Kitobni o'qish: «История несостоявшегося диссидента», sahifa 2

Последствия наводнения были весьма значительными. Погибло много людей, в том

числе и военных, но в прессе об этом не упоминалось. Много домов было сметено водой, почти полностью исчез посёлок Тешик-Таш, который, располагаясь вдоль реки, имел наиболее плодородную почву и славился своими садами с незапямятных времён, обеспечивая город дешёвыми овощами и фруктами. Сильно пострадал район

соцгорода, где жили мы. Две улицы, лежащие ближе к каналу, смыло, вода не добралась до нашего дома всего на 30 метров, снеся 4 из 7 домов, стоящих на нашей

стороне улицы. Со стороны канала, подъезд к нашему дому был уничтожен и с тех пор мы выбирались на улицу через два соседних дома, между которыми нам освободили неширокий проход. Вода проложила через город глубокое, безобразное русло, прямо-таки каньон, с высокими, до 6-7 метров откосами, на краю которых, кое-где ещё едва удерживались полуразрушенные дома, выступая над обрывом. Их потом свалили внутрь, чтобы мы, дети, играя, не рисковали жизнью, входя в эти здания. В то время, ещё до стычки с собакой, я стал свидетелем явления, которые позже стали называть НЛО. Придя на нашу улицу, жители которой были выселены на время наводнения, я прогуливался там в одиночестве и вдруг заметил вылетевший из-за горы предмет. Сначала я принял его за колесо от грузовой автомашины, выброшенной взрывом. Как я уже писал, недалеко от города проводились взрывные работы, с целью отвода русла реки и, камни, порода и всякие другие предметы разлетались в разные стороны, падая очень часто на дома и во дворы ближних улиц, что и явилось поводом для отселения жителей этого района. Но я тут же понял, что ошибся, поскольку никакого взрыва я не слышал, а летящий предмет летит слишком высоко и не собирается падать. Стоял прекрасный, ясный весенний день. Время было что-то около 12 часов дня. На улице и в домах не было ни души, и я был единственным свидетелем этого зрелища. Предмет направлялся с северо-востока на юго-запад, примерно вдоль русла реки Ангрен. Скорость его была незначительна, и я проследил весь его полёт, продлившийся примерно минут 15-20, от горы, из-за которой он вылетел, до тех пор, когда он исчез из поля зрения, где-то за противоположными горами Чаткальского хребта. И никого, с кем бы я мог поделиться впечатлениями! Предмет был круглый, с отверстием в середине, тёмного цвета и, как я упоминал, был похож на колесо. Так как высота его нахождения была неизвестна, то и размер его не был мною определён. Уже гораздо позже, через много лет, вспоминая это явление, я думаю, что размер НЛО составлял порядка 10 метров в диаметре, а высота полёта около двух -трёх километров.

На фото я в первом классе – в середине на верху, под табличкой двери.

В конце концов, с наводнением покончили, мою повязку с глаза сняли, остались лишь слегка видные шрамы на щеке и веке. В сентябре мать отвела меня в школу. Про

школу я хочу сказать особо. В Соцгороде, были две школы – №6 и №9. Мои сёстры, в самом начале, поступили в 9-ю школу, которая располагалась ближе, но вскоре перевелись в 6-ю школу имени Ленина. Эта школа, во времена от её открытия в 1956 году и до 1971 года, считалась привилегированной, так как в ней учились дети руководителей города. В Соцгороде, в указанный период, располагались все учреждения власти: горком, горисполком, военкомат, милиция, суд, банк, дирекция и

угольного разреза и треста Узбекшахтострой, начальника которого возил мой отец т.п.

Здесь же, проживали и руководители означенных предприятий. Из-за престижности проживания в этом районе, сюда стремились поселиться все, мало-мальски значимые чиновники и деятели города. Сложилась ситуация, что все эти деятели, устраивали своих детей в школу №6. Дети более скромных родителей учились в 9-й школе.

Мы с сёстрами, как дети шофера одного из самых значительных руководителей, который в городе значил не менее чем сам 1-й секретарь горкома, удостоились чести, быть принятыми в 6-ю школу, не без хлопот матери, тоже занимавшей не маловажный пост заведующей продуктового магазина. Из-за ажиотажа, возникшего на почве устройства своих чад в вышеупомянутую школу, выросла проблема нехватки учебных мест. Я помню, что число учащихся, в лучшие времена, достигало более тысячи. И это на фоне небольшого двухэтажного здания, имевшего не более 15 классных помещений.

В классах насчитывалось по 30 и более учеников, а классы, в свою очередь, подразделялись на литеры «А», «Б», «В» и даже «Г», где также существовало разделение по категориям родителей. Так в классы «А» принимались дети наиболее высокопоставленных родителей, а далее в «Б» и ниже по алфавиту – принимались дети по нисходящей линии значимости. Пришлось освободить два, расположенных вблизи, здания ремесленного училища, учеников которого перевели в другой район, чтобы обеспечить всех. Я попал в класс «А», в котором и проучился до самого выпуска.

В нашем классе, к примеру, учились дети военкома, начальника милиции, КГБ, работников горкома и крупных руководителей. Соответственно с учениками и учителя, в нашей школе, были самые лучшие в городе. И учили, естественно, в нашей школе, гораздо лучше, чем в других 30-ти школах города. В результате, большинство выпускников поступали в ВУЗы и позднее занимали руководящие посты. Начальную школу, с 1-го по 4-й класс, я проучился под руководством заслуженной учительницы СССР, Новичковой Марии Митрофановны, из дворян, закончившей гимназию ещё до революции, Педагога с «большой буквы», которую я запомнил на всю жизнь.

После нашего выпуска в пятый класс она ушла на пенсию. Из этих первых школьных лет, я хорошо запомнил тот первый день, когда нас, первоклашек, выстроили перед всей школой. Выступали директор школы, председатель ГорОНО, кто-то ещё, а мы стояли нарядно одетые, мальчики в школьной форме, гимнастёрках с белыми подворотничками и ремнём на поясе, со школьной бляхой, девочки с белыми фартуками и у всех букеты цветов. Потом нас привели в класс, познакомили с учительницей и рассадили по местам. Я сел за одной партой с девочкой по имени Попова Люба и так все четыре года просидел с ней.

Итак, началась моя школьная жизнь. Днём мы учились, а после школы играли на улице. У меня появились школьные друзья. Наиболее я подружился с ребятами из своего класса, живших по соседству со мной. Это были четыре Владимира: Тюрин, Соколов, Пономарёв и Клыга. Больше у меня никогда не было других товарищей, а только знакомые. Запомнились наиболее значительные дни из тех лет.

Приём в октябрята, в пионеры. В пионеры меня приняли только в 4-м классе, а не в 3-м, как остальных, поскольку к моменту приёма мне не исполнилось 10 лет, также, как и моим друзьям Соколову и Тюрину. Было очень обидно ходить без красного галстука, среди остальных одноклассников, но к 7 ноября 1962 года приняли и нас. Сейчас принято критиковать те времена, но я скажу, что все мы тогда воспитывались в духе коммунизма и верили в светлое будущее. Октябрята и пионеры вели себя в соответствии с уставом, никто не дерзил старшим, все старались хорошо учиться.

Практически не было хулиганов, в современном понимании этого слова, отлынивающих от учёбы. И хотя в школе учились, как дети состоятельных родителей, так и простые смертные, никто не замечал эту разницу, никто не пытался выпячивать заслуги своих родителей, как это принято сейчас. Со всех спрашивалось одинаково.

Что интересно, тогда считалось неприличным быть богатым и мы, дети, даже порой осуждали некоторых своих сверстников наличием, скажем, своей машины у родителей, что между прочим вызывало у них чувство стыда. Никто не привозил своих детей на машине в школу, это считалось вызывающем и недопустимым явлением. Также пионерам недостойно было драться и, если уж назрела такая необходимость, снимали с шеи пионерский галстук, чтобы не опозорить его. К несчастью уже ко второй половине 60-х годов, с приходом к власти Брежнева, нравы начали меняться в худшую сторону.

Я участвовал в школьной самодеятельности, играл роль зайца в постановке на сцене сказки «Лиса и заяц», петуха из той же сказки, поскольку очень похоже имитировал кукарекание. Начал было посещать секцию гимнастики, но быстро потерял интерес. Учёба давалась мне легко, тем более под руководством нашей заслуженной учительницы. Первые четыре класса я закончил с отличием, с вручением похвальной грамоты. Пятый класс уже только на хорошо, по инерции.

Далее моя лень не позволяла мне выбраться из хорошистов в отличники и только благодаря своим способностям легко усваивать материал, совершенно не занимаясь повторением и выполнением домашних заданий, к тому же без всякого надзора за моей учёбой со стороны своих родителей, я всё-таки учился и закончил школу совсем не плохо, что позволило мне без особого труда сдать вступительные экзамены в Военное Училище.

Мы всегда жили обеспеченно. Мать с работы приносила полные сумки продуктов, отец подрабатывал извозом на персональной машине своего начальника. В буфете, в супнице от столового сервиза, без всякого надзора, лежали постоянно деньги, которые никто не считал. В школу мне ежедневно выдавали по 20-30 копеек на пирожки, хотя я, при необходимости, всегда мог взять деньги из супницы. В те времена не было столько соблазнов, как сейчас. Всё, на что я мог потратить деньги, ограничивалось 3-4 пирожками по 5 копеек в школьном буфете, да стаканом семечек или жареной кукурузы за 10 копеек за воротами школы. Кушаний и разносолов в доме было достаточно. Также и одевались мы хорошо. Моих сестёр попрекали в школе, что у них, у единственных в школе, дорогие и очень модные по тем временам плиссированные юбки. Я же носил в 3-м классе также, единственную в школе, совершенно новую форму, купленную в Ленинграде, которая отличалась от обычной гимнастёрки, особого покроя кителем, образца дореволюционной гимназии, как у

молодого Ленина, на картине времён его школьной жизни. Такой же был у меня и ранец. Нарядами этими, мы были обязаны, проведенной в 1961 году денежной реформе, когда деньги образца 1953 года заменили на новые с увеличением их номинала в 10 раз. Срок обмена установили коротким, к тому же к обмену допускались только ограниченные суммы. Поэтому люди, у которых денег было больше, чем допускалось к обмену, были вынуждены тратить их, чтобы они не пропали вовсе. Так и у нас имелись в наличии деньги, оставшиеся от продажи нашего дома в Ташкенте, которые мы берегли для покупки машины. Все магазины были уже выметены подчистую. Люди покупали любой товар, чтобы хоть как-то спасти свои сбережения. Мы всей семьёй поехали в Ленинград, к родственникам, где накупили одежды, два аккордеона, швейную машинку, столовые сервизы и т.д. Много денег всё-таки не удалось обменять. А надежда купить автомобиль, была похоронена надолго. Зато Ленинград я запомнил посещением Зимнего дворца и Эрмитажа. Не смотря на свои 8 лет, ещё не изгладились из памяти картины великих художников, скульптуры и бюст Петра Первого.С этой реформы запомнился случай, происшедший в 4-м классе. Отец моего друга Соколова, копил новые рублёвые монеты. В 1963 году он умер, и его жена оставила эти деньги, как память о нём. Соколов же, со своим младшим братом Колькой, украли их, а было их несколько горстей, может быть около 100 рублей, сумма по тем временам приличная, равная среднемесячному окладу инженера. Не сдержав своих чувств, чтобы не похвалиться, они показали в школе эти деньги и, играя роль богатеев, стали раздаривать всем своим знакомым, купленные на эти деньги перочинные ножики, футбольные мячи и подобную дребедень. Купили и мне перочинный ножик, как сейчас помню за один рубль тридцать копеек, хотя он и был мне без надобности. Дома я сказал, что нашёл его. Дело это быстро всплыло на поверхность. Всех счастливых обладателей подарков, равно, как и виновников события – братьев Соколовых, собрали в школе с родителями. Это был единственный случай в моей жизни, когда мою мать вызвали в школу из-за меня. Произошла разборка, со слезами и вспарыванием моим ножиком, купленных мячей, матерью Соколовых. Меня разбирали за обман, я тоже плакал и обещал больше так не делать. Братьев Соколовых, их суровая мать, член Горкома, нещадно выпорола дома. После этого они очень долго вели себя примерно.

Моя мать вела тогда изнурительную борьбу с партийной номенклатурой, погрязшей в коррупции и подавлявшей всех недовольных существующим положением. К концу правления Хрущёва, партийный аппарат, подмявший под себя все сферы власти, вышел из-под тотального контроля, существовавшего при Сталине и

закрепился во всех властных структурах. Круговая порука, кумовство, подхалимство, взяточничество и другие низменные пороки, возобладали над здравым смыслом.

Пользуясь своим положением, все эти чиновники, разворовывали государственное состояние, строили себе особняки, пировали и всячески унижали простых людей, прикрываясь словоблудием о построении коммунизма. Всё меньше находилось людей, пытавшихся бороться со злом. Тысячи людей сажались в тюрьмы, упрятывались в сумасшедшие дома. Те, кто имел возможность, выезжали на запад, становясь так называемыми «Диссидентами». Тем не менее, на местах ещё можно было кое-чего добиться, если действовать умело и целенаправленно. Моя мать, состоя членом горкома партии, имела некоторый вес в городе и к её мнению прислушивались, тем более, что, будучи достаточно грамотной, она умело составляла письма и прошения в центральные органы. Не одного стяжателя сумела она поставить на место и даже привлечь к уголовной ответственности. Поэтому, наш дом напоминал чем-то Смольный, времён революции. Десятки людей приходили и уходили, приносили жалобы, что-то просили. Постоянно кто-то ночевал у нас. Мать писала за всех

прошения, посылала петиции правительству и в партийные органы. Сама ездила в Обком, ЦК КПУз, отряжала других в командировки в Москву. В 1963 году наш сосед,

руководитель треста, был послан в Алма-Ату, на повышение. Вся их семья выехала из занимаемого им особняка и встал вопрос об использовании последнего.

Предполагалось поселить в нём одного из начальников этого треста. Моя мать же, на пленуме горкома, предложила разместить там детский сад. Но её предложение проигнорировали. Тогда мать, недолго думая, самовольно переселилась вместе с нами, в пустующий особняк, предоставив наш дом для одного непризнанного учёного, я забыл его фамилию. Помню только, что тот изобрёл телескоп и магнит, для неметаллических материалов, которые я наблюдал сам. Магнит действительно мог захватывать даже виниловые граммофонные пластинки, а в телескоп я смотрел на луну.

Этот изобретатель снимал какую-то лачугу и не мог добиться квартиры, а его изобретения не рассматривались, из-за отказа включить в состав соавторов ряд руководителей города. Его жену, моя мать, из жалости, устроила продавщицей в свой магазин. Несколько месяцев мы прожили в помпезном доме, имеющем огромный участок земли, засаженный виноградником. Видя такое дело, руководство города изменило тактику и, вроде бы, приняло решение о размещении в этом доме детского сада. Матери предъявили ультиматум о немедленном выселении, но она решила бороться до последнего. Тогда с нами жила престарелая, 1881 года рождения, бабушка, её мать. Прождав некоторое время власти направили к нам наряд милиции, который вынес всё наше имущество во двор. Бабушку, лежавшую на кровати, вынесли вместе с кроватью. Опустевшие комнаты начали обустраивать под детский сад. Вечером мы вновь занесли всё обратно. Через день милиция повторила свою операцию.

Борьба была не равная. После третьего или четвёртого раза, когда уже половина наших вещей была переломана и порвана, прибыли дети и воспитатели. Поскольку изобретатель также сопротивлялся выселению, нам некуда было деваться и мы, временно, были поселены все вместе в одну комнату. Жизнь для нас, тогда была не выносимая. Стояла осень, конец октября. Утром мы уходили в школу, а придя домой заставали все вещи на улице. Заносили назад и располагались в тесной комнате.

Ни о каких домашних уроках не могло быть и речи. Я был ещё мал и не воспринимал происходящего всерьёз, но мои сёстры хватили лиха. Особенно страдала бабушка. Почти не имея сил передвигаться, она всё время лежала в кровати и её постоянно, то вытаскивали на улицу, в холод, то мы затаскивали обратно. Не выдержав такого обращения, бабушка решила покончить с собой и выпила бутылку уксусной эссенции.

Она умерла в страшных мучениях только на третий день, врачи не смогли её спасти. На день похорон, в детский сад никого из детей не приняли. Хоронили её 7 ноября, после парада. Не помню точно, когда мы наконец вернулись в свой дом. Изобретатель получил квартиру, а детский сад просуществовал ещё короткий срок и был тихо ликвидирован. В освободившийся особняк, поправ все приличия, торжественно въехал тот самый начальник.Но смерть бабушки испортила праздник городского руководства. Было проведено следствие и многие начальники были наказаны. На какой-то срок, мать перестали трогать. Как раз подошло время моей старшей сестре Лене, закончить 11 классов, и она уехала в Саранск к тёте Тане, которая работала в то время секретарём в Мордовском Государственном Университете –МГУ, (не путать с МГУ Москвы). Не знаю, помогла ли тётя Таня или нет, но Лена поступила в Университет на факультет иностранных языков. Вообще, Лена училась в школе очень хорошо и закончить школу с медалью, ей помешали только вышеописанные события. Мы остались вчетвером.

Жизнь продолжалась. Я учился в школе, а после неё играл на улице. Тогда же я пристрастился к чтению. Достать хорошие книги в то время представлялось весьма

трудным делом. Все книжные магазины были завалены политической макулатурой. Полные собрания сочинений Ленина, Брежнева, Суслова, Рашидова и других

политических деятелей того времени заполняли полки магазинов. Из художественных сочинений были представлены произведения тех писателей, которые были угодны существующему режиму. Это были маловразумительные романы, описывающие героические будни сталеваров, колхозников, пастухов и т.п. Очень много было

псевдогероических рассказов о гражданской и Великой отечественной войнах, где красные и советские войска громили многочисленного врага, белых или фашистов.

Цензура вычеркнула все мало-мальски правдивые факты о наших неудачах. Много литературы посвящалось работе нашей милиции и КГБ, борющихся и побеждающих остатки преступности и многочисленных шпионов. Читать эту литературу было просто невозможно. Зато труды классиков, фантастику и приключения, доставались с трудом.

Особенно тяжело было с зарубежной литературой. Но мы находили выход. Каждая интересная книга, попавшая в руки кого – то из знакомых, после прочтения, передавалась следующему и зачитывалась буквально до дыр. Мать, как руководитель и член горкома, время от времени могла выписывать некоторые произведения, которые выпускались приложением к газетам и приходили по почте, раз в месяц. Отец также, хоть и малограмотный, но непременно доставал отдельные книги, как только имел возможность, бывая со своим начальником в командировках. Поэтому в нашей семье книги занимали достаточно много места. Я читал всё подряд, даже те книги, которые в моём возрасте, некоторым показались бы скучными, как например Лев Толстой, Чехов, Куприн и др. Тем не менее я читал и их. К 10 классу я прочитал полные собрания сочинений не только вышеуказанных авторов, но и также Уэллса, Марка Твена, Майн Рида, Цвейга, Брехта, Конан Дойля, Новикова-Прибоя, Тургенева, Шолохова и др. Я читал и стихи Лермонтова, Пушкина, Навои. Очень нравились мне исторические эпосы: Манас, Калевала, Песнь о Гайавате. И конечно, всевозможные сказки и фантастика, а также и энциклопедии. Признаюсь, что я частенько утаскивал книги из библиотек, в основном фантастику. У нас дома собралась значительная библиотека, которой пользовались наши знакомые и соседи, частенько, без возврата. Обычно день проходил следующим образом. Утром, после завтрака, все расходились по своим делам. Люда уходила в школу раньше меня, а потом шёл и я. До школы идти было полчаса, по пути я встречал своих друзей или специально заходил за теми, кто жил по дороге и далее мы двигались группой, причём приходилось проходить мимо 9-й школы, что составляло некоторую опасность. Наши сверстники из 9-й школы недолюбливали нас, чистеньких детей, обеспеченных родителей и всегда старались напасть на нас скопом. И нам часто приходилось удирать от них. После окончания уроков, вплоть до 8 класса, мы почти все, и девчонки, и мальчишки отправлялись на пустырь, расположенный за вечерней школой. Прежде всего, обычно, следовала драка, одна или две. Выясняли отношения между собой мальчишки. Дрались до первой крови. Никакого антагонизма в этом не существовало. Я тоже однажды подрался там с одноклассником – Толиком Хорошиловым, просто так. Он мне предложил подраться на предмет кто сильнее. Драка закончилась вничью. У обоих остались синяки и кровь пошла из носа. Дома я объяснял, что ударился об дверь. А Толик был известный драчун и синяков у него всегда было достаточно, тем более его отец часто лупил его за плохое поведение и двойки. Чаще всего дрался Саша Шепелев – он считался в классе самым сильным и потому ему приходилось постоянно самоутверждаться. Ему даже приходилось иной раз драться и со старшеклассниками. Как я уже говорил, эти драки проходили незлобиво и сразу после драки, мы мирились. Примерно также происходит и в животном мире. Вожак обязан поддерживать свой имидж. Далее мы играли в коллективные игры, типа «Красное знамя». Здесь делились на две группы, делили поле пополам, вешали на своей территории галстук и пытались сорвать такой же галстук у противника, одновременно не давая ему утащить свой. Или в другие подвижные игры.

Набегавшись, шли по домам. Дома обедали и выходили на улицу. Здесь уже были другие игры. Например – лянга. Национальная узбекская игра. В неё играли по 2,3, 4,5 человек, не более. По очереди подкидывали ногой кусочек бараньей шкуры с пластинкой свинца. Надо было определённое количество раз подкинуть лянгу, не

трогая её руками и не давая ей упасть. Играли и в пёрышки от чернильных ручек, пробками от бутылок, в «Чижика», в «казаки- разбойники», футбол и хоккей, в прятки, пятнашки, лапту и многое другое. Почти всё, оставшееся после школы время, проводили на улице. Других развлечений не было. По телевизору, наличием которого могли похвастаться очень немногие, по одной единственной программе, шли, в основном, политические передачи и скучные фильмы, причём по многу раз подряд.

К примеру, я помню, что одно время, наверно 3-4 месяца, по воскресеньям, шёл фильм «Павел Корчагин», то на русском, то на узбекском языках. Один раз посмотреть было интересно, но так часто… И конечно, мы играли в войну. В те времена, в семьях наличествовало по много детей. Нормально считалось иметь 3-4 ребёнка, а в узбекских семьях их было по 5-6 и более. На нашей улице -Проезд Калинина, к которой примыкало ещё два тупика, на примерно 40 домов, приходилось, по крайней мере, не менее 50 подростков мужского пола, в возрасте от 11 до 16 лет. Малышей и более взрослых парней в расчёт не принимали. Имелись две, постоянно действующие, воюющие армии. Одна армия состояла из более взрослых ребят и их младших братьев.

В другой армии, где числился я, состояли младшие ребята и 3-4 парней постарше. Нами были вырыты укрепления в виде нор, на почти отвесном обрыве, высотой около 5 метров, оставшегося после наводнения, русла реки Ангрен, где мы держали оборону. Вражеская армия штурмовала наши позиции снизу, а мы отбивались камнями и комками глины, что было в общем довольно опасно, но тем не менее, я не помню случая, чтобы кто-то сильно пострадал, хотя шишки и синяки имели место.

Иногда враг добирался до укреплений и происходил рукопашный бой, где в ход шли деревянные мечи с нашей стороны и металлические сабли, выполненные из ободьев бочек, которыми была вооружена противная сторона. Часто мы терпели поражение и разбегались куда попало. Некоторых отлавливали в плен и «пытали», добиваясь пароля. Только с наступлением темноты расходились по домам. Вражеская армия имела «штаб» в одной из многочисленных груд бетонных плит, расположенных на дне бывшего русла. Эти плиты во время наводнения сбрасывали в бушующий поток, чтобы перекрыть воду и пустить в сторону. Безобразные груды железобетона так и остались

Фото на фоне канала. Примерно 1968 год.

лежать, бесхозно и мы любили лазать в щелях между плит, устраивая там убежища и

схроны. Кто-то из наших и обнаружил вражеский тайник, где враги хранили секретное оружие. Это была пушка, изготовленная из трубы диаметром около 40 мм, на колёсах от детского велосипеда, которую они хотели применить против нас. Её смастерили старшие ребята и, даже провели испытания. Пушку заряжали порохом и дробью. В то время, почти у всех имелось дома огнестрельное оружие. Охотничьи ружья и малокалиберные винтовки свободно продавались в магазине, и многие жители занимались охотой в горах, где ещё водились кабаны, дикие козлы и бараны, лисы, медведи и промысловая птица – куропатки, кеклики. Поэтому проблемы с порохом не было. Я сейчас поражаюсь тому, что никто не додумался тогда, использовать ружья в наших битвах, а это было вполне возможно. Итак, пушку утащили и спрятали у меня в доме на крыше отдельно стоящего помещения летнего душа. Враг хватился пропажи и вскоре решительным штурмом захватил наши укрепления. Бой был отчаянным. Остатки нашей армии отступили на улицу, многие разбежались. Враг захватил много пленных, которые после пыток, выдали место нахождения пушки. Далее бой происходил уже в нашем тупике. Мы отчаянно оборонялись деревянными мечами, но они не могли противостоять металлическим саблям противника, которые были ещё и старше и сильнее нас. Уже полегли и сдались все, только я, наш командир и ещё 2-3 человека вскарабкались на крышу нашего душа, где и приняли последний неравный бой с превосходящими силами противника. Враг уже ворвался в наш двор, когда сражение остановил мой отец, вышедший на шум битвы. Враги забрали свою пушку и ушли. На этом война на нашей улице закончилась. В зимнее время, особенно в те редкие дни, когда выпадал снег, все улицы и тротуары превращались в ледовые катки. Ни о какой снегоуборочной технике не могло быть и речи. Только возле своих домов жильцы убирали снег, а на дорогах снег просто укатывался транспортом. Соцгород располагался на пологой возвышенности, таким образом, что перепад высот от самой нижней его части до верхней составлял порядка 70 метров. Главная трасса, по которой в основном проезжал автотранспорт и маршрутные автобусы, проходила в нижней части соцгорода и затем круто поднималась вверх по улице Кирова, от базара, пересекая несколько примыкающих улиц до перекрёстка с улицей Пушкина, что-то около 300 метров и сворачивала влево по этой улице, ведущей к центру и к нашей школе. Мы, подростки, скапливались у остановки автобуса перед базаром и прицеплялись к автобусу, едущему вверх, и он тащил нас до следующей остановки по скользкой дороге. Порой нас было столько много, что автобусу не хватало мощности волочить нас и он вынужден был останавливаться. Шофер выскакивал из кабины и разгонял нас. Но стоило ему только тронуться, как мы вновь прицеплялись к нему. Доехав до верха, мы возвращались к базару, скользя на подошвах кирзовых сапог или на коньках, кто имел таковые. Использовались и санки, покупные и самодельные. Домой возвращались совершенно промокшие, хоть выжимай. Что интересно, редко кто простужался. Я сам, насколько помню, не болел ни ангиной, ни ОРЗ. Снежных дней зимой, было мало и весна приходила уже в феврале. У нас с 7-го класса установилась традиция – купаться 23 февраля, не взирая на погоду. А погода в этот день обычно была солнечная, но было ещё достаточно холодно – 16-18 градусов тепла. Большей частью, мы купались в канале, по которому текла река Ангрен. Канал представлял собой железобетонный жёлоб трапецеидальной формы. От плотины, перегородившей реку он тянулся примерно 6-7 км, с небольшим уклоном, имея по дну ширину около 10 метров, разделённый посередине барьером, высотой около полутора метров и ограничивался откосами, под углом в 45 градусов, с тем, чтобы пропустить поток воды высотой метров 5-6. Далее, уже перед соцгородом, располагался, так называемый, первый водопад. Здесь канал переходил в резкий уклон, наверно около 40 градусов и высотой до 20 м, здесь вода мчалась по этому спуску с бешеной скоростью, после чего следовал прямолинейный участок с расширением канала до 15-20 метров, ограниченному уже вертикальными стенками высотой 4 метра. Ещё через 3 км находился второй водопад, называемый гасителем, где вода также текла по уклону, но не столь крутому, ещё метров 15 и ещё раз расширялась до 50 метров, теряла свою скорость и переходила в обычное своё грунтовое русло. Особенно много воды текло весной, когда таяли льды в горах, до апреля. Глубина потока доходила до 3-х метров, а скорость порядка 4-5 метров в секунду. Купаться в это время, непосредственно в канале, было смертельным номером. При такой скорости воды не было возможности зацепиться и влезть на гладкий откос под 45 градусов, зато очень вероятно попасть в водопад и разбиться насмерть, причём тело, раньше, чем за гасителем, выловить не удастся. Тогда мне часто снились страшные картины, когда я попадаю в поток и лечу по водопаду. Тем не менее, подобных случаев не происходило. Купальный сезон в канале начинался в апреле, когда уровень воды падал до полутора метров и открывался срединный барьер, на который всегда можно было влезть и вернуться по нему вверх по течению. А летом и вовсе глубина доходила до одного метра, и вода текла совсем медленно. У троих моих друзей, матери работали медсёстрами и у них дома всегда имелся медицинский спирт. Мы брали с собой на пятерых грамм 300 и шли на канал, до места впадения в него небольшой речушки, которая существовала только весной, а летом пересыхала. В этом месте имелась небольшая бухта шириной метров 7. Пройдя выше неё на несколько метров мы ныряли в обжигающе холодную воду канала и плыли по течению, заплывая в эту бухту. Вода была кристально чистая и раскрытыми под водой глазами, мы видели мчащееся под нами бетонное дно канала и множество рыбок, находящих убежище в бухточке. Затем мы выскакивали из холодной воды и растирались своими рубашками. Затем принимали по 70-80 грамм спирта и шли домой. С наступлением жары, где-то с середины апреля, основная часть свободного времени проходила вблизи воды. А уж во время летних каникул, мы только и купались.