Kitobni o'qish: «История моей жизни»

Shrift:

Ни слога красного,
Ни замыслов высоких,
Читатель, в повести
Не сможешь ты узрить.
Умов достоинства
И редких и высоких
Усердием души
Позволь мне заменить…

М. Комаров

Часть 1

Глава первая
Туркмения. Военное детство

Родилась я в городе Теджене, в Туркмении, 10 февраля 1938 года в семье инженера, который после окончания строительного факультета индустриального института в Тифлисе (ныне – Тбилиси, Грузия) был направлен в качестве молодого специалиста в Туркмению на строительство Тедженской плотины. Папа мой, Матяш Иван Сергеевич, сын крестьян из села Нижняя Ланная Карловского района Полтавской области, родился в 1904 году. Мама, Ольховенко Антонина Тимофеевна, 1910 года рождения, – из семьи железнодорожника. Мамин отец, мой дедушка, Ольховенко Тимофей Андреевич, 1875 года рождения, прослужил более тридцати лет – вначале помощником машиниста, а затем машинистом – на Среднеазиатской железной дороге. Он участвовал в Гражданской войне, ликвидации басмачества в Туркмении. За большие заслуги перед Отечеством дедушка был удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден Почетным дипломом и памятными карманными серебряными часами. Награды ему вручал М. И. Калинин в Кремле, в тридцатые годы. Моя бабушка, мамина мать, урожденная Кустова, родилась в 1884 году в многодетной семье, а ее отец, мой прадед Кустов Алексей Федорович, в свое время служил начальником железнодорожной станции города Чарджоу в Туркмении. При царской власти это была большая должность. Бабушка и дедушка сыграли большую роль в моей жизни, воспитании характера, формировании взглядов на многие вещи, что в жизни мне очень пригодилось. Позднее я поняла, что иногда моральные принципы, которые они мне привили, мешали мне, т. к. не всегда совпадали с интересами и моралью людей, с которыми мне приходилось общаться.

Кроме меня, в семье росла старшая сестра Светлана, 1934 года рождения. Она родилась в Узбекистане, в городе Ташкенте, была хорошенькая и походила на грузиночку. Дома ее называли Тата. Мама и папа были молодые и красивые, модно одевались, вращались в хорошем обществе. Когда родители брали нас на прогулку или в гости, я радовалась и гордилась своей семьей. Меня и Свету наряжали, заботились, чтобы у нас были красивые игрушки, книги, а у сестры – хорошие школьные принадлежности. Как мне рассказывали мама и бабушка, в Теджене я заболела от жары и инфекций. Родители решили отвезти меня на Кавказ, в станицу Минутку под Кисловодском, где жили бабушка и дедушка, которые переехали туда в начале тридцатых годов из Ашхабада. Мне было всего восемь месяцев. Кавказский климат, свежие фрукты и козье молоко должны были поправить мое здоровье. Я прожила на Кавказе до трех лет. Бабушка и дедушка ко мне привязались и полюбили меня, а я их. В начале Великой Отечественной войны дедушка отвез меня к родителям в Ашхабад, к тому времени они переехали туда из Теджена. Я того не помню, но папа рассказывал, как я заволновалась, почувствовав скорый отъезд дедушки домой: поняла, что дедушка хочет меня оставить родителям и уехать. Как только он уехал, я каким-то образом выскользнула из дома и потерялась в городской толпе. Родители долго меня искали, заявили в милицию, затем в одном из отделений милиции города сообщили, что нашлась беленькая кудрявая девочка, но она ничего не говорит и имени своего не называет. Когда папа приехал за мной в милицию, я отвернулась, сделав вид, что его не знаю. Меня с трудом отдали родителям. Папа нес меня через парк на руках. Я молчала и смотрела на огоньки лампочек, которые горели на столбах… Пришлось смириться и надолго расстаться с милыми мне бабушкой и дедушкой. Но это все я узнала потом со слов старших, а тогда еще не осознавала своего бытия.

Сознательно воспринимать мир я стала позже, года в четыре – это был 1942-й, шла Великая Отечественная война с фашистской Германией. Мама работала в Ашхабадском городском комитете партии в общем отделе, в группе переводчиков. Она была очень грамотная, красиво писала, владела русским и немецким шрифтами машинописи. Окончив курсы переводчиков, переводила тексты с немецкого языка. Папа работал в интендантской службе в Иране, изредка бывая в Ашхабаде по делам. Через горные перевалы, на грузовых, крытых брезентом машинах отряд военных красноармейцев пересекал ирано-советскую границу и въезжал на территорию Туркмении. Отчитавшись перед командованием и повидавшись с семьей, папа со своим отрядом возвращался к месту службы. В Ашхабаде боевых действий не было, но велась подготовка на случай нападения врага. В городе рыли окопы, по ночам прожекторы были наведены на небо в поисках непрошеных гостей. Мы жили недалеко от парка имени В. И. Ленина и старой гимназии, двор был обнесен высоким саманным забором, там стоял большой одноэтажный дом с длинной верандой, в котором проживало много жильцов. В этом же доме находилась КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть), где перед войной работал мой отец, направленный туда из Теджена. В доме мы занимали большую комнату, в углу которой стояла черная круглая печь для обогрева помещения. Пищу мама готовила на электроплитке или примусе в коридоре. Иногда всей семьей обедали в какой-нибудь чайхане или в ресторане.

Когда папа приезжал на побывку домой из Ирана, у нас был праздник. Он привозил из-за границы подарки и гостинцы нам и маме. Света пошла в первый класс гимназии. У нее были особого качества тетради, карандаши, ручки, точилки для карандашей, одежда, обувь. Папа привозил сахар, по форме напоминающий снаряд, на Востоке он называется «голова», шоколад в виде различных фигурок в коробках, кишмиш, рис, фасоль иранскую, горох-нут, бараньи курдюки, цветные высококачественные кожи для пошива обуви и пальто, красивый трикотаж, шубы, ткани, натуральный шелк, обувь, французскую косметику и многое другое. У нас в доме собирались гости, в основном военные с семьями, было весело, слушали патефон, пели песни, пахло хорошими сигаретами. Многие папины друзья приходили прощаться с нами, так как уходили на фронт. Некоторые из них не вернулись. Был у папы друг-офицер, красивый, веселый, фамилия была Рыков, имя не помню. Однажды приехал к нам, пошутил с детьми, попрощался с родителями, быстро собрался и ушел. А вскоре мы узнали, что он погиб. У мамы много было подруг, которые не имели возможности одеваться в красивые иностранные вещи. Им хотелось иметь такие же воздушные шифоновые платья, нарядную обувь, изысканную косметику, украшения. Возможно, кто-то и завидовал маме. Но она была не только мила собой, но и добра, как истинная интеллигентка. Мама нередко одаривала подруг заграничными вещами, за что дедушка – ее отец – называл дочку простофилей.

Пока мама была на работе, а Света в школе, меня закрывали дома на замок. Иногда сестра приходила за мной и вела в школу покормить обедом. Мы с ней кушали из одной тарелки суп из черепахи, было очень вкусно. Дети тихо ели, убирали посуду, затем брали свои учебники и расходились по домам. В школе учились русские, туркменские, узбекские дети. Между собой они разговаривали по-русски и были дружны. Когда у мамы выдавалось время и случалось хорошее настроение, она любила нам читать детские книги. Особенно мне нравилось слушать про Почемучку писателя Бориса Житкова.

В комнате на стене висело радио – черная тарелка, – по которому звучали военные песни, информационные сообщения о событиях на фронте. Я еще мало что осознавала, но тревожные сообщения действовали угнетающе. Дома одной не хотелось находиться. Почти напротив нашего окна была будка сторожа, двор охранялся. Я влезала на подоконник, подзывала сторожа, давала ему некоторые угощения (сигареты, сахар, конфеты). Он помогал мне вылезти через форточку во двор, а когда нагуляюсь, перед приходом сестры или мамы, с помощью того же сторожа попадала домой и как паинька сидела. Потом это все разоблачилось, и мама нашла женщину, которая присматривала за мной и сестрой.

Наш двор был большой. Кроме жилого дома, в нем находились котельная, летний душ, затем построили деревянный магазин, закусочную. В середине войны во дворе вырыли окопы, чтобы люди могли прятаться при бомбежках. Однажды привезли убитую лошадь. Работники из закусочной ее разрубали на части и мясо продавали жителям. На базаре продукты сильно подорожали. Во дворе было много зелени, субтропических деревьев, кустарников, цветов, от которых веяло прохладой и ароматом знойного оазиса Средней Азии. Все это поливалось, подстригалось и охранялось. Удивительно, что люди там, не в пример населению средней полосы России, очень бережно, с большой любовью относятся к природе. Может быть, оттого, что жаркое солнце Туркмении так нещадно печет, и зеленые островки и арыки с прохладной водой являются спасением для человека и источником его жизни. Две высокие шелковицы (тутовник) давали живительную тень, кормили ребятишек нашего двора крупными, сладкими, как мед, белыми ягодами. Тут же росла айва, какие-то деревья с крупными коричневыми стручками, внутри которых были сладкие зерна. Особым благоуханием веяло от кустов жасмина, сирени, которые росли вдоль забора. Под тенью деревьев стояли печханы – это железные кровати, обтянутые марлей. Жильцы нашего дома спали ночью во дворе, так как в помещении было душно. Марлевые пологи защищали от ядовитых москитов, которых очень много в Средней Азии. От укуса этой мошки на теле человека на всю жизнь оставалась пендинская язва, будь то на лице, руках или прочих местах. Практически все, кто побывал в Средней Азии, имеют на память такую печать. Каждая семья нашего дома имела во дворе свой мангал для приготовления пищи. Обычно это было перевернутое старое ведро, приспособленное под печку. На нем варили суп, жарили на сковороде мясо и даже делали шашлык, что у нас было очень принято. Когда готовили обед, аромат распространялся по всему двору, а если жарили шашлык, то пахло на всю улицу. И это не удивительно, потому что в Средней Азии очень вкусная баранина, насыщенные солнцем фрукты и овощи.

За забором нашего двора располагался исторический музей. Его окружал великолепный сад с клумбами, цветущим кустарником, олеандрами, розарием, экзотическими деревьями, стройными кипарисами. По территории сада важно и грациозно прогуливались павлины. Их клекот слышен был далеко в округе. Мы не раз ходили в этот музей с родителями, сестрой и соседскими детьми. Там были представлены интересные экспозиции, макеты о жизни и быте туркменского народа, о том, как они выращивают хлопок, искусно ткут ковры, какие они смелые наездники и хорошие пастухи. Красивые национальные костюмы и оружие, украшенное позолотой и драгоценными камнями, висели под стеклом.

Я помню, как родители с нами ходили в гости к друзьям Ляховым, которые жили в собственном доме с садом и виноградником. Тетя Маруся Ляхова – мамина подруга по гимназии, а ее муж Сергей Ляхов был спортсменом-тяжелоатлетом. У них подрастали сыновья Володя и Шурик. Нам нравилось у них бывать, Ляховы любили меня и Свету. Впоследствии Володя Ляхов стал чемпионом Европы по метанию диска. Много позже, в шестидесятые годы, живя в г. Балашихе, я прочла, что Владимир Ляхов – олимпийский чемпион. Через него я узнала адрес его матери, которая переехала в Таджикистан и жила там, будучи уже в преклонном возрасте. Она давно похоронила первого мужа. От второго мужа, который тоже ушел из жизни, она имела третьего сына. Я написала ей письмо, которому она очень обрадовалась и удивилась. Тетя Маруся сообщила мне о своей нелегкой жизни и прислала из их семейного альбома ценную для меня фотографию мамы и папы. Они сфотографировались вместе в 1943 году, когда отец уходил на фронт. Тетя Маруся ничего не знала о судьбе моих родителей, потому что война, а затем сильное землетрясение в Ашхабаде разбросали всех по свету. Когда она узнала адрес моей мамы, которая жила уже на Украине, то успела написать всего два письма. Вскоре мама умерла. Тетя Маруся долго сокрушалась, почему после тридцатилетнего перерыва, найдя подругу детства, потеряла ее навсегда.

Когда родители были вместе, нас водили в зоопарк, детские театры, городские парки. Под яркими тентами мы ели мороженое, пили морс, лимонад, крем-соду.

В парках всюду были сооружены летние театры и эстрады, играла музыка. В парк им. В. И. Ленина мы со Светой часто бегали сами, потому что он располагался недалеко от нашего двора. Там мы любовались цветами. Сотни сортов и расцветок дивных роз благоухали на улицах и в скверах Ашхабада, поэтому его и зовут городом цветов. Львиный зев, петунии, анютины глазки, ночные красавицы украшают яркими коврами интерьеры парков и источают незабываемый тонкий аромат южного края. В парке, где мы гуляли со Светой, было много фонтанов, бассейнов со скульптурами и золотыми рыбками. Украшали парк роскошные павлины, важно гуляющие по дорожкам, распустив веером хвосты. Мы вместе с детворой плескались в бассейнах, садились верхом на скульптуры лягушек, рыбок, старались попасть под струи фонтана, хотелось охладиться от знойного воздуха. Бегали мы, как и все ребятишки, в трусиках и босиком. Любили плескаться в арыках, которые проходили по окраинам улиц.

Мы со Светой дружили с детьми генерала Григоровича. Он занимал особняк по нашей улице, и мы часто бывали у них. Дом генерала был окружен старым садом с дорожками, скамейками и маленькими фонтанчиками. В тени высоких платанов и кипарисов стояла беседка, увитая лианами душистых цветущих растений. Под деревьями был натянут гамак, в котором мы любили кататься. Спортивная площадка была рядом с домом. Мы лазали по канату, лестницам, висели на руках, прыгали, играли в мяч, а затем бежали к фонтанчикам охладиться водой. У ворот стоял флигель, где размещался обслуживающий персонал. С домом имелась телефонная связь. Генерал приезжал на легковой машине, которая называлась «эмка». Он знал наших родителей и поэтому поощрял нашу дружбу с его детьми.

Света ходила в центральный Дом пионеров и часто меня брала с собою. По долгу старшей сестры она опекала меня. Дом пионеров в Ашхабаде – настоящий дворец, утопал в зелени и цветах. Среди пышных деревьев возвышался летний театр со сценой и скамейками для зрителей, где выступали дети с концертами. Мы ходили в танцевальный кружок. Я научилась танцевать туркменский танец, в котором девочки изображали плетение ковра в сопровождении туркменской мелодии.

С тех пор прошло более полувека, но я помню эту нежную мелодию. На улице мы покупали у старьевщиков бумажные шарики на резинках, сомнительного качества леденцы, парафин для жевания, который там называется «сакис» и служит для очистки зубов. Иногда старьевщики меняли свой товар на бездомных собак и кошек. Однажды Света, желая получить бумажный шарик на резинке, схватила собаку по кличке Кнопка, которая жила у нас во дворе, и понесла старьевщикам, стоявшим с телегой у ворот. Она, конечно, не осознавала последствия своего поступка для бездомной дворняги. На телеге была собачья клетка, в которой сидели несколько несчастных псов. Кнопка поняла, что ей не миновать беды, стала скулить и вырываться. Мама, увидев эту сцену, отругала Свету, отняла собаку и отнесла ее во двор. Мы видели, как старые туркмены кладут под язык табак, который они насыпают на ладонь из табакерок. Аксакалы сидят в стеганых полосатых халатах, тюбетейках или в меховых бараньих шапках прямо на земле. Женщины – туркменки и узбечки – ходят в национальных шелковых платьях и шароварах, на ногах сандалии или кожаные легкие тапочки. На шее, голове, руках и даже ногах – всевозможные украшения, ожерелья из монет, золотые кольца и серьги. На голове носят тюрбан (некоторые женщины ходят в парандже, прикрывая лицо волосяной сеткой – чачваном, у мусульман это является символом бесправия и закрепощения, хотя Советская власть освободила женщин среднеазиатских республик от рабства). Такая одежда спасает людей от жары, которая в тени достигает сорока пяти градусов по Цельсию. Некоторые туркмены ходили в европейской одежде, это в основном образованные специалисты, занимающие должности на государственной службе. Туркмены, как правило, – красивые люди. Они с уважением относятся к женщинам, ласковы с детьми и почтительны с пожилыми.

Хочется рассказать и о животном мире Туркмении. Чаще всего там можно встретить ослов (ишаков) и верблюдов. Как правило, на ишаках передвигался рабочий люд, используя этих неприхотливых животных в качестве тягловой рабочей силы или транспортного средства. На верблюдах перевозили более крупные грузы и преодолевали утомительные длинные расстояния. И те, и другие животные питаются степными колючками, скудной травой и подолгу могут оставаться без воды, обладая сильной выносливостью. Опасными для человека являются змеи, фаланги, скорпионы, которых там множество. Укусы их могут привести к неминуемой смерти. Чтобы уберечь себя, люди спят на кошме – циновке из бараньей шерсти, запах которой отпугивает ядовитых насекомых. В траве и на листьях деревьев их тоже немало; много красивых бабочек самых разных окрасок и размеров, известный тутовый шелкопряд, из коконов которого получают нить для производства натурального шелка. Часто на деревьях или кустарнике можно встретить зеленого богомола, который потирает лапки, качает головкой и трением крылышек создает треск, как кузнечик стрекочет. Множество жуков, больших и маленьких, обитает повсюду. Неприятны москиты, о которых я уже говорила выше. От укуса такого комара на теле человека остается пендинская язва на всю жизнь. В траве и песке можно заметить разнообразных ящериц. Подальше от города в песках обитают вараны. Любители охоты привозили диких косуль, джейранов, лисиц, фазанов, которые водилось в окрестностях.

Климат и природные условия нелегко переносились, особенно приезжими. Такие болезни, как холера, чума, черная оспа, постоянно уносили тысячи жизней во время эпидемий. Советская власть, принесшая культуру республикам Средней Азии, позволила с помощью медицины победить страшные эпидемии. Однако такие заболевания, как трахома, туберкулез, диспепсия, малярия, рахит, продолжали бытовать, а пыльные ветры, недостаток воды, плохие бытовые условия, жара сопутствовали их распространению. С началом цветения хлопка у многих людей вдруг заболевали глаза, особенно у детей. Мы со Светой ходили в поликлинику, и нам промывали глаза марганцовкой, а затем закладывали под веки какую-то желтую мазь. Было очень неприятное ощущение.

Особым богатством отличались ашхабадские базары, видимо, как и положено на Востоке. Одним из таких был Текинский. Мама покупала нам воздушную кукурузу, мацони – это кислое молоко в стакане с запеченной пенкой, вяленую дыню, заплетенную косичкой, кунжутные козинаки, виноград «дамские пальчики» и другие восточные вкусности. Особым лакомством на столе считалась дыня. В Средней Азии исключительные дыни, сладкие и душистые, особенно гуляби и чарджоуские. Можно было целый день кушать только дыню или виноград с чуреком и быть сытым.

В 1943 году папа был направлен из Ирана на фронт. Он получил партийное взыскание и попал в штрафной батальон. В то время за малейший проступок наказывали строго. Война была в разгаре. Он оказался на Курской дуге. Мама думала, что это конец, что они больше не увидятся. В Ашхабаде продолжали копать окопы, строить укрепления. Небо рассекали прожекторы, по городу расклеивались плакаты, призывающие к защите Отечества. По радио звучала военная музыка. Особенно вызывала мурашки по телу песня в исполнении военного ансамбля «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!..». С раннего утра до позднего вечера на улицах и дома по радио звучали сводки Информбюро. Мы тогда еще не осознавали всей трагедии войны. Мама приходила поздно, работа требовала постоянно задерживаться.

У мамы было два брата. Старший, Михаил, 1904 года рождения, и ее близнец Анатолий, 1910 года рождения. Дядя Миша окончил в Средней Азии художественную академию. Перед началом войны его направили в Москву, оформлять Туркменский павильон на ВДНХ, в столице он прожил со своей семьей оставшуюся жизнь. Дядя Миша был женат на Зое Павловне Беркович. Когда тетя Зоя жила в Ашхабаде, она бывала в доме моей бабушки. Встречаясь с ее сыном Михаилом, тетя Зоя симпатизировала моему будущему папе, который в то время ухаживал за мамой. Тетя Зоя об этом никогда не говорила, а папа, иногда вспоминая о привязанностях молодости, рассказывал некоторые эпизоды о юных знаках внимания с обеих сторон. После свадьбы у дяди Миши с тетей Зоей родилась в 1933 году в городе Акмолинске Казахской ССР дочка Ирина. Молодожены уехали в Акмолинск в связи с направлением дяди Миши на практику как молодого художника. В 1941 году дядя Миша сразу ушел на фронт. А дядя Толя, окончив Камышинское летное военное училище, был призван на передовую. К тому времени он был уже женат на осетинке Наде и имел двоих дочерей – Бэллу и Светлану.

Неприятности у отца послужили причиной перехода мамы на другую работу, кроме того, пришлось переехать и на новую квартиру. В новом доме мы занимали две комнаты, кроме нас, тут жили соседи. Но здесь было все беднее, и люди производили какое-то жалкое впечатление. За нашим двором стоял полк, окруженный очень высоким глинобитным забором. В этом полку служил Илья Семенович, будущий второй муж мамы, там же работала и она. У мамы был хороший голос и артистическая манера исполнения, поэтому она занималась в художественной самодеятельности. Кроме того, в воинской части она возглавляла женсовет. На территории полка был детский сад, куда меня устроили. Мама отнесла в детский сад тюфяк, одеяло, подушку, тарелку, чашку и ложку. Однажды по дороге в детский сад я шла и танцевала, напевая песенку. В руках держала гроздь черного винограда. В то время я очень мечтала стать балериной. Вдоль забора, как всегда, стояла охрана из солдат. В Туркмении их называют ялдашами, они черные, а головы у них бритые, как чищеная картошка. Солдат попросил у меня виноград. Я испугалась и отпрянула от него. Тогда он снял с плеча ружье и прицелился в меня. Я испугалась, подошла к нему и подала ветку винограда. Солдат отщипнул немного виноградин, а остальную кисть отдал мне. Он, конечно, не хотел убивать меня, но я стала бояться ходить одна в садик.

В конце 1943 года к нам приехала бабушка из Кисловодска. Она привезла с собой внучку Иру, дочь дяди Миши и оставила ее у родственников тети Зои. Я уже отвыкла от бабушки и практически забыла ее. Но опять быстро привязалась к ней и полюбила. С продуктами было тяжело. Бабушка готовила, в основном, овощные блюда. Спасали овощи и фрукты, которых в Средней Азии было большое разнообразие. Света очень не любила суп с лапшой, заправленный помидорами и жареным луком. А я и вовсе это не ела. Зато мне очень нравились приготовленные бабушкой баклажаны. Она их называла «демьянками». Самым вкусным и распространенным блюдом у нас были арбузы, дыни и виноград с чуреком. Поскольку бабушка раньше жила в Ашхабаде, у нее было много знакомых, которых мы с нею навещали. Еще до Октябрьской революции у бабушки родился сын Сережа, она его очень любила. Во время эпидемии Сережа заболел черной оспой, которая периодически вспыхивала в Средней Азии, и умер семи лет от роду. Бабушка со своей приятельницей и со мною решила посетить могилку, на которой она не была более десяти лет. Могилу нашли с трудом, вернее, место захоронения ребенка. Я долго переживала потом о горькой материнской памяти, которая до конца дней оставалась в сердце бабушки, оставившей могилу своего ребенка на чужбине.

Мама думала, что мой отец уже не вернется с фронта. Но он был легко ранен в локоть на минном поле, попал в госпиталь и, пока лечился, увлекся молодой медсестрой – ленинградкой Соней Пальвинской. Она была хороша собой и на пятнадцать лет моложе моего отца. Маме кто-то написал об этом, и она решила не прощать. Вскоре мама вышла замуж за Илью Семеновича Киселева – работника НКВД. В то время маме было 34 года, ему 40. Бабушке новый зять не понравился. Она сказала об этом маме, но та и слушать ничего не хотела. Бабушка продолжала жить в Ашхабаде, помогая маме воспитывать нас. Она занималась домашним хозяйством, помогала и соседке, которая одна воспитывала грудную девочку. Женщина куда-то часто отлучалась, а девочка лежала в люльке одна, мокрая и голодная. Бабушка, сострадая к ней, меняла пеленки, кормила, давала соску. Потом малышка подросла, стала проситься к бабушке на руки и лепетать «сюп, кася, молеко», показывая пальчиком на стол, где стояла еда. Бабушка любила и жалела детей, к которым она относилась очень чутко, поскольку была старшей дочерью в многодетной семье, и ей приходилось всех няньчить, ухаживать за младшими.

Из внучек, мне кажется, бабушка больше любила и жалела меня. Однако и Светлану она старалась поддержать и обогреть своим теплом. Мама почему-то стала Свету стричь наголо. Бабушка ругала маму, зачем она так делает, тем самым уродует девочку. Света тогда еще не понимала, что без волос девочка выглядит некрасиво. Когда она подросла, ей сделали короткую стрижку. Волосы у Светы стали жесткие и такие густые, что не каждая расческа их брала.

Однажды мама, придя с работы, сказала, что завтра воскресный день, и она с коллективом поедет в Фирюзу, помогать колхозу убирать арбузы на бахче. Мы со Светой попросились поехать с нею. Мама пообещала нас взять. Фирюза – это изысканный оазис в пустыне южнее Ашхабада. Люди ездили туда отдыхать и даже лечиться, так как климат и природные условия этого края имели благотворные свойства для здоровья. К моему огромному огорчению, когда я проснулась утром, мамы и Светы уже не было дома, они уехали, решив меня не будить. К огорчению бабушки, я горько плакала и негодовала. Бабушка дала мне холодной воды, валерьяновых капель, я же их вылила и долго не могла успокоиться.

У мамы была подруга тетя Лена, которая жила с мужем Дмитрием в доме по нашей улице. Когда мы бывали у них в гостях, дядя Дима играл с нами и рассказывал о детях из своей школы. Он был учителем. А потом во дворе мы пили чай с розовым вареньем из красивых чашек. А вообще в Средней Азии чай пьют из пиал у самовара. Где бы мы потом ни жили, у нас всегда в доме были пиалы для чаепития.

Мама нас очень любила и баловала. Чаще всего вещи нам заказывали в детском ателье «Люкс», стригли в парикмахерских с одеколоном, водили в фотоателье, чтобы оставить фотографии на память. Мама и сама любила бывать в парикмахерских, где ей делали перманентные завивки, маникюр, разные косметические прцедуры. Мама носила всевозможные шляпы, элегантные туфли, которые у нее имелись специально к каждому туалету. Так было принято среди женщин «из общества». Когда мамы не было дома, мы с сестрой примеряли ее вещи, обувь, красили губы и хотели скорее стать взрослыми.

Бабушка прожила у нас почти год. Наконец она решила вернуться в Кисловодск. Кавказ уже к тому времени был освобожден от фашистов. Там дедушка один находился в оккупации. Он много пережил как персональный пенсионер, большевик, коим его считали за советские взгляды, чудом уцелел от наговора предателей. Местное население, карачаево-черкесы и некоторое казачество, недовольное Советской властью, во время оккупации Кавказа фашистской Германией перешли на сторону врага… Но теперь всё было позади. Бабушка решила взять меня с собой, чтобы облегчить положение мамы. Мама и отчим проводили нас на вокзал. У бабушки собралось много вещей и я, шестилетняя. Был конец 1944 года. Поезд ехал по пустыне Каракумы. Кругом песок, барханы да колючки. После городской зелени пустыня меня удивила своей безжизненностью. Я смотрела на все с большим интересом, и многое из того, что увидела, запомнилось на всю жизнь. Дальше нам предстояло плыть по Каспийскому морю. Поезд привез нас в город Красноводск, где мы стали ожидать свой пароход. В Красноводске не оказалось пресной воды, притом жара там достигала 45–50 градусов. Это было пыткой. Мы кое-как утоляли жажду свежими помидорами. Но таким образом можно поддержать только тургор кожи, а жажду не утолить. Как же мне хотелось напиться простой холодной воды! Бабушка уговаривала меня потерпеть до посадки на пароход, там обязательно будет пресная вода. Но на пароходе было не лучше. Я не помню, как он назывался, только на всю жизнь запомнила качку и тошноту. Пароход недавно вышел из ремонта. В трюме, где мы находились, пахло масляной краской, было накурено и жарко, тускло светили фонари. Люди с восточной внешностью пили, закусывали, курили. Пахло едким потом и немытыми телами. Мне было очень плохо. Я мучалась и плакала. Представляю, каково было бабушке со мной. Она не могла никому пожаловаться в этой ситуации. Да и помочь нам было некому. Нас могли бы просто выкинуть за борт парохода, а там поминай как звали.

Бабушка меня вынесла на палубу. Моросил мелкий дождь, была ночь. На палубе было прохладно, с моря веяло влагой, мне стало легче. Я лежала у бабушки на коленях, так мы проплыли всю ночь. Когда утром спустились в трюм, вещей наших не оказалось, их украли. Бабушке было жаль потерять багаж. Мама положила в чемоданы хорошие вещи, привезенные отцом из Ирана. Там были пуловеры, пуховый шарф, белье, обувь для нас и дедушке в подарок. Но шум поднимать по этому поводу было опасно.

Пароход причалил к пристани города Махачкалы – столицы Дагестана. Мы, замученные дорогой и неприятностями, долго ожидали поезд, на котором должны были ехать до Кисловодска. Ночевали на вокзале. В помещении было грязно и душно. Еще грязнее оказались туалеты. Чаю негде было попить. Мы с бабушкой ходили на базар и там купили какие-то фрукты и лепешки. Тогда я узнала, что такое инжир, до этого я таких фруктов не видела. Теперь нам стало легче, так как тяжелых вещей не было, кроме маленькой тряпичной сумки с какими-то пожитками. В поезд мы едва забрались, так как все хотели ехать, а мест не хватало, а у кого и денег не было, чтобы купить билет. Инвалиды войны на костылях, без ног, на дощечках с колесами, с перевязанными головами устремлялись вперед, расталкивая локтями, костылями и палками всех подряд, лишь бы протиснуться в вагон и занять место. Стоял крик, шум, плач, проклятья. Кто-то уступил нам место в плацкартном вагоне. Бабушка прижала меня к себе крепко и держала всю дорогу, чтобы не потерять в толпе и неразберихе. Она говорила, что это фронтовики, израненные и искалеченные на войне, возвращаются домой, поэтому они нервничают и волнуются.

От Махачкалы ехали через Грозный. После Грозного поезд шел медленно и постоянно останавливался, так как пути были неисправны. Отступая с оккупированного Кавказа, немцы взрывали рельсы. Героическими усилиями Советская Армия не допустила фашистов занять Грозный, куда враг всеми средствами прорывался к нефтяным запасам Северного Кавказа. Наконец, больные и обессиленные, мы добрались до Кисловодска. Была зима 1944 года. Жили бабушка и дедушка в станице Минутка, которая теперь в черте города. Дом их находился на улице с названием Тихая. Со временем ее переименовали, но жители и сейчас помнят это милое название. Дом состоял из двух комнат и веранды. Вокруг – фруктовый сад, окруженный каменным забором, калитка с почтовым ящиком…