Kitobni o'qish: «Искать убийцу»

Shrift:

Искать убийцу
(роман)

Спустившись с переходного мостика, Шамсиев через главное здание вышел на привокзальную площадь, где сновали люди, машины, и, остановившись возле газетного киоска, посмотрел на часы. Было без четверти пятнадцать. В это время здесь его должна была ожидать машина со следователем городской прокуратуры, но она почему-то задерживалась.

Всю ночь и еще полдня, пока Шамсиев ехал в поезде, стояла пасмурная погода, за окном моросил мелкий дождь. Теперь же на небе не виднелось ни облачка, и солнце, казалось, решив взять наконец реванш, жгло так нещадно, что было видно, как колышется и дрожит в его лучах воздух, напоенный дождевой влагой, как оживают, будто тянутся кверху, деревья, влекомые теплом и ярким неуемным светом.

Рядом находился небольшой садик, в тени которого отдыхали пассажиры. Пустующие скамейки манили к себе, но воспоминания о поезде и времени, проведенном в нем, преимущественно в сидячем положении, удерживали от соблазна.

Шамсиев стал просто прохаживаться по тротуару, думая о том, как оказался в этом незнакомом городе, о существовании которого знал разве что по карте.

Накануне, в самом конце рабочего дня, его вызвал начальник следственного управления и велел спешно собираться в дорогу – таково было указание прокурора федерации. Речь шла об одном довольно щепетильном деле, связанном с убийством племянницы первого секретаря горкома. За месяц следствия местным детективам не удалось найти убийцу. После этого в прокуратуру федерации последовал сердитый звонок из ЦК, следственное управление быстро среагировало – и вот он в пути.

Благо еще на работе всегда лежала дорожная сумка с предметами первой необходимости…

Прервав его раздумья, около тротуара, заскрипев тормозами, остановилась белая «Волга» со знаком такси. Из нее вышел молодой человек лет тридцати, высокого роста, худощавый, в элегантном сером костюме и сорочке, белизну которой подчеркивал узкий темный галстук, и сразу направился к Шамсиеву.

Когда он подошел поближе, Шамсиев увидел, что это был сероглазый брюнет, подвижный и энергичный, с неглубоким кривым шрамом на правой щеке.

Улыбаясь, он протянул Шамсиеву руку.

– С приездом, коллега! Следователь городской прокуратуры Вахрамеев Сергей Васильевич! Прошу извинить! По дороге у нашей машины спустило колесо, пришлось ловить такси…

– Спустило колесо… Надеюсь, местные ворожилы не считают это дурной приметой? – пошутил Шамсиев, отвечая ему крепким рукопожатием. Он внимательно посмотрел на брюнета. – Ну ладно… Рад встрече! Следователь по особо важным делам прокуратуры федерации Шамсиев Булат Галимович.

Они уселись в машину – оба на заднем сиденье.

И вот за окнами автомобиля замелькали невысокие здания замысловатой старинной постройки, из красного и серого камня, с голубовато-зелеными выгоревшими крышами и темными глазницами глубоких арок, за ними последовали устремленные в небо современные здания из стекла и бетона, затем вновь вереницы старинных домов с возвышающимися над ними золочеными куполами храмов и церквушек, временами их сменяли зеленеющие за узорчатыми чугунными оградами просторные сады и скверы – словом, во всем чувствовался осовремененный старинный русский город.

Дорога оказалась недолгой. Такси, завернув на неширокую, чуть затемненную густыми деревьями улочку, остановилось у двухэтажного кирпичного здания с короткой, но внушительной вывеской «Городская прокуратура».

Вахрамеев пригласил гостя в свой кабинет. Было здесь уютно, прохладно и ощущался приятный душистый запах, исходивший, видимо, от свежих живых цветов, стоявших в вазе на подоконнике. В углу, возле окна, находились два мягких кресла, разделяемых полированным журнальным столиком, и небольшой холодильник.

Усадив гостя в одно из кресел, Вахрамеев вынул из холодильника две бутылки с пепси-колой и, открыв, поставил на столик, предложив Шамсиеву.

– Угощайтесь, пожалуйста! Такая жара сегодня! В этих случаях меня здесь спасает сад. Видите за окном? – За стеклами действительно сплошным ковром зеленели деревья. – А коллегам моим в такое время достается! У них кабинеты на солнечной стороне.

– Да, здесь очень уютно, – заметил Шамсиев, беря со стола бутылку с прохладным напитком.

Утолив жажду и обменявшись еще несколькими ничего не значащими фразами, они решили пойти к прокурору.

Блюститель закона сидел, склонившись над бумагами. Это был уже немолодой мужчина с рыжеватыми, зачесанными набок волосами, в солидных, дорогих очках, правда, чуть великоватых для худого маленького лица. Глаза из-под стекол смотрели тускло и устало, а две скорбные складки возле уголков рта усугубляли это выражение усталости, придавая всему лицу какую-то озабоченность и угрюмость.

Подняв голову и увидев вошедших, он встал, вышел из-за стола. По его тонким, синеватым губам скользнула едва заметная улыбка.

– Догадываюсь, что вы из Москвы. Рад, очень рад! – сказал он хриплым, простуженным голосом, протягивая Шамсиеву маленькую, усеянную веснушками руку. – Что ж, будем знакомы. Александр Петрович Трифонов, прокурор города. А вы, если мне не изменяет память… Шамсиев Булат Галимович. У меня здесь все записано, еще вчера звонили о вашем отъезде. А ты что же стоишь, Сергей? – глянул он вопрошающе на Вахрамеева. – Усаживай гостя. И сам присаживайся.

– Шамсиев… – уважительным и многозначительным тоном заговорил горпрокурор, когда все трое сели за стол. – Наслышан, наслышан. И про ваши успехи в следствии и в научной деятельности. Это дело об убийстве в метро… Газеты на всю страну вещали. И вашу последнюю статью читал в информационном сборнике. Как ее… Психологические особенности допроса убийц… Весьма любопытная вещица! Вы где учились-то?

– В Казани, в университете, – ответил чуть натянуто Шамсиев, не скрывая своего желания скорее переменить тему разговора. – Сами-то как вы здесь, Александр Петрович? Какими мыслями живете?

– Мысли бывают разные… А настроение, скажу не хвастаясь, было боевое, да вот приболел немножко. – Поморщившись, прокурор кашлянул в кулак. – На прошлой неделе ездили, понимаешь, с начальником милиции на рыбалку и попали под дождь. Видать, и прохватило. А тут еще это паршивое дело… Ты только не подумай… – Он посмотрел на Шамсиева и чуть поджал губы. – Извини. Я уж на ты перешел! Да чего нам соревноваться в интеллигентности, поймем, небось, друг друга… Так вот, не подумай, ради бога, экие, мол, бездари, дилетанты, месяц провозились и не могли раскрыть преступления…

Помолчав немного, он кивнул с сочувствием на Вахрамеева, сидевшего в глубокой задумчивости, и продолжал уже оживленно, с нарастающим азартом:

– Ведь Сережа, то есть Сергей Иванович наш, тоже не лыком шит, хотя и молод еще, и не так, быть может, опытен. Работал все эти годы без устали, на износ. А уж по этому делу, насчет которого ты приехал, вообще как угорелый бегал. Да и я, старый грешник, не сидел сложа руки. И на место убийства выезжал, и в допросах свидетелей участвовал. И оперативники наши весь город исходили, исколесили. Но что поделаешь, раз такой крепкий орешек попался, не раскусить его и не разгрызть, ядрена мать…

Прокурор опять приумолк и, положив на стол руки, долго сидел, разглядывая их и как бы просчитывая веснушки, и когда заговорил снова, то в голосе его, чуть потухшем, послышались нотки обиды.

– Я знаю, Прокофий Иванович, наш первый секретарь тоже остался недоволен расследованием. И чисто по-человечески я его понимаю. Как ни говори, все же родного человека загубили, племянницу. Но нам-то вдвойне хотелось раскрыть преступление, схватить и наказать злодея. Потому и работали не покладая рук. Я пытался втолковать Прокофию Ивановичу, что есть, мол, еще время, надо набраться терпения, подождать, но он и слушать меня не захотел, позвонил сразу в обком. Хотели сначала командировать сюда следователя из областной прокуратуры, но Прокофий Иванович отверг и этот вариант, вышел, видать, через обком на ЦК, а оттуда вашим звякнули… Ну, ладно! Начальство сидит высоко, ему, наверное, виднее…

Вздохнув тяжело, с обидой, Трифонов махнул рукой и снова обратил свой тусклый взгляд на Шамсиева, спросил уже по-свойски, с какой-то отеческой заботой:

– С делом, небось, еще не знакомился и о чем там речь идет, не знаешь?

Шамсиев пожал плечами:

– Мне известно, что убита племянница первого секретаря горкома, а в остальном… Но я рассчитываю на вашу помощь, и, прежде чем приступить к изучению материалов дела, хотелось бы услышать ваши соображения.

Простота и откровенность следователя, похоже, пришлись по душе прокурору.

– Какие могут быть разговоры! Что в силах, все сделаем, – сказал он. – О своих наметках Сергей Васильевич тебе сам скажет. Ну, а если хочешь услышать мое мнение, то пожалуйста. У меня все как на духу… Дело, на первый взгляд, простое, заурядное, по крайней мере, с точки зрения настоящего профессионала. И фабула не больно сложна. Вот послушай. По пути с южных берегов заглянула, понимаете ли, на несколько дней к своему дяде, проживающему в нашем городе, молодая красавица со своим женихом, с которым через месяц должна была идти под венец. Сами-то они из Мурманска. Она – химик, завлабораторией, он – радиотехник, бывший моряк, на торговых судах когда-то плавал. Ну, приехали, все хорошо, приняли их чин чином. А вот на третий день, перед отъездом, случилось с нею несчастье. Вечером, когда уже стемнело, пошли они к ее школьной подруге на день рождения. Раньше-то она, видишь, жила с родителями в этом городе, потому подруг детства, знакомых разных было здесь у нее предостаточно. Так вот, когда шли они, взбрело вдруг в голову жениху зайти в ресторан, что стоял на пути, и взять бутылочку коньяку, ну, к подарку в придачу. А в подарок они приготовили букет роз, ярких таких, роскошных. Он, значит, в ресторан, а она не стала дожидаться, букет у нее при себе, жених про квартиру знал, зашагала, значит, дальше, прошла через двор – и в подъезд…

Прокурор остановился, нахмурил брови, видимо, мысленно ощутив себя снова во власти тех тревожных и печальных дней, и, медленно проведя рукой по лицу, продолжал, уставившись куда-то в пространство:

– Трудно сказать сейчас, поджидал ли кто ее в подъезде, подкрался ли сзади, а только не дошла она до квартиры подруги. Спустя некоторое время жених обнаружил ее в подъезде, лежащей на лестничной площадке без сознания. Там же букет роз, камень инородный. Ударили ее этим камнем по затылку. Тяжелейшая черепно-мозговая травма. Умерла она в больнице в ту же ночь… Что нам было думать тогда? Конечно, проверялась сначала самая удобная и кажущаяся правдоподобной в таких случаях версия, версия о причастности к убийству самого близкого человека, того, кто находился рядом с нею в ту ночь, жениха то есть. Да и в свете традиционного вопроса: «Кому это выгодно?» – фигура его, если исходить из понятий обычного злодейства, коварства, как-то привлекала внимание. Убийство накануне свадьбы своей невесты – таких примеров в следственной практике немало. Но оказалось, был это исключительно порядочный человек, добрый, чуткий, любящий ее фанатичной любовью. Такому до кровопролития далеко. Мы потом долго извинялись… Думали, может, убийство на почве ограбления? Тоже отпало. Все ценности: золотые сережки, перстень, сумочка с документами, деньги – оказались при ней, в целости и сохранности. Изнасилование? Тоже никаких следов, никакого намека на попытку надругательства. Может, мол, злоба, месть, зависть, ревность? Но в этом городе она уже не жила по крайней мере лет пятнадцать, и все враги, недоброжелатели, если они и были у нее в период невинной юности, наверняка успели за это время подрасти, остепениться. И на дядюшку ее, Прокофия Ивановича, как будто бы никто зла не таил. Головоломка и только! А в последнее время отрабатывали еще одну версию, версию ночного похождения какого-нибудь сумасшедшего маньяка. Но наши местные психиатры лишь посмеялись, таких, мол, на воле не держим и из психушек на ночные прогулки не отпускаем. Вот так, разбирая версию за версией, и заехали в тупик. И по сей день выбраться из него не можем… Это все, что я знаю. Ну, а об остальном вы уж с Сергеем Васильевичем потолкуете…

– Конечно, Александр Петрович! Благодарю вас! – уважительно кивнул ему Шамсиев, удовлетворенный полученной информацией, и стал медленно подниматься со стула. – А у кого уголовное дело?

– У него, – показал прокурор на Вахрамеева. – Можешь забрать сейчас же. А ты, Сережа, сдай все другие дела Карпатову и начинай с сегодняшнего дня помогать Булату Галимовичу. Перейдешь, так сказать, временно в его подчинение. А я съезжу сейчас к Прокофию Ивановичу и доложу ему о прибытии следователя из Москвы. А у тебя, Булат Галимович, нет желания лично представиться ему?

– Нет, благодарю. Как-нибудь потом… – деликатно уклонился от его предложения Шамсиев.

– Да, сдал, сильно сдал шеф, – заметил сочувственно Вахрамеев, когда они, выйдя из кабинета прокурора, остановились на минутку в коридоре. – А каков был хват! Светлая голова! Сломали его… Два года назад расследовали мы дело директора здешнего ресторана, взяточника, ворюгу. Горком тогда здорово теребил Трифонова. Кому-то из областных чинуш не нравилось, что дело пойдет в суд. Но Александр Петрович устоял, хапугу осудили. Зато потом шеф схлопотал подряд два выговора по партийной линии. Так, за разные мелочи… А сейчас вот собирается на пенсию, последние месяцы дорабатывает.

– Что ж, знакомая ситуация! – грустно улыбнулся Шамсиев.

– А что, на вас там тоже нажимают?

– Еще как! И пресс, пожалуй, потяжелее и посильнее, и уж если нажмут, то, верно, живьем из-под него не выберешься…

Когда они вернулись в кабинет, Шамсиев сел в свое кресло, а Вахрамеев долго стоял возле окна, будто пытаясь что-то разглядеть в зеленой гуще раскинувшегося за ним сада.

Озабоченность местного детектива была понятна Шамсиеву. Ведь еще там, в кабинете у прокурора, Вахрамеев сидел молча, не проронил ни слова. Теперь же, когда ему предстояло отдать уголовное дело приезжему следователю, отдать после того, как он потерпел фиаско, его, вероятно, навещали не лучшие мысли и чувства.

Наконец Вахрамеев отодвинулся от окна и, вынув из кармана связку ключей, подошел к сейфу. Открыв его, он вынул пухлый том уголовного дела и, вернувшись, протянул его Шамсиеву.

– Вот, Булат Галимович. Здесь все, что нам удалось собрать за месяц…

Взяв дело в привычно желтой картонной обложке, с регистрационным номером и названием, выведенным от руки черной тушью, Шамсиев положил его на колени и произвольно, словно загадав какое-то желание, открыл страницу.

Взору его предстала цветная фотография молодой дамы с улыбающимися голубыми глазами, дамы, о которой мужчина, знающий толк в женщинах, сказал бы, вероятно: не писаная красавица, но уж, верно, сведет с ума, если захочет.

Чистое загорелое лицо, раскосые глаза, светло-русые волосы, маленький вздернутый носик, алые просящие губы – это ли не мечта всякого мужчины.

С цветом ее глаз и волос удачно сочетались голубое платье в белый горошек и белые бусы, опоясывавшие длинную горделивую шею.

– Она? – спросил Шамсиев, подняв глаза и посмотрев на Вахрамеева, сидевшего в соседнем кресле и наблюдавшего за ним.

Следователь как-то искоса, чуть холодно взглянул на фотографию.

– Да, – оборонил он устало. – Та самая Аристова Людмила Павловна… Носов, ее жених, увлекался киносъемками и во время отдыха на юге снял небольшой видеофильм о ней. С его разрешения мы сделали копию с фильма, а затем изготовили с нее фотоснимки. Кстати, Носов… Он будет вам нужен?

– Пока нет, – не задумываясь, ответил Шамсиев. – Насколько я понял, вы уже основательно его проверили и всякие подозрения отпали…

– У меня да, – признался следователь.

– И у прокурора, кажется, тоже, – заметил с улыбкой Шамсиев.

Он стал медленно листать дело, пока не набрел еще на одну фотографию, сделанную, очевидно, в морге, перед судебно-медицинским вскрытием. На ней Аристова лежала обнаженная, с опущенными потемневшими веками и как-то по-детски, болезненно приоткрытыми губами. Роскошные волосы ее лежали на столе, окружая веером бледное застывшее лицо.

Шамсиев долго и задумчиво смотрел на фотографию, потом, видимо, поймав себя на какой-то мысли, спросил:

– Камень, которым ее ударили, у вас? Можно я взгляну на него?

Вахрамеев, встав, подошел к сейфу, вынул из него небольшой тряпичный сверток и, развернув, выложил на стол перед Шамсиевым довольно увесистый серый камень, оказавшийся при более внимательном рассмотрении обыкновенным куском бетона, плоским с одной стороны и неровным, бугристым – с другой.

– Вы уже исследовали его? – поинтересовался следователь по особо важным делам.

– Да. Провели три экспертизы, – пояснил Вахрамеев. – Следов крови не нашли. Видимо, удар был нанесен сзади, плашмя, поэтому на голове у жертвы не образовалось никаких открытых ран. Лишь обширная подкожная гематома и внутренняя травма мозга…

– А следы от рук?

– Их тоже не было. Видимо, рука преступника сжимала камень с неровной стороны, и пальцы не могли отпечататься. Создается впечатление, что нападавший не готовился к убийству заранее, иначе он запасся бы другим орудием. Этот кусок бетона скорее всего он подобрал во дворе. Там накануне ремонтировали бетонную дорожку, и остались неубранные куски бетона… Мне кажется, что убийство совершено случайным человеком, не имевшим никаких личных счетов с Аристовой и, возможно, вообще не знакомым с ней. Исходя из этой версии, мы здесь уже многих перетрясли…

Шамсиев, взяв в руки камень, некоторое время молча осматривал его, пытаясь представить, как держал его в руке убийца, как замахивался и наносил удар, потом, положив орудие преступления на стол, продолжил:

– Многих перетрясли, говорите? И, конечно, как принято в подобных случаях, проверяли в первую очередь судимых, бродяг, пьяниц, ну и прочее… А что-нибудь нетрадиционное, нетипичное вы пробовали?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, скажем, поискать убийцу среди людей вполне порядочных, респектабельных, покопаться, словом, в той среде, где по логике вещей преступников не должно быть. Судимые, душевнобольные – эти люди опасны, нет сомнения. Как это там ваши местные психиатры успокоили прокурора: «…На воле не держим, из психушек на ночные прогулки не пускаем…» Но ведь существует категория людей, может быть, психически и здоровых, но отягощенных какими-то невзгодами, неудачами, озлобленных на жизнь, раздираемых внутренними противоречиями. Впрочем, я думаю, мы еще вернемся к этой теме… А сейчас скажи-ка, дружище, где вы меня сегодня собираетесь устраивать на ночлег?

– Можно остановиться у меня, – искренне предложил Вахрамеев. – Трехкомнатная квартира. Дома лишь жена и теща…

– О нет, уволь! – рассмеялся Шамсиев. – Две женщины в доме – это уж, извини меня…

– Тогда есть другой вариант. Мой двоюродный брат укатил на три месяца за границу и у него пустует особняк. Кстати, всего в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Думаю, там вам будет неплохо. Есть телефон…

– Но без разрешения хозяина…

– Не беспокойтесь, я там хозяин! – сказал с твердой решимостью Вахрамеев и уже чуть шутливо добавил: – Кстати, и моя задача по охране имущества таким образом будет успешно решена. Как-никак там импортная мебель, видеоаппаратура…

– Видеоаппаратура? – переспросил Шамсиев. – Отлично! Тогда прихвати, пожалуйста, кассету с любительским фильмом Носова!

Двухэтажный, построенный из кирпича и отделанный изнутри сосновыми досками особняк одной стороной выходил на узенькую, глухую вымощенную улицу, с другой стороны за балконом простирался огромный сад, в глубине которого находилось еще несколько таких же особняков, утопающих в зелени лип, кленов и акаций.

В уютных и просторных комнатах царил приятный холодок, стояли покой и тишина. Мягкие, в меру расцвеченные ковры, удобная и со вкусом расставленная мебель, фотообои с великолепными морскими пейзажами в зале располагали к отдыху и непринужденной беседе.

Усадив гостя за стол, Вахрамеев включил телевизор, а сам спустился на этаж, половину которого занимали «лабазы» и кухня. На столе вскоре появились аппетитно нарезанная ветчина, шпроты и свежие яблоки. Последними место на столе заняли фужеры и бутылка доброго шампанского.

Они выпили, закусили.

– А где ваш брат? – поинтересовался Шамсиев, сразу почувствовав раскованность и легкость в мышцах.

– В Швеции. В командировке. Он главный инженер одного здешнего предприятия. Там у них какие-то заказы…

Они выпили еще, посидели, поговорив о Швеции, об убийстве Улофа Пальме, о советских подлодках, засеченных у берегов Скандинавии, пока Шамсиев не вспомнил о видеокассете.

– Послушай, а не посмотреть ли нам лучше фильм о нашей обаятельной блондинке, – кивнул он на телевизор, демонстрирующий на экране какую-то унылую пустыню.

– И вправду, – зашевелился Вахрамеев. Он достал из сумки принесенную с собой кассету, подключил к телевизору видеомагнитофон, поставил кассету и вернулся на свое место.

После бессвязных отрывков старых записей экран загорелся яркими красками, и по нему медленно поплыли первые кадры любительского видеофильма…

Она сидит в приморском кафе под раскидистой пальмой. Знакомое по фотографии голубое платье в белый горошек, белые бусы. Рядом – веселый круглолицый мужчина в белом кепи и две симпатичные девушки. Все четверо едят мороженое. Она медленно, как бы нехотя подносит ложечку к приоткрытому рту, чуть смеющиеся глаза смотрят куда-то вдаль. Слышатся звуки гавайской гитары…

Шамсиев, продвинувшись ближе к Вахрамееву, спросил тихо и осторожно, словно сидел в переполненном зрителями кинозале:

– Это, наверное, люди, с которыми она отдыхала там, на юге. Они допрашивались по делу?

– Да, у Носова были кое-какие адреса, – отвечал чуть задумчиво Вахрамеев, – и мы рассылали по ним отдельные поручения. Там у них была своя компания, разные парни, девушки… Почти все они допрошены, но ничего интересного…

– Носов все время был с ней?

– Не отходил ни на шаг. Носов был просто без ума от нее, оберегал как ребенка. Говорят, она была просто неотразима. Впрочем, посмотрите…

На экране уже синело море. Вот она выходит из воды, пересекая длинными загорелыми ножками пенистые волны. На ней узкий желтый купальный костюм, живописно подчеркивающий покатые плечи, четко очерченную тонкую талию, полные округлые груди. Ласковый южный ветер развевает ее длинные светлые волосы. Она бежит к берегу, бежит улыбаясь, как та легендарная Андромеда, восставшая из пены и спешащая навстречу прекрасному Персею.

Глядя на эти яркие, чудные кадры, Шамсиев невольно ощущал какое-то смутное волнение в груди, чувствовал, как образ этой женщины, незнакомой, ушедшей безвременно из жизни, словно бы переселяется в его сознание, утверждается в нем, навевая тоску и тревогу.

И он, сам того не замечая, спросил вдруг, повернувшись к притихшему Вахрамееву:

– Скажи, она не была ранее замужем?

Ему показалось, что Вахрамеев чуть улыбнулся.

– Нет, – сказал он сдержанно и спокойно. – У нее было много поклонников, но эта женщина всегда держалась с достоинством. Просто Носов, видимо, оказался тем человеком, о котором она мечтала. Умен, красив, интеллигентен, отличный спортсмен.

– А где ее похоронили?

– Здесь, в нашем городе. Так пожелал Прокофий Иванович. Родители приезжали на похороны. С ними тоже беседовали. Да что взять со стариков! Лишь разводят руками…

А на экране снова она. В ослепительно-белом костюме, играет в теннис. Движения ее быстры и уверенны. Щеки пылают румянцем, на губах задорная, чуть вызывающая улыбка. Кадр неожиданно сменяется. Появляются лес, поляна, костер. Вокруг костра – большая группа молодых людей. Она в белоснежной футболке, светлых шортах и белых кроссовках. Хриплый, страстный голос Джо Коккера напевает блюз. Вдруг она срывает плед с плеча стоящей рядом девушки, обвязывается им вокруг талии и, выйдя в центр круга, начинает танцевать испанский танец. Какой темперамент! Резкие выпады, повороты, в движении все: голова, груди, руки, бедра. Этакая пылкая Кармен, сгорающая от любви…

Пленка внезапно обрывается.

– Ну, вот и все, – возвестил тихо Вахрамеев. – Дальше идет концерт рок-ансамбля. Я выключу, пожалуй…

Шамсиев лишь кивнул. Ему вдруг захотелось остаться одному, собраться с мыслями, и Вахрамеев, кажется, сразу понял это…

Проснулся Шамсиев рано. Встав, быстро привел себя в порядок, гладко побрился, надел выглаженную с вечера сорочку, галстук, легкую летнюю куртку; взяв сумку, подошел к зеркалу.

– Ну, как мы сегодня? – спросил он, оценивая свое отражение строгим, критическим взглядом. Роскошная черная шевелюра с проседью на висках, густые, сросшиеся на переносице брови, прямой нос, черные усы, тяжелый волевой подбородок.

– Пойдет! – уверенно заключил он и спустился на нижний этаж.

Мысль о завтраке заставила его на мгновенье остановиться возле кухни, но вспомнив, что перед уходом Вахрамеев говорил ему о каком-то маленьком кафе неподалеку от особняка, решил не тратить время на приготовление завтрака…

Кафе показалось ему очень милым. Какой-то сладкий покой, тихая игра стоящего в углу старенького проигрывателя, обаятельная улыбка молоденькой чернявой официантки, ловко крутившейся возле небольших деревянных столиков, – все это располагало к хорошему отдыху.

Увы, впереди была работа…

Официантка оказалась бойкой девчонкой.

– Я вам принесу салат, тушеного кролика и чашечку крепкого кофе, хорошо? – бросила она Шамсиеву прямо на ходу, как только он сел за столик, и, обнажив в улыбке ровные, сверкающие сахарной белизной зубы, скрылась за стойкой. Вскоре она вернулась с подносом, аккуратно переложила тарелки с кушаньем на столик и, неожиданно подсев к Шамсиеву, заговорила своим тонким детским голоском, не сметая с лица очаровательной улыбки:

– А вы не из местных, я сразу догадалась. И знаете как?

Шамсиев отреагировал не сразу, сначала, взяв вилку, отведал кролика. На его лице возникло выражение удовлетворения.

– Вкусно! – похвалил он и, сделав паузу, спросил, посмотрев с любопытством на официантку:

– Ну и как же вам удалось узнать, что я не из местных?

– По усам, – рассмеялась девушка. – У нас здесь почти никто усов не носит. А вы ведь не русский, да?

– Татарин я, злой и страшный, – нарочно пошевелил усами Шамсиев.

– Татарин? – обрадованно вскинула она брови. – Вот это да! А я ведь тоже татарка. Меня Луизой зовут.

– Что же, приятно встретить в незнакомом городе соплеменницу, да еще такую красивую, – сделал ей комплимент Шамсиев, продолжая медленно и непринужденно есть. – Меня зовут Булатом Галимовичем. Я – следователь, приехал из Москвы.

Слово «следователь», похоже, не произвело на девушку никакого впечатления.

– Из Москвы… – произнесла она задумчиво, немного грустно, но в это время со стороны кухни донеслось: «Луиза! Луиза!» – и она со вздохом, совсем неохотно поднялась из-за стола.

– Извините, я сейчас… – сказала она чуть растерянно и, стуча каблучками по кафельному полу, направилась к стойке.

Вернулась она минут через пять. Шамсиев уже ожидал ее, чтобы расплатиться. Ей, по-видимому, хотелось поговорить еще, но следователь, посмотрев на часы, извинился и, тепло поблагодарив девушку, направился к выходу.

Она посмотрела ему вслед глубоким задумчивым взглядом…

Вахрамеев уже ждал его в своем кабинете.

– Позавтракали? – заботливо осведомился он, когда Шамсиев присел за уже знакомый столик.

– Да, – ответил Шамсиев, извлекая из сумки пухлый том уголовного дела. – В том маленьком кафе на углу улицы. Там, кстати, отлично готовят. А главное – совершенно неожиданно познакомился с одной черноглазой девчушкой, официанткой.

– С Луизой? – догадавшись, улыбнулся Вахрамеев. – Знаю, знаю. Симпатичная девчонка, татарочка. Я и сам раньше частенько захаживал в это кафе. Она приехала к нам год назад из Москвы. Перед этим поступала, кажется, в МГУ, но неудачно. Родители расстроились, стали упрекать ее, а она – вещички в чемодан и прямиком сюда, в наш город. Решительная девчонка!

– Да, девчонка очень бойкая! Ну, ладно… – Шамсиев откинулся на спинку кресла. – Давай поговорим теперь о наших делах. Вчера я изучил все следственные материалы. Поработал ты неплохо, говорю вполне искренне. Есть интересные версии, разработки. Но скажи мне, положа руку на сердце, Сергей, какая версия все-таки была главенствующей в твоем расследовании?

Он в первый раз незаметно для себя назвал следователя по имени, отметая всякую официальность в их дальнейших отношениях.

– Видите ли… – неуверенно заговорил Вахрамеев. – Мне нелегко было выбирать. Почему – вы, наверное, догадываетесь. Эта необычная потерпевшая, ее солидный родственник… На меня налегли буквально с первого дня, то и дело торопили, тормошили, не давая времени на раздумья. Приходилось брать все налетом, перескакивать с версии на версию. В такой обстановке, сами понимаете…

– Да, спешка в твоей работе была, это чувствуется, – утвердительно кивнул Шамсиев, беря в руки уголовное дело и принимаясь, как и накануне, отвлеченно листать его – такая уж у него была привычка, когда его беспокоило что-то.

– И все же, – продолжал он, – кто из лиц, подозревавшихся в убийстве, наиболее привлек твое внимание? В поле зрения было, кажется, пять человек…

– Честно говоря, мне до сих пор не дает покоя Сурулев. «Сурок», как его называют блатные, – признался Вахрамеев. – Пять судимостей – и все за посягательство на личность. Жесток. В последнее время пьянствовал, дебоширил…

– Да, я читал, – чуть разочарованно произнес Шамсиев. – Если мне не изменяет память, этот тип за день до убийства Аристовой гонялся с камнем за какой-то женщиной и, кажется, даже арестован за это. Но меня, признаться, больше заинтересовали ваши черновые записи, – он покопался в бумагах, которые не были подшиты к делу, – вернее, вот этот список, с фамилиями и адресами.

– Помню, это список свидетелей, – пояснил Вахрамеев.

– Я так и понял. И, судя по имеющимся здесь пометкам, были допрошены все свидетели, кроме троих. Остались Ларионова, Фатеев и Борин. Что это за люди?

Шамсиев протянул список Вахрамееву. Тот взял его, не спеша прошелся по нему взглядом.

– Вспомнил, – сказал он, возвращая листок Шамсиеву. – Ларионова – это врач, оказывала первую помощь Аристовой. Мы не смогли сразу допросить ее, она была в отпуске, потом необходимость в ее допросе отпала, дали нужные показания другие врачи. Свидетель Фатеев работал водителем такси. Он возил в ту ночь Носова и Аристову к ее подруге, но до конца не доехал, на пути оказалась свежевырытая траншея. Он высадил их в районе ресторана. К сожалению, таксист на другой день погиб в автоаварии, и я не успел допросить его, хотя вряд ли он мог бы внести какую-нибудь ясность в дело…