Бесы

Как может не полюбиться город, где дети, прогуливая школу, кормят чипсами “Pringles” не воробьев, а чаек. Где не привыкли беречь солнечный свет? Где на улицах дегенеративного искусства больше, чем в Париже, а в переулках готического квартала изо всех щелей тянет марихуаной? И еще – везде пальмы тепло и море, как в Сочи. Хотя, я не был в Сочи.

Так получилось, что несколько дней в Барселоне я провел в полном одиночестве. Компанию мне составлял только Федор Михайлович Достоевский. Я слушал с телефона роман «Бесы». И утром одного из таких одиноких дней я решил взойти на гору Тибидабо, чтобы увидеть красоту мира. Я позавтракал, перелил вчерашние остатки красного вина из стеклянной бутылки в пластиковую, положил ее в рюкзак, бросил туда же карту и запасные носки. На всякий случай взял со стола пачку сигар и вышел из квартиры.

На метро я доехал до станции Тибидабо. Поднялся. Ярко светило солнце, и день обещал быть прекрасным. Однако знаменитый синий туристический трамвайчик, следующий к подножью горы, про который я читал в путеводителе, не ходил. Не сезон. Я распутал наушники, включил книгу, сделал глоток вина, и пошел пешком по сверкающим рельсам пустого города. Бесноватая свита Достоевского полетела за мной.

«Россия, как она есть, не имеет будущности», – заговорил в ушах Кармазинов, это страна «деревянная, нищая и... опасная» и надо уезжать в Европу, где каменные строения, где хоть что-то стоит прочно. Когда я дошел до горы, оказалось, что в январе не работает и фуникулер. Сувенирные лотки стояли накрытые железными коробами. И я пошел вверх по грунтовой дорожке, по обеим сторонам которой росли лиственницы и туи, наполняя воздух чуть кислым хвойным запахом.

Я взбирался почти три часа. За это время мимо меня проскочили только три велосипедиста и одна белка. С каждым новым витком дороги город под ногами становился все дальше, все условнее. Живая материя уступала место простой геометрии, и разрасталось небо: синее с прихотливо ползущими облаками над шахматной доской расчерченного города. Схемы начались и в романе. Разделение человечества не две неравные части проповедовал Шигалев, «одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми». Потом со своим сумасшедшим проектом вступил Петр Верховенский: «Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства». Потом маньяк Кириллов, идеолог самоубийства, Шатов – с народом «богоносцем»…

Я шел и меня поражал контраст между невероятной одержимостью в русском романе и сонной умиротворенностью европейской жизни. Если бы сейчас, по дороге в гору, я остановил одного из велосипедистов и попытался растолковать какой-нибудь из вопросов Достоевского, он бы обязательно вызвал скорую помощь. И был бы, по своему, прав. Для меня же все вопросы, поднятые в романе, совсем не кажутся устаревшими. Мы продолжаем быть такими же одержимыми, я чувствую это в своей фейсбучной ленте, в разговорах с друзьями.

Роман неправильно трактуют как критику революционного нигилизма, нечаевщины. Роман посвящен нигилизму вообще, проявленному во всех идеологических направлениях. Есть здесь бесы социализма и есть бесы либерализма. А Шатов исповедует вообще националистические идеи сурового консерватизма, близкие Достоевскому. Но и его автор делает одержимым. «Бесы» – роман об одержимых. О тех, кого «съела идея». Кто выше Бога и человечности поставил революцию, национальную идею или представления о прогрессе.

Погруженный в русские вопросы, я взошел на вершину горы к большому собору. У входа в него на каменной ступеньке сидели двое бродяг, девушка с пирсингом в носу, одетая грязненько, но по последней европейской моде, в лосины и крупные широкие полусапожки и длинноволосый парень в вельветовом пиджаке. А с ними – красивая статная собака, дог. Она стояла неподвижно в жестких лучах заходящего солнца перед сводчатыми дверями и будто сторожила святыню. Больше никого. За храмом открывалась широкая панорама с пустыми зелеными склонами гор, за которыми был виден уже какой-то другой город.

Я зашел внутрь храма, чтобы немного передохнуть после долгого восхождения. Посидел, послушал григорианский хорал в записи и понял, что жутко проголодался. Я вышел на улицу стал оглядываться вокруг. В окнах большого ресторана, напротив меня, были перевернуты стулья. Видимо, до начала сезона. По перилам летней веранды расхаживал праздный кот. Чуть ниже один ресторанчик все-таки работал. Смешливая сеньора-официантка и, наверное, по совместительству хозяйка, совсем не понимала по-английски. Я хотел заказать красного вина, но жестикулировал так неловко, что она чуть не принесла мне кока-колы. А дальше все было сказочно – полбутылки вина, полцыпленка, салат из грубо нарезанных овощей, где кольца лука только облиты винным уксусом, оливки и куски ветчины. И хоть сеньора не принесла ничего из того, что я заказывал, было ужасно вкусно.

Когда я рассчитался и вышел из ресторанчика, солнце заходило. Длинные острые тени туи нарезали дорогу аккуратными треугольниками. Я вспомнил про сигары в рюкзаке и решил выкурить одну. Я сел на скамейку, закурил, выпустил большой клуб дыма и посмотрел на город: паэлья, хамон, кофе-соло и никаких страданий. Скукота. Я вновь распутал наушники и включил плеер. Достоевский продолжил свою горячечную скороговорку. «Какое счастье, что у меня есть дом», – подумал я.

Бесы – это роман политический, социальный. Без понимания этого, текст не усвоится. Это роман о социальной ситуации в России в 60-70е годы, когда в интеллигенции набрали обороты всевозможные западные и славянофильские идеи о том, как сделать мир, общество лучше. Желание перемен, коренных изменений было для всех общим местом. А вот способы по достижению этого «хорошего»… В общем, в Бесах как раз очень мастерски передан этот винегрет идеологический, который и обозначен в заглавии. ВСЕМ рекомендую).

А вот давайте честно, а то зачем ходить вокруг да около, как только дело касается обаяния тяжёлого и мрачного... Вкус к истерике, вкус к серёзному и масштабному, доминирующий в путаной, но необычайно сильной манере Фёдора Михайловича, побеждает все возможные плюсы умеренной и правильной прозы, которую мы называем "хорошей".

Однажды мне довелось слышать сравнение Достоевского с "Мерседесом". Мол, люди, не разбирающиеся в машинах, на вопрос "какая машина лучше", всегда отвечают "Мерседес". Потому что это бренд, это притча во языцех, это слава над известностью, это то, как мы ассоциируем слово "литература" с именем Достоевского.

Действительно, очень многие читающие люди, особенно молодые читающие люди, называют ФМ своим любимым автором. Его романы - едва ли не единственный эмоционально усвоенный материал из школьной программы. Но оттого ли это, что Достоевский как Мерседес? Оттого ли это, что люди плохо разбираются в машинах? О, нет - полагаю с несвойственным мне оптимизмом. Достоесвкий - это тот автор, коим можно болеть, коим можно страдать, на нём учишься и мужаешь. Он - лучшее нетривиальное образование души. Он не врёт, не подлизывается к истине, умеет видеть хорошее в плохом и похое в хорошем. В конце концов, мало в чьих строках любовь так жива, трепетна, беспола и бесадресна, как в строках Достоевского. Под крылом его авторитета действительно тепло и спокойно за свою советь, как обещают учебники, монографии и список "главных книг" Бродского.

Но "Бесы" - не "Идиот". Они даже более, чем "Преступление и наказание" ,учат от обратного.

Поэтому, думаю, мне повезло, что я взалась их читать уже сейчас, а не три-четыре года назад. Бесы воплощают в себе противоречивую притягательность тяжести и боли, от которой часто открещиваются. Так, как, например, "Мастер и Маргарита" проверяет человека на притягательности зла. Бесы Достоевского будут помельче мефистофелевского пафоса Воланда, конечно. Они живут в душах эпохи, в героях времени, в тяжёлом сне русских сомнений. Казалось бы, не лучшая тема для современного читателя. Но чёрт возьми! - до чего прозорлив ум этого миролюбца!Будучи фанатиком судебных хроник и однодневных социальных разбирательств, ФМ своих героев точит из чего-то... постоянного, неизбывного. Страшного. Темнота притягательна, так как свет в ней - победа усилий, а не данность.

Мотивы могут повторяться. Студенты - рассуждать, женщины - истеричить, чиновники - пить и цитировать Писание. Но повторяя себя вновь и вновь Достоевский всегда писал о разном. В "Идиоте" - об идеале, в "Братьях..." - о силе крови, в "Претуплении и наказании" - о теориях, в "Бесах" - о темноте. Ох, да что я такое толкую... везде о всём, и столько, сколько ни в какую эпопею не вместится. Тонны мыслей и ситуаций, тонны сомнений и уверенности, неподъёмная, пугающая наука ЖИТЬ.

Бесы в 18 меня восхитили. Сейчас... То ли время другое, то ли я выросла. Не разочаровалась, просто как-то они воспринимаются по-другому. Достоевский велик: и словом, и идеями, и тем, как умеет всё это преподать. Но книга теперь не кажется взрывом, не вызывает эффекта разорвавшейся бомбы, хотя всё так же будоражит ум и оставляет много вопросов. И если  раньше для меня она была больше о революции, то сейчас это философия, глубокое погружение в бездны человеческой души, в её самые тёмные тайны, во мрак и ад. Да уж, если в ранней юности идеалы революции казались такими близкими и понятными, то сейчас на это смотришь смотришь свысока, как на взрослого человека, читающего по слогам.

Каждый герой романа носит свой ад, взращивает своих бесов. От незаметной, тихой Даши, до подлеца Верховенского. Тьма у Достоевского настоящая, "луча в тёмном царстве" не предвидится...

Трудно что-то говорить, а тем более писать об этом произведении. Для меня автор оставил большую загадку, потому что, как мне кажется, сам так до конца и не определился со своими героями. Одних он наделил мужеством, но бесхарактерностью, других подлостью, но уверенностью. Сомневающихся - мягкостью, решительных - малодушием. Храбрых - подлостью, честных - бездушием, красивых - странностью, ущербных - печатью блаженства. А вот любил хоть кого-то из них? Кажется, не выделен ни один персонаж, но каждый из них- то самое звено, которое и делает цепочку Бесов логической, хотя, возможно, и малопонятной.

Я и в 18 не восхищалась Ставрогиным, а теперь то и подавно. Кем? Человеком без характера и стержня? Подонком, который пытался совратить маленькую девочку? Всё, что он вызывает, это негодование, презрение и непонимание. Впрочем, такие чувства вызывают многие персонажи. Но есть и такие, например Шатов, которому невольно сочувствуешь. Он, как загнанная собаками лань, пытается выбраться из тупика, хотя и понимает, что все попытки тщетны и клыкастая пасть смерти вот-вот примет его в свою бездну.

Женские судьбы вообще печальны и безрадостны. Особенно тех, то помоложе. Лиза, обе Марьи, Даша... Все они жертвы. Мужчин, обстоятельств, времени. Преданные, проклятые, уставшие нести бремя, отвергнутые, отчаявшиеся....

Любовь, нравственность, революционные идеи, философские размышления,  саморазрушение, - в этом романе столько всего. А главное - в любом возрасте находишь его интересным и всегда интригующим. «Роман без прикрас».

А тьма всё не проходит, и бесы лезут со всех сторон, убивают, поджигают, ранят, соблазняют и кидают в пучину отчаяния. Кто прав? Кто виноват? Почему ради чьих-то амбиций, идеалов и идей кто-то должен отдать жизнь? Зачем эти жертвы? Чтобы кто-то мог сказать, что сделал всё возможное и даже  больше "во имя"... Чего? Славы, денег, власти? Оглянитесь? Что-нибудь изменилось?

Никогда разум не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал...

Ничего не меняется. Мир не меняется, хотя сменяются столетия. И сидят бесы в людях, плетут свои бесовские интриги, а когда вырываются наружу, то белый день становится чернее ночи от их алчности и святотатства.

У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре и свое собственное зло и добро. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать.

Как вы всё так предвидели, Фёдор Михайлович?

Люди читающие рецензии на это произведение, скорее всего, делятся на два искусственных типажа:

- Первые ищут через слог рецензий суть произведения и того, что осталось ими непонятным, незамеченным, а также растворилось в бесчисленном количестве персонажей на первых пятидесяти страницах книги.

- Вторые стоят на пороге сомнений стоит ли нагружать глаза и пространства мыслительного процесса анализом огромного количества слов в этом увесистом произведении.

"Данная рецензия написана для второй категории от человека, который несколько раз стоял у обрыва возможности оказаться в указанной первой." (с)

Дебри исписанных страниц за которые далеко не щедро платили. Один глагол на несколько сотен слов. Одно, едва уловимое действие между персонажами. Много мыслей, переживаний за которые автору платили примерно сто пятьдесят рублей, а читателей обрекали на долгое чтение в поисках смены декораций и изменений мимики главных героев.

Увесистость произведения даёт обоюдный повод для гордости. Автор думает, что он изобретает нечто фундаментальное и значимое в своей приевшейся жизни, а читатель просто гордится собой, что совладал над тенью сомнений и может достать несколько козырей в диалоге. Например: "Читал я Вашего Достоевского... "Бесы...", слыхали такое название, бездари? Не впечатлил совершенно. Лишь слог, подобен отточенной бритве. Остальное выглядит также нелепо, как моя первая попытка признаться в любви. И знаете? В момент прочтения я понял, что лучше уж ходить с трёхдневной щетиной, чем восторгаться подобными книгами! Это не бритва! Насмешка в лицо нигилизма!", - бросит он в роли кости неблагодарной публике, которая предпочтёт подобным диалогам обсуждение величия своей великой страны, находясь как можно дальше от её блеклого существования, по причине боязни ненужных призывов, стать частью её несокрушимой мощи. Классический пример прочтения. Мой... Немого отличается от того, что сказано выше.

Я не испытывал восторг первые пятьдесят страниц. Я страдал и метался, словно рыба внутри рыболовной сети, распластавшись на берегу извилистой речки. Я ждал своей очереди, чтобы меня достали. Показали мир не похожий на тот, к которому привык мой измученный глаз. И я его увидел... Правда, значительно позже.

Среди дебрей диалогов. Непроходимых зарослей слов. Среди трёх страниц, где два персонажа обсуждают одно единственное событие и успокаивают друг друга, принося автору книги необходимые деньги для счастливых минут сказочно проведённых в трате гонорара перед зелёным сукном. Внутри были скрыты гениальные мысли и строки. Переживания о судьбе страны, религии и человеческие судьбы.

До этого я лицезрел появление десятков персонажей из книги, которые выскакивали, словно черти из занюханной табакерки. Они сводили с ума и погружали в состояние транса, оставляя в памяти лишь пару имён и событий. Запасайтесь блокнотом и огромной тарелкой плотно уставленной содержимым лёгких закусок, чтобы свободно читать. Пробравшись через данные дебри, третьесортно и уже в десятый раз упомянутые мной в данной рецензии - Вас будет поджидать, воистину увлекательное чтиво, полное событий, размышлений о религии, будущем, месте человека и сущности жизни. Книга оставит множество цитат, яркие характеры персонажей и поводы думать. Она написана для тех, кто любит этот процесс и поиски второго пласта смыслов, что автор бережно вкладывал в поверхности строк. Считайте данное повторение элементом внушения для тех, кто дочитал рецензию до этого места.

Я осилил это произведение практически за день, но крайне не рекомендую повторять подобное в домашних условиях. Чревато последствиями. Как итог... Автор и читатель может гордится как объемом, так и содержанием книги. Оба могут восторгаться её содержанием, характерами главных героев и изречённых в ней мыслей. Послевкусие, сюжет и образы многих героев останутся надолго в чертогах прокуренных мыслей. Но я больше горжусь не собой, а красотой и содержанием строк. Осталось только одно. Порекомендовать стать читателем, всем тем, кто ещё не прикасался к страницам этого прекрасного произведения. И конечно...

"Читайте хорошие книги!" (с)