Kitobni o'qish: «Красный паук, или Семь секунд вечности»

Пора, когда сквозь веток паутину волшебный голос соловья звучит,

Слова любви вдруг обретают силу, и голос разума молчит,

И ветер тихий, тихая вода шлют музыку внимательному слуху,

Цветок, облитый свежестью слегка, и звезды в вышине равны по духу…

(The Twilight (Сумерки). Джордж Гордон Байрон.

(Автор перевода – Черный Дворник-Астроном)

Тусклое солнце, едва различимое в желто-сером «молоке» низких облаков, сильно напоминающих туман, соскользнуло к западу. Яркие, закатные лучи, прорвавшиеся сквозь облачный разрыв, позолотили напоследок верхушки сосен далекого леса и, отбросив фиолетовые тени, сошли на «нет», возвещая наступление последнего действия – сумерек. В эти скоротечные мгновения уже скрывшееся за горизонтом светило продолжало по инерции напитывать густой туман облаков тихим, слабеющим светом.

Удар чудовищной силы в башню накренил «тридцатьчетверку». Танк на мгновение застыл на одной гусенице, но не перевернулся, а сполз на глиняное дно оврага. Дизель взревел, пытаясь дотянуть машину до противоположного берега, но грязная «каша» поглотила всю ходовую часть. Хотя «глиняные гусеницы» и продолжали вращаться, сам танк оставался неподвижным.

– Командир! – кричал оглушенный механик-водитель сержант Павел Гудков, – я ничего не слышу! Командир!

Аварийная лампа, мигнув, погасла, и в темном пространстве повисла липкая, белесая пелена с отвратительным привкусом металлической пыли.

– Командир! – снова закричал Гудков, пробираясь в башню к просвету от пробоины. – Петросипович! Сашка!

В нарушение устава, не обращая внимания на близкие пулеметные очереди, механик-водитель вытащил через верхний люк командира танка – лейтенанта Петра Лукьянова и уложил его на панель радиатора.

– Сашке помоги, – прошептал Лукьянов, – Сашке…

– Да, командир, сейчас отдышусь, – привалился спиной к башне сержант Гудков и добавил, – опередил нас «тигр» – гад! Позиция у него – что надо. Река здесь сужается. Он из кустарника и саданул, сволочь. А болванка долбанула как раз по твоему месту.

По броне хлестнули осколки близкого взрыва.

– И какого хрена ты полез в этот овраг? – пригнул голову Гудков.

– Павел, я получил приказ от комбата, – еле слышно шептал Лукьянов. – Провести разведку этого оврага.

– Разведку оврага провести, говоришь? А, кто теперь докажет, что такой приказ был? Кто? – наваливался Гудков на командира. – Я такого приказа не слышал. Шли бы сейчас в колонне, целые и невредимые. Я давно за тобой наблюдаю, Лукьянов. Тебе бы все на скрипочке играть. Похоже, ты отыгрался: у тебя с левой рукой что-то, и контузило тебя. Да и скрипка твоя вдребезги, – наседал Гудков. – А теперь-то я все доложу Вычужанину, нашему особисту. И зачем ты метлу в танк притащил? Только место занимает. Пусть теперь Вычужанин знает правду, как ты хотел в овраге отсидеться.

– Какую метлу? Павел? Ты что? Дурить вздумал? – попытался приподняться на локтях Лукьянов. – Я приказ получил!

– Подставить бок «тигру»! – перехватил инициативу Гудков. – Такой приказ ты получил?! А метлу я выбросил – она мешалась, когда я тебя вытаскивал.

– Ты что несешь! – шепотом «кричал» Лукьянов. – Да я тебя… под трибунал!

– A-а, угрожаешь? – радостно «стрелял» глазами сержант Гудков. – Это я, похоже, тебя под трибунал подведу. Всем расскажу, как ты машину угробил! Вредитель! А Сашка и Махонько погибли из-за тебя! И я тут сижу под пулями!

Закат догорал, и верхушки сосен на противоположном берегу реки проступили четкими силуэтами на фоне желтого неба.

– Ладно, ладно, командир. Ты тут полежи пока, – приговаривал Гудков, – а там разберутся. Чей был приказ, от кого приказ? Ехали бы сейчас себе и ехали на Берлин, – стукнув с размаху черным кулаком по башне рядом с номером «пятьсот двадцать три», он полез в люк. – У меня пять боев. Два раза горел, но такого случая не помню. Как ты увернулся от болванки, командир? Почему снаряды не сдетонировали? Болванка же должна была и тебя прикончить! Все доложу, – продолжал бурчать сержант Гудков.

Беспомощный Петр Осипович с ненавистью глянул на широкую спину своего механика и прошептал:

– Гнида ты, Пашка! Чтоб ты сдох…

Часть первая
ЧЕМОДАН С ВЕНЗЕЛЕМ

Глава 1
Раннее утро, суббота 17 июля 1999 года. Москва

– Доброе утро, Петр Михайлович, – полковник ФСБ Наталья Павловна Зырянова в белом халате поверх элегантной брючной пары фисташкового цвета и в облаке французских ароматов, осторожно прикрыв дверь палаты реанимации, вышла в коридор.

За окном висела половинка «стареющей» Луны.

– Очень рада знакомству, но у нас всего пять минут, – Наталья Павловна сориентировала золотые часики к свету, машинально отметив: «шесть тридцать утра, восемнадцатое июля 1999 года, пятница».

Наталья Павловна Зырянова, сделавшая головокружительную карьеру в возрасте чуть за сорок, всего как два месяца назад была утверждена в должности начальника Аналитического Управления ФСБ России. Несмотря на столь «юный» возраст и высокий пост, она продолжала оставаться женщиной, обладающей особым даром – сочетать красоту, ум, должность и умение эффективно использовать этот «сплав» на службе и в быту. Если к упомянутому «сплаву» добавить способность подбирать и носить элегантную одежду, даже мундир, то становится понятным, почему полученная комбинация давала полковнику Зыряновой неоспоримые преимущества в отношениях с коллегами, особенно с мужчинами. Беседа с Натальей Павловной превращалась в некий вид допроса, но сослуживцы всех рангов, званий и должностей, охотно соглашались на это. И Звягин не был исключением.

– Я вас слушаю, товарищ полковник, – зашуршал громким шепотом майор Звягин, имеющий вид профессионального командировочного: в помятом костюме, белой рубашке, галстуке и с чёрным портфелем. – И у меня есть еще сообщение от Удалова.

– Это потом, – внимательно оглядела его Зырянова. – Петр Михайлович! На прошлой неделе вы получили план мероприятий и инструкции. То, что я вам сообщу, будут знать пока всего четыре человека: генерал Борисов, мы с вами, а Удалова вы лично проинформируете сегодня же по прибытию.

Звягин принял стойку смирно.

– Разрабатываем Лукьянова Юрия Петровича, – тихо, но внятно проговорила Зырянова.

– Все-таки Лукьянов!? – мгновенно среагировал майор Звягин. – Мы так и думали.

– Думали? А почему?

– Да как сказать, товарищ полковник, Лукьянов вроде как не от мира сего: в детский садик не ходил, вечно с ним случались всякие истории, то в школе, то в институте. От жены ушел. Странный какой-то.

– Что за странности? Доложите!

– Вот хотя бы… – на мгновение замялся Звягин, – все имущество после развода оставил жене, включая двухкомнатную квартиру. Живет теперь один, на квартире у тетки – жены Кондратьева. А теперь взял и уволился из школы! А ведь столько лет проработал учителем физики и астрономии. Но куда собрался? Как будто его только и ждут в этой Москве? Уже билет купил – деньги выпросил у родителей. Родители старенькие – пенсионеры. В общем, ведет себя глупо, на мой взгляд. Другой бы на его месте вцепился в квартиру, выбил бы свою долю по суду и жил один.

– Очень может быть, – задумчиво посмотрела на стареющий месяц Наталья Павловна. – И как же он в школе столько лет проработал – с такими странностями?

– Дык, товарищ полковник, только «такие» в школах и работают: нормальные уже давно разбежались. Кто же за такую зарплату и за такое отношение будет теперь сеять «доброе – вечное»?

– Понятно, Петр Михайлович. Хотя сомнения насчет Лукьянова сохраняются, но ждать уже нет времени, – кивнула Зырянова на дверь палаты. – Вероятно, Николай Иванович умрет. Поэтому Юрий Лукьянов должен получить чемодан с вензелем.

– Все сделаем, товарищ полковник.

– Так, говорите, он в Москву собрался?

– Так точно, собрался. Взял взаймы у родителей денег. Купил билет на поезд. Я говорю: странный, – добавил Звягин.

– Отлично! Пусть Лукьянов и приезжает к нам с этим чемоданом. Здесь нам его будет удобнее контролировать. Так что содействуйте его поездке, товарищ майор.

– Я вас понял, Наталья Павловна, – подтянулся Петр Михайлович. – Будем содействовать поездке Лукьянова в Москву.

– А сами-то вы не могли догадаться? – нахмурилась полковник Зырянова. – «Будем содействовать!», – передразнила она Звягина, – а оказывается, у человека даже нет денег на дорогу! Проработайте эти вопросы и доложите. А Удалову сообщите, что нашим «героем» является Лукьянов Юрий Петрович – племянник Кондратьева. Вы когда на родину, в славный город Уральск?

– Вечером рейс из Домодедово до Кольцово, – четко отрапортовал Звягин.

– Хорошо, до свидания, – развернулась на каблуках полковник Зырянова.

– Наталья Павловна! – воскликнул вдруг майор Звягин. – Выслушайте меня. Это просьба Удалова.

– У вас ровно минута, – взглянула на часы Зырянова.

– Спасибо. А то Удалов приказал мне не возвращаться, пока я с вами не переговорю на эту тему. Вы меня извините, Наталья Павловна, за настойчивость.

– Я вас слушаю, товарищ майор.

– Так в том-то и дело, товарищ полковник, что ничего пока, слава Богу, не натворили. Наверное, – осторожно подбирал слова майор Звягин. – Я хочу вас проинформировать о том, что у нас в Уральске объявился некий феномен, который мы пока не можем ни идентифицировать, ни локализовать. Сначала хотели справиться с ним своими силами, но теперь понимаем: ситуация близка к критической, поэтому просим вашей помощи и поддержки.

– «Ничегонеделание» тоже поступок, – пристально взглянула на провинциального коллегу полковник Зырянова. – Подробнее, пожалуйста.

– Так вот, завелась у нас в Уральске одна достопримечательность, в народе ее тут же окрестили: «Черный Дворник-Астроном», – выпалил Звягин одним махом.

– Как?

– «Черный Дворник-Астроном», товарищ полковник, – майор Звягин, старательно маскируя приступ смущения, надвинул густые брови на серые глаза, – этот дворник-астроном и пугает народ.

– «Черный Дворник-Астроном» говорите?! – улыбнулась Зырянова, придерживая халат на плечах. – Черный Дворник – понятно. По аналогии с «черным принцем», «черной вдовой», но откуда «астроном» взялся?

– Говорят, когда этот дворник подметает, то может подолгу звезды разглядывает. Иногда даже в маленький бинокль. И что-то помечает в блокноте, подсвечивая себе фонариком.

– А он что, по ночам работает?

– Да, в том-то и дело, что по ночам, – воодушевился майор Звягин. – Говорят, если этот дворник-астроном подметет у какого-нибудь подъезда с трех до четырех утра, то из этого самого подъезда через три дня кого-нибудь выносят вперед ногами.

– В каком смысле?

– Кто-нибудь из этого самого подъезда умирает, и через три дня его выносят вперед ногами – в соответствии с нашими православными традициями.

– Умирают? В самом деле? – не удержалась от усмешки Зырянова.

– Вы вот не верите, товарищ полковник! И надсмехаетесь еще…

– Какое там! Я сама сижу рядом с умирающим. Уже скоро пять часов будет, – Наталья Павловна кивнула на дверь палаты. – Так что мне совсем не до смеха, а через полтора часа я должна быть у Борисова, – она вновь посмотрела на часы. – Так, и что дальше?

– Имеющиеся оперативные данные подтверждают эти факты на девяносто девять процентов: после подметания Черным Дворником именно в этом подъезде покойник гарантирован!

– А вы все точно проверили? – профессионально засомневалась Зырянова. – Может, это какой-нибудь местный «шутник», знающий ситуацию через знакомых, родственников, кто на очереди, людей дурачит? Ну, разные бывают обстоятельства: кто-то умирает по возрасту, кто-то находится в коме, у кого-то тяжелая и продолжительная болезнь. А Уральск город небольшой. Какова там численность населения?

– Около ста тысяч, товарищ полковник!

– Да не особо и маленький, – вслух продолжила свои размышления Зырянова. – Хотя при желании, думаю, можно эти данные и одному человеку собрать.

– Можно, товарищ полковник, – согласился Звягин, – эту версию мы тоже отработали. Есть, конечно, некоторые совпадения по так называемому ожидаемому результату. А вот как быть с теми, кто не собирается в данный момент на тот свет?

– А что, и такие факты есть?

– Да, есть. Вот, совсем свежий пример. Буквально позавчера, двенадцатого августа, молодого парня по фамилии Ильичев насмерть задавило ковшом экскаватора на одном предприятии.

– И что?

– Есть свидетели. Той ночью у подъезда дома, где проживал потерпевший, подметал Черный Дворник. И как раз точно с трех до четырех утра. Факт наблюдения зафиксирован в протоколе. Вот такие дела, товарищ полковник.

– Понятно, Петр Михайлович. А вы его хоть сфотографировали? Камеры видеонаблюдения и оперативная съемка? Фото есть этого дворника?

– Нет. Фотографий нет. Пытались снимать и на «цифру», и на пленку. Пустое место, как от снежного человека. Вот и поползли слухи.

– Ясно. Снежный человек объявился в Уральске в облике дворника.

– Ситуация в городе накаляется с каждым днем, – обеспокоенно произнес Звягин. – И мы опасаемся, что не справимся: бабки пустили слух: тот, кто убьет этого самого Черного Дворника, обретет бессмертие! Представляете?! Возникла настоящая травля бедных дворников! У нас их и так не хватает! Ну, кто сейчас пойдет убирать за четыре триста в месяц?! Прямо диверсия! Понимаете? И зарплата самая маленькая, и престиж – минимальный. Так что метлой работают в основном или бомжи, или те, у кого с головой не все в порядке. Так ведь и они почти все уволились от страха за свою жизнь! Я уже и не говорю о проблемах чистоты на улицах и во дворах. Получается, человеческие жизни под угрозой! Те, которые не уволились, не только отказываются работать, но и боятся просто появляться с рабочим инвентарем на людях! Милиция уже несколько раз отбивала их от разъяренной толпы случайных мужчин с метлами.

– Неужели зарубежные спецслужбы опустилось до такого уровня? – улыбнулась Наталья Павловна.

– В самом деле? – удивился майор Звягин, – неужели само…

– Это я пошутила. Хотя это их стиль – совать нос, куда угодно. А как выглядит этот Черный Дворник? Приметы есть? Отпечатки пальцев?

– Отпечатков нет – работает в перчатках, – вспоминал описание Звягин. – Рост выше среднего. Волосы длинные, борода. На голове повязка – бандана. Черная куртка с капюшоном, черные джинсы, короткие сапоги – берцы. На спине черный ранец со световозвращающими вставками. И очки…

– Наверное, тоже черные, – усмехнулась Зырянова.

– Так точно, – закивал майор Звягин, – очки светозащитные.

– Какая-то интересная форма одежды получается? И он что, подметает ночью в темных очках?

– Именно, так, Звягин. – И еще у него всегда с собой полный набор зимнего инструмента: лопата, скребки и метла.

– Очень выдающиеся приметы, – иронично отметила полковник Зырянова. – И вы по таким приметам не можете его вычислить?

– Нет, не можем, – морщил лоб Звягин. – Прямо наваждение.

– Все понятно, – охладела к теме Зырянова, – обсудим позже. Сейчас ваша главная задача – Кондратьев.

Дверь реанимационной палаты распахнулась:

– Наталья Павловна! – громко позвала медсестра. – Быстрее сюда!

– Все на сегодня. Чемодан должен быть завтра у Юрия Петровича Лукьянова, – уже на ходу проговорила Зырянова. – Значит, говорите, лопата и метла.

– До, свидания, Наталья Павловна, – Звягин проводил взглядом фигуру в халате до дверей.

Глава 2
Южный Урал. Апрель 1944 года

…Тусклое Солнце, едва различимое в желто-сером молоке низких облаков, напоминавших более туман, соскользнуло к западу. Прорвавшиеся сквозь далекий облачный разрыв яркие закатные лучи, подрумянили напоследок верхушки сосен, стены и крыши строений и, отбросив фиолетовые тени на вчерашний снег, сошли на «нет», возвещая тем самым наступление последнего действия – сумерек.

В эти скоротечные мгновения уже скрывшееся за горизонтом светило продолжало по инерции напитывать густой туман облаков тихим, слабеющим светом. Вдруг, прервав череду многочисленных преобразований и изменений, установившееся мимолетное равновесие атмосферы, наполненное мягким, таинственным свечением, поглотило все звуки. В тот же миг на несколько стремительных секунд в этой местности на Земле исчезли все тени. Разгулявшийся, было, ветер объявил о временном перемирии, а желтый воздух загустел.

Маленькое лесное озерцо напоминало «блюдце», и по этому «заснеженному блюдцу» шел человек.

Весна 1944 года на Южном Урале была затяжной и холодной. Хмурый апрель никак не мог справиться со снегом, который, казалось, и не собирался стаивать. Нешуточные снегопады и даже метели не оставляли весне ни малейшего шанса распорядиться своим законным правом, а появившиеся с юга перелетные птицы были явно обескуражены местными суровыми условиями обитания и наполняли лес удивленным гомоном по этому поводу. Но все же на высоких местах стали появляться проталины, покрытые прошлогодней листвой и хвоей, с мышиными дорожками, и к середине апреля по всему лесу поползли тихие ручейки.

– Иван Данилович! Салют! А меня к тебе прикомандировали, – Николай Иванович Кондратьев спрыгнул вниз с косогора. – Говорят, ты один остался?

Наверху трое конвойных что-то горячо обсуждали.

– Да, остался, – зло ответил заключенный спецучреждения «Санаторий» Иван Шилов, отводя глаза. – Горина взяли. Только что увезли…

– Так, понятно, – сразу присел на корточки Николай Иванович и стал приподнимать край упругого дерна. – Говори, что дальше было.

– Он мне успел шепнуть, что Шустрый давно под него копал, – настороженно посмотрел на охранников Шилов. – Но сейчас предъявили порчу военного имущества и саботаж. А за это по закону военного времени – расстрел.

– Расстрел?! – изумился Кондратьев.

– Да, расстрел! – с размаху всадил лопату в дерн Шилов. – Какие-то зверюги скрутили ему руки проволокой, сунули головой в мешок – и в кузов. Как поросенка!

Закат вспыхнул багрово-красной полосой над дальним лесом. Конвой, доставивший Кондратьева, удалился в сторону вышки с прожектором.

– Слава Богу, – произнес шепотом Шилов, – этот душегуб уходит.

– Который? – поинтересовался Кондратьев.

– Да вон тот, что слева – старшина Бубенцов. Такая сволочь! – потемнел от гнева Шилов. – Из расстрельной команды.

– А почему он сейчас в охране?

– Это у него такое увлечение, – Иван Данилович продолжал резать дерн. – Иногда он просится охранять заключенных.

– Зачем? – Николай Иванович осторожно распрямил больную спину и аккуратно вывалил ведро перегноя на носилки.

– Бубенцов ходит в наряд, чтобы подстрелить какого-нибудь политического при попытке к бегству. В прошлом году летом он застрелил Петра Ложкина. Говорят, Ложкин подвернул ногу и присел, а Бубенцов решил, что зэк спрятался, чтобы бежать и дал очередь. А вот этой зимой ему пока не везет. Так что…

Заключенные спецподразделения «Санаторий» Кондратьев и Шилов переглянулись.

Закат над озером стал набирать силу, и в эти мгновения уже скрывшееся за горизонтом светило продолжало по инерции напитывать густой туман облаков тихим, слабеющим светом.

Оба заключенных имели одинаковый внешний вид: заношенные телогрейки с номерами, шапки-ушанки и лоснящиеся ватные штаны, заправленные в кирзовые сапоги. У обоих были осунувшиеся обветренные лица и вечерняя щетина. Кондратьев был в круглых очках, но выглядел моложе, был решительнее в суждениях и в поступках. В «Санаторий» Николай Иванович «поступил» полторы недели тому назад и поэтому пока имел право задавать вопросы. Иван Данилович Шилов очков не носил, был ниже ростом, но выглядел старше.

– И кто же с нами остался? – Кондратьев осторожно кивнул в сторону охранника на деревянной лестнице с перилами. – Еще один душегуб?

– Это Валенда, – отвечал тихо Шилов, – сержант Валенда Василий Петрович, слава Богу, не душегуб.

– Валенда… интересная фамилия, – нахмурился на закат Николай Иванович. – Услышишь один раз и на всю жизнь запомнишь.

– Да, – согласился Иван Данилович, – у него не только фамилия запоминающаяся, но и сам он – хороший мужик. Заключенных жалеет, даже подкармливает. И еще у него феноменальная память и абсолютный музыкальный слух. Так что потише при нем. Он все равно «вохр».

– Разговоры – прекратить! – раздался высокий сиплый голос. – А то дам очередь – и будете оба лежать… при попытке к бегству.

Здоровенный круглолицый детина лет двадцати, в шапке-ушанке с подвязанными снизу клапанами, бушлате и огромных валенках, выразительно похлопал по автомату.

– До чего же у него противный голос! – бросил в сторону Николай Иванович и неожиданно крикнул так, что вспугнул ухоженную синицу, присевшую на перила деревянной лестницы. – Василий Петрович!

Заключенный Шилов моментально прижался спиной к ближайшей сосне, а темнеющий лес откликнулся эхом.

– Василий Петрович, – повторил звонко Кондратьев. – Мы две нормы сегодня сделали; снабдили перегноем весь второй этаж восьмого корпуса, а ты нам с Иваном Даниловичем даже перекинуться словечком не даешь. Спускайтесь сюда, я дам вам сигарету. Мне их привез лейтенант Петров. Покурим трофейные!

И выразительно похлопал себя по карману.

Фигура часового четко выделялась на фоне кремового трехэтажного санаторного корпуса, освещенного закатными лучами в соснах и с колоннами.

– Разговорчики, – строго просипел сержант Валенда и, оглянувшись по сторонам, стал осторожно спускаться вниз по ступенькам.

– Порядок! Вот сразу бы так, – усмехнулся Николай Иванович, – а то: «дам очередь!». Предлагаю перекур и, думаю, что на сегодня хватит рыться в земле.

Шилов вопросительно посмотрел на Кондратьева.

– А если Иван Данилович оттяпает мне палец ржавой лопатой в темноте? Что тогда?

– Ладно, ладно, – дышал крутым чесноком розовощекий Валенда. – У тебя что, целая пачка сигарет? Фрицевские?

– На! Держи свою пачку, – усмехнулся Кондратьев. – Я не курю. Только выдели одну сигаретку для Ивана Даниловича.

Сержант Валенда протянул одну сигарету заключенному Шилову, а пачку спрятал себе вовнутрь.

– Перекур пять минут! – сержант Валенда по-хозяйски уселся на ступеньку, широко расставив ноги в огромных серых валенках. С удовольствием затягиваясь вражеским дымком, произнес. – Потом быстро собрать инструмент и на базу. Начальство к тебе едет, Кондратьев. Так что готовься ответ держать.

– Понятно, – сразу приуныл Николай Иванович. – А какое сегодня число?

– Сегодня семнадцатое апреля сорок четвертого года, – ответил конвойный, выпуская дым через нос. – Как доставлю тебя в номер, сразу приведи себя в порядок и побрейся еще раз. Понял?

– Так точно, – окончательно сник Кондратьев.

Несколько секунд заключенные смотрели на багровую полоску, темнеющее синее небо и озеро внизу. Маленькое лесное озерцо под снегом было круглое, как блюдце, и по этому «заснеженному блюдцу» шел человек.

– А кто это там идет? – спросил Кондратьев, ежась от налетевшего порыва свежего ветра.

– Это же наша Марья-Искусница, – отвечал Шилов, – Маша, старшая дочь нашего завхоза. Первый рыбак во всей округе – после смены идет на рыбалку в любую погоду и без улова никогда не возвращается. У нее есть свой особый секрет и удача. Все старожилы к этому привыкли и уже не обращают на нее внимания.

– И что, всегда с уловом?

– Да, сколько помню, всегда у нее есть рыба, – аккуратно направлял струю дыма вверх Шилов. – Сначала отца, мать, детей накормит. А потом Захарычу, здешнему инвалиду и его семье, обязательно оставит хвостов пять. А бабка Понамарева только на этой рыбе и держится.

– И вправду Марья-Искусница – каждый день с уловом! – подумал вслух Кондратьев, глядя на махонькую фигурку с санками. – В таком деле и мужику-то не всякому везет.

– А как называется этот островок? – показал рукой в сторону озера Николай Иванович, пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей о приезде начальства.

– Остров «Надежды», – гордо ответил Шилов, осторожно выпуская дым.

Да ты что! «Надежды»? – удивился Николай Иванович, – очень символическое название.

Тем временем фигурка скрылась за островом.

– Как там на фронтах? – Кондратьев повернулся к охраннику.

– Бьются насмерть, не в пример вам, дармоедам, – заученно просипел Валенда, – Эх! Война скоро кончится, а я проторчал тут, аж с сорок второго года!

– Так ты ж ценнейший кадр, Василий Петрович, если я правильно понял, – переглянулся Кондратьев с Шиловым. – И на фронт не отпускают?

– Сказали: жди – вызовем, – заулыбался пахнущий, помимо чеснока, еще потом, ваксой, кирзой и ружейным маслом сержант Валенда. – Ротный мое заявление принял и сказал: дело пошло.

– Везет же некоторым! – сплюнул Кондратьев. – А тут мучаешься только потому, что имел неосторожность окончить университет. В чем моя вина?

– Горе от ума, – с досадой произнес Шилов, опять приваливаясь к сосне спиной.

– Точно! Горе луковое! – поддержал охранник Шилова и засмеялся. – Запомни, зэк! Ни с того ни с сего сюда никто не попадает. Я два года здесь лямку тяну и знаю точно: настоящие мужики все на фронте. А вы политические – хуже чумы. Так наш комиссар говорит.

Налетевший порыв ветра заставил отвернуться от озера.