Kitobni o'qish: «Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)»

Shrift:

Памяти Эриха Фляйшхауэра (родился 21.01.1899 в Эрфурте – погиб 26.09.1918 в Шеппи) и его поколения

Полная история роли, сыгранной Германией в русских событиях 1917–1918 годов, еще не написана и не скоро будет написана.
Б. И. Элькин, 1926¹

1
Связи большевиков с разведкой до первой Мировой войны

Связь скоро была налажена. Генеральный штаб во главе с гениальным начальником действовал великолепно. Краков, летом Поронин, стали настоящей ставкой нашей армии. Сюда постоянно съезжались полководцы отдельных наших частей. Здесь выковывались мечи для… будущих боев… Штаб работал вовсю².

Современная разведка, традиционно подразделяющаяся на контрразведку и собственно разведку (сбор и анализ информации), в большинстве государств преследует оборонительные цели: своевременное распознавание внешней опасности и предотвращение посягательств на внутреннюю целостность собственного государства. Разведка прусско-германского Главного управления Генерального штаба (Большого генштаба) как военная разведывательная служба была рождена войнами (1866 и 1870–1871 гг.) и в соответствии с направленными на приращение территории целями прусской внешней и военной политики помогала в подготовке войн. В понимании ее последних представителей военного и послевоенного времени ее планы и операции «всегда учитывали возможную войну»³, и «подготовка к войне» главенствовала «в мирной деятельности Генерального штаба»⁴. В результате эта разведслужба с самого начала ориентировала свои операции на решительно наступательные действия. Прусско-германская контрразведка, работая сперва под нейтральным названием «Информационное бюро», вела борьбу с реальными и потенциальными шпионами, которая заключалась в их обезвреживании (превентивном), в том числе путем проникновения на государственную территорию действительных, выдуманных или вероятных врагов. Сбор информации превратился в «активную добычу информации» с агрессивным подтекстом («наступательную разведку», выражаясь языком аналогичного австро-венгерского учреждения, венского Эвиденцбюро⁵ – Evidenzbureau, дословно: бюро сбора данных), которую следовало осуществлять при помощи вербовки и использования платных агентов, добровольных или вынужденных осведомителей и «доверенных людей» (изначально, как правило, трудившихся безвозмездно) преимущественно за границами собственной страны.

Разгромив на западе «вековечного врага» Францию (1870–1871) и опустошив ее казну высочайшей на тот момент в мировой истории контрибуцией в размере 5 млрд франков, прусско-германский Генеральный штаб все больше направлял внимание своей разведслужбы на восток. По мере возрастания политической напряженности в послебисмарковскую эпоху могущественный восточный сосед Германской империи стал первостепенным объектом ее разведывательной деятельности⁶. Параллельно плело свою «агентурную сеть» в Российской империи Эвиденцбюро⁷ Габсбургской монархии, вступившей вместе с Германией в Тройственный союз (1882)⁸. В 1885 г. там возник особый Русский отдел, при годовом бюджете в 60 тыс. гульденов способный содержать до сотни конфидентов, в то время как аналогичные царские службы «тогда еще сильно отставали в области шпионажа»⁹, – Россия последовала примеру обоих западных соседей в строительстве эффективных структур разведки и контрразведки только после своего поражения в русско-японской войне (1905)¹⁰.

Неуклонное осложнение отношений с Российской империей и тайная борьба разведки Германской империи против зарождающегося партнерства России с Францией побудили прусско-германский Генеральный штаб в 1889 г. повысить статус «Информационного бюро» путем его преобразования в секцию IIIb при Большом генштабе под началом майора Венкера. После Венкера секцией руководили майоры Мюллер (1892–1894), Даме (1894–1900), Брозе (1900–1910), Хайе (1910–1913) и, наконец, Вальтер Николаи (1913–1918)¹¹. Название «секция IIIb» являлось отголоском деятельности, направленной когда-то исключительно против Франции: оно восходит к соответствующей секции внутри III (французского) отдела прусского Генерального штаба, которая отвечала за добычу и сбор информации во время франко-прусской войны (1870–1871). Секция IIIb должна была главным образом обеспечивать I (русский), III (французский) и IV (занимавшийся иностранными укреплениями) отделы Генерального штаба первичными разведданными, которые каждый отдел анализировал со своей точки зрения¹². Собственная (оборонительная) задача представляла собой очень небольшой и постоянно уменьшавшийся по ходу подготовки немцев к войне сегмент поля деятельности секции, который только во время Первой мировой войны в качестве «контрразведки» («абвера») перепоручили специализированному подразделению. Параллельно и в австро-венгерском Эвиденцбюро наступательная разведка брала верх над оборонительной. В Германской империи даже этот сокращавшийся сегмент под влиянием психологических предпосылок (рейхсканцлер граф Каприви в 1893 г. дал им формулировку «народно-психологической потребности в войне с Россией, к которой примкнет Франция»¹³) и растущего вместе с усилением военных приготовлений страха перед «окружением» зачастую превращался в инструмент превентивно наступательного применения.

Ухудшение германо-российских отношений вследствие расторжения «договора перестраховки» с Россией (март 1890 г.) и заключения тайной франко-российской военной конвенции (17 августа 1892 г.) – оборонительного альянса против Тройственного союза Германии, Австро-Венгрии и Италии – подтолкнуло Большой генштаб к активизации деятельности своей разведслужбы против Франции и России. С одной стороны, это выразилось в реорганизации разведки, с другой – в усиленном привлечении иностранных агентов и шпионов. Реорганизация разведки включала в том числе учреждение в 1893 г. разведывательных органов в граничащей с Российской империей Восточной Пруссии (в Гумбиннене, Ярочине, Кемпене, Люблинице, Люке, Зольдау и Торне) под руководством «старослужащих окружных офицеров запаса»¹⁴ и систематическую достройку центрального аппарата шпионажа и контршпионажа. Одновременно австро-венгерский Генеральный штаб создавал разведцентры своего Эвиденцбюро в Галиции, причем наряду с таким важнейшим пунктом, как Краков, сделал центрами разведывательной работы в Российской империи Львов, Черновцы и город-крепость Перемышль.

Если в 1889 г. германская разведка имела в Российской империи всего 75 агентов и «доверенных людей», то в 1890-х гг. вербовка агентов и разведчиков из населения резко возросла. С российской стороны границы рекрутировались соответствующие местные силы, в первую очередь для шпионажа за русскими пограничными крепостями и гарнизонами. С немецкой стороны привлекались в «доверенные лица» чиновники местных учреждений (таможенных и почтовых управлений, ландратов и т. п.). От жандармов немецких пограничных пунктов требовали в целом повышенной наблюдательности и сбора сведений. Результаты опросов путешественников систематизировались. Составлялись списки немцев – резервистов русской армии (российским немцам разрешали отбывать воинскую обязанность в стране происхождения), при въезде их методично допрашивали, а при выезде по возможности инструктировали. Правда, руководство секции IIIb жаловалось на недостаток склонности к сотрудничеству у живущих или служащих в Российской империи немцев. Оно упрекало в бездействии германских военных атташе в России, которые, в отличие от австро-венгерских коллег¹⁵, по-прежнему не считали уместной вербовку военных агентов среди населения страны. Его возмущали также преимущественно отрицательное отношение к разведке работавших в России немецких предпринимателей и фабрикантов, которые защищали своих рабочих и служащих от проникновения «доверенных людей» в их коллектив, и консерватизм Министерства иностранных дел, не желавшего допускать сотрудников секции в свои зарубежные представительства.

В 1894 г. произошло чреватое последствиями событие: немецкие разведорганы в Восточной Пруссии получили первое «Руководство по подготовке мероприятий, которые должны быть осуществлены разведывательными пунктами на границе в случае угрозы войны». Подготовительные указания касались также работавших в российских пограничных гарнизонах и на железнодорожных узлах местных агентов секции IIIb. Помимо того, немецкие офицеры, на которых российские органы безопасности, как и прежде, практически не обращали внимания, вооруженные специальным «Путевым атласом», начали ездить в Россию и по России, внимательно осматривая не только приграничные западные, но и внутренние губернии Российской империи, где находились гарнизоны и другие военные учреждения. Вдобавок младшие немецкие офицеры учились в российских училищах и военных академиях, там им надлежало завязывать контакты с однокашниками, как русскими, так и представителями других народов империи, памятуя о вероятности будущей войны. Краткосрочные поездки и более длительная учеба, наряду с исследованием важных для мобилизации местных условий – сосредоточения войск и военных учреждений в Российской империи, – служили задаче вербовки сил для создания будущих агентурных сетей в нужных местах. В перспективе им ставилась цель раздобыть русские мобилизационные планы, а также приобрести (как правило, за деньги) планы развертывания войск. Там, где в 1890-е гг. в «путевых атласах» генштабов центральных держав еще оставались белые пятна, «кое-какие соседские отношения пограничного офицерского корпуса… под влиянием Берлина» приводили «к заполнению пробелов в знании положения», да и, как тогда говорили, «сам майор фон Леттов-Форбек¹⁶ может лично съездить в Ковно и Вильну побеседовать с агентами»¹⁷.

1.1. Первые контакты Людендорфа и Ленина

Новые возможности перед генштабами союзных центральных держав открылись с начала 1890-х гг. благодаря пребыванию в России с ознакомительными целями и для изучения языка будущих офицеров Генштаба и разведки по договору с российским Военным министерством. Будущие немецкие офицеры Генштаба отныне могли на несколько месяцев отправляться в ознакомительные и учебные командировки в обе столицы Российской империи, австро-венгерские офицеры с 1890 г., после того как было преодолено сопротивление российского военного министра П. С. Ванновского («они еще потребуют от нас оружие Австрии поставлять, чтобы нас же били!»), – учиться на годичных курсах подготовки офицеров разведки в Казани. Действие последнего соглашения, по высказанному в 1906 г. русскими желанию, после затяжных переговоров закончилось в 1908 г.¹⁸ Это намекает на его большую выгоду для австрийской стороны и очевидный вред для российской. Уроки и результаты подобных учебных и информационных командировок для командирующих генштабов, насколько известно сегодня, никогда не оглашались и историками впрямую не исследовались. Несомненно, они оказывались плодотворными с точки зрения разведки. Ведь выезжавшие в Россию кандидаты на высокие должности в Генштабе или разведслужбе помимо официальной задачи изучения языка с большой долей вероятности решали неофициальные сопутствующие задачи, которые им ставили или они брали на себя сами. За существование такой практики говорила хотя бы пресловутая нехватка средств у разведотделов, которые могли воспользоваться случаем «присоседиться» к дорогостоящим заграничным вояжам, оправдывая расходы их ценным для нужд разведки побочным эффектом. Дальнейшая карьера некоторых известных лиц, побывавших в этих зарубежных командировках для будущих генштабистов и разведчиков двух союзных держав, позволяет сделать кое-какие выводы по поводу их долгосрочных результатов. Причем, например, для Альфреда Редля и Эриха Людендорфа учеба в России, кажется, имела диаметрально противоположные последствия.

Редль, весьма одаренный австро-венгерский офицер из чиновничьей семьи крещеных галицийских евреев, будучи капитаном Генштаба, удачно использовал свое годичное пребывание в казанском военном училище в 1900 г. (представители Вены тогда вообще встречались в Казани на самых разных уровнях¹⁹) для совершенствования владения русским языком, выполнил свои задачи и приобрел хорошие знания страны и ее населения. Его успехи, с одной стороны, обеспечили ему карьерный взлет в австро-венгерском Генеральном штабе (по возвращении из России он вошел в состав «русской группы» Эвиденцбюро, в 1909 г. получил звание майора и в том же году возглавил свое разведывательное подразделение уже в звании подполковника), а с другой стороны, сделали его восприимчивым к соблазну заняться шпионской деятельностью в пользу Российской империи (в 1906 г. Редль был завербован российским военным атташе в Вене, с 1907 г. регулярно снабжал его секретными материалами, в 1912 г., занимая пост начальника штаба VIII Пражского армейского корпуса, передал России австрийские планы развертывания войск). Лишь по чистой случайности этот высокопоставленный офицер и двойной агент не стал начальником Эвиденцбюро, как хотел Ойген фон Хордличка, прочивший его себе на замену.

Вполне можно предположить, что казанские командировки Редля и его австрийских преемников благодаря вербовке потенциальных русских агентов создавали связи, которые позже оказывали влияние на большую российскую политику. Так, странствующий сибирский «старец» Г. Е. Распутин, вероятно, с 1890-х гг. неоднократно совершавший паломничества в Казань, в 1903–1904 гг. посещал там вольнослушателем духовную семинарию и с большим пылом приобщался ко всему иностранному²⁰. Своему духовнику старцу Гавриилу он в 1904 г. открыл, что собирается в Петербург. Как тот его ни отговаривал, Распутин отправился-таки в российскую столицу, чтобы, по выражению генерала М. Д. Бонч-Бруевича, сделать «самую фантастическую в мире карьеру»²¹.

Генерал обошел молчанием то обстоятельство, что его собственный брат Владимир – партийный товарищ, друг и личный секретарь Ленина – внес свой (и не такой уж малый) вклад в беспримерную карьеру человека, которого не без оснований подозревали в тайных связях с австрийским и/или германским Генеральным штабом²². В 1905–1906 гг., когда в России резко активизировались агенты центральных держав, Распутин пробрался ко двору и при помощи продуманного поведения и псевдомедицинских фокусов сумел произвести большое впечатление на царя²³, обычно не слишком доверчивого, и получить доступ в личную сферу жизни императорской семьи. Когда же в 1912 г. стали высказываться сомнения насчет веры этого религиозного мошенника, В. Д. Бонч-Бруевич как специалист по русскому сектантству публично заступился за старца, объявив его истинно православным христианином, и тем самым упрочил уникальное положение одиозного шарлатана при дворе. Впоследствии, в годы войны, старец в качестве серого кардинала царицы распоряжался судьбами Российской империи, и даже Людендорфу было известно, что тот «работал ради мира»²⁴ в интересах Германии.

В отличие от Редля, посредственному выпускнику Берлинской военной академии Эриху Людендорфу трехмесячная образовательная командировка в Петербург, Москву и Одессу в 1894 г. не особенно помогла улучшить знание русского языка, приобретенное за три года учебы в академии, зато существенно углубила его представления о военной топографии Российской империи на границах с Восточной Пруссией, Финляндией и на юге. Людендорф родился в 1865 г. в поместье Крушевня под Познанью и до 12 лет рос в преимущественно славянской (польской) языковой среде, но русским языком всю жизнь владел неважно, Россию и русских знал плохо, в русской культуре мало что понимал. Эти недостатки вытекали из его общего равнодушия к любым предметам, не связанным прямо с военным делом: математика давалась ему не легче, нежели русский, который старший лейтенант при поступлении в военную академию (1890)²⁵ выбрал для факультатива по современным языкам, и даже дополнительные занятия с репетитором по французскому – обязательному предмету – так и не принесли ему удовлетворительной оценки на выпускном экзамене (в чем он позже винил репетитора). Хотя выпускник Людендорф сдал необходимый минимум для переводчика с русского, в дальнейшем его отношения с этим языком оставляли желать лучшего. Тем не менее по окончании академии в начале 1894 г. он, по предложению его преподавателя по тактике, реформатора японских вооруженных сил (1884–1888) генерала Якоба Меккеля, получил направление в русский отдел Генерального штаба. Три месяца, остававшиеся до прикомандирования к Большому генштабу, Людендорф провел в ознакомительной поездке по Российской империи. Поскольку впоследствии в биографических записках он ни словом не упоминал свое тогдашнее путешествие по европейской части России, можно предположить, что наряду с известными целями – совершенствования языка и углубления знаний о стране – он имел тайные задачи и выполнил их с успехом.

Его письма к родителям наглядно свидетельствуют, что в соответствии с настроениями 1894 г. он совершал эту поездку с мыслью о будущей войне. Первые же слова по прибытии в Петербург не оставляют никаких сомнений: «36 часов на поезде… Это еще цветочки, а сколько придется катить до границы в случае мобилизации!»²⁶

В Петербурге (24 января – 3 февраля 1894 г.) немецкий гость впервые ощутил недостаточность своей языковой и культурной подготовки и признался родителям: «Моей школьной премудрости здесь никоим образом не хватает»²⁷. Однако он не сделал ни единой попытки сблизиться с русским обществом, ограничив свою общественную активность немецкой колонией столицы, где встречался с немецкими военными атташе и дипломатами, вращался в купеческих кругах и принимал участие в торжественных мероприятиях германского посольства. Его соприкосновения со столичной жизнью, насколько позволяют судить известные письма, носили поверхностно-туристический характер, кругозор оставался узконациональным, а восприятие – избирательным: так, во время оттепели здесь «невероятная грязь», писал он, в русские гостиницы «нашему человеку зайти невозможно», они «вообще производят весьма неопрятное, неаппетитное впечатление», а достопримечательностям российской метрополии «далеко до берлинских». Положительных отзывов Северная Пальмира, где «роскошь местами очень велика, но очень часто фальшива», от него не удостоилась. В сопровождении жившего в Петербурге младшего немецкого офицера Людендорф съездил на один день в Великое княжество Финляндское, наверняка не только с целью осмотра водопада Иматра, расположенного в 170 км к северо-западу от Петербурга. Во время этой экскурсии он с интересом отметил нежелание финнов говорить по-русски и, возможно, обратил внимание на военное обеспечение финской территории.

В Москве (4 февраля – 17 марта) путешественник после семидневных поисков жилья, в ходе которых столкнулся с «отвратительной нечистоплотностью», поселился на частной квартире у «2 пожилых женщин… страшно болтливых». Он хотел «все время слушать русскую речь», иначе «не поставил бы себя в такую зависимость на целых четыре недели», но «ужасно прогадал». Уже через неделю немецкий гость начал страдать от «грязи и чрезвычайно неаппетитной еды», заявил, что съезжает, «уплатил рубль и был таков»: «Вот чем закончилось благое намерение много учить русский»²⁸.

«Хождение по театрам» показалось визитеру «несколько утомительным», потому что ему постоянно приходилось «напряженно вникать» в происходящее на сцене, однако после нескольких посещений он констатировал, что «в здешнем императорском театре… действительно играют превосходно», только спектакли всегда идут «ужасно долго». Кремль его впечатлил расположением и величиной, но количество и убранство церквей и монастырей он нашел чрезмерным: «…глазу не на чем отдохнуть от украшательств, они действуют угнетающе. Наши строгие церкви с табличками в память павших возвышеннее!»

Русское общество в его глазах было «очень странным по нашим понятиям, очень низкого сорта»: «Прежде всего мужчины выглядят ужасно… Легко представить, что нездешний – то есть нерусский – человек чувствует превосходство перед ними и тем самым навлекает на себя ненависть». Гость из Германии не исключал существования «отдельных лиц, чьи манеры отвечают требованиям, которые мы предъявляем к образованным людям», но считал, что число таковых «здесь… значительно меньше, чем где-либо еще».

Делая все эти наблюдения, немецкий офицер, тем не менее, больше думал о своих карьерных планах, нежели о непривычном окружении. Он, по-видимому, не заглядывал в богатую русскую прессу и литературу тех лет, зато даже здесь с интересом читал немецкий «Военный еженедельник», следил по нему за текущими повышениями по службе и лелеял надежду сделать отцу «подарком на день рождения» свое «прикомандирование к Генеральному штабу в этом году»²⁹.

Заключительное турне по югу России (18–31 марта 1894 г.) привело его по очереди в Орел, Курск, Харьков и, наконец, в Крым, где он посетил Бахчисарай и Ялту (в том числе царскую летнюю резиденцию в Ливадии), а также осмотрел в Севастополе крепость, музей Тотлебена и все места, «прославленные осадой»; речь идет об 11-месячной осаде французами и англичанами во время Крымской войны (1854–1855) севастопольской крепости и военной гавани, которая закончилась их полным разрушением и стоила осаждавшим свыше 80 тыс. жизней, а защитникам под командованием генерала Э. И. Тотлебена, тяжело раненного в июне 1855 г., – 120 тыс.

Путешественник не оставил описания последнего пункта своего маршрута – экономической и культурной столицы юга России, важного с военной точки зрения портового города Одессы с базой русского Черноморского флота. Почтовым адресом Людендорфа около недели служил адрес германского консульства, но он, кажется, им ни разу не воспользовался. Причина, возможно, заключалась в строгой секретности его тамошних контактов и деятельности. На рубеже 1918–1919 гг. (он тогда нелегально и инкогнито находился в Швеции) уважаемые шведские газеты³⁰ сообщали, что Людендорф был в 1890-х гг. с секретной миссией в южной России и установил там связь с русскими революционерами и анархистами. Тот давний контакт с южнорусским революционным подпольем увязывался газетами с ходившими на момент появления упомянутых сообщений слухами о тайных отношениях Людендорфа с Лениным, в частности о предложении Людендорфу возглавить Красную армию и выковать из нее миллионное войско, которое будет вести боевые действия не только в Западной Европе, но и на индийском субконтиненте. В шведских статьях подчеркивалось, что такое развитие событий вытекает из старых связей Людендорфа с тогдашними подпольщиками и будущими творцами переворота в России.

Содержание вторящих друг другу статей нельзя назвать абсолютно высосанным из пальца: Стокгольм в то время служил наилучшим местом получения информации о германо-российских связях, приглашение Людендорфа в командующие Красной армией подтверждено осведомленным источником с немецкой стороны³¹, а пребывание Людендорфа на юге России в 1894 г. доказывается его перепиской с родителями. Выбор Одессы для завершения информационной командировки также говорит в пользу версии о возложенной на него или взятой им на себя самостоятельно тайной задаче такого рода: многонациональная Одесса в 1890-е гг. была оплотом всероссийского революционного подполья; знакомство с врагами российского государства могло в 1894 г. представлять особый интерес для будущего генштабиста, всецело захваченного идеей войны с Российской империей, и для его дальнейшей военной карьеры.

Правда, при всей правдоподобности шведских сообщений, задним числом встает практический вопрос, как иностранный путешественник в то время, когда германские зарубежные представительства еще не принимали активного участия в добыче секретных разведданных, ухитрился за несколько дней в незнакомом большом городе наладить тайные контакты с политическим подпольем.

Несомненно, он должен был рассчитывать на других лиц или связи из окружения местного консульства. Учитывая краткость его пребывания в Одессе (около недели), следует исходить из того, что он приехал туда с готовым графиком и адресами нужных людей и явок. Соответствующую информацию он мог получить в том числе от знакомых со здешней обстановкой эмигрантов-революционеров, которые продолжали поддерживать с политическим подпольем оживленные отношения и не боялись, а то и считали полезным иметь дело с прусско-немецким офицером.

К таким эмигрантам относился А. Л. Гельфанд, истый одессит, покинувший город в 1886 г. и с 1887 г. с некоторыми перерывами проживавший в Германии, где с 1891 г. (написав Вильгельму Либкнехту) добивался прусского подданства (после долгих хлопот он его получил аккурат на третий год войны – в 1916 г.!). Поначалу Гельфанд направился в Цюрих: местный университет пользовался предпочтением у одаренных учащихся и эмигрантов из Российской империи (например, социалистов Розы Люксембург и Лео Иогихеса в конце 1890-х гг.). Однако вскоре он переехал в приграничный промышленный город Базель, где в то время преподавал швейцарский историк Якоб Буркхардт. Там научным руководителем Гельфанда стал экономический обозреватель газеты «Франкфуртер цайтунг» Карл Бюхер, который читал в Базельском университете курс социальной экономики. Гельфанд подготовил диссертацию на тему «Техническая организация труда: “Кооперация и разделение труда”», но его научный руководитель еще до защиты вернулся в Германию. На факультете работа эмигранта большого впечатления не произвела; степень ему, ради приличия, присвоили, с оценкой «удовлетворительно»³², что сделало перспективы академической карьеры в Швейцарии для Гельфанда весьма туманными. Он уехал в Германию и занялся публицистикой, посвященной российскому обществу. Так, в 1893 г. он опубликовал ряд статей о голоде в России, выступая в роли эксперта по революционному движению на юге империи и предсказывая его быстрый рост, – для путешественника, собиравшегося в Одессу, это наверняка представляло интерес. В 1894 г., когда Людендорф (предположительно после соответствующих штудий и бесед в Германии) будто бы завел в Одессе связи с революционным российским подпольем, Гельфанд в Германии взял себе псевдоним Парвус. Может быть, социал-демократу понадобилось второе имя для сокрытия своих сношений с берлинской Доротеенштрассе, 48 (военной академией)? Лишь в 1910 г. руководство Социал-демократической партии Германии (СДПГ) в лице Августа Бебеля разоблачило его как провокатора³³ и тем самым практически вынудило покинуть Германию. Гельфанд, перебравшись в Константинополь, по заданию секции IIIb Большого генштаба успешно пропагандировал среди младотурок необходимость германо-турецкого военного союза и вступления Турции в войну на стороне центральных держав. Выполнив задание (военный союз был заключен 2 августа 1914 г., а 2 ноября 1914 г. Турция вступила в войну), он через своего куратора – прикрепленного к германскому посольству в Константинополе офицера разведки д-ра Циммера – предложил послу, барону Гансу фон Вангенхайму, свои услуги в качестве специалиста по вопросу революционизирования Российской империи и в январе 1915 г., заручившись его рекомендацией, начал переговоры на эту тему в берлинской рейхсканцелярии.

В пользу версии раннего и личного знакомства с Людендорфом говорит неизменная верность Гельфанда германскому Генеральному штабу и его военной разведке, которая не раз приводила его к острым конфликтам с немецкими и русскими партийными товарищами. Указывает на эту версию и то обстоятельство, что друг и земляк Гельфанда О. М. Нахамкис (впоследствии большевик под именем Ю. М. Стеклов, 1873–1941) после посещения Одессы Людендорфом развернул там политическое стачечное движение. В том же году он был арестован, после суда и ссылки бежал за границу, работал в Вене и Берлине в тесном сотрудничестве с Гельфандом. Подобно своему наставнику Гельфанду, Нахамкис протоптал дорожку к германской военной разведке и работал на нее все годы войны, будучи заслан в Российскую империю в сентябре 1914 г., пока поздней осенью 1917 г. Ленин не принял его «в наследство» и не сделал редактором «Известий».

Такой дерзкий номер, как удачное личное вступление в контакт с антиправительственным подпольем на юге России под носом у грозной русской охранки, мог принести кандидату на должность в русском отделе Большого генштаба особое реноме двоякого рода. Учитывая круг его военных задач, закладка фундамента отношений с силами российского революционного подполья представляла собой важный задел для будущего сотрудничества с русскими революционерами, определивший ориентиры его работы в русском отделе. Подобные связи, которых традиционно мыслившие генштабисты-дворяне того времени чурались, видимо в силу политического этикета и почтения к российским монархам, окружали выходца из буржуазной среды специфическим ореолом – смелого, но лишенного чести и традиций карьериста. Кажется, Людендорфа в Генеральном штабе действительно сопровождал такой ореол, сделав его полезным, но не слишком уважаемым аутсайдером. У части немецкого и русского социалистического и рабочего движения Людендорф своим знакомством с российским революционным подпольем, напротив, заслужил кредит доверия, продолжавший действовать даже в начале 1920-х гг. Тем не менее суждение одного из современных биографов Людендорфа о нем как о «лучшем знатоке царской России среди офицеров Генерального штаба»³⁴ никоим образом не соответствует фактам: русским языком он владел слабо, о российском обществе знал мало, а в понимании России сильно уступал своим блестящим коллегам по русскому отделу, из которых император, невысоко ценивший Людендорфа, лучшим знатоком России считал Макса Хоффмана³⁵. Зато в последующие годы Людендорф приобрел славу непримиримого противника Российской империи, возможно, благодаря в том числе своим тайным отношениям с внутренними врагами русского государства. Может быть, в ходе подготовки войны на два фронта против Франции и России эта слава сыграла роль в его переводе в оперативный отдел, где он с 1904 г. возглавлял секцию, а с 1908 г. стал руководителем всего отдела, и возобновление контактов с российскими антигосударственными элементами во время войны в самом деле, как утверждали неназванные осведомители шведских газет, явилось логическим развитием прежних связей.

1.Элькин Б. И. Немецкий план интервенции // Голос минувшего на чужой стороне. 1926. № 4 (XVII). С. 302.

2.Я. С. Ганецкий о В. И. Ленине накануне Первой мировой войны: Ганецкий Я. Ильич накануне и в начале войны // Правда. 1924. 27 июля. См. также: Война, Ленин и ленинизм: Неизданные статьи В. И. Ленина. Л., 1924. С. 27; Ганецкий Я. Воспоминания о Ленине: Отрывки из воспоминаний. M., 1933. С. 9–10.

3.Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp / Reichskriegsministerium. Abwehrabteilung. Erster Band, 1866–1944: Bundesarchiv, Militдrarchiv (BA MA). RW 5/v. 657. S. 119. Ведомственные архивы разведслужбы Генерального штаба были по большей части уничтожены в конце Первой мировой войны; документы германской военной миссии в Турции, разведотдел которой работал против Российской империи, погибли в 1918 г. (ср.: Oberst Freiherr Kress von Kressenstein. Mit den Tьrken zum Suezkanal. Berlin, 1938. S. 7). Тем самым историки лишились «ценнейшего материала… который не должен был попасть не в те руки, особенно материала… разведывательной службы, чьим сотрудникам грозили преследования со стороны “победителей”» (Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Erster Band: BA MA. RW 5/v. 654. S. III, 4), в том числе всех материалов о «революционизировании» России с помощью местных пособников.

4.Nicolai W. Nachrichtendienst, Presse und Volksstimmung im Weltkrieg. Berlin, 1920. S. 201.

5.Документы Эвиденцбюро австро-венгерского Генерального штаба также были уничтожены в конце войны (ср.: Ronge M. Kriegs- und Industrie-Spionage: Zwцlf Jahre Kundschaftsdienst. Zьrich; Leipzig; Wien, 1930. S. 80), а вместе с ними стерты и следы деятельности его агентов-большевиков.

6.Ср.: Schmidt J. W. Gegen Russland und Frankreich: Der deutsche militдrische Geheimdienst, 1890–1914. Ludwigsfelde, 2010.

7.Ср.: Beer S. Die Nachrichtendienste in der Habsburgermonarchie // SIAK-Journal – Zeitschrift fьr Polizeiwissenschaft und polizeiliche Praxis. 2007. H. 3. S. 53–63.

8.Тройственный союз между Германией, Австро-Венгрией и Италией (20 мая 1882 г.) представлял собой оборонительный союз с целью изолировать Францию. Он предусматривал военную помощь его членов друг другу только в случае внешней агрессии.

9.Pethц A. Agenten fьr den Doppeladler: Österreich-Ungarns geheimer Dienst im Weltkrieg. Graz; Stuttgart, 1998. S. 30.

10.Ср.: Marshall A. Russian Military Intelligence, 1905–1917: The Untold Story behind Tsarist Russia in the First World War // War in History. 2004. Vol. 11. No. 4. P. 393–423.

11.О В. Николаи см.: Bardanne J. Le colonel Nicolai: Espion de gйnie. Le vйritable organisateur de la rйvolution bolchйvique et de l’hitlйrisme. Paris, 1947; Pцhlmann M. German Intelligence at War, 1914–1918 // The Journal of Intelligence History. 2005. Vol. 5. P. 25–54; Nicolai W. Geheime Mдchte: Internationale Spionage und ihre Bekдmpfung im Weltkrieg und heute. Leipzig, 1923. Автор не имела возможности лично ознакомиться с документальным наследием В. Николаи в московском Центре хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК); о нем рассказали с российской стороны В. М. Гиленсен и А. А. Зданович с Ж. В. Таратутой (Гиленсен В. М. Вальтер Николаи – глава германской военной разведки во время Первой мировой войны // Новая и новейшая история. 1988. № 2. С. 123–142; Зданович А. А., Таратута Ж. В. Таинственный шеф Мата Хари: Секретное досье КГБ № 21152. М., 2000), а с немецкой стороны – Ю. В. Шмидт (Schmidt J. W. Tales from the Russian Archives: Walter Nicolai’s Personal Document Collection // Newsletter of the International Intelligence History Group. 1998. Vol. 7. No. 2 [Sommer]. P. 10–14).

12.По поводу анализа см.: May E. R. Cabinet, Tsar, Kaiser: Three Approaches to Assessment // Knowing One’s Enemy: Intelligence Assessment before the Two World Wars / ed. E. R. May. Princeton, 1984. P. 11–36.

13.Цит. по: Tirpitz A., von. Erinnerungen. Leipzig, 1919. S. 25.

14.Ср.: Roewer H., Schдfer S., Uhl M. Lexikon der Geheimdienste im 20. Jahrhundert. München, 2003. S. 12 f.

15.Эвиденцбюро с 1860-х гг. систематически привлекало австро-венгерских военных атташе к выполнению разведывательных задач и вербовке осведомителей даже в мирные времена; в Петербурге этим впервые стал заниматься с 1860 г. барон Йозеф фон Дёпфнер. С 1882 г. австро-венгерские «консульства в России впряглись в кипучую работу в области наступательной разведки»: «Они проявляли большое рвение, консула в Москве барона Штефана Буриана… который позднее сам возглавил внешнеполитическое ведомство, даже приходилось… осаживать. Эта деятельность приносила Эвиденцбюро богатые плоды… Россию охватила разведывательная сеть, постоянно сгущавшаяся при содействии I и XI отделов генштаба корпуса в Кракове и Львове, а с 1889 г. также X корпуса в Перемышле. Уже в 1885 г. Эвиденцбюро было вынуждено создать специальный отдел для разведки в России… Через четыре года получило санкцию временное “Руководство по военной разведке в мирное время”, посвященное исключительно работе против России… Это позволило содержать в России до сотни конфидентов» (Ronge M. Kriegs- und Industrie-Spionage. S. 14, 17). Хотя многолетний начальник Ронге, руководитель Эвиденцбюро с 1909 г. до лета 1914 г. Урбаньский фон Острымеч, подчеркивал, что «военным атташе при австро-венгерских представительствах было запрещено заниматься разведработой», объясняя такой запрет «благородством помыслов нашего императора Франца-Иосифа», это относилось только к тому периоду, когда он сам возглавлял бюро; см.: Urbánski von Ostrymiecz A. Das Evidenzbureau des k.u.k. Generalstabes. Ein Kommentar zu Generalmajor Max Ronge’s Werk «Kriegs- und Industrie-Spionage» // Militдrwissenschaftliche Mitteilungen / hg. vom Österreichischen Bundesministerium fьr Heerwesen. 1930. Jg. 61. S. 889.

16.Руководитель разведслужбы в 1883–1889 гг., известный как таковой российским властям. О его не знавшей границ активности см.: Hцhne H. Der Krieg im Dunkeln: Macht und EinfluЯ des deutschen und russischen Geheimdienstes. München, 1985. S. 48 ff.

17.Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Erster Band. S. 31.

18.Ronge M. Kriegs- und Industrie-Spionage. S. 17, 77; Pethц A. Agenten fьr den Doppeladler. S. 31 f.

19.Так, например, в городе долго гастролировал «венский женский оркестр»; см.: Wien in Kasan // Lehmann C., Parvus. Das hungernde Russland: Reiseeindrьcke, Beobachtungen und Untersuchungen. Stuttgart, 1900. S. 75.

20.Ср.: Spiridowitsch A. Rasputin. Bern; Stuttgart, o. J. S. 22 ff.

21.Bontsch-Brujewitsch M. D. Petrograd: Erinnerungen eines Generals. Berlin(-Ost), 1970. S. 114. На рус. яз.: Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! М., 1958.

22.Роль Г. Е. Распутина как агента центральных держав при его жизни не получила достаточного освещения. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств под председательством юриста Н. К. Муравьева (комиссия Муравьева) создала специальную «следственную часть» (№ 13) для выяснения его роли и влияния на Николая II в области государственного управления. Эта часть, насколько можно судить по материалам, опубликованным в СССР, не подтвердила существовавшие подозрения и не верифицировала поддававшиеся проверке свидетельства. Но ее уполномоченный В. М. Руднев сумел сделать ценные предварительные выводы и выявить «историческую последовательность тех событий и фактов», которые проторили Распутину дорогу к царю. По мнению Руднева, двигателем карьеры Распутина, спланированной «с удивительно продуманной последовательностью», послужил некий неизвестный фактор, который он не смог точнее определить. Однако он констатировал, что старец, «несмотря на свою малограмотность, был далеко незаурядным человеком и отличался от природы острым умом, большой находчивостью, наблюдательностью и способностью иногда удивительно метко выражаться», а «его внешняя грубость и простота обращения… были несомненно искусственны, чтобы подчеркнуть свое крестьянское происхождение и свою неинтеллигентность». См.: Руднев В. М. Правда о русской царской семье и темных силах / под ред. Л. А. Лыкова. М., 1998. С. 150–152. Один документ австро-венгерского Министерства иностранных дел 1915 г. (см. ниже) подтверждает, что австрийцы использовали Распутина для секретных поручений. Кроме того, германская разведка окружила его высокопоставленными агентами, которые во время войны сделали его не только первостепенным источником информации из самого центра российской власти, но и ферментом для революционизирования Российской империи (см. ниже). Под их влиянием Распутин постоянно дискредитировал августейшую чету, «мостя дорогу революции» (Buchanan G. Meine Mission in Russland. Berlin, 1926. S. 134). Комиссия Муравьева была создана 5 марта 1917 г. по указу министра юстиции Временного правительства А. Ф. Керенского от 2 марта 1917 г. и работала до большевистского октябрьского переворота (см.: Вестник Временного правительства. 1917. № 1 [46]; Собрание узаконений и распоряжений Временного правительства. 1917. № 61. Отд. 1. С. 362). Ее президиум, куда входили юристы и другие специалисты, преимущественно из левых партий, не отличался политической сбалансированностью. Единственный кадет в этом органе, Ф. И. Родичев, из-за чрезвычайной загруженности делами на заседаниях появлялся редко, один из двух большевиков, назначенный сенатором адвокат Н. Д. Соколов, выступал как своего рода эмиссар Совета рабочих и солдатских депутатов. Колеблющееся большинство во главе с председателем считало себя исполнительным органом революционной народной воли и тяготело к «правосудию возмездия», лишь меньшинство пыталось судить ошибки прошлого по действовавшим на момент их совершения законам и потому находило мало наказуемых прегрешений в действиях бывших чиновников (за исключением военного министра Сухомлинова и пр.). Рассказы участников работы комиссии см.: Коренев С. А. Чрезвычайная комиссия по делам о бывших министрах // Архив русской революции (далее – АРР). Вып. VII. Берлин, 1922. С. 14–23; Завадский С. В. На великом изломе // АРР. Вып. VIII. Берлин, 1923. С. 5–42; Вып. XI. Берлин, 1923. С. 38–73. В исторической перспективе с большевистской точки зрения: Аврех А. Я. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства: замысел и исполнение // Исторические записки. 1990. Т. 118. Допросы и слушания протоколировались ведущими литераторами (включая А. А. Блока) и литературоведами (например, бывшим сотрудником секретных служб П. Е. Щеголевым). Щеголев в 1924–1927 гг. издал избранные протоколы в Ленинградском государственном издательстве под заглавием «Падение царского режима» (переизд.: Гаага; Париж, 1969). Оригиналы протоколов находятся в Государственном архиве Российской Федерации в Москве (ГА РФ. Ф. 1467). О какой-либо научной сверке текстов (и купюр) в «Падении царского режима» с сохранившимися оригинальными материалами комиссии сведений нет, и сама автор не имела возможности ее провести. Считается бесспорным, что опубликованные Щеголевым отрывки отвечали интересам большевиков. Пример лакун в его издании демонстрирует протокол допроса последнего директора Департамента полиции царского Министерства внутренних дел А. Т. Васильева: в ответ на предложение сообщить «данные о большевистских лидерах и их предательской деятельности», которые стали ему «известны во время службы директором Департамента полиции», Васильев «решил поделиться со следователем всем, что знал о Ленине, Троцком, Зиновьеве и других лидерах большевистской партии» (Wassiljew A. T. Ochrana: Aus den Papieren des letzten russischen Polizeidirektors. Zьrich; Leipzig; Wien, 1930. S. 270 f.). Эти показания в издании Щеголева отсутствуют.

23.Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Мюнхен, 1949. Т. II. С. 65.

24.См.: Ludendorff E. Kriegfьhrung und Politik. Berlin, 1922. S. 185.

25.Биографические сведения см.: BA MA. NL 77. Personalakte Erich Ludendorff; Ludendorff E. Mein militдrischer Werdegang: Blдtter zur Erinnerung an unser stolzes Heer. München, 1935.

26.Людендорф – родителям, Петербург, 25 января 1894 г.: BA MA. NL 77. Nr. 17 (ксерокопии рукописных оригиналов писем), 18 (машинописные копии).

27.Людендорф – родителям, Петербург, 25 января 1894 г.: BA MA. NL 77. Nr. 17.

28.Людендорф – родителям, Москва, 10 февраля 1894 г.: BA MA. NL 77. Nr. 17, 18.

29.Людендорф – отцу, Москва, 8 марта 1894 г.: BA MA. NL 77. Nr. 17, 18.

30.Например, «Свенска дагбладет» и «Гётеборгс дагбладет» от 27 декабря 1918 г., «Афтонтиднинген» от 6 января 1919 г.

31.См. рассказ последнего военного атташе кайзеровской Германии в России Вильгельма Шуберта: Schubert W. Der zweite Weltkrieg hat 1918 begonnen. München, 1957. S. 14. См. также: BA MA. Pers. 6/346. Personalakten Schubert, Wilhelm, geb. 12.11.79. S. 3.

32.Ср.: Kieser H.-L. World War and World Revolution: Alexander Helphand-Parvus in Germany and Turkey // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2011. Vol. 12. No. 2. P. 387–410.

33.Ср., напр.: «Посредник разведслужб»: Документы ЦХИДК об А. Парвусе-Гельфанде, 1917–1924 гг. // Исторический архив. 1999. № 1. С. 100–114; Heresch E. Geheimakte Parvus: Die gekaufte Revolution. München, 2000; Chavkin B. Alexander Parvus – Financier der Weltrevolution // Forum fьr osteuropдische Ideen- und Zeitgeschichte. 2007. Jg. 11. H. 2. S. 31–58.

34.Nebelin M. Ludendorff: Diktator im Ersten Weltkrieg. München, 2010. S. 170.

35.Ср.: Kьhlmann R., von. Erinnerungen. Heidelberg, 1948. S. 526.