматься розничной торговлей в его границах. В отдельный момент времени на бирже могло быть не более двенадцати евреев-брокеров. Они не допускались в некоторые торговые компании. Есть сомнения в том, что они могли владеть землей.

Некоторые препятствия объяснялись тем фактом, что многие из евреев были приезжими, а те, кто желал натурализоваться – что само по себе было дорогостоящей и запутанной процедурой, – по закону, принятому в парламенте, обязаны были совершить причастие.

В 1753 году евреи, как и правительство, посчитали, что общественное мнение, отчасти благодаря стараниям еврейских брокеров во время событий 1745 года, настроено достаточно благосклонно для изменения законов о натурализации. И те и другие ошибались. Закон действительно прошел, но вскоре его отменили, ибо «еврейский билль», как его называли, вызвал одну из самых яростных антиеврейских вспышек, которые только знала Англия. Город наводнили памфлеты с критикой изменений. Сторонников закона высмеивали. Чернь расхаживала по городу с криками «Нет евреям, нет деревянным башмакам!». Один сатирик заявил, что собор Святого Павла превратят в синагогу, запретят ввоз свинины, а Рождество упразднят.

Больше всего от недовольства пострадал Сампсон Гидеон, так как он был самой видной фигурой общины, евреем с большой буквы. Он сознавал, какую опасность таит чрезмерная открытость, и колебался, разумно ли вообще настаивать на принятии этого закона, но, как только Маамад – руководство синагоги на Бевис-Маркс – решил действовать, он уже не мог публично отойти в сторону. В итоге его осыпали безжалостными насмешками как ложного мессию, который пытался провести билль за золото.

Гидеон, уже достаточно издерганный чернью, пришел в ярость, узнав, что Маамад истолковал его неохотное согласие как пылкую поддержку, и 5 сентября 1753 года вышел из конгрегации и официально разорвал связи с еврейской общиной.

Фактически он уже частично сделал это, когда женился на иноверке – тогда это было нечто неслыханное для практикующих иудеев, и его дети воспитывались по-христиански. Будь он человеком попроще, его, вероятно, выгнали бы из конгрегации, но синагоге на Бевис-Маркс льстило, что в их рядах находится столь крупная фигура, и даже после того как Гидеон отправил письменное заявление, где говорилось: «Я не принадлежу и более не буду принадлежать к вашей общине и конгрегации», некоторые все еще колебались насчет признания его ухода. Возможно, они подозревали, что его уход был неискренним?

В 1757 году дочь Гидеона Элизабет не без помощи 40-тысячного приданого вышла замуж за виконта Гейджа. В следующем году Гидеон организовал для Георга II крупный заем в трудных обстоятельствах и надеялся, что благодаря этому и сам попадет в число дворян. Он просил герцога Девонширского походатайствовать за него. Гидеон ссылался на то, что родился в Англии, женат на англичанке протестантского вероисповедания и все его сыновья и дочери крещены вице-деканом собора Святого Павла через несколько дней после рождения.

Герцог вернулся с пустыми руками. Король, по его словам, «по виду к вам чрезвычайно расположен, говорил о вас очень благосклонно и сказал, что лично не имеет никаких возражений против удовлетворения вашей просьбы, но, поскольку вы не воспитаны в вере нашей страны, он опасается, что это вызовет скандал…». И действительно вызвало бы.

На следующий год Гидеон сделал новую попытку. Он помог правительству провести переговоры о займе в 6 600 000 фунтов, который одно время угрожал сокрушить своим непосильным бременем кредитную структуру страны, и полагал, что, еврей он или не еврей, а имеет право на некоторую небольшую признательность.

И он ее получил, но только через своего сына, учившегося в тот момент в Итоне. Подобно многим еврейским отцам, ему пришлось довольствоваться тем, что он обеспечил своим детям то, чего не смог добиться для себя. Из его письма к сыну видно, что его гордость смешивалась с разочарованием:

«Дорогой Сампсон!

Король своей жалованной грамотой соблаговолил возвести тебя в достоинство баронета. Это нижайшее наследственное звание, но это пока лишь первый шаг. Льщу себя надеждой, что ты сумеешь возвыситься благодаря собственным заслугам…»

Юный Сампсон действительно возвысился и стал виконтом, но по такому случаю отказался от отцовского имени и взял девичью фамилию матери – Ирдли. Наследников он не оставил, и титул умер вместе с ним.

У Гидеона был городской дом на Линкольнз-Инн-Филдс и сельская резиденция – Бельведер-Хаус в Ирите, в графстве Кент, которая прежде принадлежала лорду Балтимору. Кроме того, он приобрел имение Сполдинг в Линкольншире и, поскольку было неясно, имели ли евреи право владеть землей, обеспечил свое право собственности частным парламентским актом. В 1747 году он получил разрешение на ношение оружия, но дворянский титул не давался ему в руки до самой его смерти. Гидеон умер от водянки в 1762 году.

«Умер Гидеон, – писал его современник, – он стоил больше, чем вся земля Ханаанская. Он завещал передать все свое молоко и мед после сына и дочери и их детей герцогу Девонширскому⁵, не настаивая на том, чтобы герцог взял его имя или совершил обрезание».

В своей последней воле Гидеон отписал 2 тысячи фунтов «Сыновьям духовенства»⁶, тысячу бедным жителям Ирита, тысячу одной лондонской больнице. А затем шел один пункт, от которого все остолбенели. Тысячу фунтов он завещал синагоге на Бевис-Маркс с условием, чтобы его похоронили на еврейском кладбище и поминали его имя вместе с другими благодетелями общины в поминальной молитве в Йом-кипур. Далее указывалось, что после своего отпадения от синагоги он продолжал анонимно вносить в нее ежегодные взносы.

Все его желания исполнили, и в Йом-кипур⁷, если внимательно прислушаться, можно услышать его имя, под которым он был известен в своей конгрегации, – Сампсон де Реуэль Абудиенте.

Гидеон старался обеспечить себе местечко получше и на земле, и на небе, хотел наслаждаться положением и жизнью английского сельского джентльмена, но не забывал и о душе; словом, хотел жить как христианин, а умереть как иудей. В какой-то степени это ему удалось.

Преемником Гидеона на бирже стал Джозеф Сальвадор, один из первых еврейских директоров Ост-Индской компании, который также владел обширной собственностью в Лиссабоне и в обеих Каролинах, Северной и Южной. Он потерял одно состояние во время землетрясения в Лиссабоне в 1759 году и потом еще одно из-за краха Ост-Индской компании и в конце концов эмигрировал в Америку, где умер в весьма стесненных обстоятельствах в 1786 году. Его племянник и зять Фрэнсис Сальвадор, который первым уехал в Новый Свет за несколько лет до него, присоединился к повстанцам, поднявшим мятеж против Георга III, добился высокого положения в их рядах, но в 1788 году попал в руки индейцев, и те сняли с него скальп. Ему было 29 лет.

Некролог, посвященный Джозефу Сальвадору в американской газете, гласит: «Прежде он был весьма известным коммерсантом в Англии, одним из тех, кто предоставил ее правительству миллион денег в кратчайший срок во время восстания 1745 года, а также одним из крупнейших землевладельцев нашей страны».

Мозес Мендес, современник Сальвадора, сочетал в себе таланты финансиста и драматурга, но на первом поприще добился большего успеха, чем на втором. Его дед был врачом Екатерины Брагансской, жены Карла II. Мендес женился на нееврейке, и его дети, воспитанные христианами, отказались от его фамилии и взяли фамилию матери – Хед. Среди их потомков были сэр Фрэнсис Бонд Хед, который служил под началом Веллингтона при Ватерлоо, и бригадир Энтони Хед (позже лорд Хед), военный министр в 1951–1956 годах и затем министр обороны.

Сефарды даже через век после нового переселения евреев в Англию все еще оставались узкой, ограниченной, сплоченной группой, по-прежнему сосредоточенной на внутренних делах, которая взирала на окружающий мир с некоторой опаской, особенно после беспорядков 1753 года. Маамад взял себе право цензурировать все, что публиковали члены конгрегации, и даже проповеди хахама, главного раввина, дабы не выносить сор из избы в случае каких-либо разногласий. Споры между своими улаживались внутри – как это происходит и сейчас у ортодоксальных иудеев – перед судом раввинов, однако один конфликт вырвался наружу и приобрел известность.

Речь шла о Китти да Коста, которая в семнадцать лет вышла замуж за пожилого члена общины – Джозефа да Косту Вильяреаля, который скончался через три года, оставив ей сына, дочь и безмерное богатство. Всего через несколько дней после смерти мужа юная вдова обручилась с его кузеном, Филипом Мендесом да Костой, молодым человеком самого сомнительного характера, с которым она была знакома с детства и, более того, уже прежде была обручена. Родители Китти возражали против их брака и увезли ее в семейное поместье в Тоттеридже. Жених пытался увидеться с ней, но наткнулся на категорический отпор и тогда подал жалобу в Верховный суд о нарушении обещания. Дело даже не стали рассматривать. Он предпринял новую попытку, потребовав возмещения убытков, и снова был отправлен восвояси ни с чем. В конце концов Китти выдали за Уильяма Меллиша, члена парламента, и их дети были крещены. Ее дочь вышла замуж за второго виконта Голуэя, среди потомков которого был покойный маркиз Крю, чья вторая жена, в свою очередь, происходила из рода Натана Майера Ротшильда.