Kitobni o'qish: «Две вины»

18 января 1930

I

– Посмотри на эти ботинки, – сказал Билл. – Двадцать восемь долларов.

Мистер Бранкузи посмотрел.

– Красивые.

– На заказ сделаны.

– Да ты тот еще франт. Ты ведь не притащил меня сюда, чтобы показать их, правда?

– Я вовсе не франт. Кто это сказал? – вопросил Билл. – Это все из-за того, что у меня образование получше, чем у всех этих дельцов в шоу-бизнесе.

– Да ты еще и красавчик, сам знаешь, – сухо сказал Бранкузи.

– Да уж знаю – по сравнению с тобой любой станет красавчиком. Девчонки принимают меня за актера, пока не узнают, что… есть сигарета? Ну что ж, я просто выгляжу как мужчина, мало кто из этих смазливых парнишек вокруг Таймс-сквер может этим похвастаться.

– Красавчик. Настоящий джентльмен. В отличной обуви. Да ты счастливчик.

– А вот тут ты ошибаешься, – парировал Билл. – Просто у меня есть голова на плечах. За три года – девять шоу, четыре больших хита и только один провал. Где ты видишь здесь удачу?

Поскучнев, Бранкузи только посмотрел на него. И он увидел бы – если бы на его глазах не было пелены, а мысли не путались в другом месте – юного ирландца со свежим лицом, излучающего силу и уверенность, от которых воздух вокруг густел. Через мгновение, и Бранкузи знал это, Билл смутится, услышав сам себя, и постарается скрыть другую сторону своей натуры – выдающегося и чувствительного покровителя искусств, образец для подражания интеллектуалов из Театральной гильдии. Билл Мак-Чесни еще не определился между двумя ипостасями, такие редко определяются до тридцати.

– Возьми Эймса, возьми Хопкинса, возьми Харриса – возьми любого из них. – Голос Билла звучал решительно. – Что у них есть по сравнению со мной? В чем дело? Ты хочешь выпить? – Он поймал взгляд Бранкузи, который блуждал по кабинету, пока не уперся в противоположную стену.

– Я никогда не пью по утрам. Просто интересно, кто это продолжает стучать. Тебе нужно остановить это. У меня от этого начинается тик, это похоже на безумие.

Билл быстро подошел к двери и резко ее открыл.

– Здесь никого нет, – начал он. – Привет! Что вам нужно?

– Ох, мне так жаль, – ответил чей-то голос. – Мне ужасно неудобно. Я в таком волнении и совершенно забыла, что у меня этот карандаш в руке.

– Что вам угодно?

– Я хотела встретиться с вами, но служащий сказал, что вы заняты. У меня для вас письмо от Алана Роджерса, сценариста. И я хотела бы вручить его лично.

– Я занят, – сказал Билл. – Найдите мистера Кадорна.

– Я уже виделась с ним, и он не слишком-то впечатлился, и мистер Роджер сказал…

Бранкузи, беспокойно приблизившись, бросил на нее быстрый взгляд. Она была очень юной, с прекрасными рыжеватыми волосами, а лицо выдавало силу воли, которую не предполагала манера речи, до мистера Бранкузи не сразу дошло, что этим она была обязана городу Делани из Южной Каролины, откуда она была родом.

– Что же мне делать? – спросила она, тихо вложив свое будущее в руки Билла. – У меня есть письмо для мистера Роджерса, и он дал мне еще одно для вас.

– Ну хорошо, что же вы от меня хотите? Чтобы я женился на вас? – раздраженно ответил Билл.

– Я хочу получить роль в одной из ваших постановок.

– Тогда сядьте здесь и подождите. Я сейчас занят. Где мисс Кохалан? – Он позвонил в звонок, еще раз с раздражением взглянул на девушку и закрыл дверь своего кабинета. Но этот вынужденный перерыв совершил в нем перемену, он продолжил разговор с Бранкузи как человек, который по всем вопросам художественного будущего театра полностью солидарен с Рейнхардом.

К половине первого он уже забыл обо всем, кроме намерения стать величайшим продюсером всех времен и народов, и именно об этом он должен поведать Солу Линкольну за ланчем. В спешке убегая, он вопросительно взглянул на мисс Кохалан.

– Мистер Линкольн не сможет встретиться с вами, – сказала она. – Он только что позвонил.

– Только что? – изумленно воскликнул Билл. – Так, хорошо. Вычеркни его из списка приглашенных на четверг.

Мисс Кохалан черканула на листе бумаги перед собой.

– Мистер Мак-Чесни, вы ведь не забыли про меня, правда?

Он резко обернулся к рыжеволосой девушке.

– Нет, – неопределенно произнес он, и затем обернулся к мисс Кохалан. – Все в порядке. Все равно отправьте ему приглашение на четверг.

Он не хотел обедать в одиночестве. Сейчас он вообще плохо переносил одиночество, потому что власть и известность делали общение с другими людьми по-настоящему забавным.

– Если бы вы смогли уделить мне всего две минуты, – начала она.

– Боюсь, сейчас совсем никак. – Внезапно он осознал, что говорит с самой красивой женщиной, которую когда-либо видел.

Он уставился на нее.

– Мистер Роджерс сказал мне…

– Сейчас мы идем обедать, – сказал он, а затем, в спешке дав мисс Кохалан несколько быстрых и противоречивых указаний, придержал открытую дверь.

Они оказались на 42-й улице, и он задохнулся от воздуха, в котором кислорода, казалось, хватит всего на пару вздохов. Стоял ноябрь, и первый волнительный пик театрального сезона прошел, но взглянув на восток, он видел электрические лампочки на афишах одной из его постановок, повернув голову на запад, и там горели огни другой… А за углом была еще одна, реклама шоу, поставленного на пару с Бранкузи, в последнее время ему удавалось что угодно, кроме одиночества.

Они пришли в «Бедфорд», где вокруг него засуетились официанты и метрдотель, стоило ему войти.

– Какой симпатичный ресторан, – сказала она, впечатленная и поддавшаяся всеобщему возбуждению.

– Да, тут полно актеров. – Он кивнул нескольким людям. – Привет, Джимми, Билл. Приветик, Джек… Это Джек Демпси… Я вообще-то тут не часто бываю, обычно обедаю в клубе Гарварда.

– Так вы учились в Гарварде? Я знаю кое-кого оттуда…

– Да, – колеблясь, ответил он, в его арсенале было две разные версии относительно учебы в Гарварде, и внезапно он решил сказать правду. – Они держали меня там за деревенского простачка, но не тут-то было. Неделю назад я был на Лонг-Айленде – большой богатый дом, важные шишки – и парочка «золотых мальчиков», которые в упор меня не замечали, пока мы учились вместе, приняли меня с распростертыми объятьями: «Билли, старина, как поживаешь?»

Он на мгновение задумался и решил не развивать эту тему.

– Так чего же вы хотите? Работы? – спросил он. Внезапно он вспомнил, что заметил дырки на ее чулках. Это всегда действовало на него, заставляло смягчиться.

– Да, иначе мне придется уехать домой, – ответила она. – Я хочу стать балериной, ну, вы знаете Русский балет? Но уроки стоят огромных денег, и мне нужна работа. К тому же мне нужно привыкать к сцене.

– Значит, танцовщица.

– Ох нет, ну что вы.

– Ну а Павлова? Разве она не танцовщица?

– Нет-нет. – Она покачала головой, в ужасе от его неосведомленности, и тут же продолжила: – Еще дома я брала уроки у мисс Кэмпбелл, Джорджии Берриман Кэмпбелл, возможно, вы ее знаете. А она училась у Неда Уэйбурна, и она замечательная. Она…

– Да? – рассеянно ответил он. – Что ж, это суровая работа – агентства по подбору актеров, лопающиеся от людей, которые на словах могут сделать все, пока я не дам им шанс на самом деле. Сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– А мне двадцать шесть. Приехал сюда четыре года назад без гроша в кармане.

– Вот как?

– А сейчас я могу уйти в один момент и припеваючи жить до конца жизни.

– Ох.

– В следующем году возьму отпуск на целый год и женюсь. Слышали об Ирен Риккер?

– Ну еще бы. Она лучше всех, моя любимица.

– Мы помолвлены.

– О боже.

Когда через какое-то время они подошли к Таймс-сквер, он бесстрастно спросил:

– Чем вы сейчас занимаетесь?

– Ищу работу.

– Нет, я имел в виду – прямо сейчас, сию минуту.