Kitobni o'qish: «Знакомьтесь! Это я – современный русский писатель»

© Федор Абрамов, 2024

© Издательский дом BookBox, 2024

Глава 1
Кто я есть!

Моя краткая автобиография

Я, Абрамов Федор Нилович, русский по национальности, родился 15 октября ¹ 1931 годав деревне Дубровка Великолукского района Псковской области.

Отец, Абрамов Нил Иванович, русский по национальности, родился предположительно в 1883 году в деревне Бологовка того же района и области.

Мать, Абрамова (Куранова) Агриппина Акимовна, русская по национальности, родилась примерно в 1884 году в деревне Быково. Кажется, тогда она относилась к Смоленской области. По происхождению оба родителя – выходцы из крепостных крестьян. В советское время они были колхозниками. Оба неграмотные.

В 1940 году я пошел в первый класс начальной школы, расположенной в деревне Токарево Великолукского района Псковской области. До войны успел окончить первый класс и вскоре оказался в оккупации, которая длилась около полугода. После этого наша местность была освобождена нашими войсками, но город Великие Луки больше года ещё находился в руках немцев. Поэтому и наша местность больше года была в прифронтовой зоне. Естественно, школа в это время не функционировала, и дети местных деревень не учились. В результате все местные дети, и я в их числе, потеряли два учебных года.

Занятия в этой школе возобновились 1 сентября 1943 года, то есть тогда, когда ещё шла война. Учебниками пользовались довоенными, сохранившимися у населения. А вот тетрадей, к сожалению, не было, и поэтому в качестве них мы использовали обычные книги, в которых свои письменные задания выполняли между строк книжного текста.

В это время в деревнях жило много городских детей, бежавших вместе с родителями из оккупированного города. Поэтому местным властям пришлось срочно переделывать нашу начальную школу в семилетнюю. Ее я окончил в 1949 году. После этого продолжил учебу в великолукской средней школе. Но для этого мне пришлось переехать жить в Великие Луки, что было непросто сделать. Там я был зачислен учеником 8‑го класса образцовой средней школы № 1. Окончив её в 1952 году с серебряной медалью, я без вступительных экзаменов был зачислен в Ленинградский институт инженеров водного транспорта на специальность «судовые машины и механизмы». Его я окончил в 1957 году и был распределен на работу в Херсон на судостроительно-судоремонтный завод. Там я был оформлен инженером-конструктором в конструкторское бюро завода. Но работал я там недолго. В 1959 году перешел работать в Херсонский проектно-конструкторский технологический институт, образованный в городе в связи с созданием Никитой Сергеевичем Хрущевым во всех областных центрах страны совнархозов. Начал работать рядовым инженером-конструктором, а закончил работать в нем в 1965 году ведущим инженером. В возглавляемой мною группе числилось 12 специалистов-конструкторов: старших инженеров, инженеров и техников. В 1964 году первый раз вступил в законный брак, но в 1965 году расторг его.

В конце 1965 года переехал жить в столицу Украины – город Киев, где продолжил свою трудовую деятельность на одной из кафедр политехнического института. Занимался научной работой по тематике кафедры и одновременно делал свою кандидатскую диссертацию. В 1970 году вступил второй раз в законный брак. Вскоре, защитив кандидатскую диссертацию, перешел работать сначала старшим преподавателем кафедры, а потом ее доцентом. В этой должности я работал до первого июля 2011 года. Уволился по собственному желанию в связи с переездом в Россию. Так я оказался на своей малой Родине, в городе Великие Луки. Оформив российское гражданство, я стал располагать свободным временем и решил заняться писательской деятельностью. К этому делу я и приступил в середине 2013 года. Летом 2023 года исполнилось 10 лет моей литературной деятельности. За это время я написал и издал 12 литературных произведений.

Глава 2
Интересные эпизоды моей долгой жизни

Выше я изложил основные события, произошедшие в моей личной жизни, без подробностей и сути. Ниже я постараюсь восполнить этот пробел и описать некоторые наиболее важные и интересные, на мой взгляд, моменты моей долгой жизни. При этом я буду уделять мало внимания своим профессиональным делам, а больше касаться личной и в первую очередь творческой деятельности.

Начну с самого раннего события, сохранившегося в моей памяти. Это произошло, когда мне было примерно полтора или два года. Несмотря на то, что был рожден семимесячным ребенком, я уже самостоятельно ходил. И сохранилось это событие в моей памяти в таком виде. Помню, что в избе находилась вся наша большая семья: отец, мать и четверо детей. Кроме нас в избе было три посторонних мужчины в черных кожаных то ли пиджаках, то ли куртках, с такими же кожаными кепками на головах. Посреди избы на полу стоял открытый сундук – мамино придание по случаю её замужества. В нем хранились наиболее ценные семейные вещи. В ту пору в деревнях практически не было шкафов и шифоньеров, и вещи либо лежали в таких сундуках, либо висели на гвоздях, вбитых в стены дома.

Рядом с сундуком стояли отец, мать и я. Помню, что сначала я держался за мамину юбку и, вероятно, от страха горько плакал. Поэтому мама взяла меня на руки, и я стал молча наблюдать за происходящим событием. Один из незваных гостей доставал из сундука вещи, рассматривал их и небрежно бросал на пол. Другой что-то записывал в большую толстую тетрадь, называемую в то время в деревнях амбарной книгой. Третий, вероятно, их начальник, просто присутствовал при этом. Как потом объяснили мне отец и мать, это была одна из специально созданных в сельских местностях троек, принудительно загоняющих селян в колхозы. Если кто-то из жителей деревни отказывался вступать в колхоз, то его облагали непосильным налогом и в случае неуплаты для начала описывали имущество семьи, то есть забирали его в качестве залога за неуплату податей. Забирали все вещи, кроме тех, что были на самих членах семьи. Справедливости ради замечу, что скот и продукты не трогали, поскольку понимали, что в этом случае вся семья обрекается на верную голодную смерть. После этого семью облагали еще большим налогом и за повторную неуплату угрожали ссылкой в Сибирь или на Дальний Восток. В результате все крестьяне «добровольно» вступали в колхоз. Такова правда «добровольного» вступления крестьян в колхозы. Особенно ярко запомнился мне еще один момент этой истории. На полу, рядом с сундуком, лежала солдатская гимнастерка царских времен с распахнутыми в стороны рукавами, и уполномоченные что-то выясняли у моего отца. Позже мне родители объяснили, что они интересовались, откуда у отца взялась эта гимнастерка. Вероятно, хотели узнать, не служил ли он в царской армии. А в действительности отец купил ее у какого-то беглого царского солдата. Что было дальше, я, к сожалению, не помню.

Вторым памятным событием моей детской жизни было наказание меня отцом за непослушание. Связано это было вот с чем. В нашей деревне только у нас был большой фруктовый сад. И в этом была заслуга моего отца. Помню, что в саду росли яблони разных сортов с разными сроками созревания плодов, начиная с ранних и кончая поздними. Было также много вишен и слив. И, конечно, вся деревня, и особенно дети и подростки, завидовали нам. Кроме того, мой отец был единственным в деревне пчеловодом. Историю, произошедшую с его пчелами в военное время, я подробно описал в романе «Судьба пианистки».

Когда наступала пора созревания яблок, деревенская детвора пыталась вечером или ночью проникнуть через дырки в заборе в сад и полакомиться нашими яблочками. Но отец обычно сторожил свой сад в темное время суток, поэтому детям приходилось рассчитывать только на добровольное угощение яблоками моим отцом.

В деревне был один хитрый и наглый подросток лет 15, который решил лакомиться нашими яблоками за счет моей наивности и доброты. И делал он это следующим образом. Как только я появлялся в саду, он подходил к забору и звал меня к себе. После этого просил принести ему несколько самых спелых яблок. Я по детской простоте всегда приносил их ему. Отец это обнаружил и для начала предупредил меня, чтобы я этого больше не делал. Я некоторое время так и поступал. Но однажды не сдержался и нарушил этот запрет. Отец это обнаружил. Взяв меня в саду за ухо, привел в избу. После этого снял с меня штаны, а со своих штанов ремень. Сел на табуретку. Положив меня животом на свои колени, начал пороть меня этим ремнем по мягкому месту. Хотя, признаюсь, порол он меня не очень больно, но я все равно громко кричал. Вероятно, я это делал не от боли, а от страха и желания разжалобить отца. Это был единственный случай в моей жизни, когда отец наказал меня именно таким народным способом. Но наказание пошло мне впрок, и я за него на отца не был в обиде.

Еще одно детское воспоминание связано с трагедией в нашей семье. У меня был братик на пару лет моложе меня. Мы с ним хорошо дружили и всегда были вместе. Однажды поздней осенью братик сильно заболел. Было похоже, что он простудился. Температура была выше 40 градусов, он сильно задыхался. Всю ночь родители делали ему уксусный компресс на лоб, но состояние не улучшалось. Тогда утром отец отвез его в городскую больницу. Врач установил, что у него дифтерия, и предложил срочно сделать операцию. Но, к сожалению, она братику не помогла. Он умер прямо на операционном столе. Когда его привезли домой, я увидел его мертвым и понял, что братика у меня больше нет и что я мог быть на его месте. Это было первое мое познание того, что люди смертны. В памяти сохранился лик мертвого братика с металлической скобочкой на шее, зажимающей операционный разрез. Хоронили его без меня на местном погосте, носящим красивое название «Милолюб», настоятелем которого был отец известного советского математика, дважды Героя Социалистического Труда Ивана Матвеевича Виноградова. К сожалению, могила братика со временем была утеряна.

Следующее важное памятное детское событие связано с началом учебы в школе. Я начинал учиться в деревенской четырехклассной школе. В то время в сельских школах занятия начиналась на час позже городских школ. Это было связано с тем, что большинству школьников приходилось достаточно долго добираться до школы из своих деревень. Например, мы из своей деревни даже в хорошую погоду тратили на дорогу от 40 минут и более. А ведь приходилось ходить в нее и в дождливую осеннюю, и в снежную, морозную зимнюю погоду.

Дети нашей деревни выходили в школу всегда вместе, для чего перед походом собирались в какой-то избе и потом отправлялись в путь. Родители обязательно назначали одного ученика старшего класса ответственным за благополучный путь в школу и обратно. Учились мы в одну смену. В зимнее время мы выходили из дому, когда еще было темно, а возвращались домой, когда уже было совсем темно. У нас в то время не было фонариков, поэтому преодолевали невидимый путь, можно сказать, интуитивно, по памяти. Нас никто из родителей никогда не провожал и не встречал, поэтому самим приходилось находить занесенную снегом или плохо видимую в темноте дорогу. Именно это заставляло нас с раннего детства становиться самостоятельными людьми. Было сложно, но мы не жаловались.

Как проходили занятия в начальной сельской школе, я, к сожалению, вспоминаю с некоторым трудом. Подробности уже стерлись из моей памяти. Но то, что все же сохранилось в ней, постараюсь воспроизвести ниже, не претендуя на стопроцентную достоверность.

Здание нашей школы представляло собой обычную деревенскую избу-пятистенку, состоящую из двух одинаковых половин. К торцу одной половинки была сделана пристройка в виде небольшой комнаты. Две половины дома были собственно школой, а пристройка являлась жильем директора этой школы и одновременно ее учительницы. Жила она в ней вместе с мужем, но чем занимался он в то время, я не помню. В каждой половине дома стояли четыре ряда парт: по два ряда вдоль каждой стены. Между ними располагались неширокие проходы, как бы делившие помещение на два класса. Поскольку школа работала в одну смену, то, следовательно, в каждом помещении во время смены одновременно находилось два класса: например, первый и третий, или второй и четвертый. Каждый день из деревни выходили ученики четырех классов. При этом занятия проводили всего две учительницы, каждая одновременно с двумя своими классами. Правда, количество учеников в каждом классе было небольшим. Примерно, 12–15 человек. Как эти учительницы ухитрялись совмещать уроки двух разных классов, я уже не помню. Вероятно, один класс что-то писал, второй в это время что-то читал и так далее.

К этой школе были прикреплены дети, кажется, девяти ближайших деревень. Одновременно в школе находилось небольшое количество учеников: примерно 60–70 человек. Я это так подробно осветил сейчас для того, чтобы вы – читатели – знали, в каких сложных условиях нам приходилось учиться в то далекое, даже мирное время.

В советское время сельский учитель был уважаемым человеком. Его селяне любили, уважали и боготворили. К его мнению всегда прислушивались и относились очень серьезно. Приход учителя в дом деревенского жителя всегда означал какое-то важное событие. Надо учесть, что большинство деревенских жителей были неграмотными или имели четырехклассное школьное образование. Вероятно, современный читатель удивится, мол, как так можно было заниматься? Можно было, если учесть, что проводилось всеобщее школьное образование, а сельских школ и учителей в них катастрофически не хватало. Но мы учились, при этом неплохо! Все зависело от нашего желания и прилежания. Были они, был и успех.

В то время у деревенских школьников не было портфелей и тем более рюкзаков. Поэтому книги и тетради мы носили в самодельных матерчатых сумках, которые мы называли торбами (по аналогии с принадлежностями людей-попрошаек).

Я был у своей учительницы на особом счету. Дело в том, что еще до школы я уже умел читать, считать и писать буквы и цифры. Весь букварь был прочитан до начала занятий в школе. Этому меня научил мой старший брат, который тогда уже учился в седьмом классе. Кроме того, я был скромным, послушным и очень любопытным мальчиком. Помню, учительница меня любила, часто хвалила, ласково называла по имени, часто нежно обнимала и гладила по головке. Мне это, конечно, очень нравилось.

Еще помню эпизод, связанный с началом войны. Нас пригласили в школу и объявили, что занятия с 1‑го сентября отменяются. Моя учительница позвала меня к себе, нежно обняла и долго молча сидела в задумчивости. О чем она думала в это мгновение, я не знал, но мне было очень грустно и хотелось плакать. Очевидно, расставание с нею для меня было большим горем. Я жил в многодетной, перегруженной заботами крестьянской семье, и моей матери некогда было заниматься нами – детьми. Мне явно не хватало материнской любви и ласки. Думаю, эта учительница и стала для меня той доброй, ласковой мамой, которую я хотел иметь в детстве. Возможно, и я для нее был тем ребенком, которого она мечтала иметь в своей жизни. Она в то время еще не была замужем. Наверное, у нас были родственные души, которые, встретившись в этом сложном, суетнм мире, искренно радовались этому. Вот ведь как бывает в жизни! Доброта, проявленная ко мне, еще ребенку, посторонним в общем-то человеком, осталась в моей памяти на всю жизнь.

Так мы попрощались со школой, еще не зная, как долго будет продолжаться война и перерыв в учебе. К сожалению, когда советские войска освободили всю нашу местность от немецко-фашистских захватчиков и в школе продолжились занятия, моей любимой учительницы в ней уже не оказалось, и никто не знал, куда она уехала. Позже я пытался найти ее след, но безуспешно.

Уже в середине августа 1941 года я увидел живых фрицев. Тогда они были еще очень напыщенными, но, к счастью, еще снисходительными к нам. С удивлением рассматривали нас, взрослых и детей. Вероятно, считали нас за людей низшей расы, улыбались и даже почему-то смеялись, видя наше скромное жилье и одежду. Ведь мы тогда были для них дикарями-лапотниками. Деревенская детвора в летнее время гуляла по улице босиком, что их, вероятно, очень удивляло. Об этом периоде своей жизни я подробно рассказал в романе «Судьба пианистки».

В оккупации мы были около 6 месяцев. Страшное было время из-за драматичности и непредсказуемости событий. В нашей деревне дважды располагалась на несколько дней механизированная немецкая пехота. В это время нас, жителей деревни, выселяли из своих домов, и в них вселялись непрошеные гости. Об этом периоде нашей тревожной жизни я тоже подробно рассказал в упомянутом выше романе. К счастью, никто из жителей нашей деревни не пострадал от немецких репрессий. К чести жителей нашей и соседних деревень скажу, что среди наших селян не было полицаев и предателей. Достаточно сказать, что в нашей деревне во время оккупации находились два члена партии, и никто их не выдал. «Да, были люди в наше время!»

Занятия в школе возобновились 1‑го сентября 1943 года. В это время в деревнях жило еще много горожан, покинувших город из-за его оккупации немцами. В самом городе практически были разрушены все жилые дома и школы. Поэтому пришлось нашу школу срочно делать семилетней. Ну а здание-то осталось прежним, рассчитанным на занятия учеников только четырёх первых классов! Было принято решение договориться с деревенскими жителями об открытии в их домах школьных классов. В результате в деревенских домах одновременно находились хозяева домов и мы – школьники. Как мы уживались тогда вместе, даже сейчас мне трудно представить. Запомнились такие интересные эпизоды. В середине дня хозяева нашего дома-класса, естественно, устраивали обед, и по всему дому распространялся запах вкусных щей или супов. Нам, конечно, приходилось глотать слюнки (время-то было голодное) и продолжать заниматься. После сытного обеда хозяин дома обычно залезал на теплую печку и укладывался спать. Все было б хорошо, если бы он не начинал громко храпеть. У нас это, естественно, вызывало смех, но приходилось терпеть. Мы ведь не могли делать ему замечание, так как он мог рассердиться и выставить нас на улицу. Мы ж своим присутствием тоже доставляли ему неудобство, но он же терпел нас! Занятия проводились в одну смену. В это время хозяевам дома, естественно, приходилось вместе с нами присутствовать на уроках и «учиться». Вот в таких «тепличных» домашних условиях в военное время мы учились. Но все понимали, что так надо! Мы и деревенские жители вынуждены были мириться с такими неудобствами. Часто дело доходило до смешной ситуации. Например, ученики этой деревни жили в одних домах, а учиться ходили в другие, хотя в их домах тоже были классы, только для других учеников. Так было до тех пор, пока в городе не начали интенсивно строить жилые дома для населения и школы для учащихся. Но сельские школьники и после этого продолжали учиться в таких стесненных условиях. Трудное было время, но мы с честью его пережили! Окончив семь классов, я перешел учиться в лучшую городскую школу и был в ней, между прочим, не последним учеником. Только я в своем классе окончил ее с медалью, правда, серебряной.

Самым памятным событием в этот период была первая в моей жизни юношеская любовь. А объектом ее была моя одноклассница. Она не была внешне яркой красавицей, и привлекло меня к ней не это качество, а ее необыкновенная скромность, доброта и человечность. Сразу скажу, что за два с половиной года наших встреч мы ни разу не обнимались, не целовались и не ссорились. Нам достаточно было касания рук друг друга. Любовь была взаимной, искренней и очень чистой. Это именно ей я впервые в жизни сочинил стишок в четыре строки, в котором признавался в любви. Поэтому она и сохранилась в моей, да и в ее памяти, как самое светлое событие в жизни.

В Ленинградский институт инженеров водного транспорта я поступил, можно сказать, случайно. В нем в то время учился брат моей пассии. Я встречался с ним во время каникул и беседовал. Мне особенно понравилось то, что его студенты носили тогда форму, подобную форме офицеров военно-морского флота: синий китель с погонами и блестящими металлическими пуговицами, черные брюки клеш, фуражку с металлической кокардой и черные ботинки. Зимой носили черную шинель с теми же погонами и пуговицами и зимнюю шапку-ушанку с кокардой. Мне очень хотелось пофорсить в такой форме. Окончил институт я хорошо, но без красного диплома. Годы в Ленинграде были посвящены не только учебе, но и освоению великой и разнообразной ленинградской культуры. В то время ленинградцы были особыми, необыкновенно чуткими и добрыми людьми, пережившими ужасную блокаду. После пяти лет жизни и учебы в этом городе я стал совершенно другим человеком. Считал и считаю Ленинград, который, к сожалению, сейчас стал называться Санкт-Петербургом, лучшим городом России. Когда сейчас я приезжаю в него, невольно испытываю щемящее чувство тоски по этому замечательному городу. Недостатком его является только погода, которую не случайно называют «ленинградской», то есть сырой и прохладной даже в летнее время.

Во время учебы в Ленинграде произошло для меня два памятных события. Во-первых, я встретился с удивительной, музыкально одаренной, но глубоко несчастной женщиной. Эта встреча стала для меня памятной на всю оставшуюся жизнь, а для нее, как мне кажется сейчас, она стала еще и судьбоносной. Удивительная история! Случайная встреча четверокурсника с замужней женщиной, уже имевшей в то время дочь, была явно необычной. Кроме этого, она в то время уже окончила консерваторию и была ее преподавателем. К тому же она была на 13 лет старше меня. Все это делало наши отношения несколько странными и даже в какой-то степени противоестественными. Эта удивительная история с большой теплотой и любовью описана мною в новелле «Таинственная пианистка», вошедшей сначала в роман «Загадочные женщины в жизни любопытного мужчины», а потом изданной в виде повести отдельной книгой. Именно этой женщине я посвятил сердечное и очень искреннее стихотворение. Ниже я помещаю два четверостишия этого стихотворения:

 
Судьбе угодно иногда
Дарить нам памятные встречи.
Они нас радуют всегда,
Пока мы есть на этом Свете.
 
 
И я судьбу благодарю,
Ей гимны славные пою
За то, что встречу подарила
И на любовь благословила.
 

Полностью это стихотворение вошло в вышеуказанные роман и изданную позже повесть «Таинственная пианистка». Про любовь в нем упоминается не случайно. Она действительно вспыхнула в наших душах, но мы, вернее я не дал ей разгореться и связать наши души в дальнейшей жизни. Возможно, это была моя роковая, непростительная ошибка в жизни. Как знать! В знак глубокого уважения и искренней благодарности за все хорошее, что было в нашей жизни, я сочинил на смерть этой неординарной женщины проникновенную эпитафию. Она была впервые помещена в указанном выше романе «Загадочные женщины в жизни любопытного мужчины». Позже я поместил эту эпитафию в изданную отдельной книгой повесть «Таинственная пианистка».

Вторым интересным событием явилась моя встреча с необычной девушкой, показавшейся мне в начальный период наших отношений весьма странным человеком. Будучи коренной ленинградкой, она имела богатый опыт жизни городской «золотой» молодежи, поэтому ее поведение казалось мне, жителю провинциального города Великие Луки, весьма странным. История отношений с нею описана мной в новелле «Странная девушка», вошедшей в указанный выше роман. За эту новеллу меня сильно ругали некоторые читательницы зрелого возраста, мол, зачем я написал историю о «девице легкого поведения». А раз я встречался с нею, то, значит, и сам был таким же развратным молодым человеком. Мои объяснения, что героем новеллы являюсь не я, а вымышленный человек, вызывали только хитрые улыбки. А ведь в действительности, как потом оказалось, судьба этой умной, образованной женщины была весьма драматичной.

Были у меня в Ленинграде встречи и с другими девушками, но о них я, возможно, напишу что-нибудь небольшое в будущем. В остальном годы моей жизни в Ленинграде принципиально отличались от жизни в других городах России тем, что они явились для меня кладезем добра, гуманизма и высочайшей человеческой культуры. Я этот город безумно любил и люблю до сих пор.

Город Херсон, куда я попал по распределению после окончания института, удивил меня сразу несколькими необычными для меня особенностями. Во-первых, в нем был совершенно другой климат. Солнечная погода стояла не днями и неделями, а целыми месяцами, начиная с первого мая и кончая концом сентября. В середине лета было не просто тепло, а жарко. Температура даже в тени доходила до 40 градусов по Цельсию. Все изнемогали от жары, а я после холодной ленинградской погоды особенно. Ночью было так душно, что мне приходилось спать в чем мать родила, приняв предварительно холодный душ. Во-вторых, в городе была такая традиция. Когда вечером спадала жара, большинство горожан выходило на улицы подышать свежим воздухом, а молодёжь отправлялась на специальную пешеходную, утопающую в тени широколистых платанов, прогулочную улицу, расположенную в центре города. Она носила имя выдающего русского полководца А. В. Суворова. Молодежь совершала по ней непрерывные движения по кругу: с одного конца в другой и назад. В народе такая прогулка называлась «гулянкой». На этой улице обычно и происходило знакомство парней с девушками. А девушек-невест в Херсоне было изобилие. В нем был расположен огромный текстильный комбинат (когда-то комсомольская стройка), на котором работало более восьми тысяч девушек. Правда, специально для этих невест властями города были открыты два морских училища – гражданское и военное. Обычно участники гулянки расходились по домам поздно вечером. Я любил наблюдать за такой гулянкой со стороны.

Во время проживания в Херсоне у меня было много интересных событий, но я остановлюсь только на трех из них. Во-первых, в нем я познакомился с юной девочкой, отношения с которой с большой теплотой и искренностью я описал в новелле «Девушка с лучистыми глазами», вошедшей в указанный выше роман. Когда я познакомился с нею, она была еще десятиклассницей. Мне очень понравились ее необычные глаза – они блестели. Так выглядят обычно глаза у плачущих людей. Мы с нею вместе посещали молодежный хоровой кружок при доме культуры нашего завода. И я стал часто наблюдать за нею, вернее, за ее глазами. Она мне явно нравилась, но уж очень была молода еще, чтобы завязать с нею дружбу. Она это вскоре заметила и стала сильно смущаться. Не выдержав моего назойливого наблюдения за нею, она однажды решилась выяснить у меня причину повышенного внимания к ней. Пришлось честно ей все объяснить. Но ее, похоже, такое объяснение не удовлетворило. Однажды я решил сочинить для нее шуточный стишок, посвященный ее глазам, и подарить его ей на Новый год. Но подумав, что она может не понять шуточный характер его, решил вручить ей только первое четверостишие. Ниже привожу это четверостишие, а стихотворение полностью вошло в указанную выше новеллу и один из отзывов, вошедших в эту повесть:

 
Нежный взор очей твоих ласкает
И зовет с тобою быть всегда.
Нет тебя – чего-то не хватает,
А с тобой теряюсь. Вот беда!
 

Получив это глупое мое послание и познакомившись с ним, она быстро подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, с волнением спросила: «Это правда то, что Вы мне написали? Это правда?» И я понял, что глупо и жестоко поступил с этой девочкой. Даже это четверостишие сильно смутило юную, доверчивую девичью душу. В результате мне пришлось, сильно краснея, просить у нее прощение за это глупое четверостишие. Спустя много лет я все же познакомил эту уже взрослую девушку со всем стихотворением. Она спокойно прочитала его и сказала, что, если б я тогда подарил его ей, то она, наверное, сошла б с ума. Мои нечастые, можно сказать, случайные встречи с этой сначала юной, наивной девочкой, а потом со взрослой, очаровательной девушкой были необыкновенно добрыми, нежными, чистыми и искренними. Я до сих пор считаю, что расставание с этой замечательной девушкой было моей непростительной ошибкой в жизни. Но, как говорится, поезд ушел!

В херсонский период моей жизни было еще две интересные встречи с женщинами, вернее, с юными девочками. Прочитав эти слова, читатель может подумать: «И что этого великовозрастного, молодящегося человека так влекло к юным девочкам?» Честно признаюсь, хорошие намерения. Поэтому, читатели, будьте снисходительными, не судите меня строго!

Первая встреча была случайной и с очень необычной девушкой. Таких особ я, к счастью, больше в жизни не встречал. Если б меня попросили сейчас кратко охарактеризовать ее, то я бы, не задумываясь, сказал: «Это вихре- или буреподобное существо». Один мой читатель назвал ее вулканоподобной, то есть непредсказуемой и очень опасной женщиной. Она действительно была совершенно непонятной, иногда даже неадекватной женщиной. К большому сожалению, она впоследствии стала моей первой женой, но, к счастью, ненадолго: через полтора года мы мирно расстались. В наших отношениях было много всякого: хорошего и плохого. В числе хорошего были такие общечеловеческие ценности, объединявшие нас, как дружба, любовь, нежность, романтика, музыка, поэзия, путешествия, море, цветы и многое-многое другое, что интересует людей в молодости. Но были с нею неприятные и даже отвратительные моменты, связанные с ее поведением. Она обладала такими серьезными недостатками, как эгоизм, упрямство, дикая ревность, бескомпромиссность, безответственность, распущенность, предательство и многими другими, делающими совместную жизнь с нею очень проблематичной. И, конечно же, самой большой моей ошибкой был необдуманный брак с этой сомнительной особой, который состоялся по ее настоятельной просьбе. Историю наших весьма разнообразных, во многом запутанных и противоречивых отношений я постарался максимально правдиво описать в романе «Крик души». Это очень правдивый, чисто женский, глубоко психологичный и в значительной степени философский роман. Он будет интересен и поучителен девушкам и женщинам среднего возраста. Но мужчин он тоже может заставить задуматься о выборе женщины для совместной жизни.