Kitobni o'qish: «Польша. Полная история», sahifa 4

Король Сигизмунд II Август – последний из Ягеллонов

Сигизмунд II Август родился в 1520 году, и был он сыном Сигизмунда I и Боны Сфорца. В 1529 году он был избран великим князем Литовским, потом королем Польши и коронован в Кракове в 1530 году.

До 1548 года Сигизмунд Август правил совместно со своим отцом Сигизмундом I. При этом воспитание под неусыпным руководством матери ослабило его душевные силы и развило в нем мечтательность и нерешительность.

В 1543 году Сигизмунд Август женился на Елизавете Австрийской. Опасаясь влияния ее на сына, Бона постаралась разлучить молодых супругов и, оставив невестку при себе, отправила Сигизмунда Августа в Литву, которой он и управлял с 1544 года.

Сигизмунд II Август и Барбара Радзивилл

После скоропостижной смерти (в июне 1545 года) Елизаветы из рода Габсбургов, отравленной, как полагают, Боной, Сигизмунд Август тайно женился на Барбаре, урожденной княжне Радзивилл, чем навлек на себя страшный гнев… Ну, конечно же, опять своей неугомонной матери Боны. Вопрос об этом супружестве был поставлен на первом же Сейме, созванном после вступления Сигизмунда Августа на престол, и почти все там потребовали, чтобы король расторг этот брак, заключенный без ведома главных государственных чинов. Мать короля и польские паны, по сути, восстали и потребовали, чтобы молодой король развелся, я Ян Тенчинский даже осмелился сказать на Сейме, что он лучше желал бы видеть на польском престоле турецкого султана, нежели Барбару Радзивилл. Однако король остался непреклонным и впоследствии (в 1550 году) опять же без согласия Сейма короновал Барбару в Кракове.

Но она вскоре заболела и 8 мая 1551 года скончалась. Потом выдвигались гипотезы о том, что ее отравила все та же Бона, боявшаяся соперничества во влиянии на сына. Во всяком случае, русский писатель В. С. Пикуль в своей исторической миниатюре «Последние из Ягеллонов» пишет так:

«Барбара, желая понравиться свекрови, украсила голову венком из ярких ягод красной калины – это был символ девственности и светлой любви. Бона расцеловала красавицу:

– Ах, как чудесны эти языческие прихоти древней сарматской жизни! А я начинаю верить, что ваша светлая любовь к моему сыну чиста и непорочна, – добавила Бона с усмешкою.

Стол был накрыт к угощению, в центре его лежала на золотом блюде жирная медвежья лапа, хорошо пропаренная в пчелином меду и в сливках. Но Барбара, предупрежденная мужем об искусстве врача Папагоди, всем яствам предпочла яблоко… только яблоко! Да, сегодня перстней на пальцах Боны не было. Бона взяла нож, разрезая яблоко надвое, и при этом мило сказала:

– Разделим его в знак нашей будущей дружбы…

Наследница заветов преступных Борджиа, она хорошо знала, какой стороной обернуть отравленный нож, чтобы самой не пострадать от яда. Бона Сфорца осталась здоровой, съев свою половину яблока, а любимая Барбара Радзивилл вскоре же начала заживо разлагаться».

Король Сигизмунд II Август. Худ. Лукас Кранах Младший

После внезапной смерти Барбары Сигизмунд Август вступил в третий брак – с Екатериной Австрийской, родной сестрой своей первой жены и вдовой герцога Франческо III Гонзага. Похоже, он смирился, ибо сделано это было по настоянию его матери. Понятно, что Екатерину он не любил и тут же пустился искать утешение в других непозволительных связях. Вскоре супруги расстались навсегда. А мать Сигизмунда Августа уехала в Италию и вывезла с собой из Польши огромные сокровища, собранные продажей престижных мест и должностей. Через два года она умерла, будучи отравлена, как все тогда говорили, своими любимцами. И напрасно Сигизмунд Август требовал возвращения тех денег: этот долг, известный под названием «неаполитанские суммы», так и остался неуплаченным.

В результате, несчастливый в семейной жизни, отчаявшись оставить после себя законного наследника, король окружил себя колдуньями, надеясь, что хотя бы они восстановят его разрушавшееся от невоздержанности здоровье.

Между тем общественные дела требовали от короля самой напряженной работы. Необходимость реформ стала предметом обсуждения на целом ряде сеймов, начиная с мая 1550 года. В борьбе католичества и протестантства король не принимал активного участия и даже не становился на сторону той или другой группировки. Одно время, когда Рим завязал отношения с Иваном Грозным, Сигизмунд Август счел себя обиженным, а двор Римского папы – неблагодарным, и склонился было к покровительству протестантам, но эта «минутная вспышка» не имела больших последствий: когда началась католическая реакция, руководителями внутренней политики были папские представители, а не король.

Сигизмунд Август имел великие природные дарования. Он знал многие науки, занимался математикой и владел в совершенстве латинским языком. Языки итальянский и немецкий знал как свой собственный. Любил музыку и покровительствовал ученых. В частной жизни был скромен, но когда дело шло о показании королевского великолепия в общественных делах, он не щадил издержек и старался блеском поддержать важность свою <…> Современные писатели обвиняют его в слабости характера и излишней самонадеянности, но в оправдание его могут служить несчастные супружества и беспрестанные усилия со стороны дворянства к ограничению королевской власти. До 17-летнего возраста находясь под глазами матери, он сделался ленивым и показывал себя весьма нерешительным в войнах с непримиримым врагом Литвы и Польши Иоанном Васильевичем. Но в судопроизводстве, в оказании справедливости, в выслушивании жалоб подданных своих был неутомим. Подагра и хирагра [ломота в руках и пальцах рук, похожая на подагру в ножных сочленениях – Авт.] мучили его до такой степени, что он намеревался сложить с себя управление; при всем этом утопал в удовольствиях любви.

ГЕОРГ САМУИЛ БАНДТКЕ

польский историк

Гораздо больше внимания Сигизмунд Август уделил законодательным решениям ряда сеймов, охватывавшим самые разнообразные вопросы внутреннего государственного строя. Например, на Варшавском (1563—64) и Петроковском (1567) сеймах был решен вопрос о коронных имениях, которые разделили на две категории: одни (dobra stołowe – столовые имения) были всецело предназначены на обеспечение доходом королевского престола, другие отданы в пожизненное владение шляхте, причем четвертая часть дохода с них назначалась на содержание войска.

Время правления Сигизмунда Августа – это была эпоха наивысшего расцвета шляхетского сословия в смысле развития в нем государственного самосознания. Желая идти рука об руку с королевской властью, шляхта предложила весьма разумный проект учреждения в каждой административно-территориальной единице королевских прокуроров, которые наблюдали бы за действиями других чинов, докладывали бы королю обо всех злоупотреблениях и в то же самое время поддерживали бы все королевские указы военной силой. Но проект этот не был принят. На него банально не нашлось денег. Ко всем своим несчастьям Сигизмунд Август настолько нуждался в деньгах, что несколько лет не платил жалованья своему войску, задолжав ему 700 000 злотых. И однажды солдаты даже решили силой вытребовать у короля деньги и не выпускали его из Люблинскаго замка, пока он с ними не рассчитался.

В делах внешних Сигизмунд Август старался поддерживать мир, оставался в хороших отношениях с Австрией и Турцией, но не мог избежать войны с Иваном Грозным из-за притязаний последнего на некоторые земли Ливонии, с которой Сигизмунд Август заключил союз.

Чтобы было понятно, Ливония в то время сделалась «яблоком раздора» между московскими царями и польскими королями. Ливонские рыцари поселились на древней русской земле, и со временем они сделались полными хозяевами занятой ими территории, тем более что Россия, обессиленная борьбой с татарами, не могла угрожать им. Но московские цари не забывали о своей древней отчизне, и магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг, будучи побежден Иваном III, обещал царю платить дань. Прошло с того времени полвека, а дани ливонцы так и не платили. И вот царь Иван Грозный, не получая обещанной дани и будучи раздражен на ливонцев за разрушение Ивангорода, построенного русскими на берегу реки Нарвы, выслал свое войско с приказом непременно завоевать всю Ливонию. Ливонские города один за другим стали сдаваться и присягать Ивану Грозному. В ответ на это Сигизмунд Август выделил четвертую часть своих королевских доходов на содержание постоянного войска. Собрав таким образом армию почти в 100 000 человек, он двинул ее против Москвы, но этот его поход кончился ничем, и через два месяца войско «разошлось по домам».

Нельзя без умиления вспомнить, что в царствование Сигизмунда Августа ни одной капли крови не было пролито в Польше за разность вер: обстоятельство, приносящее честь и королю, и всему народу. Науки при нем были в цветущем состояни. Сигизмунд Август любил польский язык и сделал его господствующим в Литве. При нем-то возник золотой век литературы польской, и по каждой части наук не было недостатка в ученых <…> Нет сомнения, что если бы король был счастливее в выборе супруг и оставил после себя потомство, Польша имела бы иную участь.

ГЕОРГ САМУИЛ БАНДТКЕ

польский историк

Получилось так, что ни польское, ни литовское войско не хотело сражаться бесплатно. И тогда вместо денег Сигизмунд Август решил платить привилегиями, и начал он с Литвы, даровав ее дворянству те же самые права и вольности, какими пользовалась польская шляхта.

Что же касается войны с Москвой, то долгие переговоры о перемирии и о браке царя Ивана Грозного с сестрой короля Екатериной не увенчались успехом, и в 1561 году началась новая война, окончившаяся для Польши утратой Полоцка, после чего, в 1571 году, было заключено трехлетнее перемирие.

Сигизмунд Август умер в 1572 году, и он оказался последним представителем династии Ягеллонов на троне. Предвидя раздоры и смуту безвластия, он в духовном завещании убеждал своих подданных хранить мир и согласие, призывая проклятие на тех, кто начнет ссору и посеет общественную распрю.

Речь Посполитая

Пожалуй, главной заслугой короля Сигизмунда II Августа стало то, что он практически единолично вынес на своих плечах все дело Люблинской унии 1569 года, согласно которой Великое княжество Литовское и королевство Польское объединились в федеративное государство – Речь Посполитую, правителем которой с титулом короля Польского и великого князя Литовского и стал Сигизмунд Август, завершивший «великое дело соединения двух народов»

Это довольно странное название государства – Речь Посполитая – является дословным переводом на польский язык латинского термина Res Publica (по-польски «rzecz» – это «вещь» или «дело», а «pospolita» – это «общая»). То есть на русский язык этот термин дословно переводится как «общее дело» или «общая вещь». То есть в 1569 году Польша при участии Сигизмунда II Августа соединилась с Литвой и превратилась в одну республику.

При этом официальным названием государства стало – Королевство Польское и Великое княжество Литовское (Królestwo Polskie i Wielkie Księstwo Litewskie). Но местными жителями государство обычно называлось просто Речь Посполитая (Rzeczpospolita). Соответственно, собственно Королевство Польское местные жители кратко называли Короной, а Великое княжество Литовское – Литвой, а иногда – Великим княжеством.

Люблинский сейм был созван в 1569 году в Люблине из представителей обоих народов. Представители Великого княжества Литовского, чувствуя, что будет решаться дело об «искоренении» их национальности, неохотно шли на этот Сейм. Многие из них вообще ушли, не дождавшись его окончания и не откланявшись королю. И еще неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы два сильных представителя Литовского княжества не пошли на соглашение – это были князь Константин Острожский (воевода Киевский) и князь Александр Чарторыйский (воевода Волынский). Они подписали постановление Люблинского сейма, за ними его подписали их приверженцы, а потом и другие, и соединение Литвы с Польшей в одну Речь Посполитую (республику) свершилось.

Положено было ни Литве, ни Польше не избирать отдельного государя, но королю польскому быть и королем литовским; для избрания короля и для суждения о делах государственных депутатам Литвы и Польши собираться на общем сейме в Варшаве; права и преимущества обоих народов должны быть совершенно равны; сенат должен быть один и состоять из равного числа членов обоих народов.

ИВАН КУЛЖИНСКИЙ

российский писатель и историк

По сути же, во время войны с Иваном Грозным король Сигизмунд Август под натиском польской шляхты в Люблине «вынудил литовских панов признать объявленную им унию Литвы с Польшей».

Уния – это объединение двух стран. Польское королевство и Литовское княжество образовали единую державу не только с одним монархом, но и с совместной внешней политикой, одинаковым имущественным правом, общими финансами. При этом, Литовское княжество сохранило за собой довольно широкую автономию, имея собственное правительство, законы, суд и войско.

Естественно, Люблинская уния 1569 года была потом совершенно по-разному оценена в разных странах. Например, украинский общественный, политический и церковный деятель И. И. Огиенко (митрополит Илларион) назвал 1569 год «самым трагическим годом нашей истории». Историк и революционер М. С. Грушевский рассматривал Люблинские решения исключительно как «присоединение украинских земель к Польше».

Первый ректор Императорского Киевского университета М. А. Максимович, называвший Сигизмунда Августа Жигимонтом-Августом (так как по-белорусски он звался Жыгімонт Аугуст, а по-литовски – Žygimantas Augustas), писал, что этот правитель «разыграл в Люблине драму».

Он расшиб свое Литовское государство на составные части и каждую порознь присоединил к королевству Польскому. И наш древний первопрестольный Киев, со всей южной и северозападной Русью, стал достоянием Польской короны… La divina comedia!

МИХАИЛ МАКСИМОВИЧ

украинский историк и филолог

La divina comedia – это переводится как Божественная комедия. По мнению М. А. Максимовича, «была возможность избегнуть этого поглощения, именно на Люблинском сейме, если бы и князь Константин Острожский, воевода Киевский, и князь Александр Чарторыйский, воевода Волынский, и все представители Южно-Русских земель не согласились на отлучение их от Великого княжества Литовского и присоединение к королевству Польскому и тем поддержали бы несогласие литвинов на Люблинскую унию. Тогда бы и Польша <…> оставшись сама при себе, в своих собственных старо-польских пределах, при своем тогдашнем обращении из католичества в протестантство, может быть, она еще и пришла бы в самосознание и устроилась бы в государство правильное и крепкое… Но между Литвой и Русью не оказалось уже единомыслия, а Польша, обуянная успехом своего напряженного стремления превратить в себя уже разрушенное для нее Литовское государство, сама погибла с шумом на его громадных обломках».

Понятно, что в советской историографии Люблинская уния подавалась исключительно как «акт насилия» со стороны Польши по отношению к Литве, как «захват» или «оккупация» Украины, позволившая Ватикану осуществить духовную экспансию на украинские земли.

Сейчас об этом пишут спокойнее. Пишут, что Люблинская уния «предусматривала установление в Польше и Литве единообразного государственного устройства», что она «завершила долгий путь создания единого государства»… При этом отмечают, что Люблинская уния имела как положительные, так и отрицательные последствия. Например, для той же Украины она, с одной стороны, способствовала «усилению польской экспансии на украинские земли» и «разрушительному наступлению католицизма», но, с другой стороны, ее важным итогом был «выход украинских земель на орбиту западноевропейской культуры», была спровоцирована «могучая вспышка культурно-образовательного движения, которое впервые объединило представителей всех сословии и положило начало рождению украинского народа как осознанной общности».

Литвины обрадовались было Ягелловской Унии, как дружественному союзу двух самостоятельных государств для взаимной обороны от общих врагов; потешались данными им польскими гербами… И возненавидели поляков, разглядевши, что они написали себе, как заповедь, усвоение, претворение, втеление Литвы в Польшу! И уж как ни бились Монивиды, Радзивиллы и другие паны литовские, чтобы устранить от себя поляков, «как заграничников и чужеземцев», но не смогли и не сумели уберечь Гедеминова наследия от рокового поглощения Польшей; оно совершилось в 1569 году, державным содействием Ягеллова правнука, расслабленного и бездетного Жигимонта-Августа.

МИХАИЛ МАКСИМОВИЧ

украинский историк и филолог

На самом деле, в монархической Литве замена наследственной династии республиканской по своей сути избирательной системой немедленно усилила и без того сильный в ней аристократизм. И после Люблинской унии именно в Литве укрепились кланы Радзивиллов, Потоцких и Чарторыйских. Этих людей вполне справедливо было бы назвать местными олигархами. И такие кланы (всесильные партии) не могла выставить Польша. Именно поэтому, как отмечает белорусско-российский историк М. О. Коялович, «почти все избирательные короли не из иностранцев были магнаты Литвы, а не Польши».

Республиканская польская шляхта на земле польской не давала излишнего простора своим членам и не легко дозволяла им выдвигаться так высоко, чтобы попасть в короли. Это гораздо легче было в Литве, где, несмотря на гибельное влияние, крепки были и аристократические предания и действительная аристократическая сила. Литовский порядок вещей, столь заманчивый для высшей польской шляхты, не мог оставаться без подражания. Шляхта эта потянулась за литовской аристократией. Польский исторический строй шляхетства расстраивался еще более. Партии и смуты усиливались и в Польше по образцу Литвы. Портился природный исторический польский шляхтич. Литва помогала этой порче.

МИХАИЛ КОЯЛОВИЧ

белорусско-российский историк

То есть получилось так, что литовская аристократия была притянута Польшей к равенству с ней. Но это было не действительное равенство. Литовская аристократия после Люблинской унии стала еще выше, и ее притязания оказались очень велики. Польская шляхта в ответ тут же стала выражать недовольство. Но что еще хуже, Люблинская уния совершенно отдалила и тех, и других от народа, который был повергнут в безысходное рабство. А на вершине всего этого встало так называемое «латинство». Вера и в Литве получила значение государственное, и это, встретившись со свойственным «латинству» (то есть католицизму) фанатизмом, повело к жестоким насилиям и преследованиям православного народа.

В Литву потянулись польские католические священники, по меткому определению М. О. Кояловича, «с тройным оружием против бедного народа – с оружием религиозного деспотизма, национального различия и шляхетского властолюбия».

Чем это все закончилось, мы увидим из дальнейшего повествования.

Король Генрих III Валуа

А пока же отметим, что Польша, объявив на Люблинском сейме 1569 года свой престол избирательным, сама себя и разрушила. В то время, когда все прочие престолы в Европе из избирательных обращались в потомственно-наследственные, Польша, словно наперекор общему порядку, стала действовать наоборот и сама повела себя к погибели.

Сигизмунд II Август был женат три раза и ни в одном из браков не имел детей. Соответственно, с ним, как уже говорилось, закончилась династия Ягеллонов, правившая в Польше почти 200 лет. После его смерти начались споры, как и из кого проводить выборы нового короля. Споры шли долго, и, наконец, в январе 1573 года, был назначен избирательный сейм в Варшаве. Потом он был перенесен на 7 апреля.

Кандидатов на польский престол оказалось четверо: эрцгерцог австрийский Эрнст (сын императора Максимилиана II), Генрих Валуа (брат французского короля Карла IX), король шведский Юхан III (муж Катерины Ягеллонки, сестры Сигизмунда Августа) и московский царь Иван Грозный. Причем последний был не против женитьбы на Анне Ягеллонке, но выдвинул целый ряд заведомо неприемлемых условий, так что шансы его были весьма невелики.

Избиратели расположились лагерем на поле под Варшавой.

Большинство голосов склонялось на сторону эрцгерцога Эрнста, но турецкий султан заблаговременно прислал на Сейм послание, в котором говорилось, что он не желает видеть австрийского принца на польском троне, а рекомендует избрать принца французского. И поляки, будучи уверенными в том, что действуют по собственной воле, избрали королем того, кого рекомендовал им турекций султан – Генриха Валуа. При этом был составлен документ (так называемыя «Расta conventa»), в котором обговаривались условия, на которых Генрих может быть допущен к польской короне. Основными условиями были следующие: король не имел права назначать себе наследника ни при жизни, ни после смерти; король не имел права без позволения Сейма ни вступить в брак, ни развестись с женой; король без согласия Сената и Сейма не мог ни начать войну, ни прекратить ее и т. д. Плюс король еще должен был из доходов, получаемых им во Франции, ежегодно вносить в польскую казну 450 000 злотых.

Прибытие польских послов в Париж для объявления Генриха Валуа королем Польши

Эти условия от имени Генриха Валуа подписал епископ Валанса Жан де Монлюк, и лишь после этого к 23-летнему Генриху во Францию было отправлено великолепное посольство с прошением, чтобы он пожаловал на польский престол, но при условии, что он вступит в брак с Анной Ягеллонкой, дочерью польского короля Сигизмунда Старого, годившейся ему в матери.

10 сентября 1573 года в знаменитом Соборе Парижской Богоматери Генриха провозгласили королем, но предложение о браке с Анной он предусмотрительно отклонил под тем предлогом, что не имеет на это согласия от самой невесты. А 2 декабря новоявленный король отправился в далекий путь.

24 января следующего года он вступил на территорию Польши, а 18 февраля в Кракове состоялась официальная встреча монарха.

Генрих Валуа. Худ. Жан Декур

Приезд французского двора в Польшу стал событием № 1 для всего общества. И, прежде всего, для польских дворян. Париж, собственно, уже и тогда являлся законодателем мод. Так что можно себе представить, что именно испытали, например, польские дамы, увидев француженок. В спешном порядке начался пошив новых платьев и перекраивание старых (к счастью, в свите Генриха оказалось несколько портных).

Сам молодой король тоже произвел на поляков неизгладимое впечатление своим умом, манерами и речью. Но внешний облик короля абсолютно не гармонировал с традициями страны, в которую он приехал. Во всяком случае, его перстни и серьги точно не способствовали уважительному к нему отношению со стороны шляхты.

Внутренними делами «своей» страны новоявленный король вообще не интересовался. А поскольку польским языком он не владел, то участие в различных церемониях и публичной жизни его страшно раздражало. Ночами он развлекался, а днем спал. Играя в карты, он нередко проигрывал огромные суммы, которые, конечно же, тут же возмещались из польской казны.

Скучая <…> Генрих проводил большую часть своего времени в пиршествах и рассеянности, за что еще более не понравился своим подданным.

ИВАН КУЛЖИНСКИЙ

российский писатель и историк

По сути, Генрих вел себя как капризный ребенок, не понимая и не выполняя королевских обязанностей.

Долго так продолжаться не могло, и уже 19 июня 1574 года в обстановке строжайшей секретности Генрих Валуа покинул Вавельский замок в Кракове и поспешно направился в сторону границы. Но отъезд короля не остался незамеченным. Немедленно за ним организовали погоню, которую возглавил воевода Ян Тенчинский. Но королю все же удалось сбежать, и так бесславно завершилось польское царствование Генриха Валуа.

Министры и сенаторы составили официальное письмо Генриху, в котором говорилось, что если он не вернется до июня 1575 года, то потеряет свои права на польский трон. Но Генрих на это письмо даже не ответил: 11 февраля 1575 года он стал королем Франции, а через два дня женился на красавице Луизе Водемон-Лотарингской.