Инсайт. Книга 2

– Не знаю, где ты, призрак, – прошептал он, спускаясь обратно, – но твоя музыка проникает в самое сердце. Кроме того, ты помог девочке уснуть. Спасибо за этот прекрасный концерт.

Дарий слышал и ответил капитану, потушив и тут же воспламенив фитиль в лампе, которую капитан нес в руке. Стром кивнул и повернул в гостевую спальню, что была на первом этаже.

Проснулись рано, на похороны собирались в угрюмом молчании. Капитан заранее попросил отправить из госпиталя сиделку, чтобы та позаботилась о Висмуте, пока друзья будут отсутствовать. Однако та опаздывала, и Дарий предложил остаться с коком хотя бы до ее прихода, чтобы быть рядом, если вдруг Висмуту срочно потребуется помощь. Еве идея понравилась, и она согласилась.

На севере Ласнора мертвецов не сжигали, а традиционно предавали земле. Проститься с лордом пришло совсем немного людей: губернатор Эгирин с сынишкой, несколько врачей и с десяток спасенных Мориусом пациентов. Шел снег. Хлопья были такими крупными, словно сами небеса горько оплакивали погибшего доктора. Ева стояла чуть поодаль и наблюдала за голубоглазой девушкой с длинными светлыми локонами. Блондинка очень близко подошла к гробу и, поцеловав лорда в лоб, вложила в его руки тетрадь в коричневой обложке и алую розу. Отвернувшись, незнакомка расплакалась на плече у хмурого старика с косматыми бровями. Тот угрюмо глядел на почившего лорда и что-то бормотал, еле шевеля губами.

Снегопад усиливался. Кружась, снег опускался на серую комковатую груду земли, на живые цветы, лежащие вокруг гроба, и на черную одежду покойника. Ложась на его лицо, снег не таял. Если бы не это, можно было бы подумать, что лорд, который всегда был бледным, вот-вот откроет глаза и, поднявшись, скажет, что произошла досадная ошибка и ему всего лишь требовалось время, чтобы прийти в себя. Но этого не происходило, и пушистые хлопья, падающие с неба, грозили засыпать лорда мягким снежным саваном.

– Пойдем, девочка, – Стром подошел к Еве и приобнял ее за плечи, – не обязательно оставаться до конца.

– Но я хочу побыть, – неожиданно твердо сказала Ева.

Она хотела убедиться, что призрак лорда не появится рядом с могилой уже после погребения. Это было маловероятно, но из воспоминаний одного из потеряшек с кладбища Серпента Ева узнала, что иногда дух может перемещаться от вещи к телу и наоборот. И не всегда это происходит сразу после смерти. В глубине души Ева все еще надеялась увидеться с Мориусом после его гибели.

– Ты устала, я же вижу, – настаивал капитан и попытался развернуть ее к выходу. – Пойдем.

Ева нахмурилась, но поддалась, когда к Строму вдруг обратился невысокий мужчина в темно-коричневом пальто и в очках с линзами-половинками.

– Господин Соллер? Капитан? – уточнил он.

Стром повернулся.

– Я.

– Здравствуйте, капитан, – мужчина приподнял шляпу в знак приветствия. – Меня зовут Айн Лестер, я адвокат лорда Сагарда.

– И?.. – растерялся Стром, приподнимая в ответ треуголку. – Чем я могу вам помочь, господин Лестер?

– Прошу вас не уходить и дождаться окончания церемонии, – мягко сказал адвокат. – Есть дело.

Капитану пришлось стиснуть зубы и остаться. Впрочем, пока он был занят разговором с господином Лестером, случилось то, от чего он пытался уберечь Еву. Дело в том, что капитан, увидев Килана издалека, старался поскорее увести ее с кладбища, однако адвокат спутал все планы. Ева уже заметила мелькнувший среди надгробий антрацитовый плащ и черную шляпу, надвинутую почти на глаза. Волосы Килан завязал лентой на затылке и спрятал под одежду, чтобы не развевались на ветру.

Не глядя на присутствующих, он возложил к гробу белоснежную розу и, присев рядом, коснулся замерзшей руки лорда, прощаясь с ним. Поднявшись, Килан встретился взглядом с Евой. От этого взгляда по его спине пробежал холодок. Что же он наделал!.. Они не виделись всего лишь три дня, но Ева за это время заметно похудела, черты лица слегка заострились, а под глазами залегли нездоровые тени. Она глядела на него не моргая, и ее неподвижное лицо больше походило на каменную маску. Казалось, это Ева умерла, а не Мориус. Живыми были лишь ее глаза. Что они выражали, Килан понять не смог, но от взгляда веяло то ли сталью, то ли пронзительным холодом, о котором упоминал Стром.

Лучше бы она злилась! Или отводила и прятала глаза, как делала это раньше. Или даже плакала. Но не это. Взгляд был несколько отрешенным, словно окружающие для Евы уже давно мертвы. Особенно Килан.

Шут застыл на месте, глядя в ледяные каре-зеленые глаза. Не сумев выдержать этого, он надвинул на лоб съехавшую назад шляпу и поспешил покинуть кладбище.

Глядя ему вслед, Ева накинула капюшон на голову, заодно прикрыв им лицо. Нет, она все еще чувствовала. Определенно эта немая встреча далась ей с огромным трудом. Ева вздохнула и перевела взгляд на лорда, гроб которого уже закрывали крышкой. Наверное, Мориус тоже не всегда был таким истуканом, каким его бо́льшую часть времени знали друзья. Наверное, его железная непоколебимость – это приобретенное качество. Все-таки когда-то он был монахом. Умение прятать свою боль за непроницаемой маской, вероятно, являлось жизненно необходимым навыком. Еве было так больно последние двое суток, что она твердо решила стать такой же стойкой, каким при жизни был лорд. «Непроницаемость – это сила, – думала Ева. – Некоторым людям не стоит показывать свои истинные чувства, ведь так они узнают наши слабые места и когда-нибудь смогут по ним ударить».

Оставалось лишь два человека, с которыми Ева не хотела быть такой закрытой: Стром и Дарий. Однако рана, нанесенная Киланом, была настолько глубокой, что Ева предпочла закрыться совершенно ото всех. Возможно, на время, а возможно, и навсегда.

Человек, которого она так искренне и чисто любила, вырвал ей сердце, причем сделал это невероятно легко, играючи. Всего минуту назад он стоял в нескольких шагах от нее, но даже встретиться с ним одним лишь взглядом было невыносимо больно. Ева не могла его ненавидеть и не желала ему зла, она его даже не презирала. Всего лишь не понимала, как могла так жестоко ошибаться. Глядя в его глаза, она будто пыталась отыскать у этого человека душу. Лицо ее ровным счетом ничего не выражало, хотя мускулы так и норовили предательски дернуться. А вот дыра, что образовалась на месте вырванного сердца, отзывалась протяжно воющим сквозняком, колышущим ошметки тканей, когда-то примыкавших к вышеназванному органу.

Так чувствовала себя Ева, однако Стром увидел совсем другое. Он увидел холод и безразличие в ее взгляде, брошенном на бывшего возлюбленного. Капитана пробил холодный пот, но сказать он ничего не решился, опасаясь сделать еще хуже. Лишь сокрушенно покачал головой, надеясь, что Висмут, искренне и горячо любящий Еву, все-таки сумеет растопить лед в ее душе.

После похорон господин Лестер пригласил капитана в свою контору, однако Стром настоял, чтобы Ева поехала вместе с ним. Не хотел оставлять ее одну.

– Хорошо, – сказал адвокат, – свидетели нам пригодятся.

Каково же было удивление Евы, когда в экипаже, поданном для них, оказались еще два пассажира – та самая блондинка, вложившая в руки Мориуса розу и тетрадь, и старик с косматыми бровями.

– Вы – капитан Стром Соллер? – спросила девушка, отнимая платок от заплаканных глаз.

– Верно, – кивнул он. – А… вы?..

– Меня зовут Нитта, – ответила девушка, – Нитта Фрей. А это мой отец.

Старик не проявил ни малейшего внимания к попутчикам. Он не на шутку расстроился, узнав об убийстве будущего зятя и, искренне скорбя, не горел желанием с кем-либо разговаривать, устремив хмурый взгляд в окно.

– Мориус много рассказывал о вас, – всхлипнув, сообщила Нитта, – и о вас, – кивнула она Еве.

– И обо мне? – удивилась та.

– Да, – подтвердила Нитта. – Вы, наверное, Ева.

– Да, – кивнула Ева, – но он о вас ничего не говорил…

– Мы познакомились сразу после того, как вы уехали.

– А вы… – повторил Стром.

– Была его невестой.

– О…

– Еще он упоминал человека с тремя личностями.

– Это мой друг, – поспешил ответить Стром, – он был сегодня. Носит маску на треть лица.

Капитан дотронулся до правой стороны своего лица, жестом обозначая часть, скрываемую маской.

– Да, я его видела…

Адвокат, чтобы не мешать друзьям погибшего разговаривать, ехал отдельно, сидя на козлах рядом с кучером.

– Как думаете, что за дело к нам у адвоката? – спросила Нитта.

– Думаю, это по делу об убийстве, – предположил капитан. – Нужны свидетели из его ближайшего окружения. Я его друг, а вы – невеста.

В кабинете у Лестера оказалось довольно тесно, но уютно, и обставлено помещение было дорого. Адвокат уселся на широкий стул, порылся в документах и, вытащив из папки несколько бумаг, поправил очки, съехавшие на самый кончик носа.

– Уважаемые господин Соллер и госпожа Фрей. Дело в том, что за пару дней до случившегося наш дорогой лорд Сагард почтил меня визитом…

– Лорд Сагард? – не поняла Нитта.

– Это настоящая фамилия лорда. Вы не знали? – изумился Лестер.

– Нет…

– Хорошо, тогда небольшая историческая справка: лорд, известный в городе как доктор Мориус, является уроженцем государства Стеклянный архипелаг, остров Глаас, город Глаас, и в документах записан как лорд Морис Сагард. Доктор завещал похоронить его под псевдонимом, коим он пользовался уже больше двадцати лет, потому как очень привык к нему.

Нитта выглядела растерянной. Она понимала, что у лорда были секреты, но не предполагала, что не знала даже его настоящего имени.

– Итак, – Лестер снова поправил очки и откашлялся, – лорд Сагард, вероятно, догадывался о готовящемся покушении, поэтому поспешил навестить меня заранее, чтобы составить завещание.

Нитта охнула.

– Господин Соллер, – продолжал адвокат, – пожалуй, начнем с вас. Лорд Сагард отмечал, что вы брали у него уроки и весьма сведущи в медицине. Посему завещал вам двенадцать гектаров угодий в поместье Сагардов для того, чтобы прибыль, полученную с данных владений, вы использовали для запуска производства некоего лекарственного средства, которое лорд изобрел несколько недель назад. Господин Сагард также оставил вам усадьбу в Сомнусе. Держите, пожалуйста, документы на имение и разрешение на строительство производственных мощностей в городе или прилежащей к нему территории, выданное ему лично губернатором Эгирином. «Завещаю тебе дом, чтобы ты мог оставаться в городе столько, сколько захочешь, и имел возможность организовать производство лекарства под нашими с тобой именами», цитата.

Капитан был поражен и искренне растроган доверием Мориуса и оказанной ему честью.

– Если вы принимаете на себя обязательства, о которых вас попросил лорд, я передам вам остальные документы прямо сейчас, – объявил Лестер. – Принимаете ли вы их на себя, капитан? Обязуетесь ли вы полученные от прибыли деньги использовать в первую очередь для исполнения воли погибшего?

– Обязуюсь, – без раздумий ответил капитан.

Адвокат протянул Строму документы и подал перо, чтобы тот смог поставить подпись.

– Что ж, – Лестер снова кашлянул, – продолжим. Нитта Фрей, лорд Сагард передает вам во владение девять гектаров земли на Глаасе, а также поместье в одноименном городе. Остальными девятью гектарами останется владеть управляющий поместьем – двоюродный брат лорда, который много лет был наместником господина Сагарда. Вы можете оставить его работать в качестве управляющего или же принять бразды правления на себя. Но лично я не рекомендовал бы вникать в эти дела без должного опыта, однако решать, конечно же, вам. Примите, пожалуйста, документы.

Адвокат протянул бумаги растерянной Нитте. Она молча поставила подписи, однако было видно, что внезапно обретенное состояние ее ничуть не обрадовало. Любое богатство меркнет перед потерей любимого человека.

– Все документы переданы и подписаны при свидетелях, – объявил адвокат. – Уважаемые свидетели, прошу вас поставить подписи вот здесь.

Ева дрожащей рукой подписала документ и передала перо хмурому отцу Нитты. Девушка что-то сказала на ухо старику, и тот поставил на бумаге закорючку.

Выйдя из адвокатской конторы, Ева пригласила Нитту и ее отца к себе, чтобы поужинать всем вместе и поговорить о лорде. Нитта согласилась. Правда, старик, как услыхал про дом на холме, ехать туда наотрез отказался и предпочел вернуться домой один. Поэтому в дом Евы Нитта поехала без отца.

Это был самый печальный вечер на памяти Строма. Он и раньше терял людей из команды, которых считал близкими, однако сейчас скорбь была куда более глубокой. Капитан знал лорда давно, однако надолго потерял с ним контакт и очень обрадовался, когда обрел его вновь.

Друзья приготовили простой ужин и сейчас тихонько разговаривали, вспоминая Мориуса. Еще только войдя в дом, Ева подала Дарию знак, и тот ничем себя не выдавал, хотя Стром ловил себя на мысли, что сейчас им бы очень пригодилась его пронзительная, но вместе с тем успокаивающая музыка. Капитан с радостью послушал бы и лютню Сомбера, но Цербер теперь был вынужден обходить дом на холме стороной.

Ева не знала, стоит ли открываться Нитте, боясь ее реакции, однако к ночи та разоткровенничалась и рассказала, что помогала лорду не только с записью рецептов, но и с книгами по некромантии. Нитта полагала, что лорда могли убить из-за этого, ведь многие подозревали его в колдовстве, причисляя его к слугам Смерти. Суда над наемником еще не было, и лишь Стром да Эгирин точно знали причину покушения на Мориуса.

– К сожалению, Нитта, нашего друга убили из зависти, – сообщил Стром, когда Ева поднялась на второй этаж, чтобы проведать Висмута. – Он был слишком хорош для этого города.

– Но для чего тогда он просил у меня эти книги? – не понимала Нитта.

Капитан отвлекся от чистки трубки.

– Скажите, Нитта, – Стром посмотрел девушке в глаза, – вы нам доверяете?

– Капитан, я вас прошу, перестаньте мне «выкать»… – вздохнула Нитта, – и, конечно, я вам доверяю. Ведь Мориус… оставил вам дело всей своей жизни. Он доверял вам, почему же я тогда не должна?

– Тогда предлагаю переходить на «ты», – кивнул Стром, добавляя табак в трубку. – Дело в том, что среди нас есть… кхм… медиум.

Нитта отреагировала спокойно. Казалось, ее ничем нельзя было удивить. Стром не стал говорить слово «некромант», чтобы не шокировать Нитту раньше времени.

– И один призрак, – добавил капитан.

– Да? – флегматично спросила Нитта. – И где же они?

– Медиум сейчас наверху, а призрак… да кто его знает? Где-то среди нас. Я его не вижу.

– Медиум – это ваш друг, который сейчас болен?

Капитан покачал головой.

– Неужели Ева? – Нитта приподняла бровь.

Стром кивнул и наконец закурил.

– Думаю, Мо пытался изучить дар Евы и поэтому просил тебя достать для него книги. А не потому, что сам занимался некромантией. Он все же был доктором.

Нитта задумчиво молчала. Слез уже не осталось, после похорон наступила отрешенность.

– Хотя, если честно, я рассказал о Еве не потому, что хотел прояснить причину, по которой Мо изучал эти книги, – Стром выпустил в воздух пару дымовых колец, – а потому что наш друг-призрак еще и музыкант. Уверен, его музыка нам всем сейчас не помешает.

– И что, он может нам сыграть? – Нитта взглянула на рояль.

– Думаю, да. Наверняка он и сам мечтает об этом?..

Вопрос был задан куда-то в воздух, но Стром знал, что Дарий все слышит. И оказался прав: свечи в канделябре потухли и тут же снова зажглись.

– Поиграй нам, Дарий, – попросил капитан.

Призрак, выполняющий приказ, отданный Евой в восьмигранной усадьбе, – делать то, о чем просит Стром, мигом оказался у рояля и, подняв крышку, аккуратно нажал на клавиши.

Ева, протирающая в этот момент лоб Висмута влажным полотенцем, услышала музыку и застыла на месте. Внезапно она побледнела и внимательно прислушалась: криков ужаса из холла не последовало. Что же там происходит? Может быть, Нитта уехала?

Позаботившись о коке, Ева осторожно спустилась в холл. Капитан курил, сидя в кресле, а в соседнем расположилась задумчивая Нитта. Увидев Еву, она приподнялась. Дарий предусмотрительно перестал играть.

– Ева, – обратилась Нитта к хозяйке, – а Мориус – он тоже где-то среди нас?

Ее голос был взволнованным и полным надежды. И ее можно было понять: пережить утрату легче, зная, что любимый человек все еще незримо находится рядом.

Ева удивленно посмотрела на Строма, и тот одобрительно кивнул, подтверждая, что все в порядке.

– Ты можешь с ним как-то… поговорить? – Нитта в отчаянии заламывала руки.

– Мне жаль, Нитта, но Мориуса нет среди призраков. Только ты не расстраивайся, – добавила Ева, видя, как вмиг сникла невеста лорда, – для погибших оставаться в нашем мире – настоящее мучение. То, что лорда нет среди нас, означает, что он продолжил свой путь, и это хорошо.

Нитта устало опустилась в кресло и, сморгнув выступившие на глаза слезы, скорбно уставилась на огонь.

– А ты можешь вызвать его дух? – глухо спросила она. – Говорят, медиумы такое практикуют. Я хотела бы с ним проститься…

Ева отрицательно покачала головой, но тут же задумалась: а вдруг все-таки может? Надо бы узнать об этом попозже. И вообще уточнить, что еще может некромант. Кажется, Мориус просил прочесть его дневники. Что ж, Ева займется этим завтра, а сейчас… сейчас лучше отыскать утешение в по-настоящему волшебной музыке Дария.

Утром Стром отвез Нитту домой, а сам отправился в город. Ева осталась с Висмутом. Дарий не мешал, предпочитая музицировать. Он так соскучился по клавишам, что готов был играть сутки напролет. Ева не возражала – музыка ее успокаивала. Кока продолжало лихорадить, и доктор, пришедший его навестить, делая перевязку, постоянно хмурился и качал головой. Рана ему не нравилась. Образовавшийся некроз настораживал, и лекарь полагал, что без повторной операции не обойтись. Уходя, доктор предупредил, что, если нагноение не прекратится в ближайшие пару дней, больного придется вернуть в госпиталь.

Однако через два дня Висмуту стало заметно лучше. Жар все еще мучил его, но кок нашел в себе силы самостоятельно сесть. Держать ложку он пока не мог, и Ева кормила его, как маленького ребенка.

– Ты совсем не улыбаешься, – слабо сказал Висмут, – а раньше была улыбчивая.

– Как-то не хочется мне улыбаться, Вис, – ответила Ева. – Ты ешь, а то совсем похудел.

– Ты тоже.

– Что?

– Похоже, ты тоже совсем не ешь, – заметил кок. – Похудела…

Глядя на нее, Висмут испытывал двоякое чувство: он был счастлив оттого, что она рядом, но при этом сердце щемило от ее вида, взгляда и настроения. Ни следа той трогательной наивности, которую он заприметил при знакомстве. Взгляд Евы стал пронзительным, словно осколки льдинок, и тяжелым, а сама она все больше молчала, замыкаясь в себе. Если раньше она охотно поддерживала беседу, то теперь отвечала односложно и кратко, и даже когда вечерами Стром рассказывал забавные истории, дабы отвлечь кока, Ева задумчиво глядела в окно, все больше погружаясь в собственные мысли. Висмуту казалось, что он впервые увидел призрака – Ева физически находилась с ними, но при этом будто не жила.

Днем, когда Висмут спал, она читала записи лорда, но ничего полезного в них для себя до сих пор не обнаружила. Все, о чем писал Мориус, она и так уже знала. Судя по заметкам доктора, он успел все-таки съездить в Гланбери, где познакомился с травницей Мэв. Ведьма, наверное, расстроится, когда узнает о гибели ученика. Судя по тому, сколько семян она дала ему в дорогу, лорд ей очень понравился. Кульки с семенами Стром нашел в усадьбе при уборке и привез их Еве, помня о том, что та когда-то хотела стать травницей, однако она оказалась безразлична к бесценным запасам и убрала их с глаз долой, чтобы не мешали.

Цветы слепоты, растущие во дворе, Ева срезала и разложила сушиться на чердаке. Она не знала, понадобятся ли они ей, но, прочитав записи лорда, поняла, что будут нужны Строму для изготовления лекарства. Поэтому решила сохранить драгоценные стебли.

Состояние Висмута улучшалось, и доктор разрешил друзьям перевязывать раненого самостоятельно, а сам навещал его теперь через день.

– Скоро ты совсем поправишься, – сказала Ева, промывая рану.

Висмут уже сам вставал и ел, но высокая температура еще держалась, хотя кок уже начинал к ней привыкать. Пока Ева наносила целебную мазь, Висмут внимательно наблюдал за ней. Он больше не пытался ее поцеловать или вообще как-то продемонстрировать свое к ней отношение. Движения Евы были аккуратными, бережными и почти не причиняли Висмуту боли, когда она перевязывала его. Ему было больно совсем по другой причине: Ева страдала. Он видел это по ее угрюмому виду, по тяжелому взгляду, по тому, как она иногда смотрит в окно, словно надеется увидеть там кого-то. Кого-то, кого она любила. Он слышал ее вздохи, которые она пыталась скрыть за звуками музыки, что исходили от рояля. Висмут уже мог спускаться ненадолго в холл, чтобы погреться у очага вместе со всеми и, наблюдая за девушкой, которая вместе с Шерлом забиралась в кресло, понимал, что прежней Евы больше нет и, возможно, никогда уже не будет.

Стром много курил, что показывало, как сильно он переживает, и хмуро листал тетради Мориуса, пытаясь в них что-то найти. Неужели рецепты лекарств? Висмут не знал, что Стром искал хоть какой-то способ остановить разрушительные изменения, происходящие с Евой. Капитан ошибочно полагал, что виной тому темный дар и душевные травмы, с которыми Ева никак не может справиться. Ее подопечный призрак в какой-то момент почему-то перестал вести с ней свои целебные диалоги и все больше времени уделял музицированию. Казалось, Дарий оставляет рояль только на ночь, чтобы дать выспаться домочадцам. Стром не мог узнать, почему призрак так себя ведет, и замечал, что Ева все сильнее погружается в себя. Она все время молчала: либо читала, либо думала, а говорила редко и мало и мыслями своими ни с кем не делилась. Если раньше Стром мог приблизительно понять, о чем она размышляет, ведь все эмоции Евы были написаны на ее лице, то теперь она становилась все больше похожа на Ланда, которого описывали как нелюдимого, угрюмого и неразговорчивого темного мага.

Килан каждый день виделся с капитаном в городе и, узнавая новости о Еве, ненавидел сам себя. Он весь извелся и несколько вечеров подряд подходил достаточно близко к дому на холме, намереваясь поговорить с возлюбленной. Шут всерьез собирался рассказать ей правду, надеясь, что остановит изменения, происходящие с ней, однако Сомбер вовремя отговаривал его. Музыкант верил в то, что у Евы достанет сил сопротивляться влиянию дара, и уверял, что надо дать ей время переболеть. Раснария был солидарен с братом и считал, что нужно дать Еве возможность присмотреться к Висмуту, который готов был отдать за нее жизнь. Раснар никогда никого не любил столь же глубоко, как Шут любил Еву, и не думал о том, какую боль причиняет брату своими словами. Средний Нимени испытывал лютую ярость, думая о том, что кок все же добьется своего, однако понимал, что братья правы, и, оставаясь за плотно переплетенными ветвями живой изгороди, просто слушал удивительно красивую музыку Дария, доносящуюся из окна гостиной, после чего незаметно покидал свое укрытие.

С похорон лорда прошло чуть больше двух недель, боль утраты понемногу притуплялась. Днем началась оттепель, и с крыши уже свисали первые сосульки. Стром сбивал их с утра и уезжал в город, где проводил время, собирая необходимые документы. Нужно было отправить уведомления: о новых владельцах угодий Сагардов, а также о новой хозяйке поместья в Глаасе. Нитта все еще была в трауре, и Стром во всем ей помогал. Кроме того, он уговаривал ее уехать из Сомнуса вместе с отцом в родовое поместье лорда на случай, если сообщники Паломы, который находился под следствием, захотят как-то навредить им. Нитта пока не согласилась, но обещала подумать. Капитан же хотел для начала оформить специальный документ на корабль-шляпу, подтверждающий, что Стром не занимается магией, а зачарованным является именно бриг. Ведь если понадобится ехать на Стеклянный архипелаг, нужно иметь при себе такую бумагу, чтобы избежать ареста и дальнейших разбирательств. Сделать такой документ мог любой маг, но капитан собирался договориться об этом с Вормаком на Эмпории. Это было бы легче всего. Подписать бумагу – это не чудо, поэтому играть ради этого Ворон не станет. Стало быть, договориться можно будет за деньги или за какую-нибудь услугу для пернатого.

Висмуту стало лучше, но он все еще был вынужден соблюдать постельный режим. Капитан позволял ему вечерами спускаться в гостиную, чтобы поужинать вместе со всеми, послушать музыку Дария и поговорить с друзьями. Нож, пущенный наемником, попал в верхний отдел груди, немного ниже ключицы и повредил легкое, занеся серьезную инфекцию, которая вызвала сильное нагноение, некроз тканей и лихорадку. Висмут поправлялся, но в разы медленнее других пациентов с подобными ранениями.

– Очень хочется выйти на улицу, – сказал он во время очередной перевязки. – Я слышу, как поют птицы по утрам. Там весна.

– Вот поправишься, и погуляем, Висмут, – ответила Ева, перекидывая бинт через его плечо.

– И ты со мной?

– И я с тобой.

Все время, пока Висмут болел, она заботилась о нем. Готовила еду и отвары, промывала и перевязывала рану, помогала одеться и меняла постель. Однако Висмут не чувствовал во всем этом любви. В ее действиях он отчетливо ощущал благодарность, сострадание и участие, но в глазах видел лишь затаенную боль от насильно похороненных чувств к другому человеку.

Когда Ева завязала бинт на груди пациента, Висмут перехватил ее руку и, подтянув поближе, прижал Еву к своей груди.

– Спасибо за все, что ты делаешь для меня, – прошептал он и поцеловал Еву в макушку.

Ева промолчала. Она немного растерялась, но не оттолкнула Висмута от себя, слабо обняв его в ответ.

Висмут знал, что будет ненавидеть себя за то, что собирался сказать ей, но иначе поступить не мог. Он много думал, постоянно наблюдал и многое осознал. Он больше не нахальный мальчишка, мечтающий добиться девушки во что бы то ни стало. Не тот горячий юнец, привыкший получать желаемое и недооценивающий чужие чувства. События последних недель, а также искренняя любовь заставили его полностью пересмотреть свое отношение к жизни, а с ним и собственное поведение. Он прекрасно понимал, что чувствует Ева, и с ужасом осознавал, каково сейчас Шуту, собственными руками оттолкнувшему возлюбленную от себя. Висмут вспомнил, каким решительным был Килан, когда они говорили о Еве в каюте. Шут не собирался отступать, и его намерения были самыми серьезными. Тот факт, что он до сих пор не заявился в ее дом, говорит о том, что он внял словам кока и, наступив себе на горло, отказался от Евы. Висмут был уверен: если бы Килан увидел Еву сейчас, то признался бы ей в своих чувствах немедленно, лишь бы она перестала превращаться в тень.

Висмут погладил Еву по спине и, набравшись смелости, заговорил:

– Ева, я много думал. И уверен, ты должна знать, – он сглотнул подступивший к горлу ком. – Помнишь наш разговор на «Провидце»? Это все неправда.

– Что? – Ева отстранилась и взглянула в его глаза.

– Я сказал, что для Шута ты – игрушка… что он не любит тебя, а просто развлекается, и у него постоянно новые пассии. Так вот: это все неправда, – Висмут выдохнул. – После того как… как он поцеловал тебя, я говорил с ним. И, поверь, у него были самые серьезные намерения. Он бы никогда не обидел тебя, Ева.

– Ты бредишь, Висмут, – Ева дрожащей рукой потрогала его лоб. – У тебя снова жар? Я позову Строма.

– Нет…

– Тебя лихорадит, Вис, я схожу за Стромом.

– Да нет же, – Висмут перехватил запястье Евы, – не уходи. Я в порядке. Не знаю, что он наговорил тебе в таверне, но, поверь, у него была на то серьезная причина. Я клянусь, Шут сам сказал мне: он любит тебя и ни за что не отступит. Но, думаю, это я убедил его сдаться. Я сильно ревновал, прости меня. Не могу больше видеть, как ты мучаешься.

Ева заморгала. Маска, которую она носила все эти дни, вдруг начала сползать, и на глаза навернулись слезы. Казалось, вместе с маской, обнажая истинные чувства, слетал не только налет безразличия, но и загрубевшая кожа, которая, отрываясь, вызывала невыносимую боль, от которой хотелось плакать.

– Висмут, не нужно жалеть меня! – всхлипнула Ева. – Мне не нужна эта ложь. Он в точности подтвердил твои слова. Ты был прав! И я рада, что его истинное ко мне отношение открылось раньше, чем я успела наломать дров. Я ценю твои старания, ведь прекрасно знаю, как ты ко мне относишься, но… – Ева заплакала, – пожалуйста, не пытайся его защищать. Он поступил со мной, как самая настоящая свинья, будто и другом мне никогда не был. Да что уж там… видимо, и не был! Друг никогда не стал бы так издеваться…

С этими словами Ева высвободила руку и выбежала из спальни. Не стоило показывать Висмуту свои слезы. Никто до этого момента не говорил с ней о произошедшем в кабаке, и она даже не предполагала, что упоминание о Шуте так сильно ее заденет. Этот разговор вызвал у нее, пожалуй, слишком сильную реакцию, и Ева проплакала почти весь вечер, сделав вид, что спит, когда Стром позвал ее ужинать. Ночью Ева почти не спала и встала очень поздно с сильной головной болью. Стром не стал ее будить и уже давно уехал в город. Снизу пахло едой. Ева спустилась в холл и увидела суетящегося Висмута.

– Тебе надо лежать, Вис, – сообщила Ева, опустившись в кресло.

– Хотел приготовить для тебя отвар, – улыбнулся он, – ведь ты сама себе его не сделаешь. Вот, держи, – Висмут протянул большую кружку с каким-то пряным варевом, – это успокоит душу и придаст сил.

Ева вздохнула. Как она ни старалась скрыть свои чувства, все равно все прекрасно видели, как она страдает. К черту маску Мориуса, она не работает! Видимо, это была его сила, но не Евы. Она вдохнула аромат отвара и отхлебнула из чашки. Пахло мятой, медом, лимоном и чем-то еще.

– Вкусно, – слабо улыбнулась она, – спасибо, Висмут.

Кок улыбнулся в ответ: он был рад и такой улыбке, ведь она была первой после тех событий в таверне.

Когда Висмут ушел, Ева снова занялась чтением мемуаров Мориуса. Дневников и рабочих тетрадей у лорда оказалось несколько. И как понять, какой именно дневник стоило читать первым? Помнится, умирая, он сказал прочесть все. Почерк лорда было трудно разобрать, поэтому друзьям потребовалось на это время. Даже Нитта, помогавшая ему в исследованиях, не сразу смогла понять значение некоторых каракулей.

Ева допила ароматный отвар и собралась достать очередной дневник из коробки, как вдруг обнаружила в ней бархатный мешочек фиолетового цвета. Что же это? Она взяла мешочек в руки и с удивлением услышала в нем знакомое бряцанье. Это же камни, которые она забыла в усадьбе Мориуса! Похоже, лорд заказал для них новое вместилище и собирался отдать камни владелице.