Kitobni o'qish: «Путь королевы»

Предисловие

Дорогой мой Читатель!

Путь Королевы — это Путь каждой из нас!

Надеюсь, ты прочитаешь между строк,

Что было в моей жизни:

И взлёты, и падения,

И боль, и отчаяние,

И крепкий алкоголь,

И горячий душ…

Но наступало утро.

Солнце входило в мой дом.

И надо было идти дальше.

И всё это будет происходить

Каждый раз,

Когда вновь и вновь

Ты захочешь что-то изменить,

Что-то понять и принять

В своей жизни!

А иначе «Зачем на Земле

Этой грешной живём?!».

Гузэль Бугера

Глава 1. Утро моей жизни

Раннее январское утро. Лютый мороз рисует узоры на окнах, погружая меня в снежную чистоту невероятного мира, в состояние абсолютного счастья. Вечером мой концерт. Любимый зал, музыканты, зрители, цветы, аплодисменты…

Много лет назад именно в такой морозный январский день родители принесли меня из роддома в барак на старой улочке, которой, наверное, уже и нет на карте…

В то время папа работал лаборантом в НИИ, учился на вечернем отделении нефтяного института. Мама работала ткачихой на заводе стекловолокна и заочно училась в филиале Московского технологического института. Когда папа получил диплом, пошёл работать на нефтеперерабатывающий завод. Приходил вечером с работы, ужинал, ложился отдохнуть на диванчик. Я бегом несла ему подушечку, подкладывала под голову, и он с улыбкой благодарил меня:

– Спасибо, доченька.

Понимание того, насколько ответственна и непроста папина работа, придёт ко мне потом, а пока я безусловно принимала и любила его.

С тех пор как папа начал работать на заводе, наши жилищные условия стали заметно улучшаться. Из барака мы переехали сначала в однокомнатную квартиру, а ещё через год – в двухкомнатную

хрущёвку. Переезды для нашей семьи всегда проходили как праздник. Кстати, это касается не только тех переездов. До сих пор любое событие – генеральная уборка дома, сбор яблок на даче, ремонт —

праздник. Всегда собиралось много людей – родственников и друзей, которые приходили с удовольствием пообщаться и, между делом, выгрузив моё фортепиано из комнаты, посидеть за столом, полным маминых вкусностей.

Как же было весело, когда приходили мои двоюродные братья и сёстры! Они часто оставались у нас ночевать. Мама стелила нам на полу, и мы впятером рассказывали друг другу до утра под одеялом смешные истории, прыская от смеха, стараясь не разбудить родителей. После за завтраком нам достаточно было, что называется, «показать мизинчик», чтобы мы снова начинали хохотать до упаду.

В хрущёвках тогда была одна достопримечательность – кладовка, которую можно было бы назвать и гардеробной, но тогда она потеряла бы своё очарование. В чуланчике, закрытые длинной красивой шторой хранились хозяйственные принадлежности. Почему-то мы любили играть там, превращая штору в стены и крышу. Мы приносили туда игрушки, которых у меня всегда было много, рассаживали кукол и играли. Иногда я плакала, если кто-то из братьев и сестёр брал поиграть мою самую любимую на тот момент куклу. Но мама успокаивала: «Братья и сёстры поиграют, да и разойдутся по домам, и все игрушки снова будут твоими».

В доме напротив жила моя одноклассница Любка Киселёва, её мама работала на кондитерской фабрике. Никогда не забуду свежие, ещё мягкие козинаки с орехами, которые в эпоху дефицита мы таскали из её буфета на кухне. Наевшись до отвала, в тридцатиградусный мороз мы бежали кататься на коньках.

О, моя глупая ссора с Гульсум, которая жила в соседнем подъезде! Мы часто делали вместе уроки. Однажды во время игры мы разбили плафон старинной настольной лампы. После этого мы почему-то перестали общаться. Я не помню, что тогда говорила, но мне стыдно до сих пор… Гульсум, если ты читаешь эту книгу и вспомнишь меня, прости, пожалуйста!

Мы жили на первом этаже. Хорошо помню крыльцо нашего подъезда: три ступеньки при входе в дом. Оно стало моей первой сценой.

Я собирала во дворе ребят. Они приводили своих родителей, братьев и сестёр. Мама помогала снимать тюль с окон, который с помощью поясочка превращался в нарядные бальные платья. Кто-то

пел, кто-то танцевал, а кто-то читал стихи. Через много лет я делала то же самое на даче, помогая уже своей дочери и её подружкам устраивать такие концерты. Собирались соседи, подключались колонки и микрофоны: Софья пела, Гульназ танцевала, Дэник читал стихи.

В четыре года я тяжело заболела корью. Температура – сорок два. Помню, как наблюдала за собой из угла с потолка моей комнаты… Этот момент я отчётливо вспомню больше, чем через тридцать лет.

– Мама, на мне тогда было розовое фланелевое платьице в красный горох?

– Да.

– А были в комнате красные шторы?

– Да, всё было красное.

– И матрасик детский, сшитый из лоскутков?

– Да, было.

Да, в какой-то момент я это вспомнила, но об этом позже.

В советское время у детей были свои семейные обязанности, например, подкарауливать из окна машину с молочными продуктами и бежать к ней с трёхлитровым бидончиком. А вечером, когда родители приходили с работы, ужинали и смотрели телевизор, выносить подносик с тремя стаканами ряженки, присыпанной тёртым шоколадом:

– Десерт, господа!

Уходя на работу, мама оставляла мне записочку с напоминанием, что я должна сделать:

Подмести полы,

почистить картошку,

вынести мусор на помойку.

В хрущёвках мусоропровода не было. Ну и уборка квартиры, конечно, была на мне. Начать уборку было сложно, но у меня был стимул: я могла переставить мебель, перевесить шторы – родители не только не запрещали это делать, но и всячески поощряли мой интерес. Видимо, тогда проснулись способности дизайнера, которым я стану спустя много лет. Успешные проекты, большие деньги…

Мама была молода, ей хотелось красиво одеваться. И даже если в какой-то момент не хватало средств, ткани покупались в магазине уценённых товаров. (Всегда оставался кусочек и для меня!)

Портниха жила у нас во дворе. Я рисовала модели платьев для мамы и для себя. Пусть наши платья были простенькие, но таких особенных, индивидуальных не было ни у кого!

На любой праздник у нас с мамой было новое платье!

Позже кроить и шить я начну сама, целый год буду ходить на подготовительные курсы в институт лёгкой промышленности, мечтая поступить на художника-модельера…

Сейчас у каждой моей подруги в гардеробе есть наряд, созданный мной. Мне это приятно.

Когда мне исполнилось десять лет, папа получил повышение по службе. Опять переезд на новую квартиру. Более престижный район, квартира улучшенной планировки. Новая для меня школа,

переполненная учениками. Я попала в класс под буквой «З». И первое, что я услышала от одного из мальчиков:

– О! Длинная!

Да, мне десять лет, рост 168 сантиметров, и у меня красный пионерский галстук. В прежней школе меня как отличницу приняли в пионеры досрочно, галстук повязывали торжественно в воинской части. Мальчик, назвавший меня «длинная», до окончания школы полол за меня в колхозе грядки, мыл в классе окна и носил мой портфель (когда удавалось отбить его у других мальчиков).

К тому времени я уже училась в музыкальной школе и стала активной участницей художественной самодеятельности. На каждом празднике я что-нибудь пела, подыгрывая себе на фортепиано.

Я давно просила родителей подарить мне сестрёнку: обязательно с голубыми глазами, белыми волосами, в голубой коляске. Всё было сделано как по заказу – в одиннадцать лет у меня появляется любимая сестрёнка Лина-Линочка-Линусик, которой я с упоением рассказывала на ночь сказки, в основном о себе, и пела песни, укладывая спать. Мы не виделись с ней только тогда, когда я была в школе.

Прибегая с уроков, я с радостью занималась с ней. На нашей большой лоджии стояла кровать с панцирной сеткой, я укладывала её спать и делала уроки. Даже выходя погулять, я всегда брала её с собой. Мы вместе спали на одном диване, вместе ели, вместе радовались, вместе плакали – так и росли.

Мне было четырнадцать лет, когда папе неожиданно предложили поехать в длительную командировку во Францию. При торговом представительстве СССР в Париже не было школы для старшеклассников, поэтому я осталась с бабушкой, а родители уехали с моей Линой на долгих три года.

В свои четырнадцать лет я стала моделью в экспериментальной лаборатории. На моей голове было сделано столько всего возможного и невозможного! Трудно представить, что тогда на всероссийских конкурсах парикмахеры пользовались пивом для более стойкой укладки волос, ведь ещё не было тех средств по уходу за волосами, без которых сегодняшнюю женщину невозможно представить.

Мне посчастливилось принять участие в показах от Славы Зайцева в Общесоюзном доме моделей (Москва), поработать с журналом «Силуэт» (Таллин). На одном из конкурсов я выходила в нарядах от Вячеслава Зайцева, на другом – работали вместе с Сергеем Зверевым.

Однажды в Ростове-на-Дону на конкурсе «Аксинья» я взяла приз зрительских симпатий. Мероприятие закончилось в фонтане на главной площади – молодость, задор, адреналин через край!

В те годы мне казалось, что я уже взрослая, так как большинство решений принимала сама. Мне было интересно всё. В моём кругу общения были и одноклассницы, и просто девчонки с нашего двора. Особая дружба завязалась с Маргаритой Выдриной из пятого подъезда. Мои родители жили тогда во Франции, а её – в Индии. Мы вместе занимались художественной самодеятельностью в школе, и так как обе поступили с разницей в один год в нефтяной институт, то продолжили и там своё увлечение, создав фольклорный ансамбль. Играли на двух роялях в четыре руки на сцене, побеждали в музыкальных конкурсах.

Часто бывали друг у друга дома. Бабушка Маргариты Евгения Степановна угощала нас тортами. Мы увлеклиcь кондитерским искусством и стали готовить их сами. Был интересный рецепт: тесто для торта готовилось в кастрюле на огне так, что при размешивании оно становилось лёгким и пушистым. Из этого теста мы пекли лепёшки, пропитывая их кремом, и собирали торт.

Начинали мы с тортов диаметром с тарелку – их было проще носить с собой на каждое мероприятие к друзьям. С годами мероприятия становились масштабнее, лепёшки увеличились до размеров листа духовки – наши торты стали заказывать на свадьбы.

Никогда не забуду свой «первый свадебный букет» – маргаритки от Маргариты – собранный нелегально в чужих садах, он доставил тогда радость нам обеим. Не погибни Маргарита так рано, возможно, многое в моей жизни сложилось бы иначе…

Остался подарок – полированная досочка с изображением балерины и надписью «Пусть вдохновение никогда не покинет тебя».

Долго ещё я буду печь торты, пирожки и булочки, пока не осознаю, что невозможно готовить чуть-чуть. Увлекаясь любимым делом, я могла приготовить до двухсот пирожков за один раз, которые многие близкие и друзья ели с удовольствием. Позднее, в 29 лет, я поняла, что наступила другая жизнь: разнообразная выпечка появилась в достаточном количестве в магазинах «Кулинария», а я начала набирать вес… И тогда я решила – хватит!

В свои 15 лет я любила готовить ещё и конфеты: миндально-ореховые, трюфельные… Делались они из советского шоколада с добавлением какао-порошка, мёда, всевозможных печенек, вафель, орехов, семечек.

Когда мне исполнилось 16, в один воскресный день на репетиции школьного вокально-инструментального ансамбля за мной прибежала соседка и попросила срочно идти домой. Я испугалась: вдруг что-то с бабушкой? Бегу, звоню в дверь, мне открывают, я пробегаю по всем комнатам, а бабушка на кухне. Спрашиваю:

– Что-то случилось?

Она, улыбаясь, смотрит мне за спину. Поворачиваюсь – мама!

Похудевшая на 25 килограммов, стройная, в тёмно-коричневой юбке из полиэстера, в светлой блузке и шарфике на шее по французской моде, распущенные волнистые волосы до плеч. Мы обнялись, плакали. Они с Линой приехали на полтора месяца в отпуск. Папу тогда не отпустили, он очень хорошо себя зарекомендовал и подписал новый контракт.

Мама привезла чемодан шоколада, объевшись которым я покрылась сыпью.

Второй мамин чемодан был наполнен модной одеждой, косметикой и жвачкой. Вскоре полшколы и весь двор жевали мою жвачку, а девчонки, приходившие ко мне домой, красились косметикой, пользовались лаком для ногтей, просили поносить шмотки.

Безусловно, всё это привлекало ко мне много внимания. Я была типичной мажоркой. Фирменные джинсы, батник, через плечо на широком ремне кассетный магнитофон, кроссовки…

Первые духи и бельё в моей жизни – французские, первая тушь – «Ланком». Съехала по учёбе, бросила музыкальную школу…

В памяти от этого приезда мамы остался ещё такой случай. Мы с Линой зашли в универсам. Четырёхлетняя Линочка удивлённо спросила: «А почему здесь ничего нет?»

1978 год. На полках универсама стояли трехлитровые банки с солёными зелёными помидорами.

Больше Линку в магазин с собой не брали, потому что им предстояло ещё вернуться и жить в Париже.

После девятого класса мне пришло приглашение съездить в Париж к родителям на летние каникулы. В Министерстве иностранных дел мне выдали синий паспорт, я ехала одна в отдельном купе. По поручению родителей взяла с собой гостинцы.

В то время все брали с собой гостинцы, всё то, что нельзя было купить в Европе. Последовала и я этой моде, прихватив с собой в Париж восемь банок хорошей селёдки, несколько буханок чёрного хлеба и юбилейные металлические рубли, которые таможня в Бресте наотрез отказалась пропускать, велев мне сдать их на хранение в банк, чтобы забрать на обратном пути. В лёгком сарафане я пошла их сдавать, а пока заполняла декларацию, поезд перегнали на европейскую колею по другую сторону вокзала.

Сказать, что, увидев отсутствие поезда, я испытала шок, ничего не сказать. В банке меня об этом никто не предупредил, а учитывая, что таможня в Бресте на тот момент – толпа, сквозь которую мне, хрупкой девчонке в лёгком сарафане, хоть и с синим паспортом, предстояло пройти, шанса успеть на поезд практически не было. Таможенник вытащил за волосы, он буквально закинул меня в последний вагон, можно сказать, чудом я успела.

Приключения на этом не закончились, в соседнем купе ехало три студента Университета имени Патриса Лумумбы.

Конечно, каждый из них хотел познакомиться с девчонкой из соседнего купе. Но в МИДе мне были даны строгие указания – не вступать ни в какие разговоры, а тем более отношения с иностранцами. Но двадцатипятилетний Антон, хорошо говоривший по-русски, расположил меня к себе. Он как-то внимательно посмотрел мне в глаза и рассказал, что у меня на душе, о чём я думаю и мечтаю. Когда я дала ему руку, он предсказал моё будущее. Но я вспомню его слова только через много лет, когда буду плакать над гробом своей первой дочери. Сойдётся всё. А тогда он спустился на перрон вместе со мной в Париже, где меня встречали родители с огромным букетом тёмно-бордовых роз. Столько роз мне подарили впервые!

Поздоровавшись с папой и мамой, он попросил моей руки, сказав, что в его роду было много предсказателей и он видит, что меня ждёт непростая судьба, но если я уеду с ним в Португалию, то он сможет изменить мою судьбу. Папа рассмеялся, а мама сказала: «Да у тебя в Португалии таких целый гарем!»

Из всего того, о чём мне рассказывал в поезде Антон, поразило, с какой точностью он описал ситуацию моей первой любви.

Первая любовь. Опыт, с одной стороны которого – игра, с другой – поиск любви и тепла. Понимание любви на том уровне, на котором её на тот момент можно попытаться понять. Он любил всех, кто был в окружении, в нашем дворе. А двор для нас в то время был – жизнь! Здесь мы встречались, влюблялись, пели, собираясь летом в скверах, а зимой – в подъездах.

Двор был как соцсети: мимо него не пройти. Там же и первая сигарета, которая мне не подошла, и первый глоток алкоголя. Он не пропускал ни одной юбки в нашем дворе, а я готова была ползти за ним голыми коленками по советскому асфальту. И он будет моим!

Несмотря на то, что за мной бегало много мальчиков, только из моего класса трое, не лукавлю, говоря, что они дрались, а меня вызывали на педсоветы.

Мой возраст – 16. Один приглашает в кино, другой – погулять. Дрались за место сидеть со мной за партой. С Димой Купцовым мы просто дружили, мы сидели за предпоследней партой в среднем ряду в классе. Тогда как он смотрел на вторую парту в ряду левом, на мою подружку, Светку Захарову. Тем не менее решал для меня 2-й вариант контрольной по математике, а я ему писала 2-й вариант изложения, но это дружба.