Kitobni o'qish: «Парадиз»

Shrift:

В оформлении обложки использована фоторобота Сергея Адамского

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

Чай с малиной

Таджичка стоит на Фонтанке и нервно курит:
её накрыло.
Постмодернист выставляет фаллос в «Свиное рыло».
Туристы пытаются всё запомнить, шалея от круговерти
Ампира, готики, классицизма…
Павел – жив, но боится смерти.

«Прадеду правнук» ставит, как водку, злато.
Над светской чернью
Либерализма по универам насмехается ополченец.
Между Пестеля и Некрасова – оконца багровый
ломтик:
Хочется верить, что там живёт волшебник,
а не кислотник.

Горло болит, заложенный нос, хроническая простуда…
Завари мне окно малиновым чаем, в сердца налей
посуду.
Я буду пить его, не остужая, с ветром балтийским,
сизым:
Это окно – хипана? Шамана? Идиота? Эмомарксиста?

Когда же меня накроет всерьёз сплином,
как ту таджичку,
Появится мисс с черепами в ушах – эдаким русским
живчиком, —
Волоча за собой тома Елизарова, Прилепина
и Лимонова,
Улыбаясь во весь свой сибирский рот,
а не сдержанно – так, как Мона.

И космос, вселенскою добротою принятия
ёкнув-охнув,
Примется пить негасимый свет мировых
петербургских окон.
И где-то там, за тысячи километров,
на улице Красноармейской,
воё зажжётся в ответ…

Не боись, Павел, нет никакой смерти

7 ноября 2021 г.

Вакцина

Когда твоя комната – чуть больше шкафа,
чуть меньше Монако,
Когда твой коммунизм воскрес христианскою
коммуналкой,
Когда все, что ты можешь, – валяться простудно и сиро
В кровати, которую сам у себя же и аннексировал,

Становятся странными и чудными мечты поэтов
О тиражах и славе, об Инстаграме и «обо всём вот
этом».
Твои же мечты ограничены: плечом, нимесилом,
чем-то,
Сбивающим жар и ломоту, спиртом от ополченца

И чаем с малиной от сестры твоей, блокадницы
Татианы:
Русская медсестра важнее любых ti amo.
Русское поле экспериментов важнее, чем вакцинация.
А ты упал.
Ты лежишь в раю.
Ад устал за тобою гнаться.

7 ноября 2021 г.

Расстрельная стена поэтов

В этом мире, где хамом на хаме
Размножается тля из трухи,
Я живу у стены со стихами,
И меня ненавидят стихи.

Будто лепет младенца учуяв,
Вырвусь в полночь к стене той одна
Нараспашку в пальтишке и в чунях,
И меня расстреляет стена.

Позабыв весь свой рэп, все былины,
Балалаечный дикий азарт,
Стану нежной, ахматовской, длинной,
Обучусь, как в семнадцать, азам

Безупречно точёного метра:
Мысль, ясней, чем платоновский «Пир»,
Поскользнётся на шкурке из ветра
И ударится лбом об ампир.

И опять Маяковского всмятку
Будет жадно ерошить душа,
Наступая хорею на пятки,
Амфибрахию в темя дыша.

И взорвётся стена недовольством:
Что за шкет к ней пришёл от сохи —
Беспорядочный, высоковольтный,
Убивающий током стихи?!

И я ей отвечу: «Анна Андревна, в мире, где хам на хаме
Размножается тлёю, способной вертеть
                                                трушными нестихами,
Как девицами на тую, где брат убивает кровного
Брата на самой дурной войне, я не умею – ровно.

Вот такая теперь русская, мать её, литература:
Из таджикской шавермы, из французского рататуя,
Из книг запрещённых про ополчение, из икающего
                                                                          Икара,
Из Рыжего и Лимонова, из припадочного Захара.

Из нас из всех, «сильных, злых и весёлых»,
Как говорил Николай Гумилёв, спасибо ему за всё.
Блаженны те, кто правильны и тихи, кто
                                                   неправильны и лихи…

Я живу у стены со стихами, и меня ненавидят стихи.

8 ноября 2021 г.

«Дарю лишь жизнь»

Свято-Преображенский, где вокруг на велосипеде
Ездил Бродский, интересует сегодня не
                                                 Александровичем,
А своей соборной оградой, знаменующей о победе:
Кольца трофейных орудий, чьи имена я сам доучу.

Из цепей с моей рокерской шеи (потому что рок умер)
Свиты изящные, несмотря на свою громоздкость,
Шнуровки чугунные. В их сетях пушки стоят, как кулеры
В платных клиниках: дулом вниз… А были такие
                                                                  монстры!

Одна называлась: «Дарю лишь смерть», – и где она
смерть та, где она?
Врыта по самое некуда, дабы более не стреляла,
В болотную магму земли русской, угомонившей
                                                                     демонов:
Всяка лярва, сверни ей кранник, становится просто
                                                                             ляля.

При правильном обращении пушка – деталь ограды:
Так, дедушка плёл из траурных лент, после бабушки
                                                                     похорон,
Бантики для коробочек. И всё повторял: «Не надо!
Не смейте Неличкино лицо ховать в этот чёрный
                                                                     схрон!»

Вот такие уроки, непацифистские и полковничьи,
Дарят военные храмы, дарят военные наши деды.
Чё ж это, зря пропадать добру? Пусть послужат, пока
                                                                    покойнички.
А в день Воскресения Бродский всем даст по велосипеду.

13 ноября 2021 г.

Пушкин

Любовь и космос: день ноябрьский
Пронзён четырехстопным ямбом
Того имперца, маргинала,
Что жил на Мойке, дом двенадцать,
И, говорят, дружил с царём и
При этом шлялся к декабристам.

Но царь его прощал, поскольку
Его доклады были кратки,
Как в Таврии, где саранчою,
Что прилетела, села, съела
Весь урожай и улетела,
Был ниспровергнут губернатор.

Хотя возможно эту байку
Придумал Хармс в угаре бунта.
Единомышленники ж взяли
И превратили в чёртов дискурс,
Чтоб сделать Сашу либералом
Рукопожатной их тусовки.

А космос – тот же: он – ноябрьский.
И вновь четырехстопным ямбом
С цесурою в конце четвертой
Строфы он поражен навеки,
Как я, когда не траванулась
Яичком с красною икрою

За сто рублей в кафе «Маяк», где
На двести можно обожраться,
Как те бояре на тойотах
У старика Гребенщикова,
Когда он был ещё вменяем
И гениальный делал космос,

А Пушкин в меру пушкиньянца
Ему завидовал и злился,
Поскольку ямб лепить не трудно.
Труднее петь, как Елизаров.
Ещё ж труднее: на рассвете
Назначить секс своей же смерти…

Как много девушек хороших.

14 ноября 2021 г.

Свет в окне

Интеллектуальная гуманитарная молодежь из СПбГУ,
Чьи предки слушают Розенбаума («Ара-губа» и «Ау»),
Называет подобные вещи словами: «хтонь»,
«хэлловин», «инферно», —
В концептуальных клише лексики постмодерна.

Молодежь в куцых штанах в ноябре с оголенными
икрами
Бывает на удивление злой, на удивление искренной.
И мне они даже нравятся, если день с утра задаётся.
Жаль, что, чем дальше в ночь,
тем меньше во мне толерантненького нью-йоркца.

Несмотря на то, что меня в шизо убедить им
едва ль удастся,
На какую-то долю депрессняка, я делёзю их декадансы.
Но, если в свинцовом полночном небе светит одно окно,
Значит, Невою – любви, болезни, смерти – горит оно.

А если в этом окне собор иконою отражён,
Это значит, что хомячок в шмотках брендовых им
спасён.
От света в воРонке двора-колодца инфернальная
блекнет тень…
Мармеладова Сонечка зачинает новую диалектику.

18 ноября 2021 г.

Вода

Я была у тебя всегда, и ты был у меня всегда:
Просто пришлось проехать нам сто дорог,
Чтобы понять, что мы с тобой – не разлей вода:
Один кран и один сортир, один сток и один Бог.

Одна Фонтанка, одна Смоленка, одна Мойка,
Одна Лебяжья канавка, одна Нева.
Это – мой прадед вернулся с работы мокрый:
Моего бесправия заячьего, чаячьего права.

С добрым утром, любимый город, как говорят
Все хипстерские соцсети твоих туристов.
Как же меня смешит их цветной парад,
Мчащий с Европ локальных к царю на пристань.

Но всё это пустяки: постмодерн нам – не апогей.
С добрым утром, Анна, Иосиф и Николай.
С добрым утром, Владимир, здоров, Сергей,
В ваших дворах – колодцы и ни кола,

Только колокола… Я была у вас всех всегда,
Мой дорогой муж, мой дорогой брат.
Один писатель сказал мне, что, таки, да:
Некоторые не попадут (вода их очистит) в ад.

20 ноября 2021 г.

Миссия

Настроение у ремонтника у таджика,
Взгромоздившегося на жесть, – никакое.
Накануне снега воздух пахнет аджикой.
Зима – лезвие: полосни недрогнувшею рукою.

Таджик лезет на крышу и думает: «Нафига?»
«Нафига» – это слоган русской, мля, экзистенции.
У таджика опухла вена. И очень болит нога.
У мороси перед первым снегом опухли терции.

Депрессию лечат водкой с доксициклином.
По новолевым клубам бесится стародёжь,
Именуя себя «молодёжью». На мост Калинов
Выходит Добрыня: правда одолевает ложь.

Снег выбелит красные мои гланды, мои шатуны,
И я превращусь из ленинца в булкохруста.
Мальчики из квартир, не слезая с ВК-стены,
Скажут что-то против системы, ну и про Пруста.

Рокеры, несмотря на мем, что #рокумер,
Зазвездятся своим неистовым пацифизмом.
Прадедом Мишей этот снег нареку, мам:
Слава Богу, что я – не хипстер, а метафизик.

А у ремонтника у таджика – одна задача:
Сделать так, дабы был свет в коммуналке пять.
Иисус живёт в старом жилфонде, – значит,
Ни левые и ни правые Его не смогли распять.

И Христос говорит таджику, что Он – Аллах,
Ибо каждому истину на его несут языке.
Начинается снег. Город спускает флаг.
Библия, как драккар, плывёт по Неве-реке.

21 декабря 2021 г.

Лезвие

За стройной, как дура «Барби», чернокожей его спиною
Расплескался багрянец цвета «Киндзмараули».
Дядя Саша, а, дядя Саша, поговори со мною!
Я оборзею и всем живым влеплю в амфибрахий дулю.

Дядя Саша, а, дядя Саша, позволь мне быть
фамильярной.
Я жизнь за тебя отдала, теперь – стоит ли мелочиться?
Мертвецы обучают ямам. Глупцы обучают ямбам.
И только ты своим пятистопным светишь,
как дух пречистый.

Возьми меня, дядя Саша, вместо своей Наташи:
Не буду тебе женою, а буду Дельвигом тебе Кюхлей.
Будем бегать с тобой над небом – винным, расейским,
нашим —
И долго-Волго на скорбном мате лясы точить на кухне.

И останется пляшка на полбеды, и дикие многоточия.
Я люблю тебя очень, Саша: сильней, чем ты – ту и ту.
Ты – на дороге моей шизо обочина, червоточина
На руке моего столетия – божественное тату.

Дядя Саша, а, дядя Саша, выдраться с тобой в лес бы мне,
А то современники светской чернью роятся вокруг,
как слепни.
Я ношу сердолик в серебре на пальце,
на шее ношу я лезвие:
Полосну по глазам стимпанком метафизики да ослепну.

Дядя Саша, а, дядя Саша, зачем нам графья, бароны,
Хипстеры, либералы, пацифистические убийцы?
Мне подарила лезвие мадам из Минобороны,
Постмодерная Анна Керн: ты бы в неё влюбился.
Но ты стоишь – неприступный, ах, – салонной блажь
поэтессы.

А я тебя слышу, как пацана, что мотает в Ясиноватую.
Дядя Саша, а, дядя Саша, я спасу тебя от Дантеса.
Видишь артерию? – Это я закат для тебя разматываю.

23 ноября 2021 г.

Колыбельная Петербургу

Спокойной ночи, родное сюровое шизо!
Если бы знал Делёз, ведал бы Деррида,
Как здесь течёт вода – космическою слезой, —
Они б не придумали философии никогда.

Не придумали бы и ладно: как было б хорошо!
Половина бы универов лишилась культурологии,
И наконец-то бы разумом и душой
Наполнились академические пороги.

Не культурологи мне милы, а пацан с Донбасса:
Мы сидим на кортах, мы же – на Достоевском.
Какая богема? Здесь час пилять до «Парнаса»,
Античность, Ленин, Сталин и песня «Yesterday»

Сосуществуют: культурного винегрета
Порция для туристов – в бюро «Пегасик».
Но Казанская Богоматерь – источник света.

И никто её не погасит.
Никто её не погасит.

25 ноября 2021 г.

Любовник

Призрак штабс-капитана следует по Фурштатской
В штатском к своей белокурой бестии Лизавете,
Звезде Парадиза, Лили Марлен Северной сей Пальмиры.

Это потом – черносотенцы и эсеры, чекисты, штатские.
Это потом – блокада, девяностые, онеждети.
Это всё – потом… А покуда – дождь: сотворенье мира.

Лизавета – певичка в доходном доме. При слове
«шлюха»
Штабс-капитан сатанеет и разбивает кулак
О ближайшего немца из лютеран.

В штабс-капитане бес с богоносным духом
Уживается кое-как
И болит на дождь, как одна из ран.

Вслед за штабс-капитаном, которого нет красивее,
Следуют кошки в модных беретах, его облизывая
И требуя.

Следует вся Россия.
Следует дура Лиза.
И вся эта тысяча продолжается аж с семисот третьего.

26 ноября 2021 г.

Первый снег в Питере

В моём городе нет ничего такого, что показывают
                                                               в Фейсбуке
На туристических фото про «первый снег».
Сулейман из кафе напротив кормит шурпой
                                                    лауреата Буккера.
Сквозь позёмку шагает в худи худенький человек.

Когда-то я тоже была падкой на красивости
                                                            и пейзанство:
Недостижимого симулякра – прелесть и милота.
Но снег идёт по
qr-кодникам,
антиваксерам,
по обилеченным
и по зайцам.
Его лечат курением, свесившимся с моста.

В моём городе нет ничего империалистического,
Потому что Империя – призрак, и хочется, как ребенка,
Ее погладить по шее хаски и обезличиться.
Первый снег есть последний ты. Ксюша на шее тонкой,

Высунувшейся из под семи немодных и серых
Дедушкиных жилеток, кофт, маечек, свитеров,
Разговаривает, как снег, – первой последней верой
В антибиотик, в зернистый творог, в семь сквозняков
дворов,

Где ты прячешься, вмявшись в арку,
с лайтером, дохнущим на ветру,
И пытаешься прикурить от космического Ничто.
А Ксения-матушка говорит: «Прекращай игру
В матрешку из летних курток… Люби. Надевай пальто».