Kitobni o'qish: «Ветана. Дар жизни»
© Гончарова Г. Д., 2017
© ООО «Издательство «Э», 2017
Глава 1
– Вета, тебе не стоит этого делать!
– Вета, разве ты сможешь прожить на оплату труда лекарки? Это даже не смешно!
– Вета, может, тебе все же стоит остаться?!
– Вета, у тебя и дара-то почти нет. Ну куда ты лезешь?
* * *
– А-А-А-А-А-А-А-А!!!
Просыпаюсь с криком и понимаю, что это сон, это только сон, а меня разбудил стук в дверь. Слава Сияющему Светлому!
Стук в дверь прекращается, и неизвестный начинает выламывать мне окно. Лупит так, что аж стекло трясется, пыль из шторок вылетает… постирать бы! Эх, некогда!
– Госпожа Ветана! Госпожа Ветана, помогите!!!
Как была, в одной ночной рубашке соскакиваю с кровати и распахиваю окно.
– Сломаешь – век чинить будешь! Сейчас открою!
Бородатая морда исчезает в темноте, чтобы через две секунды рухнуть на мой порог.
– Госпожа Ветана, радость-то какая! Дома вы!
Дома я, дома.
Бородатое нечто смотрит коровьими глазами, а поскольку темно, на улице где-то за полночь, часа три ночи (точно знаю, легла в двенадцать, мазь уваривала до последних колоколов), то именитого купца по кличке Жмых и Жмот (да-да, встречаются равно и та и другая) я опознаю не сразу. И то сказать – его сейчас и мать бы родная не узнала. Посомневалась бы – так точно. А я тем более, я-то с ним не общаюсь. Так… видела пару раз по большим праздникам…
Мужчина весь встрепан, словно его об стену били, рубаха несвежая и распахнута так, что видно волосатенькое брюшко, куртка кое-как застегнута на одну пуговицу, сапоги вообще неясно откуда…
– Госпожа Ветана, помирает!
Я привычно скрываюсь за ширмой и принимаюсь натягивать платье прямо на сорочку.
– Кто помирает?
– Так жена моя! Милочка моя! Родить никак не может, почитай, уж третьи сутки пошли…
Твою мать!!!
Выскакиваю из-за ширмы, не застегнув платье. Впрочем, купец в таком состоянии, что ему сейчас хоть обнаженную натуру покажи – не заметит. Хватаю плащ, хватаю «тревожную сумку», в которой у меня все инструменты и самые необходимые лекарства, всовываю ноги в сапожки, не тратя времени на носки, – и срываюсь с места.
За оградой моего домика ждут две лошади. Где же живет этот герой?
– Фаянсовая улица, госпожа Ветана!
Тьфу, пропасть! Фаянсовая улица – это чуть ли не через полгорода отсюда.
– Садитесь на лошадь, – командую я.
Мужчина послушно влезает в седло. Сейчас его начинает чуть покачивать, видимо, отходняк наступает. После всплеска сил – упадок, это всегда так, но мне плевать, лишь бы не свалился по дороге! Сейчас меня другая больная ждет.
Я повыше подбираю подол (плевать сейчас на все приличия) и влезаю в седло. Купец, впрочем, на мои ноги не смотрит, он мысленно находится рядом с рожающей женой. Одной рукой хватаюсь за луку седла, второй цепляю покрепче сумку. Купец берет поводья, чтобы не тратить время на указание дороги. Ну, понеслась нелегкая!
Лошадь мчится по темным переулкам. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений в попе, принимаюсь расспрашивать купца:
– Роды в срок начались?
– Да, госпожа!
– Ребенок один?
– Лекари говорят, что один.
– Почему сейчас за мной поехали?
Я себя, конечно, уважаю и ценю, но в Алетаре обо мне мало кто знает. Ну девчонка, ну лекарка… Да много таких! А Жмых – купчина не из бедных, мог бы и на придворного мага разориться?
Не мог бы.
Придворный маг в принципе к незнатным не ходит. А если ходит, то такие цены ломит за свои хождения, что лучше б убивал сразу. Но… Жену Жмых, видимо, любил. Потому что мага пригласили.
И услышали вердикт.
Либо жена, либо ребенок. И времени на решение – сутки, потом ни одного будет не спасти. Жмых заметался, понимая, что есть вещи, от которых не откупишься. Никакого золота не хватит, чтобы выкупить у Темного любимого человека, никакие бриллианты не отведут косу смерти.
Тут-то ему про меня и сказали. Мол, живет такая, там-то и тут-то, помогает, кому может. Попробовать-то всяко не отвалится? Когда тонешь, так и за гадюку схватишься, госпожа лекарка.
Я представила себя в роли гадюки, за хвост которой ухватился тонущий в болоте Жмых, и поняла, что дело идет к разрыву. Но долго предаваться кошмарным видениям мне не дали. Хорошая все-таки лошадь, быстро доскакали, и слуги помогли мне спешиться.
Потерев зад, я покрепче ухватила сумку, отмахнувшись от слуги, который предлагал понести ее, и вопросительно посмотрела вокруг.
Ну, куда идти?
Идти было недалеко. На второй этаж, где уже не кричала от боли, а только тихо постанывала при очередных спазмах хозяйка дома.
Молодая, наверное, симпатичная, со светлыми волосами… Больше сейчас ничего было не разглядеть. Лицо осунулось и посерело, щеки ввалились, глаза запали и покрылись красноватой сеточкой. Невидящий взгляд устремлен в потолок.
Ту грань, которая отделяет человека от животного, она уже перешла. Сейчас это было уже просто тело. Страдающее, мучающееся. И ребенку тоже было плохо. Но он еще был жив, это я точно знала.
Беру ее за тонкую кисть, вслушиваюсь в пульс, считаю токи крови…
Да, придворный маг прав. Очень скоро выбор станет безвозвратным. Либо мать – либо дитя. Но что же он ничего не сделал?!
– Деточка, помоги!
– Тетя Сельма?
– Да, деточка! Помоги, а? Я-то знаю, ты можешь…
Я оглядываюсь. До этой минуты я никого не замечала, кроме роженицы, а оказывается, в комнате еще полно народа.
Две пожилые женщины, по виду – повитухи, с сокрушенным видом стоящие у кровати, мужчина ученого вида, явно лекарь, тетя Сельма, две служанки из тех, что постарше и поопытнее… Нет, весь этот балаган мне не нужен.
– Помогите, госпожа!
Жмых тоже добрался до комнаты и теперь стоит, смотрит на меня умоляющими глазами.
Лекарь надменно кривит губы:
– Еще одна знахарка?! Да что они могут, эти неумехи?! Вы что, не понимаете, что надо…
Что ему надо – я не дослушиваю. Выпрямляюсь во весь невысокий рост. Даже голос начинает звучать, как у бабушки Тойри.
– Всем замолчать. Ты, – палец утыкается в служанку, – живо сюда таз с горячей водой, мне руки помыть надо. Вы двое – вон. – Повитухи покорно выходят за двери. Отлично понимают, что дело плохо пахнет, а случись что, кто крайним-то окажется? Лекарь с грамотой? Ой, вряд ли. Они и будут… Разное бывало. И били повитух, и из города выгоняли, и много чего еще…
Служанка уже умчалась. Я смотрю на лекаря.
– Что вы предлагаете? Звать мага? Когда?
– Утром он обещал прийти. А пока можно оставить женщину в покое…
– А ничего, что она мучается? – нежно уточняю я.
– До утра она доживет. Я ей дал…
Оттягиваю веко, смотрю белок глаза.
– Экстракт болотника?! Это же вредно для ребенка!
– Ребенка уже не спасти, – фыркает это… светило.
Мое терпение лопается.
– Вон отсюда!
– Что?! Да ты, женщина…
Я разворачиваюсь к купцу.
– Все вон. Сельма, останься, поможешь!
– Да какое право… – начинает было лекарь, но я перебиваю его:
– Право человека, который сейчас будет пытаться хоть что-то сделать, а не стоять в углу с умным видом. Не получится – так хоть убивайте! Но сейчас не мешайте мне работать!
Жмых усилием воли собирается и выводит лекаря из комнаты. Я вздыхаю, быстро и уверенно отмываю руки от грязи в принесенном тазике, гляжу на Сельму.
– Тетя, поможете?
– Да, Веточка. Делать-то что?
Достаю из сумки лекарства, раскладываю рядом. Красные, желтые, синие пакетики – не роскошь, необходимость. Мало ли кто тебе будет лекарства подавать, так не попутают.
Острый нож в чистой тряпице, склянка с крепким вином (последним я тут же протираю руки), специальная мазь…
– Дверь закрыть. Никого сюда не пускать. Подашь, что попрошу.
Засов с лязгом опускается в гнездо. Сельма подходит, смотрит на меня. С надеждой смотрит.
– Спаси ее, дочка. Она мне что родная…
Я молча киваю. Сельма знает, я и так сделаю что смогу. И принимаюсь привычными движениями разминать пальцы.
Ощути себя.
Ощути свою силу, слейся с миром, зачерпни полной горстью. Сила вокруг тебя, надо просто уметь ее передать тому, кто нуждается. Наш мир велик, он не оставит своих детей без помощи, просто мы разучились ее просить.
Раскрой свою душу миру. Ты это можешь.
Вдох, еще вдох.
Теперь я спокойна. Под полуприкрытыми веками вырисовывается комната. Вещи я почти не вижу. Вижу пятно рядом с кроватью – Сельма. Оно окрашено в тревожные красные тона, оранжевые, желтые, грязно-зеленые. Надо сказать потом тетушке, печень у нее пошаливать начнет. Пусть настойки пропьет.
Но это потом, потом.
Мое внимание притягивает пятно на кровати.
Сейчас эта женщина – смесь багрово-красного и черного. Оранжевые всполохи боли, черные пятна там, где скопились сгустки крови, и среди них – одно голубое пятнышко. Ребенок пока еще жив, но его пятнышко все больше затеняется розовым. Ему тоже плохо.
Настойка болотника, которую дал этот идиот, не приглушила боль. Она просто увела сознание женщины в иной мир, лишила возможности бороться, сделала слабой…
Касаюсь руками пятна, провожу пальцами.
– Желтую баночку.
В руку мне толкается привычный холод фарфора. Я открываю крышку, зачерпываю мазь, щедро размазываю ее по рукам. Я знаю, в чем дело. Ребенку еще рано выходить в мир, но что-то заставило женщину начать роды раньше времени.
Что?
Это мне потом тетя Сельма скажет. Важно то, что тело женщины уже избавилось от воды, а вот ребенка выпустить пока не может. Странно, что никто этого не понимает… А сонная настойка вообще лишила его желания двигаться и действовать.
Наношу уверенными движениями мазь, с каждым разом пробираясь все дальше и дальше. Если этого не сделать, ребенок просто разорвет мать.
Женщина под моими руками стонет, но в себя не приходит. Ну и ладно, переживем.
– Вдень нитку в иголку, возможно, придется шить, – командую я. – Нитки в желтом пакетике, осторожнее.
Я не смотрю, выполняет ли Сельма мои приказания. Вместо этого я сосредотачиваюсь на женщине. И – на крохотном голубом пятнышке. Ну-ка иди ко мне, малыш. Я знаю, там тебе хорошо, а сюда тебе вовсе даже не хочется. Ты не собираешься выползать в наш мир, где так холодно, страшно и непривычно. Но я зову – и ты подчинишься.
А еще… вот так.
Золотистые искорки силы бегут по моим пальцам, скапливаются на голубом пятнышке, скользят внутрь женщины, и я ощущаю, как шевелится ребенок. Как медленно-медленно, нехотя, он начинает свой путь ко мне. К моим рукам.
Наружу.
Женщина под моими руками вскрикивает. Даже сквозь дурман – ей больно. Конечно, милая, а ты как хотела? Это не просто так, это привести новую жизнь в мир. Эх-х, если б меня позвали раньше… Тогда бы и так мучиться не пришлось. Но здесь и сейчас я знаю, что иного выхода нет. Можно уйти и бросить роженицу. Пожать плечами и сказать, что я ничего не смогла сделать. Можно.
Но я обещала бабушке…
Пятно за моей спиной вспыхивает оранжевым. Сельма волнуется.
Я не отвлекаюсь, я продолжаю звать и чуть надавливать на живот роженицы. Ровно с той силой, с которой нужно, чтобы ребенок двинулся на выход, а я ничего не повредила. Знаю я, как в таких случаях и ребра ломают.
Роженица стонет, не приходя в себя.
Ребенок принимается пробиваться наружу – и тут женщину настигает самая страшная боль. Она вся вспыхивает красно-черным. Выгибается на кровати. Тонко, жалобно кричит…
Сейчас я не обращаю внимания на ее мучения. Мазь смягчила что могла, охладила, немного обезболила, это все, что можно сейчас сделать.
И – звать.
Еще немного, еще чуть-чуть… Резко надавливаю на опустевший уже живот. Крик разрывает уши, мешая сосредоточиться. Искры срываются с моих пальцев одной яркой вспышкой – именно этого не хватает роженице для последнего усилия.
– УА-А-А-А-А-А-А!!!
На руки мне выпадает комочек, выпачканный кровью, слизью, моей мазью…
Как можно скорее передаю его Сельме, выхватываю у нее из рук нитку с иголкой. Все-таки без разрывов не обошлось. Кровь льет по пальцам, горячая, красная… По счастью, искры все еще со мной, так что я просто вижу, где надо шить.
Ни одна вышивальщица не работает так быстро и четко, как лекарка, стремящаяся спасти больного. Сосуд пережимается, стежки быстрые и точные. А ведь никогда мне эта наука не давалась.
Минута, другая… я понимаю, что скоро меня выкинет из этого состояния, как котенка за шкирку, спешу что есть рук. И – успеваю. Затягиваю последние узлы, перевязываю пуповину, вглядываюсь в мать и ребенка.
Ребенок здоров, хотя настойка сказалась на нем не лучшим образом. На пару дней ему бы кормилицу. Мать… с той хуже. Упадок сил, разрывы, кровотечения… но лекарь должен справиться. Кормить получше, не трогать несколько дней, да… и ребенка не давать. Пока эта настойка из нее не выйдет.
Почти без сил падаю на кровать.
– Вета, Веточка…
Тетя Сельма.
– Все в порядке. Можно водички?
– Д-да… пускать их?
– Кого?
Только сейчас замечаю, что дверь содрогается под натиском чьих-то могучих плеч.
– Э…
Ответить тетя не успевает. Засов выдерживает, а вот щеколда – нет. Вылетает, прозвенев по полу. В комнату вваливается несколько человек – и замирают. Я даже знаю, что они сейчас увидели.
Тетя с ребенком на руках. Жена Жмыха на кровати – краше в гроб кладут. И я – тоже на кровати. Сил никаких не осталось. Кто бы знал, сколько у меня это забирает?!
– Милочка!!! – Жмых рвется к жене, хватает тонкую руку, сжимает что есть сил. – Да как же… Да на кого ж…
Что есть оставшихся сил, бью его кулаком по плечу. Лишь бы внимание обратил. Оборачивается ко мне. Лицо серое, глаза безумные.
– Разбудите – убью. Ей теперь пару дней отсыпаться, а потом кормить получше. Ребенка пока не давать, найдите кормилицу.
Кажется, из моего монолога он понимает только одно слово.
– Отсыпаться?! Живая?!
Глаза не закатываю, голова трещит так, что это усилие будет стоить мне сознания.
– Живая. И ребенок жив. Мальчик, да, Сельма?
– Да, Веточка. Мальчик. Здоровенький…
В следующий миг меня сгребают в медвежьи объятия. Жмых возрадовался.
– Госпожа лекарка! Да я…
Что – он, я так и не успеваю понять. Сознание все-таки гаснет, когда тело лишают последних крох воздуха.
* * *
Когда я прихожу в себя, на небе занимается рассвет.
Мое окно?
Нет, не мое. Обвожу все вокруг взглядом из-под ресниц. Незнакомая комната, но уютная и красивая. Рядом со мной сидит тетя Сельма, дремлет. Воспоминания налетают ураганом. Роды, сила, ребенок, сломанная дверь…
– Живы? – выдыхаю я.
Тетушка Сельма дергается, едва не падая на пол, потом трясет головой и пытается кинуться ко мне. Я едва успеваю вытянуть руку.
– Не надо! Устала!
Руку хватают в клещи и принимаются покрывать поцелуями.
– Доченька! Веточка! Спасибо тебе!!! Живы, и Милочка моя, и сынок ее… ЖИВЫ!!!
Вот ради таких минут и живешь. Когда понимаешь, что все правильно и не зря. Я расслабляюсь.
– Слава Сияющему Светлому!
– Ты прямо там сознания лишилась, лекарь тебя осмотрел, сказал, что устала ты сильно, тебе бы отоспаться…
– Дома отосплюсь.
Откидываю одеяло и обнаруживаю, что лежу, как была, в платье, только что без сапог.
– Тетя Сельма, поможете?
– Да куда ж ты! Спозаранку-то?! Хоть до завтрака останься!
При слове «завтрак» желудок издает такое урчание, что я вспоминаю об извержении вулкана. А дома-то мышь повесилась, хлеба и того нет.
Тетя Сельма понимающе улыбается.
– Сейчас, девочка, сейчас. На кухне уже воду греют, я сейчас у них спрошу чего…
Тетя уходит, а я несколько минут лежу в мягкой кровати с роскошным кружевным бельем. Да, было и у меня не хуже. И белое кружево, и большая комната, и роскошные платья…
Все.
Не думать, не вспоминать, выкинуть все из головы раз и навсегда! И… пару минут полежать в этой кровати.
* * *
Вместо тети Сельмы в комнату заходит тот лекарь.
– Доброе утро, госпожа Ветана. Как вы себя чувствуете?
– Все в порядке, – честно отвечаю я.
– Мы испугались вашему обмороку.
Он присаживается на кровать, берет меня за руку, считая пульс. Ну, смотри-смотри, все равно ты ничего не обнаружишь!
– Я в порядке. Просто встала рано, потом весь день крутилась, вечером мазь варила, заснула за полночь, а потом такое… Ну и получился обморок, – заверяю я с самым невинным видом.
Лекарь кивает.
– Что вы сделали с роженицей?
– Ребенок неправильно лежал, я его просто повернула. Видите?
Протягиваю руку. Кость у меня тонкая, да и вообще я мелкая и щуплая. Рядом с ладонью лекаря мои пальцы кажутся еще меньше и тоньше. Лекарь смотрит недоверчиво.
– Но повитухи…
– Я уже видела такой случай. Бывает…
– Ну-у…
– А вы еще опоили ее настойкой, ребенок и двигаться перестал.
Лекарь злобно засопел.
– Что-то вы все равно сделали…
– Помогла человеку, – мгновенно согласилась я.
Ответом был недобрый взгляд. Ну и пусть его, перебедуем. Все равно тетушка Сельма будет молчать, а больше никто ничего не докажет.
Вот и она, легка на помине. С бо-ольшим подносом, на котором – кувшин с молоком, свежий хлеб, жареная гусиная нога… И куда только мои манеры делись? Я вцепилась зубами в еду, начисто забыв про вилки-ложки, еще и пальцы, кажется, облизывала.
– Госпожа Ветана!
Жмых влетел в комнату ураганом, но на колени перед кроватью падать не стал, и то дело.
– Госпожа Ветана, если б не вы…
– Да это любой бы лекарь сделал, коли б захотел, – не моргнув глазом подставила я сопящего лекаря. Судя по недоброму взгляду Жмыха, ничего приятного вроде оплаты тому не светило.
– Маг заходил, сказал, что жить будут, и мать, и ребенок.
– Вот и ладненько. Доставите меня до дома?
– А то как же, госпожа Ветана. И карету сейчас прикажу заложить, и покушать вам с собой прикажу собрать, и… я для вас что угодно! Вы ко мне в лавку заходите, а?
Я вежливо покивала. Вот уж чем я пользоваться не собиралась, так это человеческой благодарностью. Очень ненадежная валюта.
Но до дома меня доставили честь по чести. А в кошелечке, который я обнаружила в здоровущей сумке с едой, оказалось аж пять золотых.
Живем! Этого мне на полгода арендной платы за домик хватит! Хотя деньги пришлось прятать в лиф платья, потому как…
– Госпожа Ветана! Госпожа Ветана, вы дома?
– Дома я, дома…
– Госпожа Ветана, у нас Маська ногу сломала!
– Маська – это кто? – строго поинтересовалась я, отлавливая сорванца за шкирку. С ними так – не уточнишь, так и жабу на лечение принесут, а то и кого похуже.
– Так сестренка моя. В погреб полезла, а там мышь, вот она напугалась и оскользнулась. Лежит теперь, причитает…
Я вздохнула и закинула на плечо неизменную сумку.
– Пойдем. Показывай, где там твоя сестра.
Глава 2
Да, доля лекаря именно такова. Покоя тебе не будет ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером. Его вообще не будет. Работа эта часто тяжелая, неблагодарная, больные – народ непростой, но есть моменты, которые все окупают. Хотя это и не тот случай.
Ты этой Маське – в миру Массилии (и чем родители думали, обзывая так чадушко?) – ногу вытягиваешь, вправляешь кость на место, строго-настрого предупреждаешь, чтобы лежала месяц, а в ответ слышишь: «Я не могу, у меня жениха уведут!»
Ага, а кривоногой остаться ты на всю жизнь можешь? И вообще, что это за жених такой, которого увести можно? Если он баран, так и пес с ним, ты-то не овца!
Еще и родители кивают: как же, а кто за малыми приглядит, по хозяйству управится, обед сготовит? Но напугать я их напугала качественно, в красках описала будущее кривоногой дурынды, может, чего и дойдет. И все равно домой возвращалась не в лучшем настроении, а в голову лезли мысли, которым я настрого запретила приходить.
А мыслям было все равно.
Как там родители? Как брат? Сестра? Замуж-то вышла, поди?
Эх, тяжко жить на свете. Ладно, сейчас займусь делом да сонную настойку приготовлю. Хоть и ругалась я на того лекаря, а все ж вещь полезная. И мазь на гусином жире у меня, считай, закончилась, всю вчера извела. Надо работать, надо.
Ох ты, легок на помине.
– Госпожа Ветана?
Лекарь стоял у калитки и внимательно смотрел на меня. Захотелось даже плечами передернуть, хотя ничего противного в нем вроде не было. Высокий, светловолосый, глаза голубые, ясные. Улыбка тоже вполне приличная, но губы слишком толстые и красные, мне такие не нравятся. Одет хорошо, неброско, но вот бывают же такие люди! И слова тебе еще сказать не успели, а ты уже твердо знаешь, что вы не подружитесь!
– Чего угодно, господин хороший?
– Госпожа Ветана, а давно вы в городе?
Разговор мгновенно перестал мне нравиться.
– К чему вам?
– Вы же не из Алетара, верно? Возможно, Риолон? Или Теварр?
Я перевела дух. Ну да, внешность у меня нетипичная, особенно для этих мест. Я невысокая, черноволосая, с серыми глазами и смуглой кожей. Более того, в моих родных местах я тоже выгляжу странно. У нас там в основном голубоглазые блондины.
– Простите, а почему вас это интересует?
– Вы сделали то, что я не смог. Разумеется…
– Вам хотелось бы научиться? Но у вас так все равно не получится, у вас руки крупнее…
Лекарь вздохнул.
– Наверняка…
– Извините. Я устала и хочу отдохнуть.
– На чашечку чая не пригласите, госпожа Ветана?
– Я незнакомцев не приглашаю, – отрезала я.
– Так я представлюсь. Дэйв Крамар…
– Извините, господин Крамар. Всего хорошего.
Я невежливо шагнула в дом и захлопнула дверь перед его носом. Привалилась спиной к двери.
Идиотка. Ведь сколько раз зарекалась, сколько раз! И все равно не удержалась. Дура. Безмозглая дура. А так все хорошо начиналось…
Мысли сами собой скользнули в тот день, пятнадцать лет тому назад.
* * *
– Ветка! Веточка, слезай!
Вот еще. Я слезать и не собиралась. На дереве хорошо, удобно, а внизу меня опять заставят умываться и идти учить скучный этикет.
– Ветка! Немедленно вниз!
Няня смотрела грозно. Я замотала головой.
– Сейчас попрошу Тима, чтобы он тебя снял!
Я скорчила рожицу. Вот еще! Не слезу, не слезу, не слезу! Ни за что!
– Ти-им! Тим!
Тим показался из-за угла. Внук моей няни, он был взят помогать конюху, ну и иногда мы играли вместе. Когда никто не видел.
– Тим, сними эту негодницу с дерева!
Взгляд голубых глаз Тима остановился на мне.
– Вета, слезай!
Вот еще! Я только замотала головой.
– Вета, пожалуйста!
Бесполезно.
Тим вздохнул – и полез вверх по дереву. Не учел он того, что я в полтора раза мельче. И вешу меньше, и по деревьям лазаю, как белка. А у него под ногой ветка хрупнула. Метнулась вспугнутая птица, треснула ветка – и мальчишка полетел вниз. И замер неподвижно. Няня взвыла, падая рядом с ним на колени.
Как я слезла, я и по сей день не помню. Помню только, как стояла на коленях перед неподвижным телом и отчетливо видела, что это удар. Вот у него над затылком наливается чернота, но я же могу! Я могу ее прогнать, просто надо погладить и попросить…
И я гладила, и просила, а няня стояла рядом на коленях, смотрела, как с моих пальцев льется золотистый свет, как становится все более спокойным лицо ее внука, – и, думаю, понимала, что все только начинается.
С Тимом-то все было в порядке, а вот со мной – нет.
Существует несколько стихий, которыми владеют люди. Воздух, земля, вода, огонь, жизнь, смерть, разум. Первые четыре встречаются чаще всего, но и выражены слабо. Подумаешь там: кто-то свечки зажигает, кто-то град вызвать может… Сильно это ни на что не влияет. Стихии – они капризные. И дар по-разному может проявляться. Лечат чаще всего маги воды, человек – это тоже вода, больше чем наполовину. А маги воздуха могут сообщения передавать на большие расстояния, ветер ведь шепчет… Разное применение бывает у дара.
А вот жизнь, смерть и разум…
Разум встречается реже всего. И слава Светлому. Верьте, страшны люди, которые способны воздействовать на чужое сознание. Впрочем – если доживают. Нет, специально никто их не убивает, но я читала, что ментальный дар – это как постоянно жить посреди рыночной площади, где все орут, шумят, бегают, ругаются… И все это тебе в уши. Рано или поздно такие люди просто сходят с ума. Так всегда бывает. Да и мало их. Один-два на десять тысяч.
Смерть.
Некроманты встречаются чаще, но стараются не заявлять о себе. Повелителей мертвых с сильным даром – единицы. Кстати, правитель Раденора, говорят, сильный некромант, это их семейный дар, но… слухи. И только слухи. Король таких намеков не одобряет, нечего его родословную языком трепать. Так-то. С некромантами связываться боятся. Ты его обидишь, а он тебя так проклянет.
А я… Я отношусь к последней категории. Маги жизни. Самая беззащитная разновидность мага. Лечить других могу, а вот защитить себя – нет. Даже если человек, который лежит передо мной, будет желать моей смерти. Даже если после исцеления к моей шее приставят нож.
Даже если…
Случаи были разные, очень разные, но все сводились к одному. Разрушать, убивать, причинять вред такие, как я, не умеют. Вообще. Нашей силе это не свойственно.
А теперь представьте, что может сделать человек, если рядом находится источник здоровья? Бесконечный источник. И можно им пользоваться в любой момент, и… защититься-то я не могу!
Никак.
Няня понимала это лучше меня. И понимала, как нам повезло, что никто не увидел моей инициации. Перепугалась я за Тима, вот сила и выплеснулась, самопроизвольно. Это было первое везение.
Второе же…
Вторым везением была моя бабушка со стороны матери. Бабушка Тойри была умна и мгновенно поняла, что надо хранить тайну от всех, включая мать и отца. Вообще от всех. Только с ней няня и поделилась, и бабушка тут же взяла меня в оборот. Отчетливо понимая, что дар ничего не стоит без огранки, как и алмаз – поди еще, распознай его, – она позаботилась о моем обучении у местной травницы. Объявила, что быть мне женой знатного человека, а потому я должна уметь лечить себя, мужа, детей…
Родители подумали – и признали это верным. В итоге и я, и сестра обучались у травницы. Я изучала мази, настойки, ходила с ней к крестьянам. Училась всему, вплоть до того, что принимала роды. Сестре, кстати, это не давалось. Слишком грязно, кроваво и воняет. Вот!
А мне не давалось вышивание шелком и золотом. Зато раны я зашивала лучше своей учительницы, и заживали они намного быстрее. Я-то силу вкладывала. Тогда еще не умела ничего толком, училась просто, а крестьяне подметили. Меня начали называть маленькой волшебницей, маленькой госпожой, лечебной девочкой… И как же мне это нравилось!
И опять мне демонски повезло.
Бабушка Тойри наблюдала за этим, не вмешиваясь. Она-то знала, что будет дальше, еще как знала. И готовилась.
А потому…
Однажды в ворота замка влетела карета, запряженная шестеркой, и из нее вылезла женщина, при виде которой даже вороны замерли на дереве, не смея каркнуть. Храмовница, да не из простых, а из высокопоставленных. Об этом говорили и дорогая ткань рясы, и надменное выражение лица, и драгоценности на сарделькообразных пальцах, и даже тон, которым она потребовала проводить ее пред родительские очи и показать меня.
Хорошо, что я была в замке. Перепугалась так, что опрометью бросилась к бабушке. Тогда-то и состоялся разговор, который определил мою судьбу на годы вперед.
Осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Это мне тогда бабушка сказала. Мол, думай. Такие, как ты, нужны всем. Твои услуги бесценны, но вот кто будет на них зарабатывать?
Пресветлый Храм?
Они смогут получить с тебя все возможное, поверь мне. Смогут заставить тебя. Лаской ли, таской ли, и ты станешь работать на них, как покорная служанка. Лечить кого они прикажут, подпитывать жизненной силой. И ни нормальной семьи, ни детей у тебя не будет. Кто ж захочет терять дойную коровку? В крайнем случае подсунут кого-то из своих, а ты будешь жить во лжи. И детей рожать во лжи, и воспитывать тебе их не дадут, и судьба у них будет такая же, как у племенных кроликов. Проявится талант – будут использовать. Нет? Не проявился? Поищем подходящих жен-мужей и попробуем его получить. Так-то.
Родители?
Эти будут рады. Но используют твой дар ради усиления своего влияния при дворе. И продадут тебя тому, кто даст наибольшую цену. Любить-то они тебя любят, но земли, титулы, деньги тоже любят. И здоровье они не утратят, просто договорятся тобой пользоваться.
Муж?
Да то же, что и родители. Хочешь быть племенной кобылкой, которую выпускают изредка на скачки? Прогуливают – и опять в конюшню?
Хочешь?
Я не хотела. А потому безропотно согласилась на все. И проглотить небольшую бляшку, которую дала мне бабушка, и врать, и умалчивать, и… На что бы я тогда ни пошла, чтобы выжить!
Храмовница осматривала меня и так и этак, но никаких признаков силы не нашла. Я терпела, стиснув зубы, хлопала глазами и уверяла, что все врут. Просто крестьянам лестно.
Раны быстрее заживают? Да все может быть! А я тут при чем?
Мне поверили.
Храмовница уехала, а я уже потом узнала, что бляшка эта была сильным амулетом, который скрывает ауру. Прячет силу, не показывает ее. Применять-то ее можно, но отблеска силы в моих глазах никто не увидит, вот что главное. Бабушка объяснила, что такие амулеты делали раньше для некромантов, что она чудом раздобыла один и что потерять его будет излишней роскошью.
Я и не потеряла. Амулет вышел сам, через несколько дней, и с тех пор я с ним не расставалась. Жить хотелось.
И – не в клетке.
* * *
Худо ли, бедно, я дожила почти до девятнадцати лет, и дожила незамеченной. Силу применяла, но по мелочам. Так… подлечить кого-то из родных, дать отвар, сделать массаж, размять плечи и заодно убить старую боль, помассировать виски и уничтожить зарождающуюся болезнь.
Никто этого не замечал, тем более что на легкие болячки вроде простуды я не охотилась, родные болели, как и раньше. Бабушка отличалась завидным здоровьем, но это обычное явление. Это – бывает.
Я научилась разбираться в травах и собирать их, сама составляла мази и зелья, прекрасно зашивала раны, принимала роды и складывала сломанные кости. Мне было несложно и интересно.
Бабушка подарила мне на совершеннолетие набор лекаря. Инструменты, с которыми я не расстаюсь и, даст Светлый, не расстанусь. Хорошие, из закаленной миелленской стали. Уж что мастера туда добавляют – не знаю, но ржавчины они не боятся.
Себя без лечения людей я не мыслила, но в остальном собиралась прожить жизнь как и подобает. Муж, дети, своя семья. А лечить я буду втихаря, как и раньше. Не говоря никому. Не будет ведь муж мне это запрещать? Это и ему прямая выгода?
Я надеялась на это, но… Беда пришла, откуда и не ждали.
Беда – она всегда приходит неожиданно.
* * *
– Госпожа Ветана! Госпожа Ветана!!!
Вопль вырвал меня из размышлений, оторвал от размешивания мази. Хорошо хоть рука не дрогнула. Пересыпала бы чистотела – и начинай сначала, очень уж травка капризная. Но и хорошая тоже. Мазь с чистотелом у меня хорошо девчонки берут. Как сладкого обкушаются да как мордочку им обсыплет, так и бегут. Помоги, Веточка, миленькая…
А что я?
Мазь-то я дать могу, а вот запретить лопать что попало – нет. Вылечились, налопались – опять за мазью бегут! Вот и приходится ее варить в диких количествах.
В дом влетел мальчишка лет семи. По виду – типичное портовое отребье. Есть там такие мальки, их так и называют. Мальки, селявки. Иногда одиночки, иногда стайки. Живут где-нибудь в порту, там же и работку находят, пристраиваются к какой-нибудь артели на побегушки, их за это кормят, а то и парой медяков оделяют. А как мальки подрастут, так в эту же артель и уходят. Рыбаки там, грузчики, плотники – да мало ли в порту работы? Чай, с голоду не помрут.
