Kitobni o'qish: «Сенсация»

Shrift:

Evelyn Waugh

Scoop

* * *

Книга 1
Услуги фирмы Ститч

Глава 1

I

Будучи совсем еще молодым, Джон Кортни Таппок «занял в современной литературе прочное и завидное положение», как указывал в аннотации его издатель. Романы Таппока расходились тиражом пятнадцать тысяч экземпляров в первый же год после публикации, и их читали люди, чьим мнением Таппок дорожил. В перерывах между романами он поддерживал репутацию интеллектуала скромными, но элегантными трудами по истории и мореплаванию. Если надписанные им экземпляры первых изданий обретали новых владельцев, то их цена возрастала на шиллинг, а то и на два. Всего на его счету было восемь книг – начиная с жизнеописания Рэмбо, вышедшего из-под его пера, когда ему было восемнадцать лет, и кончая «Потерянным временем», изысканно-сдержанным отчетом о нескольких кошмарных месяцах, проведенных среди индейцев Патагонии. Имена двух-трех этих индейцев были в большом ходу у леди Метроленд и примыкавшего к ней общества. У Джона Таппока было много друзей, среди которых сияла несравненная миссис Алджернон Ститч.

Как и все, кто вращался в ее орбите, Джон Таппок делился с ней всеми своими трудностями. Не было исключением и то ледяное июньское утро, когда он пересек парк и позвонил в дверь ее особняка (шедевр Николаса Хоксмура, спрятанный в тупичке неподалеку от Сент-Джеймсского дворца).

Посреди холла стоял Алджернон Ститч. На голове у него была шляпа, правая рука, торчавшая из левого рукава пальто, держала малиново-красный, украшенный гербами портфель, а другую руку он безуспешно пытался продеть в нагрудный карман. Зонтик, который мистер Ститч прижимал к боку левым локтем, затруднял эту нелегкую задачу. Говорил он неразборчиво, поскольку в зубах держал утреннюю газету.

– Никак не надену, – послышалось Джону.

На помощь ему пришел дворецкий. Забрав у хозяина зонт и портфель, он положил их на мраморный столик, затем они совместными усилиями освободились от пальто и повернули его нужной стороной. Джон позаботился о газете.

– Спасибо. Большое спасибо. Искренне благодарен. Вы к Джулии?

Сверху, из комнаты, куда вела, плавно изгибаясь, величественная лестница, раздался негромкий, но неожиданно сильный голос:

– Постарайся не опоздать к обеду, Алджи. Будут Кенты.

– Она наверху, – сказал Ститч. Теперь, когда на нем было пальто, он сделался стопроцентным английским министром – длинный и худой, с длинным тонким носом и с длинными тонкими усами. Идеальная модель для карикатуристов. – Идите в спальню, – добавил он.

– С удовольствием читал сегодня вашу речь. – Джон бывал неизменно вежлив со Ститчем. (И не он один. Парламентские лейбористы его обожали.)

– Мою речь? С удовольствием? Вот как? Мне не понравилась. Но все равно спасибо. Большое спасибо. Искренне благодарен.

И Ститч отправился в министерство имперской обороны, а Джон – наверх, к Джулии.

Пользуясь наставлениями мужа, он прошел в спальню. Джулия еще не вставала, хотя часы показывали начало двенадцатого. Ее подвижное лицо, скрытое под слоем глины, было непроницаемым и грозным, как маска ацтека. Но она не лежала без дела. Рядом с постелью сидела ее секретарь мисс Холлоуэй, обложенная счетами, расходными книгами и письмами. Одной рукой миссис Ститч подписывала чеки, другой держала телефонную трубку, в которую диктовала детали костюмов для благотворительного балета. Элегантный молодой человек, стоявший на стремянке, расписывал потолок руинами замка. Дочь Джулии Джозефина, восьмилетний чудо-ребенок, штудировала дневную порцию Вергилия. Бритлинг (горничная) вписывала слова в кроссворд, который миссис Ститч решала с половины восьмого утра.

Увидев Джона, Джозефина бросилась к нему. «Таппок! Таппок!» – крикнула она, пнув его сначала одной ногой, а затем другой. Это была ее любимая шутка.

Миссис Ститч обратила к нему свой глиняный лик с человеческими глазами и дружелюбно произнесла:

– Входите. Я как раз собираюсь в город. Почему двадцать фунтов миссис Бивер?

– Вы купили у нее свадебный подарок для леди Джин.

– Какое безумие! Что касается львиной головы для нагрудника центуриона, то очень красивая есть на воротах дома, который называется Твисбери-мэнор, неподалеку от Солсбери. Нужно ее точно скопировать. Позвоните в редакцию «Города и усадьбы» и попросите подшивку старых номеров. Года два назад они помещали ее фотографию. Мне кажется, на башне должно быть поменьше плюща, Артур, иначе трудно будет разглядеть сову, а она такая милая, особенно на фоне камня. «Munera», детка, как «тра́лала», краткое «а» множественного числа среднего рода. Если это все-таки анаграмма, то, может быть, «терракота» подойдет? Ужасно рада видеть вас, Джон! Где вы пропадали? Поедемте со мной за коврами, я недавно обнаружила замечательный новый магазин в Бетнел-Грин. Хозяин – еврей, страшно забавный, не говорит ни слова по-английски, и с его сестрой постоянно происходят удивительные истории. Почему я должна ехать в «Приют отверженных» Виолы Казм? Она ведь не была в моем «Образцовом бедламе»?

– Была, миссис Ститч.

– Значит, еще две гинеи. «Потерянное время» – прелесть! Мы читали его вслух в Блэквелле. Безголовый аббат неподражаем.

– Безголовый аббат?!

– На потолке у Артура. Я отнесла «Время» в комнату премьер-министра.

– И он его прочитал?

– По правде говоря, я не уверена, что он любит читать.

– «Терракота» не подходит, мадам. Нужно короче и без «р».

– Попробуйте «готтентот». Там наверняка что-то в этом духе. Трудно разгадывать анаграмму вслепую. Нет-нет, Твисбери, а не Присбери.

– Floribus Austrum, – нараспев говорила Джозефина, – perditus et liquidis immisi fontibus apros; будучи потерян с цветами на Юге и послан в жидкий фонтан. Apros – это дикие кабаны, и я не понимаю, при чем они здесь.

– Оставим это до завтра. Мне пора. Ну как «готтентот?»

– «Т» лишнее, мадам, – мрачно констатировала горничная.

– Как жаль! Надо будет еще подумать в ванной. Я вернусь через десять минут. Пообщайтесь пока с Джозефиной.

И, выпорхнув из постели, она исчезла. Бритлинг поспешила за ней. Мисс Холлоуэй собрала бумаги. Молодой человек на стремянке с воодушевлением водил кистью по потолку. Джозефина, свернувшись на постели калачиком, следила за ним.

– Ужасно банально. Правда, Таппок?

– Мне нравится.

– В самом деле? А по-моему, все, что Артур нарисовал, банально. Я прочла вашу книгу «Потерянное время».

– Угу. – Таппок не хотел вступать в дискуссию.

– Она мне показалась ужасно банальной.

– Я смотрю, у тебя все «банально».

– Мне нравится это слово. Я его узнала совсем недавно, – с достоинством пояснила Джозефина. – Оно подходит ко всему: и к Вергилию, и к мисс Бритлинг, и к моей гимназии.

– Как обстоят дела в гимназии?

– Я первая ученица в классе, хотя у нас есть девочка старше меня и два умных мальчика.

Когда миссис Ститч говорила «десять минут», это означало десять минут. Верная своему слову, она вошла в спальню одетая и причесанная. Ее прелестное лицо, освобожденное от глины, выражало живейший интерес к происходящему.

– Джозефина, ангел, мистер Таппок тебя не очень утомил?

– Нет, мамочка, не очень, он почти все время молчал.

– Изобрази ему премьер-министра.

– Не хочу.

– Спой неаполитанскую песенку.

– Не хочу.

– Покажи, как ты стоишь на голове. Пожалуйста!

– Не хочу.

– Жаль. Тогда пошли, если мы хотим вернуться из Бетнел-Грин до обеда. На дорогах ужасные пробки!..

Алджернон Ститч отбыл на службу в солидном и несколько старомодном «Даймлере». Джулия, которая обходилась без шофера, дважды в год покупала себе новую модель малолитражки – неизменно черную, лакированно блестящую и крошечную, как катафалк карлика. Въехав на тротуар, она стремительно покатила вперед. У Сент-Джеймсского парка машина была остановлена полицейским, который записал ее номер и посоветовал Джулии воспользоваться мостовой.

– Третий раз на этой неделе! – вздохнула она. – Бедный Алджи!

Внедрившись в автомобильную пробку, она заглушила мотор и развернула газету с кроссвордом.

– Это «балласт», – сообщила она, вписывая найденное наконец слово.

Восточный ветер нес по улице выхлопные газы сотен моторов и искрошенную в песок ампирную лепнину с одряхлевшего нэшевского особняка¹, возле которого они стали. Особняк сносили. Джон поежился и втер в глаз немного исторической пыли. Восьми минут пристального внимания оказалось достаточно для решения кроссворда. Миссис Ститч бросила газету через плечо на заднее сиденье и с неприязнью оглядела застывшие вокруг машины.

– Это никуда не годится! – воскликнула она, включила зажигание и, резко вывернув свою малютку на тротуар, поехала по направлению к Пиккадилли, гоня перед собой плотного лысоватого мужчину, покуда он не вскочил на ступеньки клуба «Брукс». Очутившись в безопасности, бегун протестующе повернулся, узнал миссис Ститч и долго кланялся вслед черной точке, уносящейся в сторону Арлингтон-стрит.

– Я всегда говорила, что в этих смешных машинках можно делать то, чего нельзя в настоящих, – заметила Джулия.

От Гайд-парка до Пиккадилли автомобильный поток стоял обреченно и недвижимо, как на фотографическом снимке, и единственными живыми островками в этом стылом море были огороженные заборами пятачки, на которых землекопы с пролетарской лихостью долбили землю отбойными молотками, как будто аванпост трудящихся всех стран рвался к проводам и трубам, управляющим жизнью города.

– Я хочу уехать из Лондона, – сказал Джон.

– Даже так? И все из-за этой американки?

– В основном да.

– Я вас предупреждала в самом начале. Она чудовище?

– Честь не позволяет мне ответить на этот вопрос, но чем дальше я отсюда уеду, тем меньше у меня шансов сойти с ума.

– Мне доподлинно известно, что до такого состояния она довела троих мужчин. Куда вы собираетесь ехать?

– Об этом я и хотел с вами поговорить.

Лавина машин конвульсивно дернулась и почти сразу же остановилась. На улицах начали продавать первый выпуск вечерних газет, и ветер трепал страницы, на которых было крупно напечатано: КРИЗИС В ЭСМАИЛИИ! ЗАЯВЛЕНИЕ ЛИГИ НАЦИЙ!

– Эсмаилия – это заманчиво. Как вы думаете, Алджи не мог бы послать меня туда шпионом?

– Исключено.

– Вы уверены?

– Не сомневаюсь. Алджи увольняет шпионов пачками. Их страшный переизбыток. Почему бы вам не отправиться туда военным корреспондентом?

– А вы это можете устроить?

– Наверное, могу. К тому же вы были в Патагонии. Вас оторвут с руками и ногами. Но вы в самом деле хотите уехать?

– Да.

– Тогда не будем откладывать дела в долгий ящик. Я сегодня приглашена на ленч к Марго. Коппер там тоже будет, и я переговорю с ним.

II

Когда леди Метроленд говорила «полвторого», это означало «без десяти два», и именно в это время в ее доме на Керзон-стрит появилась миссис Ститч, которую транспортная пробка вынудила оставить машину в гараже на полпути в Бетнел-Грин и ехать к леди Метроленд на метро. В отличие от нее лорд Коппер, обыкновенно евший в час, ждал хозяйку дома с некоторым недоумением. В комнату, где он сидел, время от времени входили хорошо знакомые между собой и неизвестные ему мужчины и женщины, которые не обращали на него никакого внимания. Служащие газетной корпорации «Мегалополитан» вряд ли узнали бы своего повелителя в растерянном человеке, встававшем каждый раз, когда отворялась дверь, в напрасной надежде, что его заметят. Он был чужим здесь и такому страшному испытанию подвергся вследствие собственной недальновидной щедрости на одном из благотворительных базаров леди Метроленд. Теперь, в разгар делового дня, он готов был заплатить вдвое, чтобы вернуть себе былую свободу. И когда миссис Ститч – вошедшая одновременно с хозяйкой – обратила слепящий свет своего обаяния на него, он обомлел и в считаные секунды перешел от оцепенения к неистовому восторгу.

Действительность немедленно преобразилась, поскольку лорд Коппер стал воспринимать ее с точки зрения того, как она соотносится с миссис Ститч. Он был наслышан о миссис Ститч, порой видел ее издали и вот теперь, впервые в жизни, качался в гипнотических волнах ее внимания. Для сидящих за столом картина была привычной, и они, почти не понижая голосов, ибо лорд Коппер находился в состоянии эйфорического транса, принялись строить догадки, что Джулии от него нужно. «Чек для „Образцового бедлама“», – говорили одни. «Хочет, чтобы карикатуристы отстали от Алджи», – считали другие. «Сейчас попросит денег», – подумал официант (всегда становившийся к ленчу циником, так как по настоянию леди Метроленд худел). «Кому-то протежирует», – решил самый догадливый, но никто не подумал о Джоне Кортни Таппоке до тех пор, пока миссис Ститч не упомянула его имя. И тут уж все дружно включились в интригу.

– Вы совершенно правы, – сказала она, играючи получив от лорда Коппера заявление, что премьер-министр не является образцом добродетели ни на своем посту, ни в личной жизни, – и все же он, как ни странно, обладает тонким вкусом. На столике у его кровати, например, всегда лежит Таппок.

– Тапок? – преданно, но с некоторой тревогой переспросил лорд Коппер.

– Книга Джона Таппока.

Сидящие за столом поняли намек.

– Ах, этот Джон Таппок, – вздохнула леди Метроленд, – какой ум, какое обаяние! Жаль, что он редко ко мне заглядывает.

– Божественный стилист! – вставила леди Кокперс.

Обедающие принялись на все лады расхваливать Джона Таппока, и лорд Коппер, слышавший это имя впервые, подумал, что надо бы справиться о нем у литературного секретаря.

Теперь, когда ее собеседник узнал о существовании Таппока, миссис Ститч сочла нужным изменить тему разговора и самым лестным образом поинтересовалась мнением лорда Коппера о шансах на мирный исход дела в Эсмаилии. Лорд Коппер твердо пообещал ей гражданскую войну, и миссис Ститч посетовала, что настоящих военных корреспондентов осталось не так уж много.

– А этот, сэр, как его, Хитчкок? – спросила леди Кокперс (и некстати, поскольку означенный дворянин недавно оставил службу у лорда Коппера вследствие весьма язвительного спора, касавшегося битвы при Гастингсе, и переметнулся в стан «Дейли врут»).

– Кого вы собираетесь послать в Эсмаилию? – спросила миссис Ститч.

– Я как раз обсуждаю сейчас это с моими редакторами. Война, на мой взгляд, будет исключительно интересной – этакой мировой катастрофой в миниатюре, и мы собираемся освещать ее как можно шире. Деятельность крупнейших газет, – продолжал лорд Коппер, вновь чувствуя себя ротарианцем² и оракулом, – выходит за рамки обычного репортажа, что понимают далеко не все. Читатель, открывающий газету, даже не подозревает, сколько труда вложено в ее создание. («Умру», – внятно выдохнула леди Метроленд.) Он платит свои пять пенсов, и за них наши военные эксперты, наши лучшие репортеры и первоклассные фотографы поставляют ему самую отборную информацию.

– Да-да-да, – согласилась миссис Ститч. – Самую отборную. Поэтому на вашем месте я послала бы туда кого-нибудь вроде Таппока. Вам, конечно, вряд ли удастся уговорить его самого, но многие ему подражают, и вы…

– Смею вас заверить, дорогая миссис Ститч, что «Дейли свист» умеет договариваться с талантами. Не так давно известнейший поэт написал для нас оду о чистой выручке и ее зависимости от тиража. Он сам признавался мне потом, что ничего более ценного и возвышенного в своей жизни не писал.

– Разумеется, если бы вы смогли заинтересовать самого Таппока, то о большем нельзя было бы и мечтать. Он опытный путешественник, прекрасно пишет и Эсмаилию знает как свои пять пальцев.

– Таппок – божественный репортер, – сочла своим долгом закрепить сказанное леди Кокперс.

Через полчаса миссис Ститч позвонила Таппоку.

– Все в порядке, Джон. Вы едете. Не соглашайтесь меньше чем на пятьдесят фунтов в неделю.

– Да благословит вас бог, Джулия! Вы спасли мне жизнь.

– Пользуйтесь услугами фирмы Ститч! – раздался в ответ веселый голос.

III

Вечером редактор международного отдела «Свиста» мистер Солтер получил приказ явиться на ужин в загородный дом своего патрона в Ист-Финчли. Это был тяжелый удар для человека, обычно работающего допоздна и именно сегодня собравшегося пойти в Оперу. Мистер Солтер и его жена готовились к этому знаменательному событию не одну неделю, и по дороге в уродливую резиденцию лорда Коппера специалист по международным проблемам с тоской вспоминал беззаботные дни, когда он ведал «Уголком домашней хозяйки» или – в совсем уж волшебные времена – подбирал анекдоты для юмористического еженедельника. Глава «Мегалополитан» был убежден, что поддержать работоспособность сотрудников можно, только перебрасывая их из одного отдела в другой. Заветной мечтой мистера Солтера были «Ребусы и головоломки», но пока что он вынужден был нести тяжкий крест международных отношений.

Они ужинали вдвоем: съели суп с петрушкой, хек, жареную телятину, пудинг, выпили виски с содовой. Лорд Коппер объяснил гостю сущность нацизма, фашизма и коммунизма. Позднее, сидя в омерзительной библиотеке, он коснулся положения на Дальнем Востоке. «„Свист“ поддерживает создание сильных и враждебных друг другу правительств во всех странах, – заявил он. – Наш девиз: внутренняя самостоятельность и внешнее самоутверждение!»

Участие в беседе мистера Солтера сводилось к выражению согласия. Когда лорд Коппер был прав, он говорил: «Совершенно верно, лорд Коппер», а когда тот ошибался: «В общем, да, лорд Коппер».

– Как называется этот город, столица Японии? Иокогама, так ведь?

– В общем, да, лорд Коппер.

– А Гонконг принадлежит нам…

– Совершенно верно, лорд Коппер.

Пауза.

– В Эсмаилии будет гражданская война. Я намерен ее освещать. Кого можно послать туда?

– Как вы понимаете, лорд Коппер, мы должны будем послать либо штатного корреспондента, знающего дело, но неизвестного публике, либо какую-нибудь знаменитость со стороны. Видите ли, с тех пор как мы лишились Хитчкока…

– Да-да-да. Знаю. Военный корреспондент номер один. Тинк непременно отправит его туда. Знаю. Но он был не прав! Битва при Гастингсе – это тысяча шестьдесят шестой год, я проверял! И я не могу держать на службе человека, у которого не хватает мужества признать свою ошибку.

– Может быть, воспользоваться услугами кого-то из американцев?

– Нет. Я знаю, кто мне нужен. Таппок.

– Таппок?

– Да, Таппок. Молодой человек, за чьим творчеством я давно наблюдаю. У него редкий стиль, он был в Патагонии, и премьер-министр держит его книги на тумбочке возле кровати. Вы его читали?

– В общем, да, лорд Коппер.

– Тогда свяжитесь с ним завтра же. Договоритесь о встрече. Встреча должна быть сердечной. Сводите его в ресторан. Соглашайтесь на любые условия. То есть на любые разумные условия, – уточнил он, поскольку подобного рода инструкции, выполненные буквально, уже приводили к удручающим последствиям, и велосипедист-трюкач, на которого лорд Коппер обратил внимание в припадке благодушия, осел в спортивном отделе на пять лет, получая пять тысяч фунтов в год.

IV

Мистер Солтер, придя в полдень на службу, застал ответственного редактора погруженным в глубокую депрессию.

– Утренний выпуск страшно взять в руки, – сказал тот. – Мы заплатили профессору Джеллаби тридцать гиней за статью, и теперь все гадают, о чем она. История с зоопарком – «Нож милосердия» – проиграна «Дейли врут» по всем параметрам. Но самое ужасное – это, конечно, спортивный раздел!

Мучаясь от стыда, они прочли опус велосипедиста.

– Кто такой Таппок? – спросил после тяжелого молчания мистер Солтер.

– Знакомое имя, – сказал ответственный редактор.

– Шеф хочет послать его в Эсмаилию. Это любимый писатель премьер-министра.

– Значит, он не тот, о ком я подумал.

– Мне нужно его разыскать, – продолжал мистер Солтер, вяло листая злосчастный утренний выпуск. – Таппок, – повторял он. – Таппок, Таппок. Таппок. Смотрите, вот он. Таппок! Почему шеф не сказал, что он у нас в штате?

На последней странице, униженно зажатый между «Зверюшками-игрушками» и рецептом «Вафель всмятку», помещался неприметный, на полколонки (выделявшиеся каждые две недели для «Природы»), раздел «Луг и чаща», под которым значилось: корреспондент Уильям Таппок, сельский житель.

– Вы думаете, это он?

– Конечно! Премьер-министр помешан на природе.

– Говорят, он первоклассный стилист. «Топкое болото не дрогнет под опушенными лапками дерзкой полевки…» Как вам?

– Да, – сказал ответственный редактор. – Наверное, это и есть хороший стиль. По крайней мере, иначе я это определить затрудняюсь. Теперь я вспомнил, кто он такой, хотя никогда его не видел. По-моему, он никогда не был в Лондоне. Материал посылает почтой. Пишет от руки.

– Мне поручено пригласить его в ресторан.

– Заказывайте сидр.

– Сельские жители его любят?

– Да, сидр и консервированный лосось – традиционные крестьянские лакомства.

– Отправлю ему телеграмму. Странно, что шеф решил послать в Эсмаилию именно его.

1.Джон Нэш (1752–1835) – знаменитый английский архитектор.

2.Членом клуба «Ротари», международной организации, объединяющей бизнесменов, юристов, адвокатов, врачей и пр., стремящейся к улучшению благосостояния общества.