Kitobni o'qish: «Святой из тени»

Shrift:

Gareth Hanrahan

THE SHADOW SAINT

Cover © by Richard Anderson – Flaptraps art LLC

* * *

Посвящается Идель

Пролог

Шпион восходит в рай по огненной лестнице. Подножие лестницы попирает поле боя, где доблестно павшие лежат, сплетясь с телами своих врагов. Внизу по полю ползут черные крапинки. Жрецы, сборщики костей, сортируют трупы, подбирая к туловищам отсеченные головы и конечности перед отправкой похоронных обрядов. Тела убитых врагов поделит пантеон победителей, в наше время все боги – падальщики. Старые запреты более не соблюдались, не теперь, когда любая частичка души необходима, чтобы воевать дальше.

Согласно устоям Праведного Царства Ишмиры душам доблестно павших предстоит взбираться по этой лестнице в рай. Каждый шаг выжигает напрочь один грех, одну слабость, до тех пор, пока дух не очистится достойно пресвятой обители богини. Это правило ныне тоже не соблюдалось – лестница воронкой завивалась над битвой, жадно всасывая любую посвященную богине душу.

Шпион из праздного любопытства дотронулся до ступени. Огонь не опалил его – прохладен, как камень.

Здесь, зависнув в небе, шпион окинул взглядом все поле боя. Там, где, приведя с собой море, высадились ишмирские силы, могучий боевой флот углубился на сушу на десяток миль. А прямо под ним, на склонах намоленной защитниками высоты, держали оборону войска Маттаура.

Высота имела тройное значение. Здесь стояла духовная крепость богов Маттаура, где безглазые жрицы собирались на почитания их загробного божества. На этой возвышенности можно было спастись от чудотворного потопа, насланного пантеоном Ишмиры. И, что важнее всего, шпион рассмотрел там остатки огневой позиции артиллерии. Алхимические пушки, приобретенные по баснословной цене в литейных города Гвердона. В ходе сражения эти орудия чуть не… что ж, метафора «обратили течение вспять» не подходит для битвы, где одна сторона уже давно властвует над морем, но армии Ишмиры понесли ужасные потери от алхимического оружия. Святые гибли в муках, их кости обращались в свинец, легкие иссушал ядовитый газ. До сих пор на поле горел незаливаемый флогистон.

Пушки могли выиграть бой, не произойди божественного вмешательства. Сверху шпиону также видны три непомерно огромных сонаправленных борозды, прорези в склоне, полумилей в длину и полста футов высотой каждая – опустошение в самом средоточии Маттаура. Именно там львиноголовая богиня склонилась с небес и когтями вспорола своих противников.

Шпион достигает вершины лестницы и входит в рай.

Здесь смешались боги и люди. Флотские организовали командный пункт и разбили палатки посреди Двора Героев. Молодые офицеры в стильном обмундировании носятся туда-сюда, не обращая внимания на легендарных воителей прошлого. Два знаменитых полубога – один с головой змеи, другой – птицы – преграждают шпиону путь. То Саммет и Жестокий Урид, стражи райских врат. Клинок Саммета напитан невероятно насыщенным ядом, сотню человек способна убить одна капля; дюжину слонов готово пронзить одним броском копье Урида.

Молодой офицер с планшеткой замечает шпиона и окриком отгоняет обоих полубогов. Смущенные, они бредут к ближайшему шатру и грузно плюхаются у входа.

– Мне предписано встретиться с генералом Талой, – проговорил шпион.

– Генерала Талы нет в живых, – ответил молодой офицер. – Вас примет капитан Исиги из разведслужбы. – В голосе парня подтекст, нотка ревности. Шпион заметил ее и пропустил мимо ушей.

– За мной, – скомандовал офицер. – Не отставайте. – Он повел шпиона по Двору Героев. Твердь расчерчена разноцветными линиями, уходящими в разные стороны. Офицер не поднимал глаз с разметки, и нимбы блаженных не отвлекали его. Следом за черной линией они выходят на сверкающее небесное прибрежье.

Оглянувшись, шпион увидел, как Саммет надраивает копье, хоть наконечник и так лучезарнее солнца. Жестокий Урид, насупившись под пологом шатра, пытается сомкнуть клюв вокруг горлышка подобранной фляжки.

Шпиона подвели к новому шатру, вместительней прежних. Уютный полумрак палатки ласкал глаз, не в пример яркому сиянию снаружи. За грубым деревянным столом сидел другой офицер, женщина. Перед ней закрытая папка и блюдо красиво выложенных, будто яблоки, человечьих сердец.

– Это порученец генерала Талы, мэм, – объявил молодой офицер.

– Благодарю, лейтенант, – ответила Исиги. Ее лицо прежде могло быть прекрасным, но теперь его расчеркивали зигзаги свежих рубцов. – Я проведу планерку взамен генерала. – Она начала расстегивать китель. – Можете идти, лейтенант.

Шпион замечает, как крепко лейтенантская ладонь стискивает холщовую занавесь. Между этими военными что-то определенно было. Еще они слишком молоды для своих званий – Божья война и детей превратила в солдат. Занавесь опускается. В палатке становится совсем темно, но шпиону видно, как капитан Исиги аккуратно складывает на стул китель и весь мундир. Потом, заранее вздрагивая, она берет с блюда сердце и вгрызается в него.

И больше они в шатре не одни.

В этот момент безвременья шпион не осознает ничего, кроме всеподавляющего присутствия богини. Он сейчас воедино с ней в любом сражении, от обугленных полей внизу до каждой из войн по всему свету, от настоящих времен и до того, как кто-то в первый раз поднял камень и вышиб мозги своему супостату. Он воедино с ней во всех океанах, где проплывает Ишмирский флот. Воедино с ней на небесах, где доблестно павшие собираются под ее знамя и она поглощает их силы, дабы являть чудеса и впредь – и впредь побеждать. Завоеваниям нет конца, любая победа усугубляет ее власть – и ее алчность.

Но эта алчность слепа, власть бесцельна. Богине нет дела ни до чего, кроме бесконечного разрушения, вечного противоборства. Необходимы человеческие составные, чтобы придать смысл и порядок этому священному гневу. Здесь, в палатке, капитан Исиги – затравочный кристалл, веретено, на которое наматывается богиня.

Смуглую кожу Исиги внезапно покрывает золотистая шерсть, мех, испускающий собственное занебесное свеченье. На груди проявляется инкрустированная кираса; талию опоясывает юбка из кожаных жгутов, на каждом из которых насажен череп. Череп же капитана искажается и разламывается. Челюсти выпускают огромные клыки, тогда как голова становится головой львицы.

Богиня Пеш, Царица Львов, божество войны ишмирского пантеона – вернее, ее аватара, созданная из капитана Исиги, – удовлетворенно мурлычет и усаживается обратно. Шпион, ничуть не тревожась, отметил, что простой деревянный стул превратился в трон из черепов, а нешкуренный стол в пропитанный кровью жертвенник. Сердца вновь принимаются биться, испуская на пол алые струи.

Впрочем, папка по-прежнему папка. Исиги – или эта сдвоенная сущность скорее Пеш, чем Исиги? – берет ее, вытягивает коготь и разрезает металлическую печать. Шпион поежился от изящества этого движения, зная, что те самые когти недавно вспахали полумильные рвы на склоне под ними. Исиги перебирает бумаги, безмолвно их изучает. В шатре гулко от божественного дыхания с запахом мяса и сандалового дерева.

Этим запахом в итоге все и кончается.

Избегая думать о неизбежном, шпион размышлял, сколько раз уже Исиги проводила богиню в наш мир. Не много, догадывался он – шрамы еще свежи. Боги суровы со святыми. Однажды от Исиги останется слишком мало, чтобы вернуться к смертному виду. Он почти посочувствовал молодому офицеру, что привел его сюда. Парень уступил свою возлюбленную объятьям богини, и нет простого способа разорвать такие узы.

– Икс-84? – заговаривает святая. Его новый присвоенный код в картотеке разведки. Первое имя, которое действительно его. Неожиданно ему становится от этого приятно, и он кивает.

– Сангада Барадин, – читает Исиги. Под этим именем шпион известен Ишмирскому разведывательному корпусу. – Из Севераста. Род занятий: купец. – Она сверкнула на него желтым глазом. – Купец, – ехидно повторила она.

– Я покупал и продавал, – подсказал Икс-84. – Покупал не всегда то, что законно, а продавал не всегда свое.

– Преступник, – рычит она. Шпиону становится видно: равновесие кренится, и составная, обобщенная сущность напротив него теперь чуточку более Царица Львов и менее – Исиги.

– Отвечу вот как, – говорит шпион богине, – давайте я сосчитаю, скольким в Северасте я причинил ущерб, а вы сочтите всех убитых здесь вами, и поглядим, чья чаша весов перетянет.

– Война священна, – машинально возражает богиня. И здесь, в обители воинов, это воистину так.

Он пожал плечами:

– Вы знали, кто я, и до того, как меня завербовали.

– Живые родственники здесь не указаны, – замечает богиня, постукивая по строчке. – Есть друзья в лагерях? Любимые? – Нынче все из Севераста заключены в лагеря для пленных. Пережившие ишмирское завоевание содержатся там до тех пор, пока не будут обращены или принесены в жертву пантеону победителей. Из соседей Севераста Маттаур последним сопротивлялся захватчикам.

– Не имею.

– Тогда откуда у тебя желание служить Праведному Царству Ишмиры? – вопрошает богиня.

– Вы побеждаете, – говорит шпион, – и сможете заплатить.

Равновесие незаметно качается в обратную сторону, и лист в папке переворачивает уже Исиги.

– Вы ввозили купленное у гвердонских алхимиков оружие.

– Да.

– У вас сохранились с ними связи?

– Честно, не знаю. Были. Налажу еще. Я этот город знаю.

– Город изменился, – предупреждает капитан, – и способен мигом поменяться опять. Не считайте его безопасным убежищем вдалеке от войны.

– Я был в Северасте во время его захвата вашей армией, капитан. Почем в наши дни безопасность, я уяснил.

Исиги отворачивается и пролистывает остальную папку в тишине. В палатке звучит лишь шелест страниц, урчащее дыхание богини и мягкий перестук черепов на юбке, когда она шевелится на стуле. Икс-84 от нечего делать вертит одно пульсирующее сердце на блюде.

– Не лапай, – рыкает богиня.

– Простите.

Она просматривает последнюю страницу, затем, быстрее взгляда, хватает его за руку и полосует когтем. Порез наливается кровью. Она наклоняет львиную голову к его ладони, пригубить крови, но он отдергивает руку обратно и, морщась от боли, укачивает на изгибе локтя.

– Вы что творите?

Пеш рычит:

– У нас нет причин тебе верить, Барадин. Поэтому я вкушу твоей крови и познаю тебя. Коль продолжишь верно служить, будешь вознагражден. Коли предашь нас, я лично поймаю тебя и покараю. Давай свою кровь.

Шпион кивает и подсовывает трясущийся окровавленный палец. Она небрежно облизывает его, затем подписывает последнюю страницу, божественным повелением ставит печать, закрывает папку. И объявляет приказ:

– Начинай готовиться к путешествию в Гвердон. Ты будешь сопровождать в пути еще одного агента и обеспечишь его прибытие.

– Кто этот агент?

– Святой моего брата. Избранный Ткача Судеб.

Он делано разозлился. И профессионально огрызнулся:

– Тяжеловато будет нелегально провезти в город вашего разведчика, если у него восемь ног.

– Ребенок все… – Богиня что – едва заметно замешкалась? Будто отведала горечи? – еще человек. По исполнении, верно, получишь дальнейшие указания.

– Постойте! – бросает шпион. – А моя оплата?

– Золотые монеты, по одной за…

– Только не золотые. Золото рухнуло в цене с тех пор, как ваш Благословенный Бол принялся превращать своих противников в золотых истуканов. Нет, мне пожалуйте гвердонского серебра. – Плевать было шпиону на деньги, но это отвлекало богиню от привкуса крови.

– Тебе будут платить золотом, – молвит она. – Пока не докажешь, что особо полезен.

– Что от меня требуется?

Богиня уже уходит, ее завершающий ответ причудливо раздвоен.

– С вами свяжутся по прибытии, – сообщает Исиги, и в тот же миг, теми же устами:

– Война, – изрекает богиня. – Война священна.

И на этом Пеш отбывает и остается одна Исиги. Капитан обмякает, когда ее тело ужимается до смертных пропорций, морда дробится, принимая человечьи черты. Она на ощупь достает из-под стола заляпанное кровью полотенце и промакивает лицо – оно в открытых ранах.

– Выметайтесь, Барадин, – приказала она, не глядя. – Лейтенант проводит вас назад к лестнице.

Полог откинулся, и внутрь несмело заглянул лейтенант. Он ахнул при виде ран на лице Исиги, пота и крови на ее голой коже. Поспешил к ней.

– Ничего, – бормочет шпион, – я сам себя провожу.

Прежде чем ишмирские офицеры успели возразить, он ускользнул наружу и быстро двинулся вдоль черной линии, склонив голову, отстранившись от расквартировки захватчиков. Разметка привела его на край райской тверди, и он начал спуск по огненной лестнице обратно, туда, где обретается смертный мир.

На полпути он вытащил из-под рубашки украденное с блюда сердце и выбросил его вниз, в далекий океан. Начисто вытерся, потом, разорвав ткань, наспех сварганил перевязку.

Богиня поцарапала, но крови его не вкусила.

Ей не познать, кто он.

Глава 1

Если бы у Сангады Барадина был сын, то его кости лежали бы сейчас где-нибудь в развалинах Севераста. Может статься, проклятье богатства, насланное Благословенным Болом, превратило бы его в кричащее золото, или его проткнула бы пика из лунного света. Даже если бы он пережил вторжение, то, вероятно, был бы убит в дикой жертвенной оргии, когда банды боевых жрецов прочесывали улицы, вырезая целые районы согласно похоронным обрядам того или иного бога. Шпион видел, как святоши толкали изукрашенные резьбой баки – из переполненных резервуаров выплескивались морская вода и кровь, в них людей топили, поклоняясь Кракену. Для Благословенного Бола братские могилы усыпались монетами. Царицу Львов чтили каннибальскими пиршествами. Даже нашелся способ ускорить небыстрое бальзамирование Ткача Судеб – мумификация проходит чересчур долго, но импортные гвердонские алхимические консерванты могли за минуты сотворить то, на что в Папирусных Гробницах уходили годы.

Если бы у Сангады Барадина был сын, то мальчик был бы мертв.

Но хотя шпион и не Сангада Барадин, а мальчик в одной с ним каюте – не его сын, в течение этого путешествия с южных земель в Гвердон он звался Барадин, а мальчуган – Эмлин. Малому где-то одиннадцать или двенадцать, однако изредка из глаз его выглядывало нечто куда более старое.

Когда его представили шпиону, у мальчика не было имени. Его имя забрали в Папирусных Гробницах.

Сангада нарек его Эмлином. Это означало «паломник» на языке Севераста.

Вжиться в роли беженцев с Божьей войны было легче легкого для обоих. Ходи, будто внутри пуст. Не повышай голос, дабы не привлечь внимания никакого безумного божества. Дрожи, когда погода меняется, когда сквозь тучи пробивается солнце, когда раздается слишком громкий, слишком выразительный шум. Шарахайся от знамений. Мужчина, которого зовут не Сангада Барадин, и мальчик, которого вообще никак не зовут, прибыли на борт парохода неделю назад и взошли по сходням, склоняя головы вместе с толпой прочих уцелевших. Связи Сангады и богочеканное золото снискали им отдельную каюту.

Свыкнуться с ролью отца с сыном было труднее. Сангада не занимал официальной должности в Ишмирском разведывательном корпусе. Не был он и жрецом Паука – Ткача Судеб. И, если на то пошло, прежде и отцом-то не был.

– Я – избранник Ткача Судеб, – провозгласил Эмлин первой ночью в море, когда они остались одни в каюте. – Твоя судьба уже спрядена, Икс-84. Нить твоей жизни в моих руках, и тебе следует мне подчиняться. – Подростковый голосок дрогнул, воспроизводя слова, которым его учили в храмах. Мальчишка мелок для своих лет. Темноволосый, темноглазый, бледный от проведенных в Папирусных Гробницах лет. Он гордо выпрямился, как подобает тому, кто твердо уверен в своей избранности.

Сангада склонил голову и торжественно произнес:

– Моя жизнь в твоих руках, юный хозяин, но вне каюты я – Сангада Барадин, а ты – мой сын. И я тебе здорово влеплю, вздумай ты болтать без разрешения.

Мальчик нахмурился, лицо побагровело от гнева, но, прежде чем он успел что-то произнести, шпион добавил:

– Вживайся в личину, юный хозяин. Ткачу Судеб угодно хранить тайны, покрытые тенью. Никто вне этой каюты не должен знать правду. Лишь мы с тобой.

И после этого шпион не раз видел на лице мальчика тайную гордость, когда тот притворялся сыном Саганды.

Эмлин, слыхал шпион, вырос в ишмирском монастыре, хотя и не был ишмирцем по рождению. Семья погибла в Божью войну; его, как и многих других осиротевших после войны, приютила церковь. По утрам он передавал шпиону такое, что никак не мог узнать сам; Паук нашептывал ему на ухо во сне, принося издалека разведсводки. Наверняка другой мальчик или слепая старуха, а то и молодой боец или еще какая душа, отягощенная гармонией с божеством, согбенно сидит в молитвенной келье в Папирусных Гробницах, отправляя сведения через эфир.

Это отчеты о ходе военных действий, о наступлениях и разгромах. Ишмирская армада повернула на север. В направлении владений Хайта, давнего соперника Ишмиры, – может быть, последней настоящей угрозы. В направлении Лирикса, драконьего острова.

Гвердон тоже лежит к северу. Хотя Эмлин ни разу не высказывался прямо, шпион сделал вывод, что боги Ишмиры опасаются открыто бросать Гвердону вызов. Они страшатся рожденного в алхимических горнилах оружия и одновременно встревожены, не попадут ли орудия погибели богов в руки враждебных государств.

В уединении тесной каюты шпион и мальчик без конца ворошили свои задумки – как незамеченными проникнуть в город и что делать, когда они туда попадут. Они оба ведать не ведали о планах разведслужбы на них после прибытия – кроме установки контакта с уже внедренными ишмирскими соглядатаями. Эмлин предугадывал свою роль в передаче флоту текущей обстановки. Шпион же – пока что только курьер, озадаченный лишь провозом Эмлина через посты гвердонских духовных инспекций. Чужеземные святые в городе строго воспрещены.

Порой они подслушивали разговоры, что сцеживались сюда с палубы наверху. Шпион уплатил лишку за отдельную каюту, а еще больше отвалил за то, чтобы им не задавали вопросов. Их пара не мозолила глаза, и о них забывали.

На четвертый день после выхода из Маттаура Эмлин за завтраком спросил его про Севераст.

– Ты когда-нибудь посещал ваш храм Ткача Судеб? – произнес он с набитым фруктами ртом. Просыпаясь, он был постоянно голоден.

Шпион знал, что Сангада Барадин посещал этот храм много раз. Тот человек промышлял контрабандой, а Ткач – божество – покровитель воров и мошенников, равно как и шпионов. Барадин небось заходил в роскошный храм Многорукой – северастской богини торговли, а потом топал через рыночную площадь и проулки медины – старого города, лавировал среди танцовщиц, глотателей огня, дымовидцев, уличных зазывал, продававших все виды увеселений. Храм Паука в Северасте располагался под землей, укромно и незаметно, и соединялся с поверхностью дюжиной витых лестниц. И каждый раз только одна из них открыта была для прохода. Чтобы попасть в храм, Сангада Барадин должен был знать, какая из лавок в медине представляла собой в этот день парадную Ткача Судеб. Он платил нищим и приобщался у них к тайнам улиц.

– Раз или два ходил, – подтвердил шпион.

– Наверно, славный был храм, – сказал Эмлин, – пока не стал разбойничьим логовом.

– Воры всегда были священны для Паука в Северасте.

– Но не в Ишмире, – категорически заявил Эмлин. Повторил то, чему его научили.

«Нет, – подумал шпион. – Не в Ишмире. Паука почитали в обоих краях, но по-разному. В Северасте он был божеством подземного мира, ему молились бедняки и обездоленные, убогие и безутешные. В Ишмире, безумной, жестокой Ишмире, Ткач Судеб входил в их воинственный пантеон и был задействован для нужд военных кампаний. Тамошний Ткач – бог секретов, пророчеств и стратегических замыслов. Бог окончательных решений, Судьбоед, вытравливатель последней надежды».

– Храм был прекрасен, – подтвердил шпион. – Весь в завесах теней, ни один алтарь или молельню не отыскать, пока до них не дотронешься. Я…

– Я не вижу теней, – вмешался Эмлин. – Любая тьма для меня – это свет.

Глаза его замерцали, и до шпиона дошло, что мальчик вообще никогда не спотыкался в полумраке каюты. Бешеные фанатики Паука обобрали его, лишив восхитительных оттенков сумерек, нежности темноты – и способности сомневаться.

Той ночью, пока мальчишка спал, шпион вспоминал пожары в Северасте. Как горящая медина рушилась и проваливалась в храмовые полости в основании города, как выли бледные провидцы, когда их застигал солнечный свет. Как прелестную, исполненную тонких смыслов загадочность храма раздела и заголила самоуверенная грубость разрушений. Той ночью, пока мальчишка спал, шпион разглядывал его в темноте и грезил о мести.

Сангада Барадин – слишком длинное имя для торопливого гвердонского наречия, поэтому команда звала его Сан. Корабль именовался «Дельфин», и шпиону на ум приходило немного менее подходящих имен. «Сердитый Бегемот» или «Кривая Бадья» соответствовали бы куда лучше. Подгоняемое ревом вонючих алхимдвигателей судно в охотку перло сквозь волны, вспарывая свой путь через океан.

Икс-84 не был на «Дельфине» единственным пассажиром; на палубе жалась пара дюжин других, и полно еще сидело внизу, в трюме. Большинство пришлых из Севераста, некоторые из Маттаура, Халифатов или более отдаленных земель. Одни бубнили молитвы побитым богам. Другие молчали, пустоглазо пялились на ровный горизонт, ища где-то там спасение и смысл.

По-видимому, «Дельфин» был грузовозом, а не пассажирским лайнером, и гвердонский причал он покидал полным алхимического оружия. У корабля двойной корпус из упрочненной стали, на него нанесены обережные руны, местами поросшие ржавчиной и ракушками, чтобы груз смерти надежно сохранялся до прибытия. Шпион прикидывал – так ли все это необходимо. Судя по разгоранию Божьей войны, рано или поздно ею будет поглощен весь мир, каждая живая душа попадет в голодные челюсти сумасшедших божков. Если такова суть, то разве важно, где сработают эти алхимические бомбы? Единственная разница между полем сражения при Маттауре и каким-нибудь гвердонским рынком лишь во времени.

Времени и деньгах. Хозяин корабля существенно заработает, продав бомбы, что грохнут на поле боя, и существенно разозлится, если бомбы сработают в Гвердоне на рынке. Шпиона поразило, что хозяин уникально схож со своим судном – оба одинаково уродливы; для обоих окружающий мир – преграда, сквозь которую нужно пробиться; и оба закованы в железные корпуса, чтобы предотвратить утечку заключенного внутри яда. Зовут хозяина Дредгер, на нем все время эта защитная броня с вентилями, фильтрами и патрубками, ни дюйма голой кожи наружу. Его руки – увесистые краги с кургузыми пальцами; лицо – маска с линзами, креплениями и сопящими воздуходувами. Среди команды поговаривали, будто бы Дредгер за много лет подвергся воздействию стольких химических веществ, что его плоть насквозь пропитана токсинами и он взорвется облачком ядовитого газа, как только снимет герметичный костюм.

Пронаблюдав за Дредгером последние несколько дней на пути к северу, шпион выдвинул другую теорию – с Дредгером вовсе ничего дурного не приключалось, а его броня – деловая уловка. Определенно, она защищала Дредгерову нишу по сбору алхимических отходов и переработке невообразимых боеприпасов, состряпанных гильдиями Гвердона. Кто захочет входить в эту отрасль, если цена успеха наглядно начертана на истерзанной плоти лидера рынка?

Сангада Барадин годами вел с Дредгером бизнес, но лично с ним не встречался. Они обменивались письмами и посыльными, и внедренные люди шпиона много лет перехватывали и читали их переписку. Он чувствовал, будто знает Дредгера не хуже самого Сангады Барадина и имеет не меньше прав, чем купец, на дружбу с его поставщиком. В глазах Дредгера – скрытых под линзами противогаза – шпион и есть Сангада Барадин, значит, взятие таких обязанностей на себя вполне обоснованно.

Дредгер облокотился о борт рядышком со шпионом. Какой-то клапан на спине зашипел и выплюнул струйку пара, когда он немножко расслабил осанку.

– Сан, – проговорил он, – не раскидывал ли ты умом, чем намереваешься заняться, когда доберешься до Гвердона? Я мог бы тебе кое-что подыскать, если есть желание.

– Какого рода работу?

– Про цеха даже не думай. Для такого дерьма есть каменные люди. Нет, я скорее прикидывал… как насчет продаж? У тебя ведь должны остаться на примете какие-нибудь знакомые на юге из тех, кто не погиб. А раз они не погибли, то купят товар, верно?

Шпион рассмотрел предложение, взвесил, испытывая баланс, как фехтовальщик новый меч. С одной стороны, для Сангады Барадина это правдоподобный следующий шаг, призванный обеспечить его платформой для операций. С другой стороны, ему хотелось всецело прочувствовать город, и связывать себя первым попавшимся предложением было бы неверным ходом. Бежать навстречу цели сломя голову означает выскочить на минное поле. Он должен заходить с тыла.

– У меня есть несколько, хм, просроченных дел – ими надо озаботиться в первую очередь, дружище. И я сумел забрать из Севераста немного денег, поэтому несколько недель продержусь. Но спасибо, возможно, я приму твое предложение, если вакансия сохранится еще некоторое время.

– Непохоже, что война идет к завершению.

– Будет ли хлопотно провезти в город деньги?

– Зависит от того, попадешься ли ты на глаза таможенным досмотрщикам. Ты же не слишком верующий, правда?

– Не особо.

Дредгер указал на одну беженку, женщину средних лет, которая везла из разграбленного города изрядный набор маленьких глиняных идолов. Борясь с корабельной болтанкой, она читала им молитвы. Танцору и Кракену, Благословенному Болу и Ткачу Судеб.

– Иноземных святых бдительно отлавливают. В Гвердоне никому нет дела, каким богам ты молишься, лишь бы боги не отвечали взаимностью, – сказал Дредгер. – Особенно боги Ишмиры.

– Боги Ишмиры были и богами Севераста, – сказал шпион. – В Северасте тоже стояли храмы Царицы Львов, где отправляли те же самые обряды.

Линзы на шлеме Дредгера щелкнули, повернулись на шарнирах, фокусируясь на шпионе.

– Так что же случилось? Отчего боги ополчились на Севераст?

– Ополчились? Не знаю, не знаю. Святые Царицы Львов воевали на обеих сторонах долгое время. По-моему, те, кто утверждает, что боги сошли с ума, правы. А сумасшедший, бывает, спорит сам с собой. – Взгляд шпиона привлекла далекая туча. Она двигалась по небу против ветра. – И не надо валить все на богов. Если колесницу понесет и она переедет ребенка, кто виноват – возничий или лошади?

– Родители, – буркнул Дредгер.

– Кстати, о родителях, – проговорил шпион, – мой мальчик слегка… тронут богом. Вашей городской страже можно дать взятку?

Внутри шлема Дредгера забулькало, словно он задумчиво присосался к какой-то трубке.

– Мудрено, сейчас стало очень мудрено. – Он покачал головой. – А в моем положении, Сан, непозволительно дразнить дозор, протаскивая тебя в город.

Его прервал матрос из команды:

– Хозяин, к западу корабль. Боевой хайитянец. – Мореход подал Дредгеру подзорную трубу и тот изучил корабль.

– Курс прежний. У нас нет распрей с Хайтом. И ничего стоящего конфискации на обратном пути, эх?

– Видишь что-нибудь вон в той туче? – спросил шпион. Дредгер размашисто крутанул трубой, всматриваясь в темную кляксу на горизонте.

– Ни шиша. А что?

– Просто странное чувство.

Голоса богомольцев зазвучали громче. Несколько беженцев сгрудились на палубе вокруг женщины с глиняными образами. Один из идолов задвигался, глина превратилась в чешуйчатую плоть. Щупальца Кракена выбрались из землистого плена и забарабанили по палубе. Побочное чудо.

– Дредгер!

– Вижу! Поворачивай! Поворачивай!

Они опоздали. Туча ринулась наперерез хаитянскому боевому кораблю, а они оказались как раз промеж двух противников. Двигатели «Дельфина», переброшенные на полную мощь, взревели и пахнули дымом, но лопасти не находили упора во внезапно остекленевшей воде. Чудесное знамение сковало волны, поймало грузовоз, преподнося их враждебному богу. Вода сделалась неестественно тихой и прозрачной на милю в любую сторону. От грозовой тучи до хайитянского корабля пробежала ледяная дорожка. Шпиону было видно морское дно сквозь тысячу фатомов невероятно чистой воды.

Там скручивались ужасные щупальца, такие же, как у глиняного образа, только в десять тысяч раз больше.

– ПОВОРАЧИВАЙ! – ревет Дредгер. В ярости он подхватывает идолов той женщины и швыряет их за борт. Они падают на морскую гладь и не тонут.

На палубе появляется Эмлин.

– Ступай назад! – кричит шпион. – Сиди внизу! – Мальчик отходит, не до конца прикрывая дверь. Таращится на преобразованное чудом море.

Боевой хайитянец прозевал опасность. Корабль стар – парусный фрегат, приспособленный, как сумели, под рискованные задачи Божьей войны. Рифленая рунами броня закалена против чудес небольшого размаха. Пушка заряжена флогистонным снарядом. Несомненно, ключевые бойцы в той команде – неусыпные, их души прикованы к телам, значит, смогут сражаться, невзирая на смерть и расчленение. Корабль отворачивает, подставляя бортовые орудия к источнику угрозы.

Над «Дельфином» и рядом с ним проносится шторм. Стеклянная вода полосуется на острые волны, они скребут по палубе, кромсая всех на пути в красные клочья. Немолодая женщина над фальшбортом тянется за своими идолами. Падает навзничь и голосит – руки обезображены, в крови. Ветер хохочет в уши, и над головой по небу просвистывает призрачная фигура.

Ну, конечно. Где-то в воздухе ишмирский святой, средоточие божественного взора. Кракен и Облачная Роженица необъятны, как море и небо; боги избирают смертных каналами для своих энергий в смертном царстве. Дредгер, шатаясь, пересек палубу, крича на рулевого. Шторм миновал, и если они сумеют сползти с этого зараженного океанского пятачка, может, и смогут уйти. Под взвизги двигателей «Дельфин» боролся с водой, которая перестала ею быть. С творением Кракена. Все равно понемногу они продвигались…

…И вот над ними навис хайитянский корабль, можно добросить копьем. Буря завихрилась, еще подталкивая «Дельфин» к боевому фрегату. Гавкнули пушки, и шпион бросился на палубу, как только над головой прогремел залп.

К чести хайитянских канониров, «Дельфина» не задел ни один выстрел. Флогистонные снаряды разорвались в грозовых тучах наверху, стеля сверкающие ленты – это алхимическая субстанция запалила облачную взвесь, морскую воду, а заодно и простой чистый воздух.

Кракен восставал из пучины, но ему не хватило места между «Дельфином» и боевым хайитянцем. Смыкая щель меж двумя судами, моряки Хайта удержали гигантского противника на месте, закрывая одно направление атаки. Они прикрыли себя кораблем Дредгера.