Kitobni o'qish: «Здравствуй, брат мой Бзоу!»
Среди всех живых существ, созданных до сего времени, нет никого божественнее дельфинов, ведь они в свое время были людьми и жили вместе с другими смертными в городах, пока по совету Диониса не променяли сушу на море и не приняли образ рыбы.
Гомер
Глава первая
Весна
Амза́, семнадцатилетний рыбак из рода Ка́гуа, перескочил забор, отделявший пляжную гальку от дороги, и заторопился дальше, к дому.
– Брат, брат! – вбежав в калитку, крикнул Амза.
– Что случилось? – Дау́т обеспокоенно поднялся со стула.
Валера, отец братьев, ровнявший изгородь за кукурузным амбаром, замер и прислушался.
– Там, на берегу! Дельфин! – сквозь частое дыхание произнес Амза и улыбнулся.
– И чего? – удивился Даут.
– То есть как «чего»?! Что с ним делать-то? Ты пойми, он на камнях! Ведь помрёт там. Даут!
– Почему ты не закрыл калитку? – Обратившись к младшему сыну, Хи́бла выглянула из апа́цхи1, где кипятила молоко для мацо́ни2.
Амза, вздохнув, вернулся к калитке, запер её.
– Баська, не сейчас! – махнул он подбежавшему псу.
Пес, однако, не уходил. Сел возле ног юноши, поднял голову. Упрямо смотрел на хозяина и при этом быстро перебрасывал хвост.
– Зачем он вообще вылез из моря? – спросил Даут.
– Мне откуда знать?.. Ну!
– Только не задерживайся, – крикнула Хибла. – Не забывай, тебе ещё ача́лт3 чинить.
– Помню, ан. Мы быстро, – улыбнулся Даут. – Пошли!
– Побежали! – крикнул Амза и, не дожидаясь возражений брата, бросился к дороге.
День начинался чудный. Весной наконец испарилась гнетущая влажность, и старики, перетерпевшие губительный март, радостно наблюдали, как оживает их край. Светло-розовыми бутонами расцвела алыча́, её тонкие колючие ветви неспешно колебались в тёплом воздухе. Свежими цветочками белела мушмула́. Из зимнего забвения возвращались запахи и звуки.
Амза первый подбежал к дельфину-афалине4. Тот лежал на берегу и в неподвижности казался мёртвым. Юноша опустился на колени. Прежде он не видел дельфинов так близко.
– Он мёртв? – спросил Даут.
– Нет. Приглядись. Видно, что дышит.
– Он тут, наверное, всю ночь пролежал.
Братья сидели возле афалины, не решались толкать его к воде. Потом позволили себе осторожные поглаживания, однако старались не шуметь – опасались, что зверь окажется спящим, а пробудившись, укусит.
Его кожа была сухой, упругой. Спина – серая, пузо – светлое, с розовыми пятнами. От головы к потрёпанному спинному плавнику вела размытая белая полоса. Кроме того, к дыхалу5 от носа тянулись две тонкие линии.
– Он этим дышит? – спросил Даут.
– Наверное. – Амза пожал плечами.
Рядом с боковыми плавниками дельфина братья заметили короткие, уложенные дугой шрамы, словно кто-то нарочно выскребал их гребёнкой. Почти все шрамы палевые, твёрдые, а несколько – красные и рыхлые.
– Кто это тебя? – промолвил Амза.
– Может, ему рыбу принести?
– Не знаю… Потрогай!
Даут взял дельфина за подмышку грудного плавника. Она была горячей. На коже зрели волдыри.
– Странно. Солнце не так уж печёт… – заметил Амза.
– Он, наверное, болен. Сходи за рыбой!
– Да какая тут рыба! Его надо спихнуть в воду.
– А если укусит? Сам выбрался, пусть сам возвращается.
– Ну и отойди!
Амза обошёл брата, стал подталкивать дельфина. Галька расступалась под ногами. Даут молча наблюдал. Зверь был длинным, до двух метров, а потому тяжёлым. Амза тянул его за хвост, за плавники. Давил на спину, при этом старался не подносить руки к голове. Дельфин подобному вниманию не противился, был таким же неподвижным.
– Зря всё это. Помер он, – сказал Даут, но, сняв рубашку, решил помочь.
– Ну, давай же! – приговаривал Амза, вновь и вновь толкая разгорячённую тушу.
Наконец удалось сдвинуть дельфина к морю. Едва волна коснулась его плавников, он открыл глаза. Даут, испугавшись, отскочил:
– Отходи! Укусит!
Амза не ответил. Снял туфли, отбросил их, продолжил тянуть зверя. Даут, приглядевшись к красноватым глазам афалины, присоединился к брату.
В полутора метрах от берега вода сомкнулась на спине дельфина. Тот оживился, фыркнул из дыхала брызгами, качнул хвостом. Амза, смеясь, поглаживал нового друга:
– Ну? А ты говорил, что помер. Жив! Ещё как жив! Ведь так?
– Чего же он не уплывает?
– Подожди! Пусть сил наберётся. Ты пока рыбки принеси.
– Ну, буду я бегать!
Амза, нагнувшись, продолжал гладить голову дельфина. Даут постоял, затем цокнул языком, вздохнул и зашагал к дому:
– Ладно, подожди. Сейчас принесу. Только отец убьёт, если узнает.
Зверь чаще шевелил хвостом, напрягал плавники. Увлажнённая, его кожа стала ещё более гладкой.
– Дад, чего это ты его наглаживаешь? – крикнул стоявший у камней старик Ахра Абидж.
– Здравствуйте, – смутился Амза и шагнул к берегу.
– Ну как, упругий, да?
– Да.
– Упругий… – Ахра присел на ржавую бочку. – Я тоже в молодости трогал дельфина. Их тут много, но к человеку редко плывут. Ко мне однажды приплыл.
Старик усмехнулся, посмотрел на свои исчерченные полосами сапоги, потрогал ноговицы6.
Амза любил его истории, но сейчас боялся продолжения – придётся слушать Ахру, а так хочется заняться дельфином…
– Здравствуйте! – поздоровался Даут, на бегу взлязгивая ведром, в котором болтались две рыбины.
– О! Вы его и кормить решили! Что же это, приручаете?
– Ага, – улыбнулся Амза.
Дельфин тем временем окончательно ожил. Медленно плавал вдоль берега, смотрел на братьев.
– Интересно, это мальчик или девочка? – спросил Даут.
– Тебе-то что?
– Ну… интересно.
Солнце поднялось над холмами и укрепило день. Облаков не было. Ветер бережно подталкивал волны к гальке, пахло морем. Со стороны Пицунды вышли две лодки, за ними следовал баркас. Возле пятиэтажки взвыла бензопила, затем в многоголосых окриках умолкла. над бухтой пролетели две чайки.
Дельфин отплыл от братьев. Амза бросил ему небольшого осетра. Афалина заинтересовался подарком, но, вместо того чтобы съесть его, начал им играть: неспешно подталкивал носом, топил, затем поднимал к поверхности. Осётр вернулся к Амзе.
– Значит, не голодный, – нахмурился Даут.
Амза, стоя в воде, опять кинул рыбу – теперь подальше. Всё повторилось.
Дельфин оставался безмолвным. Отплывал от берега, играл. Иногда оставлял на поверхности лишь загнутый серпом плавник и застывал на месте. Порой переворачивался, закручивал хвостом ворчащие буруны. И Амза был счастлив. Найти дельфина на берегу, трогать его, затем спасать – это было необычным, радостным делом. Амза представлял, какими словами и жестами расскажет обо всём родителям.
– Не понимаю, зачем он выбрался на берег, – промолвил Даут.
– Наверное, случайно.
Старик Ахра, наблюдавший за братьями, скрутил папироску, смочил шов языком и закурил. Дым медленно опускался из его носа, путался в седых усах, затем густыми завитками расплывался по сторонам.
Подаренная афалине рыба наконец утонула.
– Амза, пора идти. Мама будет ругать.
– Да… но ведь он не уплывает. Когда ещё удастся так поиграть?
– Он тут может до вечера плавать. нам пора. Пошли!
Даут, опустившись на гальку, вытер ноги, затем натянул чувяки. Амза возвращался спиной к дороге, чтобы дольше наблюдать за диковинным другом. Дельфин, заметив, что его покидают, замер. Всё так же беззвучно смотрел на Амзу. Нырнул и вскоре показался с потрёпанным осетром на носу.
Амза угрюмо подошёл к брату. Не просушивая ног, обулся. На его лбу протянулись морщины. Движения юноши были резкими, выдающими раздражение.
– Ладно тебе, не расстраивайся, – вздохнул Даут.
Дельфин подкидывал рыбу, ловил её, окунал, смотрел на уходивших ребят. Старик Ахра остался курить – уже вторую папиросу.
Едва братья вышли на дорогу, Амза подпрыгнул:
– Да!
– Что?
– Мы видели дельфина! – крикнул юноша, ухмыльнулся, потом вовсе рассмеялся. – Кто ещё видел дельфина так близко, а? Никто! А мы его даже трогали, гладили! Ведь это… ноздрю на макушке видел?7
– Ноздрю на макушке?
– Именно! Надо всем рассказать!
Амза, довольный, бодро вскидывал руки, обдирал крапиву, отпинывал камни.
Подул ветер. Возле солнца скромным сопровождением проявились худенькие облака. От мыса чаще взлетали чайки, они торопились к рыбачившим вдалеке баркасам. Во дворе Батала Абиджа, соседа семьи Кагуа, залаяли псы.
Зелень окрепла и теперь ширилась пахучими соцветиями. Вдоль заборов растянулись оттенки красного, жёлтого, синего – словно бы художник, задумав раскрасить штакетник, подготовил себе ароматную палитру. Во дворах зацвела неприметная шелковица.
Воздух, ещё не разгорячённый, был прозрачен.
Ближние холмы казались грудами состриженной с гигантских овец шерсти – зелёной, с чёрными жилками теней. Лишь редкие залысины земляных обрывов нарушали этот образ. Севернее дремали горы Кавказа – одна гряда за другой. Чем дальше и выше стояла гора, тем бледнее был её силуэт.
– Отец не рассказывал о своём знакомстве с дельфинами? – спросила за ужином Хибла.
– Нет. – Амза удивлённо посмотрел на Валеру. Тот ухмыльнулся, однако ничего не сказал.
– Дай мне аху́л8, – попросил Даут.
– Вот. – Амза протянул брату ковшик.
– Неудивительно. Оно было не очень приятным, правда? – Хибла обратилась к Валере. Тот вновь ухмыльнулся. – Отец тогда работал на морзверзаводе в Новороссийске.
– Хорошее название, – заметила баба Тина.
– Было это в шестьдесят третьем…
– Шестьдесят первом, – поправил Валера.
– Соли не хватает, – прошептал Даут.
– Они тогда рыбу ловили. И дельфинов.
– Как это?! – воскликнул Амза.
– Да. Тогда это было всюду. Причём на высшем уровне! Из дельфинов изготовляли шкуры и… что-то вроде рыбьего жира.
Хибла взглянула на мужа, надеясь, что тот закончит или поправит её рассказ. Валера молча жевал варёную кефаль, запивал вином и, кажется, не слушал того, что говорит жена.
– Выходили на лодках, на катерах. Окружали дельфинов неводом и толкали к берегу. Вытаскивали из моря. По нескольку тысяч! Те были ещё живы. Всех сразу не могли обработать, так что большинство сутками лежали на месте и… умирали.
– Не представляешь, каково! – отозвался Валера. Он провёл ладонью по лысеющей голове, отодвинул пустую тарелку и продолжил: – Я с другими рыбаками жил над морем. Это хуже любой пытки! Они ведь там издыхали под солнцем и целыми днями без перерыва кричали. Весь берег покрыт их серыми тушами. Шум хуже шахтенного!
– Ужасно! – Амза качнул головой.
– Ещё бы! Мы не высыпались, болела голова, до драк бывало…
– Он не о том, – улыбнулась баба Тина.
Валера умолк, закурил. Сложил на животе ладони и уныло посмотрел на курятник.
Кагуа уже вторую неделю ужинали не в апацхе, возле огня, а за столом во дворе. Ночи были прохладными, но приятными из-за пришедшей сухости. На тёмно-фиолетовое небо выпадало всё больше звезд.
– Баська! – вскрикнул Амза. – Уйди!
Пёс поставил передние лапы юноше на колени, крутил хвостом и жадно наблюдал за тем, как ломти кефали поднимаются к человеческому рту. Амза рассмеялся и, поворчав, угостил Басю.
Засыпая, Амза думал о дельфине. «Интересно, почему он молчал? Те дельфины, которых ловил отец, кричали, а этот ничего не сказал. Странный. Может, немой?» Потом Амза обеспокоился, вообразив, что после его ухода кто-то ещё, например Мзау́ч, спустился к ослабленному зверю: так же трогал его, предлагал рыбу. Юноше хотелось быть единственным.
Утром семейство Кагуа выехало на кукурузное поле. Работа ожидалась нетрудная, но скучная. Выделенный им участок граничил только с грузинскими пашнями – поговорить на обеденном отдыхе будет не с кем.
Пахло пробудившейся землёй. Валера любил этот запах. Выйдя из машины, он шире вдохнул. Склонившись, положил на мягкую траву ладонь, словно бы прислушался к сердцебиению поля. В небе пролетел тёмно-бурый канюк. Заворачивая к югу, он громко и гнусаво замяукал.
Кукурузу нужно было засеять в один день, чтобы назавтра вернуться к рыбной ловле.
Даут выкатил из сарая дедовский плуг, отряхнул его от годовой пыли. Как и в прошлую весну, ощупал подгнившую ручку, вздохнул и наказал себе летом заменить её новой. Амза тем временем привёл от Турана быка. Туран был старшим братом Хиблы и трудился в километре от участка Кагуа.
Проверяя лезвие плуга, а потом и постукивая по раме, Валера улыбнулся. Никто этого не заметил. Тогда он цокнул языком и, мотнув головой, усмехнулся.
– Чего это ты? – удивилась Хибла, просматривавшая мутно-жёлтые зёрна.
– Да… Анекдот вчера Сашка рассказал.
– Ну?
– Чего?
– Рассказывай, чего!
– Значит, так. – Валера отвлёкся от плуга. Достал из кармана папиросу, закурил. Выпуская дым вместе со словами, сказал: – Повздорили в селе два друга.
– Абхазы? – уточнила баба Тина.
– При чём тут это?
– Сейчас всё причём. Тем более это.
– Ну, значит, повздорили два друга-абхаза. Один разгорячился, ружьё схватил и друга своего, значит, застрелил.
– Хороши друзья, – вскинув руку, улыбнулась Хибла.
– Хороший анекдот, – нахмурилась баба Тина.
– Тогда уж это грузины!
– Дайте закончить! – возмутился Валера и сразу продолжил: – Из района приехала милиция. Стали разбираться. Убийцу забрали.
– Ну! – крикнул Амза быку, едва не задевшему его рогом.
– А заодно конфисковали у всех ружья. Тогда один колхозник и говорит: «Вот дурак! Зачем он его из ружья стрелял? Лучше б мотыгой прихлопнул! И нас бы заодно от мотыг избавил!» Поняли? То есть он думал: тогда бы не ружья позабирали, а мотыги. И можно было бы не работать.
Хибла качнула головой, Даут чуть улыбнулся. Валера сам рассмеялся, но, увидев, что другие равнодушны, умолк. Вздохнул и возвратился к плугу.
Для начала пришлось вспахать лежалую землю. За плугом неторопливо шла Хибла, бросала семена кукурузы, а с ними фасоль, чтобы она вилась вверх по соседке и не требовала вкапывать для себя отдельную опору.
Баба Тина наблюдала за посевом с бревна, уложенного возле худой изгороди. Ломала пальцами семечки да поглядывала на густые клубы зелени, под которыми укрылись ближние холмы.
Вспахав и засеяв участок, Валера приладил позади быка ачалт, на него вкатил десяток камней. Впереди, ведя быка, шагал Даут, а Валера смотрел, чтобы плетёнка не сбивалась и скользила по грядам, – так земля выравнивалась.
Амза помогал отцу, однако был невнимателен. Он видел, как продавливаются сухие комья, слышал, как шелестит ачалт, но думал о дельфине. Амза тщился вспомнить, какой зверь на ощупь. Говорил себе: «Упругий, сухой». Захотелось вновь прикоснуться к нему, погладить его, обрызгать водой.
Баба Тина поднялась с бревна, постояла, затем пошла вдоль пашни. Зная, что у матери днём болят ноги, Валера удивился:
– Куда это ты?
– Как говорила моя бабка, чем даром сидеть, лучше попусту ходить!
Солнце вышло на пустынное покатое небо. Мужчины легли отдыхать под чинарой. Тени хватило каждому. Хибла вынула из багажника корзину с мацони, сушеной рыбой, аха́хчей9 и лавашем. Обед был неспешным. Тело нехотя принимало пищу. Хотелось спать. Вздремнув минут десять, Амза взбодрился.
В стороне отдыхали грузины.
– А где вино? – удивился Валера.
– Дома выпьешь, – ответила Хибла и поставила мацони ближе к мужу.
Валера в последние годы ходил с животом. Голова теряла волосы. Брился он редко, уже не стеснялся седой щетины. На плече тянулся шрам – память о войне. Когда немцы приблизились к Абхазии, Валера был в Псху. Пришлось оставить село и прятаться в горах. Многие абхазы ушли в Гудау́ту, оставшиеся ловили врага потемну или в тумане – мучили, а потом отдавали шакалам. немцы ждали, пока их флот пробьётся к Сухумскому порту, отстреливали горцев. Застигнутый часовыми, Валера бежал через кусты, прыгнул в реку Бзыбь. Старое дерево острым суком вспороло ему плечо. Он должен был умереть, однако выжил. Амза никогда не спрашивал у отца про войну. Родители не рассказывали про те годы. Молчали также о свадьбе, о том, почему уехали из Ткварчала…
К пяти часам семья Кагуа закончила посев своего участка, благо тот был небольшим по сравнению с соседними, грузинскими.
Вечером Амза и Даут вышли на берег, чтобы перед завтрашней ловлей проверить лодки и сети. Братья, смеясь, перекидывались камушками – показывали сильный замах, но бросали, конечно, мягко.
– Смотри! – вскрикнул Даут, указав на море.
Амза обернулся и замер, затем рассмеялся. В десяти метрах от берега плавал их вчерашний знакомец. Его было непросто заметить – он всплывал лишь спинным плавником и макушкой, к тому же море волновалось. Когда Амза подбежал к воде, дельфин показался весь и дёрнул головой, словно ребёнок, признавший поражение в прятках.
– Ты что здесь делаешь? – крикнул ему Амза.
Он радовался ещё больше, чем вчера, не мог устоять – то ходил вдоль прибоя, то бегал, заметив, что дельфин следует за ним. Даут сидел возле лодок и, глядя на брата, чуть улыбался.
– Ты теперь каждый день ко мне будешь приплывать, да?
Амза вдруг засомневался, тот ли это дельфин, но, разглядев на плавнике знакомые потёртости, а на боках – шрамы, успокоился. Он играл с морским зверем, как с собакой. Бежал, останавливался, снова бежал. Дельфин зеркально следовал за ним. Потом Амза падал, замирал. Тогда дельфин подплывал к каменистой мели – высматривал его, не мог найти и носом волновал воду.
Наконец юноша заломил высокие па́голенки10, снял сапоги, сложил портянки и, завернув брюки выше колен, вошёл в воду.
Бутылконосыми их называют не в обиду. Просто удлинённый череп афалины в самом деле похож на бутылку. Сходство увеличится, если дельфин займёт вертикальное положение и будет плавно раскачиваться на волнах, словно брошенная в море бутылка – правда, весьма больших размеров.
Bepul matn qismi tugad.