Kitobni o'qish: «Разбойничья злая луна»

Shrift:

Издательство Азбука®

* * *

Когда отступают ангелы

Поток информации

Сразу же, как только Валерий Михайлович Ахломов показался на пороге редакционного сектора, стало ясно, что на планёрке ему крепко влетело от главного.

– Пользуетесь добротой моего характера! – в тихом бешенстве выговорил он. – Уму непостижимо: в рабочее время обсуждать польскую помаду! Что у меня, глаз нет? Я же вижу, что у всех губы фиолетовые.

Он отпер дверь кабинета и обернулся.

– Хотя… – добавил он с убийственной улыбочкой, – молодым даже идёт! – И покинул редсектор.

– Скажите пожалуйста!.. – немедленно открыла язвительный фиолетовый рот немолодая Альбина Гавриловна и спешно закашлялась: перед дверью кабинета, придерживая её заведённой за спину рукой, опять стоял Ахломов, но уже с вытаращенными глазами.

Возвращение его было настолько неожиданным, что не все успели удивиться, прежде чем он круто повернулся и пропал за дверью вторично.

– Младенца подкинули! – радостно предположила молодая бойкая сотрудница.

Язвительный фиолетовый рот Альбины Гавриловны открылся было, чтобы уточнить, кто именно подкинул, но не уточнил, а срочно зевнул, потому что Ахломов снова вышел… Нет, он не вышел – он выпрыгнул из собственного кабинета и, захлопнув дверь, привалился к ней лопатками.

Тут он понял, что все девять блондинок и одна принципиальная брюнетка с интересом на него смотрят, и заискивающе им улыбнулся. Затем нахмурился и, пробормотав: «Да, совсем забыл…» – поспешно вышел в коридор.

Там все ещё перекуривали Рюмин и Клепиков. Увидев начальника, они с сожалением затянулись в последний раз, но начальник повёл себя странно: потоптался, глуповато улыбаясь, и неожиданно попросил сигаретку.

– Вы ж курить вроде бросали, – поразился юный Клепиков.

– Бросишь тут… – почему-то шёпотом ответил Ахломов, ломая вторую спичку о коробок.

Наконец он прикурил, сделал жадную затяжку, поперхнулся дымом, воткнул сигарету в настенный горшочек с традесканцией и решительным шагом вернулся в редсектор. Приотворил дверь кабинета и, не входя, долго смотрел внутрь, после чего робко её прикрыл.

– Что случилось, Валерий Михайлович? – участливо спросила Альбина Гавриловна.

Ахломов диковато оглянулся на голос, но смолчал. Не скажешь же, в самом деле: «Товарищи! У меня на столе какая-то железяка документацию листает!»

Внятный восторженный смешок сотрудниц заставил его вздрогнуть. И не блесни в дверях до боли знакомые всему отделу очки Виталия Валентиновича Подручного, как знать, не шагнул ли бы Ахломов, спасаясь от хихиканья подчинённых, навстречу металлической твари, осмысленно хозяйничающей на его столе.

А Подручный озадаченно моргнул – показалось, будто Ахломов обрадовался его приходу. Виталию Валентиновичу даже как-то неловко стало, что перед визитом сюда он успел нажаловаться на Ахломова главному инженеру.

– Вот, – протянул он стопку серых листов. – С двадцать первой страницы по сто пятнадцатую.

– Вы пройдите, – растроганно на него глядя, отвечал Ахломов. – Вы пройдите в кабинет. А я сейчас…

«А не прыгнет оно на него?» – ударила вдруг дикая мысль, но дверь за Подручным уже закрылась. Секунду Ахломов ждал всего: вскрика, распахнутой двери и даже почему-то возгласа: «Вы подлец!» – но ничего такого не произошло.

А может, некому уже распахнуть?!

Выпуклый апостольский лоб Ахломова покрылся ледяной испариной, и насмерть перепуганный заведующий отделом рванул дверь на себя.

Железяка стояла, сдвинутая на край стола, и признаков жизни не подавала. Подручный зловеще горбился над скопированной по его заказу документацией.

– Ну опять… – заныл и запричитал он, поворачивая к Ахломову разобиженное лицо. – Смотри сам, Валерий Михайлович. Фон серый. РЭМы твои мажут. Мне же за этот захват голову снимут… А это! – И Подручный, к ужасу Ахломова, бесцеремонно ухватил железяку под квадратное брюшко так, что её четыре ноги нелепо растопырились в воздухе. – Это у тебя откуда, Валерий Михайлович?

Валерий Михайлович спазматически глотнул и, обойдя стол, тяжко сел на своё рабочее место.

– Что это такое? – хрипло спросил он, ткнув подбородком в сторону железяки.

– Да это ж он и есть!

– Кто «он»? – Ахломов постепенно свирепел.

– Автоматический захват для переноски стального листа. Макет в одну пятую натуральной величины. Безобразие… – забормотал Подручный, поворачивая железяку то так, то этак. – На глазок его делали, что ли? Пропорции не те, без замеров вижу. А к чему крепить?

– Короче, это ваше изделие? – Голос Ахломова не предвещал ничего хорошего.

– В том-то и дело! – закричал Подручный. – В том-то и дело, что такого заказа я мехмастерским не давал. Это либо самодеятельность, либо… – лицо его на секунду отвердело, – либо заказ был дан через мою голову.

«Через твою голову! – с ненавистью подумал Ахломов. – Не могло же мне три раза померещиться!»

Захват! Хорош захват, если буквально десять минут назад он собственными глазами видел, как этот, с позволения сказать, захват аккуратно перекладывал листы из одной пачки в другую, на мгновение задерживая каждый перед… бог его знает перед чем – глаз на железяке не было.

– Я этого так не оставлю! – с трудом потрясал железякой Подручный. – Я узнаю, чья это работа. Я сейчас в мехмастерские пойду!

«А потом к главному», – машинально добавил про себя Ахломов, с огромным облегчением наблюдая, как Виталий Валентинович в обнимку с железякой покидает его кабинет.

Конечно, если бы Ахломову дали опомниться, он бы испугался по-настоящему. Но вот как раз опомниться ему не дали – в дверь уже лезли заказчики.

И каждого надо было успокоить, каждого заверить, каждого спровадить.

* * *

Посещение Подручным мехмастерских ничего не дало. Филиппыч щёлкнул по железяке крепким широким ногтем и, одобрительно поцокав языком, с треском почесал проволочную седую шевелюру.

– Не наше, – с сожалением сказал он. – Заводская работа. Видите, шлифовочка? Суперфиниш!

Словечко это почему-то доконало Виталия Валентиновича. В его истерзанном служебными неприятностями мозгу возникла нелепая мысль: кто-то его подсиживает. Кому-то очень нужно, чтобы безграмотно выполненный макет его детища попался на глаза начальству в то время, когда отдел и без того срывает все сроки.

– Сейчас вы-ыясним, – бормотал он, поднимаясь в лифте на второй этаж, – выясним, кто это у нас такой самородок… Иван Кулибин… Суперфиниш, понимаете!..

Железяка с преданным видом стояла возле его правой ноги наподобие собаки пограничника.

* * *

Главный, подёргиваясь и жестикулируя, расхаживал по кабинету и, казалось, разговаривал сам с собой, не обращая внимания на Ахломова, который подсолнушком поворачивался на стуле за перемещающимся начальством.

– Что, нет у нас специалистов квалифицированных? – горько вопрошал главный. – Почему мы никогда не можем предъявить себя лицом? НИПИАСУ – может. ГПКТБ, – отплевался он согласными, – может. А мы, видите ли… – и главный обаятельно улыбнулся, – не можем!

На секунду он задержался возле стола, с отвращением шевельнул стопку серых листов (с 21-й страницы по 115-ю) и вопрошающе обратил к Ахломову резное морщинистое лицо страдальца.

– Алексей Сергеевич, – преданно глядя на главного, сказал Ахломов, – это же мелочи…

– Да хороший вы мой! – в ужасе перебил его главный, воздев пухлые складчатые ручки. – Делая мелочь, мы должны делать эту мелочь так, чтобы посмотрели на эту мелочь и сказали: «Вот мелочь, а как сделана! Фирма!»

И, выпалив своё любимое словцо, главный устремился к дверям, где уже с минуту маячили очки и зеркально выбритые щёки Подручного.

– Вот! – воскликнул он, отбирая из рук Виталия Валентиновича давешний кошмар Ахломова. – Вот! Это я понимаю! Это профессионально!

И, не прерываемый ни Подручным, ни – тем более – вскочившим со стула Ахломовым, главный поставил терпеливую железяку на стол и принялся умилённо её осматривать.

– Это – фирма, – приговаривал он. – Это – на уровне. Можем, значит, когда захотим! Виталий Валентинович, что это такое?

– Да… мм… видите ли, – расстроенным голосом начал Виталий Валентинович, – это в некотором роде макет нашего автоматического захвата…

– Ну что я могу тут сказать! Это – фирма. С этим не стыдно и в министерство показаться. – Главный любовно снял с железяки пылинку и насторожился. – Слушайте, а зачем вы мне его принесли?

– Сделан-то он, конечно, старательно… – промямлил Подручный, чувствуя, что пришёл не совсем вовремя, – но размеры, Алексей Сергеевич, пропорции… Крайне неточно сделано.

Главный закатил огромную паузу, в течение которой скорбно смотрел на Подручного.

– Ну, я не знаю, товарищи, – вымолвил он, безнадёжно улыбаясь. – Или у нас нет квалифицированных специалистов…

Ахломов, не слушая, присматривался к железяке. Нет, как хотите, а не могло это двигаться. Единый кусок металла, монолит. Скорее уж обрезок рельсы поползёт на манер гусеницы. А лапы! Каждая на конце скруглена. Как можно такой лапой что-нибудь ухватить? Может быть, присоски? Показаться невропатологу? Но ведь двигалось же оно, чёрт побери!

– А достижения?! – Главный уже бегал по кабинету. – Страшно смотреть, как они у нас нарисованы!

Железяка изумлённо щелкнула и зажужжала. Главный запнулся и укоризненно посмотрел на отпрянувшего от стола Ахломова.

– Виталий Валентинович, – позвал он, вновь повернувшись к железяке, – здесь можно что-нибудь исправить?

Вопрос застал Подручного врасплох.

– Н-ну, если здесь сточить, а тут приварить…

– Берите, – прервал его главный. – Берите ваш макет и несите его слесарям. Если это их работа – пусть переделают. Если нет – всё равно пусть переделают!

* * *

Подручный проклял тот час, когда потащился к главному, но обсуждать приказы было не в его характере, и вот он уже стоял в гулком коридоре подвала, держа в руках, как табуретку, эту металлическую нелепость, весившую, кстати сказать, не меньше десяти килограммов.

Слесарей на месте не оказалось, и опытный Подручный прямиком направился в мастерскую художника. Дверь мастерской – чудовищная, окованная железом дверь с пиратской табличкой «Не влезай – убьёт!» – была распахнута. Из проёма в коридор тянулся сизый слоистый дым, слышались голоса. Подручный бесшумно поставил свою ношу на бетонный пол и прислушался.

– Деревянный брус, на который кладётся рельса, – веселился тенорок слесаря Шуры. – Пять букв. Что бы это могло быть?

В мастерской жизнерадостно заржали.

– Картина, изображающая морской пейзаж. Шесть букв. Вторая – «а».

– Марина, – вкусно выговорил голос художника Королёва.

– Кто?

– Марина, пенёк.

– Та-ак. Бесхвостое земноводное, распространённое в нашей области. Саня, это по твоей части. Бесхвостое…

– Слышу. Лягушка.

– Ля-гуш-ка. Точно. Ты смотри! За что же тебя из института выперли?

– За хвосты.

Вновь послышалось жизнерадостное ржание.

– По вертикали. Стихотворный размер. А у кого из нас диплом литератора? Чего молчишь, учитель? Завязывай с подошвами. Стихотворный размер…

– Сколько букв?

– Десять. Предпоследняя – «и».

– Амфибрахий.

– Амфибрахий или амфебрахий?

– Так, – сказал Подручный, входя. – Что, собственно, происходит?

Своим непосредственным делом был занят только художник Королёв. Склонившись над столом, он неистово трафаретил по синему фону поздравительного плаката жёлтые шестерёнки. Фотограф старательно вырезал из твёрдого пенопласта подошву изящных очертаний. Слесари Саня и Шура сидели верхом на стульях и дымили. Юный шалопай Клепиков из отдела Ахломова приник к карте мира в районе Панамского канала.

– А кто к нам пришёл! – восторженно завопил художник Королёв, не поворачивая головы. – Виталий Валентинович, выгоните этих тунеядцев. Работать не дают!

– Всё те же лица, – холодно заметил Подручный. – А что здесь делают слесаря?

– Нашёл! Вот она! – выкрикнул шалопай Клепиков, оборачиваясь. – Пиши: порт в Колумбии – Буэнавентура.

Тут он, понятно, осёкся.

– Кроссвордики, значит, разгадываем, – вазелиновым голосом подытожил Виталий Валентинович. – А главный инженер дозвониться не может. Саня! Шура! Ну-ка заканчивайте. Есть работа. Во-первых, знаком вам этот…

Подручный не договорил. Что в ту, что в другую сторону коридор был пуст. Железяка исчезла.

* * *

Если до этого момента путь предмета, принятого отдельными лицами за макет автоматического захвата, можно было обозначить непрерывной линией, то теперь он рисуется нам извилистым пунктиром или даже беспорядочной россыпью точек.

Так, две библиотекарши вспомнили, что с ними в лифте на четвёртый этаж поднималась уродливая болванка на четырёх ножках, об которую и были порваны французские колготки.

Группа сотрудников, спускавшаяся с шестого этажа в столовую, также засвидетельствовала наличие железяки в лифте. Мало того, двое из них признались, что в связи с теснотой они выставили железяку на третьем этаже, нехорошо о ней отозвавшись. Может, до, а может, после этого (разложить события по порядку так и не удалось) в отделе Подручного раздался возмущённый женский голос: «Кто мне поставил на „Бурду“ эту уродину?» Ответом был вялый голос из-за кульмана: «А-восемь. Убит». Там резались в морской бой.

Кроме Подручного, опознать предмет было некому. Но Виталий Валентинович в ту пору отчитывался перед главным в пропаже макета, так что после краткого разбирательства железяку вынесли на лестничную площадку, где она приняла посильное участие в перекуре. Иными словами, на неё сел один сотрудник, предварительно подстелив носовой платок. Железяка крякнула, но стерпела.

Забегая вперёд, скажем: если бы этот сотрудник знал, на что сел, он бы вскочил, как с раскалённой плиты, и зарёкся курить в рабочее время.

* * *

Главный возвращался из инспекционного набега на отдел тяжёлой полуавтоматики, когда удивительно знакомый неприятный голос с лестничной площадки изрёк невероятную фразу.

– Если мы делаем мелочь, – сказал голос, – мы делаем мелочь… мелочь… – Тут он запнулся, начал заикаться и очень неуверенно закончил: – Чем мельче, тем лучше. Фирма!

Главный остолбенел. Последовало слабое шипение, и сочный баритон инженера Бухбиндера произнёс:

– Как же им не гореть, если они Нунцию диссертацию делают? Редакторы компонуют, машбюро печатает, даже копирку запряг. Причём в таком строжайшем секрете, что уже всему институту известно.

– А сам он что же? – вмешался другой голос, обладателя которого главный не вспомнил.

– Кто? Лёша? Ты что, смеешься? Это тебе не докладную директору накатать.

Главный задохнулся от возмущения. Когда? Каким образом узнали? И кто бы мог подумать: Бухбиндер! «Ну я сейчас покажу вам Нунция», – подумал он, но тут произошло нечто совсем уже непонятное.

– Как же им не гореть, – снова заладил баритон, – если они Нунцию диссертацию делают? Редакторы компонуют, машбюро печатает, даже копирку запряг. Причём в таком строжайшем секрете…

И диалог повторился слово в слово, как будто кто-то дважды прокрутил одну и ту же запись. Запахло горелой изоляцией.

Главный вылетел на площадку и, никого на ней не обнаружив, стремительно перегнулся через перила. Виновных не было и внизу. Клокоча от гнева, он обернулся и увидел макет автоматического захвата, позорно утерянный Подручным.

Ворвавшись к себе в кабинет, главный потребовал Виталия Валентиновича к телефону.

– Вы нашли макет? – ядовито осведомился он. – Ну конечно… Почему я вынужден всё делать за вас? Представьте, нашёл… Нет, не у меня… А вот выйдите перед вашим отделом на лестничную площадку, и увидите.

Разделавшись с Подручным, главный достал толковый словарь и выяснил значение слова «нунций».

– Бухбиндера ко мне! – коротко приказал он и вдруг замер с трубкой в руке.

Он вспомнил, кому принадлежит тот неприятно дребезжащий голос, сказавший возмутительную фразу насчёт мелочей. Это был его собственный голос.

* * *

Тем временем девять блондинок и одна принципиальная брюнетка парами и поодиночке потянулись из столовой в редсектор.

– Глядите-ка! – радостно оповестила, входя, молодая бойкая сотрудница. – Опять Подручный свою табуретку принёс.

Вряд ли железяку привело к двери кабинета праздное любопытство. Скорее она надеялась досмотреть чертежи, от которых её оторвали утром. Но у Ахломова была странная манера запирать свой закуток на два оборота даже на время минутной отлучки.

– Вы подумайте: таскать тяжести в обеденный перерыв! – продолжала зубоскалить молодая особа. – Вот сгорит на работе – что будем делать без нашего Виталия Валентиновича?

– Успокойтесь, девочки, – отозвалась Альбина Гавриловна, обстоятельно устраиваясь на стуле. – Такой не сгорит. Это мы с вами сто раз сгорим.

Железяка слушала.

– Ни он, ни помощница его, – поддержала принципиальная брюнетка Лира Федотовна.

– А что, у Подручного заместитель – женщина? – робким баском удивилась новенькая.

– Перед тобой в очереди стояла. В белых брюках в обтяжку.

– Просто не понимаю! – Лира Федотовна возмущённо швырнула карандаш на стол. – В нашем возрасте носить брючный костюм!

Минут пять она возмущалась, потом немного остыла и снова взяла карандаш. В углу прекратила стук пишущая машинка.

– А Пашка Клепиков, – сказала машинистка, – опять вчера Верку из светокопии провожал. Маринка все утро проревела.

– Не по-ни-ма-ю! – Карандаш Лиры Федотовны опять полетел на стол. – Два месяца, как расписались! У них сейчас ласковое отношение должно быть друг к другу, а они…

Неожиданный вздох Альбины Гавриловны вобрал не менее трети воздуха в помещении.

– И зрелым женщинам хочется ласки, – мелодично сказала она.

Железяка слушала.

Несколько минут работали молча. Потом молодая бойкая сотрудница подняла от бумаг восторженные глаза:

– А у жены Ахломова…

Несомненно, ей крупно повезло. Спустя секунду после того, как она нанесла последний штрих на семейный портрет любимого начальника, в дверях показался розовый носик лёгкого на помине Ахломова.

Ахломов увидел железяку. В следующее мгновение он уже был у себя в кабинете и с треском набирал номер:

– Подручного мне!

Редсектор замер.

– Где? У главного? – И через секунду – другим голосом: – Алексей Сергеевич, Подручный у вас? Скажите ему, пожалуйста, пусть придёт и заберёт свой макет… А у меня под дверью… А я не знаю… А это вы у него спросите… Жду, жду… А то об него спотыкаются, повредить могут.

Пришёл совершенно пришибленный Подручный и, воровато озираясь, унёс железяку к слесарям.

* * *

Слесарь Саня одиноко и неподвижно восседал на стуле в электрощитовой и через равные промежутки времени с хрустом зевал. В глазах его отражались лампочки.

– А где Шура? – спросил Подручный, войдя.

Саня медленно-медленно повернул голову и с неодобрением осмотрел вошедшего.

– Вышел, – апатично изронил он.

– Вышел? Ну ладно… Саня, вот это нужно довести до кондиции.

Саня с неодобрением осмотрел то, что принёс Подручный.

– Видишь, Саня, корпус прямоугольный, а его скруглить надо. – Виталий Валентинович был неприлично суетлив. – Вот эти уголочки надо снять, а вот здесь мне потом сварщик крючочки приварит. Погоди, я тебе сейчас эскизик набросаю. Вот тут, тут и тут. И ради бога, Саня, – душераздирающе попросил Подручный, – как можно быстрее! Я тебе звонить буду.

Оставшись один, Саня некоторое время с упрёком смотрел на железяку, потом нехотя поднялся и пошел за напильником. Придя с инструментом, он прочно зажал одну из металлических ног в тиски, заглянул в эскизик, примерился и одним привычным движением сточил первый угол… Вернее, хотел сточить. Напильник скользнул, не оставив на корпусе ни царапины, и слесарь чуть не врезался в железяку челюстью. И тут произошло событие, заставившее Саню проснуться окончательно.

– И зрелым женщинам хочется ласки, – ответил лжезахват на прикосновение напильника голосом Альбины Гавриловны, а затем, открутив свободной лапой рукоятку тисков, спрыгнул на пол и с дробным цокотом убежал в коридор.

Саня ощутил острую боль в ноге и понял, что уронил напильник.

* * *

Самое время сообщить, что впоследствии, когда происшествием занялась группа компетентных лиц, однозначно ответить удалось лишь на два вопроса. Первое: случившееся не являлось массовой галлюцинацией. Второе: создать подобный механизм при современном уровне техники невозможно.

Далее шли одни предположения: может быть, аппарат был повреждён вследствие не совсем мягкой посадки; не исключено также, что он, образно выражаясь, захлебнулся в потоке противоречивой информации.

Были и иные толкования. Слесарь Саня, например, открыто утверждал, что пришелец из космоса, кибернетический разведчик, представитель внеземной цивилизации, попросту свихнулся, пытаясь разобраться, чем же, наконец, занимается учреждение.

Но в тот момент ему было не до гипотез. Схватив напильник, он выскочил в коридор. Что цокот ушёл влево, можно было не сомневаться. Но коридор был пуст. Из распахнутой двери художника доносился тенорок слесаря Шуры. Саня почувствовал острую потребность в общении. Он заглянул в мастерскую и обмер: лжезахват растопырился над кроссвордом.

– Основной вид гидромелиоративных работ, проводимых в нашей области… – бормотал он Шуриным голосом, нетерпеливо постукивая лапой по клеткам. – А у кого из нас диплом мелиоратора?

Саня побежал к лестничному пролёту. Ему позарез нужен был хотя бы один свидетель. Связываться с железякой в одиночку слесарю не хотелось.

Кто-то стремительно убегал вверх по лестнице. На повороте мелькнули брюки, несомненно принадлежащие художнику Королёву.

– Королёв!!! – заорал Саня и ударил напильником по прутьям перил, наполнив подвал звоном и грохотом. – Давай сюда! Скорей сюда!

Знакомый цокот заставил его со злобой швырнуть инструмент на пол. Лжезахват уходил вверх по противоположной лестнице.

А Королёв бежал и бежал, пока не уткнулся в чердачный люк. Он был так потрясён встречей с железякой, что даже не догадался свернуть на каком-нибудь этаже.

* * *

У Валерия Михайловича Ахломова было два настроения, два рабочих состояния. Находясь в первом, он настежь распахивал дверь в редсектор и бдительно следил из-за стола за поведением сотрудниц. В такие дни резко повышалась производительность труда. Во втором состоянии он наглухо запирался в кабинете и общался с отделом по внутреннему телефону.

Когда железяка, блистательно уйдя от Сани, вновь проникла в редсектор, дверь Ахломова была плотно закрыта. Правда, следует отметить, что на этот раз железяка и не пыталась к ней приблизиться. Видимо, имело место серьёзное нарушение логических связей, ведущее к полному распаду функций.

Несмотря на то что передвигалась она теперь не на цыпочках, а этаким кокетливым топотком, внимания на неё не обратили.

Весь отдел толпился у стола отпускницы Любочки. На Любочке была достойная зависти розовая кофточка, тонко оттенявшая ровный морской загар. Но то, что лежало на столе, вызывало в женщинах чувство исступления, переходящее в истому.

Это нельзя было назвать свитером, это нельзя было назвать кофточкой – светло-коричневое, цвета тёплого вечернего песка, окутанное нежнейшим золотистым пухом, оно доверчиво льнуло к робким женским пальцам, оно было почти живое.

Да что говорить – сама Любочка смотрела на принадлежащую ей вещь точно так же, как и остальные.

– Если бы не на два размера больше! – в отчаянии повторяла она.

– Воротник хомутиком, – зачарованно шепнули у её левого плеча. – И сколько?

Любочка назвала цену и предъявила этикетку.

– Хомутиком… – безнадежно отозвался тот же голос у её правого плеча.

– Ну-ка, покараульте кто-нибудь у входа, – решилась Лира Федотовна, сбрасывая жакет. И, не сводя алчного взора с кофточки, пояснила: – Мой размер!

– А если Валерий Михайлович выйдет? – ахнула новенькая.

– Если закрылся – до самого звонка не выйдет, – успокоила Лира Федотовна, уже протягивая руку к кофточке, и вдруг приглушённо взвыла: – Да что ж вы на ноги-то наступаете?

– Покараульте, покараульте!.. – лихорадочно бормотала железяка, пробираясь по ногам вперёд.

Оттеснив соперницу, она со стуком взгромоздилась на стол и одним неуловимым движением – только ноги мелькнули! – напялила вещь.

Зрелище вышло кошмарное – что и говорить! Многоголосый женский визг напомнил вопль органа. Все бросились кто куда, и только Любочка – за железякой.

Коридор огласился хлопаньем дверей, ровным цокотом и криками, мужскими и женскими.

– Фир-рма! Буэнавентур-ра! – вопил голосом главного, пробегая по коридору в развевающейся кофточке, свихнувшийся киберразведчик. – Втирательство очков из семнадцати букв, четвертая – «о»!

Он звонко продробил по всем этажам учреждения, расплёскивая избыток бог знает где набранной информации. Обессилевшая Любочка отстала на третьем. В воздухе ещё таял победный вопль: «Мелочь, а как сделана!» – когда она села на ступеньки и разрыдалась.

Прибежавший на голос главного Подручный увидел бегущий по коридору макет автоматического захвата и растопырил руки, перекрывая ему дорогу. Но железяка, лихо поддёрнув полы, с молодецким криком «А кто к нам пришёл!» перепрыгнула через Виталия Валентиновича.

Он потерял её на втором этаже, где она попросту выскочила в окно и, согласно показаниям прохожих, пробежала по карнизу вдоль всего здания, подметая королевским мохером штукатурку.

* * *

Ахломов, услышав вопли, ворвался в редсектор, не слушая объяснений, перекричал сотрудниц и, рассадив всех по рабочим местам, с треском закрылся в кабинете.

На подоконнике стояла железяка в грязной шерстяной хламиде.

Ахломов схватился за телефон.

– А жена у Ахломова, – внятно сказала железяка, – стерва та ещё… Так он себе в НИПИАСУ любовницу завёл.