Kitobni o'qish: «Лекарь»

Глава 1

Щека Владимира ощущала шероховатую колючую поверхность. Он не мог определить, что это… Его глаза стали медленно открываться, муть в них постепенно проходила и… взгляд уткнулся в темный потолок над головой. Доски потолка, почему-то не покрытого известкой или какой-то краской, были темны, как бы закопчены. Владимир стал мучительно вспоминать – где он, что с ним?

Он шел из спортзала к машине, которую припарковал у банка напротив, через дорогу. Как обычно, поставить машину было негде – какие-то уроды заставили все парковочные места своими грязными авто, заляпанными смесью песка и снега, и ему нашлось место только на вершине сугроба, образованного той же смесью песка, грязи и снега. Он с мстительной радостью загнал туда свою «Ниву», в который раз с удовольствием констатируя, что в нашей жизни вездеход не роскошь…

Занятия прошли как обычно. Он начал с тренажера, прокачав грудные мышцы, перешел на отжимание штанги, потом на другой снаряд, третий… и через два часа, выпив поллитровую бутылочку противной негазированной воды (в который раз он обругал себя, что забыл купить в магазинчике литровую бутылку газировки – тут, в буфете спортзала, все было в два раза дороже), вышел на улицу.

Владимир стал ходить в спортзал после того, как почувствовал, что стал сильно набирать вес. Ему только что исполнилось пятьдесят лет… грустная дата. Как пел один бард¹ в песне про тридцать лет: «А потом начинаешь спускаться, каждый шаг осторожненько взвеся: пятьдесят – это так же, как в двадцать, ну а в семьдесят – так же, как в десять…»

Так что Владимиру, судя по этим словам, было сейчас двадцать лет.

Он был атлетического сложения – сказалась спортивная молодость: занятия рукопашным боем, дзюдо, штангой. Отец в юности увлек его упражнениями с гирями. Увы, самостоятельные занятия тяжелой атлетикой плохо сказались на его фигуре. Никто не подсказал ему, что, когда поднимаешь железо, необходимо стягивать живот ремнем, чтобы не растянуть брюшные мышцы, так что живот с годами покрылся слоем благоприобретенного жира – пиво, вкусные копчености, – и это его сильно раздражало.

Отвратительно. И силы хватало, и реакция у него была молниеносная, как у двадцатилетнего, но зеркало, это мерзкое изобретение цивилизации, демонстрировало ему седого бородатого мужика, слегка смахивающего на Николая II, только у того седины не было… А может, была? Может, и была, но уж точно не такая. Император не прошел через лихие девяностые, не был под следствием по навету, не выживал, вытаскивая свою семью из нищеты. Владимир не любил вспоминать об этом времени, тогда ему пришлось испытать все – от состоятельной жизни до полной нищеты. При мысли об этом у него щемило сердце. Теперь дети были взрослые, более-менее устроенные, жена не работала – содержала хозяйство, их небольшой загородный домик, а у него самого был небольшой стабильный доход от мелкого бизнеса.

Володя опять пошевелил головой, насколько позволила шея, глаза окончательно сфокусировались, он осмотрел помещение. Большая комната была темна, и лишь отблески огня метались по бревенчатым стенам, выскакивая лучами из щелей и дырочек в печи. Печи? Какой, к черту, печи – наконец-то дошла до него абсурдность происходящего: откуда печь в городе? Как он оказался в этом сарае? Он попытался сесть, но руки и ноги не слушались. После небольшого усилия его накрыла волна тошноты, и он провалился во тьму…

Следующее пробуждение было уже полегче, глаза открылись сразу, а нос почувствовал запах какого-то варева. На его груди стояла глубокая, похоже, деревянная чашка, а к губам была приставлена такая же деревянная, наполненная чем-то вроде бульона, которая настойчиво пыталась пропихнуться через его сомкнутые челюсти.

– Пей! Пей, а то сдохнешь!

Он скосил глаза и увидел женское лицо. Волосы, обтягивающие маслянистой блестящей волной голову небольшой пожилой женщины, были собраны в гладкий хвост. Владимир подумал: «Как бабушка. Она тоже все мазала волосы маслом… Что за дурацкая привычка мазать волосы маслом! Вот откуда взялась в русских сказках присказка «маслена головушка». Эта дурацкая мысль не помешала ему раскрыть рот, и в него пролилась теплая пахучая струя варева. Чтобы не захлебнуться, он жадно сглотнул… Затем еще, еще… Владимир боялся поперхнуться, но ему вдруг очень захотелось есть, и неожиданно для себя он поднял руку – что далось ему уже легче – и подтянул чашку к губам, но… едва не захлебнулся бульоном, залив себе глаза и лицо, и тотчас закашлялся.

– Ну что ты как ребенок, – сердито прикрикнула женщина, – ну вот все пролил, теперь мокрый будешь лежать!

Она вытерла ему лицо тряпочкой… И у него из глаз вдруг полились слезы – чувство собственной беспомощности, слабости было сродни ощущениям младенца – ему вдруг показалась такой родной и близкой эта незнакомая женщина, как будто он увидел свою давно умершую мать… Руки незнакомки были теплые, шершавые, и от них веяло силой, добротой и какой-то уверенностью… В животе его приживался крепкий бульон, распространяя по телу усталость и сон. Владимир снова уснул.

Следующее пробуждение было активнее. Кто-то тряс его за плечо, не обращая внимания на то, что он пытался спрятаться в спасительной темноте. Когда спишь, не так все страшно и странно, вроде как ничего и не случилось.

Реальность опять поставила Владимира перед фактом: он неизвестно где, бессильный, слабый фактически, почти что умирающий. Он попытался что-то сказать нависшей над ним женщине, но из горла вырвался какой-то клекот, хрип. Женщина приказала ему молчать, поставила на грудь чашку с пахучим бульоном и стала, макая в нее хлеб, совать ему в рот пропитанные варевом кусочки. Хлеб был размокший, пах одуряющее вкусно, и Владимир, давясь, начал его глотать, пока женщина не заявила:

– Все, хватит на сегодня, а то плохо будет.

Он опять расслабился, только теперь не сразу уснул, а стал следить взглядом за перемещающейся по комнате незнакомкой, прислушиваясь к ощущениям тяжести в животе. Тошнота, видимо, отступила, тело настойчиво требовало пищи. Владимир стал вычислять, куда же он попал? Как оказался в деревне?

Он вышел из спортзала, налетел порыв сильного ветра, поднявший снежную пыль и ударивший в глаза мельчайшими ледышками. Ветер задувал через полы не до конца застегнутой куртки, пробирал до костей – Владимир ощутил озноб.

Потом он уселся на водительское сиденье, воткнул ключ в замок зажигания, повернул – машина затарахтела стартером, завелась, заглохла. Он поморщился и снова повернул ключ. Наконец «Нива» завелась и неровно заработала своим усталым двигателем, прошедшим огни и воды. Владимир собрался сдать назад, включив заднюю скорость, потом передумал и достал из кармана сотовый телефон (он оставлял его там, занимаясь в спортзале), чтобы проверить пропущенные звонки или sms.

В этот момент вдруг раздался сильный хлесткий звук, как будто кто-то ударил по крыше машины железной цепью. Лобовое стекло треснуло, покрывшись сеткой, двигатель сразу заглох, а в салоне что-то заискрило и запахло озоном. Не понимая, что произошло, Владимир выругался, ошеломленный, собрался было открыть дверь, чтоб вывалиться из кабины, но тут внезапно заметил перед лицом сияющий шарик, с мандарин размером, который парил перед ним и медленно колебался из стороны в сторону в причудливом ритме, подчиняясь какому-то неизвестному источнику.

Владимир осторожно убрал голову подальше от шарика. «О черт, неужели шаровая молния? Участь Рихмана что-то мне никак не катит… пожить бы еще», – подумал он и стал осторожно отодвигаться от опасного объекта в сторону, намереваясь пролезть на заднее сиденье. Шарик как будто на невидимой ниточке потянулся за ним, все приближаясь и приближаясь… Владимир зашевелился быстрее, шарик тоже ускорился… «А-а-а! Сволочь, отстань!» Шарик приблизился к его лицу и с шумом соприкоснулся с головой. Вспышка, грохот, тело свело судорогой, закрутило, и сознание покинуло Владимира.

Следующий раз Владимир очнулся уже на лежанке в бревенчатом доме…. Он стал размышлять: что же это было, что упало на машину? Вспомнил, что «Нива» стояла под столбом электросети. Может, провод свалился, оборвался? Скорее всего. Еще когда он шел в спортзал, обратил внимание, что провода облеплены льдом после прошедшего дождя. Отвратительно, на улице мороз три градуса, а идет дождь – дорога сразу превращается в каток, провода провисают, покрытые льдом, деревья сгибаются под тяжестью замерзшей воды, ломаются с треском ветки, троллейбусы двигаются осторожно, выбрасывая снопы искр из-под контактов, как будто работает гигантская электросварка. Такое за свою жизнь Владимир наблюдал не менее трех раз – природные аномалии подобного рода были нечасты, но и не так уж феноменальны – природа есть природа, сюрпризов у нее предостаточно.

Вот только такой подарочек, как падение оборванного электропровода на его машину, был ему абсолютно не нужен. Владимир любил свою «проходимку», на которой он форсировал реки, после чего вода плескалась в фарах, и удалить ее оттуда становилось проблемой, пролазил по такой грязи, в которой пешеход бы увяз и оставил там свои сапоги навечно… и вот теперь какой-то мерзкий провод раздолбал ее. И денег на ремонт нет… Он опомнился – каких денег? Тут бы еще понять – где он вообще-то находится? Что с ним? «Ладно, – успокоился он, – надо немного укрепиться, и там все выяснится».

У него опять защемило сердце – близкие будут переживать, куда он делся. Что бы с ним ни случалось, он всегда возвращался домой. Пьяный ли, грязный, больной или раненый – всегда приползал домой. Дом – это свято. И вот теперь… Глаза его закрылись, мозг не выдержал перегрузки, Владимир провалился во тьму.

Так продолжалось, по его подсчетам, не меньше недели – женщина кормила его из рук, вкладывая в рот размоченные в бульоне кусочки хлеба и заливая из ложки отвар, вскоре сменившийся некой кашицей из растолченного мяса пополам с жидкостью. Вскоре его организм укрепился настолько, что стал шевелиться, а потом взбунтовался и его потянуло на… хм… В общем, женщина отвела Владимира к заведению во дворе, так как воспользоваться кадкой (такие он видел только в киносказках Роу) он не рискнул.

В заведении Владимир огляделся в поисках туалетной бумаги или хотя бы газетки (чтоб заодно узнать, где он), но, не обнаружив ничего, кроме большого сосуда вроде кумгана, усмехнулся: «Татары, что ли? Ну или восток…»

Пошатываясь и дрожа от слабости, он вышел обратно на улицу и осмотрелся. Вокруг стоял мачтовый сосновый лес, похожий на тот, что он видел на картинах Шишкина. Бревенчатый дом находился на большой поляне, а за ним раскинулся какой-то огород, на котором росло непонятно что – разглядеть подробности было невозможно. Зимой и не пахло, а вот хвоей… Запах лесных трав и раздавленной клубники буквально шибанул в нос…

Владимир сделал несколько шагов по направлению к дому и женщине, стоявшей к нему спиной. При дневном свете он рассмотрел ее, насколько мог: невысокая, крепкая, голова затянута простым коричневым платком, на теле что-то вроде сарафана, на плечах шаль – было немного прохладно и сыро, видимо, ночью прошел дождь.

Она обернулась на шорох, и на ее жестком, покрытом морщинами лице возникла полуулыбка.

– Ну что, оклемался? Я думала, не жилец. Ну, пошли в дом… обопрись на меня, а то шандарахнешься и испачкаешь мне мозгами крыльцо, а я его только что вымыла.

Они побрели в дом. Владимир с трудом преодолел ступеньки крыльца, наконец забрался в комнату и, кашляя и задыхаясь, свалился на топчан. Руки и ноги предательски дрожали, а в глазах плавали радужные круги.

«Да, Вова, – подумал он, – задохлик ты стал еще тот. Надо как-то выкарабкиваться – не вечно же тут валяться… А где тут-то? Где я? Надо с женщиной поговорить». Он собрался с силами, со скрипом и хрустом в суставах приподнялся и спустил ноги с топчана, стараясь удержать равновесие.

Женщина возилась у печи, чем-то булькая, что-то куда-то переливая, потом обернулась и направилась к нему с чашкой. Судя по пару, в ней плескалось очень горячее варево. Она пододвинула ногой к топчану табуретку и поставила деревянную посудину на нее, погрозив Владимиру пальцем:

– Не хватай, горячо! Пусть остынет. Сейчас ложку и хлеба принесу.

Владимир в очередной раз подсознательно отметил: что-то в ее речи неправильно – то ли акцент какой-то, то ли слова как-то непривычно ставит, ну как бы слышишь речь мордвина – говорит по-русски правильно, но либо в ударениях, либо в произношении что-то не так… Это легко уловить на слух, особенно когда за свои пятьдесят лет наслушаешься любых акцентов и говоров. С опытом легко начинаешь сразу определять, откуда человек – а тут непонятно. Да и обстановка странная…

Женщина подошла к нему, сделала легкое движение рукой, как будто подкинула что-то – у потолка загорелся шарик вроде электрической лампочки. Владимир вздрогнул и вытаращил глаза, ошеломленный увиденным. Хозяйка дома в свою очередь удивленно воззрилась на него:

– Ты чего, светлячка не видал ни разу? Чего так напугался?

– Не видал… у нас так не умеют. – Он посмотрел на женщину и с волнением спросил: – Я вообще где? Это что за местность, как я сюда попал? Вы кто? Как мне попасть в город? Мне надо связаться с семьей, они волнуются, потеряли меня, наверное. Что это за глушь? Я ведь в городе был, когда потерял сознание.

– Сколько вопросов сразу… Ну, начнем по порядку. Я Марьяна. И не надо меня на «вы» звать – я простая деревенская целительница, только дворян на «вы» зовут и по имени-отчеству. Ты на моем хуторе, рядом деревня Карауловка, двести дворов. Самый близкий город Лазутин, пятьдесят верст вниз по реке. Как ты тут оказался – я не знаю. Я тебя нашла на огороде. Грядку мне всю помял. Да сама я пол-огорода истолкла, пока тебя тащила в дом – вот ты наел телеса. Хотя это тебя и спасло – ты месяц лежал в обмороке, пока очнулся. Не было бы запасов в теле – умер бы от голода. И так чуть не умер. Вовремя оклемался. Думала, тащить опять придется, яму копать надрываться… – Женщина ехидно хмыкнула. – Если бы я не была целительницей – не выжил бы. Я уж и так и сяк тебя силой поднимала, руки накладывала, и только через месяц ты начал оживать, шевелиться. Я, конечно, не сильная колдунья, но кое-что могу, вот на пределе моих способностей это и было. Могу лечить силой, могу травами отпаивать, могу небольшие колдовства делать – вот как светлячок этот, – но это все умеют, кто Силы касаться может, и ты тоже… Я по ауре вижу – можешь, только необучен. Вот все, что могу сказать. Давай ешь, пока совсем не остыло, потом будем разговаривать. Жуй, жуй… набирайся сил.

Марьяна придвинула к нему миску с похлебкой, Владимир стал хлебать, заедая куском хлеба, отрезанным от каравая. Полученная информация его ошеломила. Ну, он любил фэнтези, про попаданцев всяких – что-то ему нравилось, что-то его раздражало, но в общем это было неплохое времяпровождение, – но вот чтобы самому попасть… Куда? Хрен знает куда. Говорит вроде по-русски, но цивилизацией тут и не пахнет. Все застыло на уровне Средневековья… А может, и бронзового века? Да запросто. Стоп – на печи чугунная плита, нож стальной – это не бронзовый век точно. Значит, примерно средневековье. На это указывает и упоминание о дворянах. Раз есть дворяне – есть двор, есть царь и так далее. Параллельный мир? Ну почему бы и нет. Владимир допускал, что в жизни есть много чего неизвестного, недоступного пониманию. А уж про шаровые молнии столько всяких таинственных историй было – до сих пор так никто и не знает, что это такое, куда они деваются и откуда приходят. И самое главное – куда уходят. Кого-то они убивают, а кого-то не трогают… В общем, ему повезло как утопленнику – забросило хрен знает куда и зачем, без средств к существованию, без информации, без надежды на возвращение. Его взяла такая тоска, что впору завыть в голос, как собаке… Он бросил ложку – кусок в горло не лез.

Марьяна внимательно посмотрела на него:

– Так, кончай нюниться. Ты жив, скоро будешь здоров, люди и без ног и без рук живут, а ты здоровый сильный мужик, что-нибудь придумаешь, крыша над головой есть, еда – слава тебе, Боже – у нас есть, а там как судьбе угодно. Прекращай, бери ложку и ешь. Окрепнешь – будешь мне по хозяйству помогать, а там разберемся. Ко мне люди ходят лечиться, я им помогаю, мне платят, еды приносят, проживем. Не выгоняю же я тебя… грех немощным отказать в помощи. Вот окрепнешь – там сам решишь, что и как.

Владимир дохлебал суп и откинулся на лежанку… На него опять накатила усталость, и он провалился в тревожный сон.

Через неделю Владимир уже свободно перемещался по двору, выполняя мелкие работы, вроде колки дров или копания огорода. Тело уже укрепилось, кожа не висела, как складчатая простыня, мускулам возвращалась былая сила. Нет худа без добра – лишний вес ушел, оставив лишь свитые в жгуты мышцы и крепкие кости, Владимир все реже присаживался на чурбак, утихомиривая бьющееся, как птица в клетке, сердце и усмиряя одышку. Ему нравилось колоть дрова – работа на свежем воздухе и физические упражнения быстро развивали его тело, у него проснулся ужасный голод, он был готов есть целыми днями, так что Марьяна беззлобно поругивалась и кричала, что он проглот и она на него не напасется харчей.

Впрочем, она была явно довольна, что Владимир быстро восстанавливается – это была ее заслуга как целительницы, и как художник или скульптор, восхищенный своим талантом, она радовалась своим успехам в целительстве. Поставить на ноги практически безнадежного больного было очень интересно. Как сказали бы врачи, «интересный случай». Видимо, люди двух миров мало отличались друг от друга психологией. Только вот цивилизация в одном случае пошла технологическим путем, а в другом – путем развития духовных способностей, говоря языком мира Владимира, местные же это называли магией или силой.

Владимир, по мере возможности, выспрашивал у Марьяны об этом мире, и через месяц у него уже сложилось примерное представление о том, как все выглядит. Конечно, деревенская целительница мало что могла пояснить о дальних странах, но о жизни в этой стране она могла рассказать довольно подробно.

Эта страна представляла собой конгломерат из различных народов и народностей – от русских до китайцев. Как понял Владимир, китайцы мигрировали из своей страны из-за перенаселения или каких-то еще причин, но обосновались тут, в средней полосе, приняв подданство.

Страна называлась Истрия (Владимир так и не понял, откуда взялось название). Во главе стоял император, ему подчинялись герцоги, графы и разнообразные сложные структуры: помесь каких-то торговых гильдий и дворянских родов. Тут не было такого четкого разделения на дворян, которые ничего не делают и лишь являются получателями дохода от земель, и купеческое сословие: дворяне тоже торговали и состояли в гильдиях, а купцы могли купить себе титул, правда, с какими-то ограничениями, впрочем, нечто подобное было и в Российской империи.

Самым главным фактором, влияющим на жизнь, было наличие магии. Ну, к примеру, если вы зарядили пушку порохом, надеясь раскидать кишки противника по кустам, а в стане противника находится боевой маг, то по кустам будут раскиданы не его, а ваши кишки. Он просто взорвет порох на расстоянии. Не могут долететь до цели и снаряды, если отправить их издалека, или ракеты – их можно взорвать в воздухе. Из-за электрических разрядов, сопровождающих заклинания (впрочем, это громко сказано – заклинания, или волшба, творились здесь как-то по-другому, без завываний, воплей или речитативов, Владимир пока не разобрался, как это происходило), не могли работать электроприборы, которые неминуемо сгорели бы просто на корню. Так что об электронике тут не могло быть и речи. То же самое касалось двигателей внутреннего сгорания и тому подобных вещей, тут могли работать только паровые двигатели, но они как-то не получили распространения – слишком низкий КПД и большое потребление материалов. Впрочем, Владимиру казалось, что это просто следствие консервативности людей и непонимание ими выгод от этих машин. Но ведь он смотрел на проблему с точки зрения современного человека технологичного мира.

Дни в избушке текли размеренно, спокойно. Днем время от времени приходили люди, которых Марьяна принимала в пристройке к дому – что-то вроде этакой клиники, как она говорила: «Ну не тащить же болезни в дом…» Владимиру после приходилось вымывать стол и топчан в этой «клинике», иногда залитые гноем и кровью. Марьяна на это злорадно хихикала и приговаривала: «Вот тебе хлеб целителя! А ты думал, розами тут пахнет?!» Владимир ничего в таких случаях не думал, кроме виртуозных ругательств в адрес больных и ехидной старушенции.

Впрочем, старушенцией ее можно было назвать только с натяжкой – язык не поворачивался – настолько она была энергичной, крепкой. Возраст ее можно было определить… хм… нельзя было определить… «От шестидесяти до… Бог знает, сколько они тут живут», – думал Владимир.

После осторожных расспросов он узнал, что возраст живущих в этой стране напрямую зависит от способностей обладать так называемой Силой. Выходит, очень сильные магики могут жить практически неограниченно – но таких было очень мало, Марьяна в своей жизни (а ей было сто двадцать лет) их не встречала. Это было примерно так же, как встретить долгожителя с Кавказа – он где-то там есть, живет уже сто восемьдесят лет, но где-нибудь в Воронеже его нет. Ты не видишь сурка – а он есть!

Марьяна могла прикладываться к Силе, но ее каналы были в состоянии пропустить только небольшое ее количество, а потому мощными способностями она не блистала. Зажечь магический светлячок, воздействовать на ауру больного с целью излечения, срастить небольшую ранку или остановить кровь, убить бактерии в ране, ну и еще ряд небольших чудес были доступны ей. Даже чтобы срастить кость, ей бы потребовалось неделю сидеть беспрерывно над ней, возложив руки и истощив себя до изнеможения. Посему основным способом лечения были гомеопатические средства и способы обычных врачей всех миров – шины, лекарства, скальпель.

Умение исцелять, как правило, не передавалось по наследству в одной семье. Как понял Владимир, у Марьяны семьи не было – муж давно умер, он не был магиком. Так и текла ее жизнь тихо и спокойно… до тех пор, пока на грядку календулы не свалился здоровенный стокилограммовый мужик.

Утро началось с истошных воплей петуха, который влетел на плетень и, надсаживаясь, орал на всю округу, заявляя свои права на окрестные земли и гарем. Владимир потянулся, с хрустом распрямив руки и поводя плечами. Потом резко спустил ноги с лежанки, откинув шерстяное одеяло и отходя от тревожного сна. Его все мучили кошмары – в голове проплывали какие-то обрывки прежних воспоминаний, и все почему-то заливалось светом, как из неоновой лампы. Это повторялось день ото дня, и никакие тяжелые физические работы, усталость, даже целебные отвары не могли заглушить смятение души.

Он почесал левое плечо и в который раз посмотрел на появившееся на нем темное пятно, от которого отходили «ветви», – это был след вхождения в тело шаровой молнии. Что интересно, выходного пятна не было, хотя обычно в этом случае где-нибудь на ноге всегда бывает выходное, – энергия молнии (если это была молния) как бы потерялась в организме. Владимир встал, еще раз потянулся, надел штаны, натянув их на свои единственные трусы.

Надо сказать, что о нижнем белье, таком как на Земле, тут и не слыхивали. Люди спали или в одежде, или в исподнем, или голые. Или в таких рубахах, которые Владимир видел только в исторических фильмах. Марьяна смеялась, глядя, как он упорно держится за пережитки своего мира, будучи вынужден стирать свои трусы через день. Ей это казалось ужасно смешным и глупым, о чем она обязательно сообщала при каждой удобной возможности.

Скоро с бельем и одеждой у него не будет проблем. Заезжие купцы обеспечивали местных жителей (и их с Марьяной в том числе) и нитками, и иголками, и хорошей тканью, а крестьянки на досуге, долгими зимними вечерами, с удовольствием обшивали всех, кто к ним обращался, но пока… Пока Марьяна не упускала возможности посмеяться над чистюлей из другого мира.

Сегодня у клиники уже ждали трое крестьян, один держал на весу замотанную тряпкой руку, тряпка была пропитана кровью, а лицо его выглядело бледным. Рядом стояли еще две телеги: на одной была баба с ребенком, на другой – девушка, накрытая чем-то вроде брезента. Марьяна уже суетилась, нагревая на печке во дворе горячую воду и готовя отстиранные холщовые бинты.

Прием начался с мужика. Владимир уже привычно ассистировал: разматывал бинты, обмывал руку стонущему больному. Марьяна предельно серьезно подсказывала ему, что и как надо делать, указывая на необходимые предметы, обращала внимание на состояние руки больного.

Владимир не был новичком в лечении, что облегчало ему понимание слов целительницы. За свои годы он получил много знаний – от курсов санитаров, некогда пройденных им при военкомате, до разнообразной информации, добытой из книг, Интернета… и еще черт знает откуда. Эти сведения неожиданно всплывали у него в голове, кусками и мгновенно, что его удивляло. Ну как он мог вспомнить картинку из анатомического атласа, которую видел в четвертом классе сельской школы? После этого прошло сорок лет!

Но, видимо, это были последствия удара шаровой молнии, которая открыла закупоренные каналы для доступа информации, надежно упакованной в мозге любого человека. Для того чтобы ее извлечь, нужны какие-то стрессовые ситуации – в литературе описывалось немало случаев, когда люди проявляли фантастические способности после каких-то странных событий. Некоторые вдруг начинали говорить на мертвых языках, другие демонстрировали феноменальные данные в математике – перемножали в голове многозначные числа, третьи вообще переставали спать и никогда не уставали, да много чего еще.

И такие случаи, как у Владимира, тоже наблюдались: ему сразу вспомнилась, когда он думал над этим, статья о неком Бобе Петрелла из Америки, который также ничего не забывал. Он тогда подивился и позавидовал – вот счастливчик. И забыл об этом… до поры до времени. Теперь, при его желании, перед ним вставали целые страницы текста, который он когда-то видел, слова, которые он когда-то слышал… Первое время его голова раскалывалась от потока хлынувшей информации, несколько дней он с трудом мог говорить и осознавать мир вокруг, перепугав Марьяну, но постепенно все нормализовалось. Видимо, потоки знаний как-то вошли в нужное русло, и теперь при желании, без всякого усилия, он мог вызвать любую информацию.

Побочным и закономерным эффектом этой способности было то, что он с первого раза запоминал, услышав или увидев все, что ему показали. Это не означало, будто он сразу мог стать гениальным хирургом или целителем – есть еще такое понятие, как память тела, а она нарабатывается только многократным повторением одних и тех же нужных движений. Впрочем, и это у него получалось очень легко. От дальнейшей карьеры лекаря его отделяло лишь то, что он не умел пользоваться Силой, хотя, как сказала Марьяна, способности у него имелись. Беда в том, что его мозг, мозг рационального человека технологического мира, не мог, не хотел допустить в себя мысль о возможности пользоваться чем-то «нефизичным», чем-то, отрицаемым материалистической наукой.

Марьяна часто нападала на него, требуя, чтобы он начал брать у нее уроки магичества, но он отнекивался, боясь, что не получится. Ему и хотелось попробовать – вдруг он и правда маг, ну как в книжках, но и что-то останавливало его, все это казалось чем-то несерьезным и странным. Он сам не знал, почему он так опасается, что потеряет от уроков, и все-таки отбивался от целительницы, выдвигая все новые предлоги: то он еще слаб, то готов начать со следующей недели, или потом… И на этом все застыло.

Рука крестьянина была сильно переломана, практически как из мясорубки. Владимир поморщился – по-хорошему, в его мире эту руку бы ампутировали, с такой кашей ничего сделать нельзя. Сможет ли Марьяна что-то сотворить?

Он смотрел за ней: целительница положила руку на стол, стала расправлять раздавленную конечность. Потом взяла что-то вроде пинцета и начала удалять кусочки кости и оторванной ткани из ран. Крестьянин сидел спокойно, даже не морщился. Перед началом операции Марьяна, проведя рукой по голове, отключила у него все болевые ощущения – Владимира каждый раз поражало это умение, а Марьяну сильно забавляло восхищение ученика – с ее слов, снятие боли является первым умением, которое постигают целители-магики. Толку от операции, если больной скончается от болевого шока?

Наконец раны были очищены – если можно назвать ранами лепешку вместо руки. Марьяна поморщилась, потом тихонько сказала, глядя на мужика, сидящего с остекленевшим взглядом:

– Руку-то я ему сохраню, но пользоваться ей он как следует не сможет… не хватает у меня умения, Силы мало. Чтобы действительно восстановить ему руку, надо целителя-магика высшего разряда, а я кто – деревенская целительница. Ну что могу, то и сделаю, все равно у него денег на высшего целителя нет и не будет – те стоят столько, сколько он за всю жизнь не заработает.

Владимир задумался. А чем этот мир отличается-то? В его мире, если нет бабок, сдохнешь, поскольку не сможешь нанять дорогих врачей, купить дорогие лекарства. Чем отличается этот мир от его мира? Ничем.

– Вот ты, Влад, скотина ты эдакая, сколько раз я тебя уговаривала: учись, учись. Может, спасли бы мужику руку. А ты как хряк безмозглый, одно свое хрюкаешь: па-аа-том! Па-а-том! Врезала бы тебе… – Марьяна осторожно взяла руку мужика и стала сшивать.

Владимиру стало стыдно. И правда, чего он ерепенится? Может, вдвоем и в самом деле мужику бы помогли… надо как-то заняться… завтра. Завтра. Он четко решил для себя, что завтра он займется учением, о чем сразу сообщил целительнице.

Она фыркнула – сколько раз уже было такое. Владимир заверил ее, что уж завтра точно. После завтрака, если приема больных не будет. Если будет – вечером. На том и сошлись. Кстати, Марьяна сразу стала звать его Владом и предложила и ему звать себя так – только дворяне имели длинные имена. Простолюдины обходились короткими.

Наконец возня с иглами и нитками закончилась, Марьяна наложила руки на поврежденную конечность, ее лицо разгладилось, кисти рук вдруг засветились неярким светом, который как бы отходил от ладоней и вливался в раны… Они на глазах зарубцовывались, приобретали вид давно перенесенной травмы. Потом целительница устало убрала руки, села на подставленную Владимиром табуретку: