Kitobni o'qish: «Колесо крутится. Леди исчезает»

Перевод с английского А. Алайская

© ИДДК

* * *

Глава 1. Без сожалений

Накануне бедствия Айрис Карр впервые ощутила предчувствие опасности. Она привыкла к защите толпы, которую – с бессознательной лестью – называла «своими друзьями». Привлекательная и обеспеченная сирота, она всегда была в окружении людей. Они думали за нее – точнее, она перенимала их мнения, и говорили за нее – поскольку ее голос был слишком тихим для шумных светских бесед.

Их постоянное присутствие создавало иллюзию, будто она вращается в широком кругу несмотря на то, что одни и те же лица повторялись с завидной сезонной регулярностью. Они также приятно напоминали ей о ее популярности. Фотография Айрис появилась в иллюстрированных журналах благодаря предложению фотографа о рекламе, последовавшему за объявлением в прессе о ее помолвке с одним из представителей этой толпы.

Это была слава.

А вскоре после этого ее помолвка была расторгнута по взаимному согласию – повод для новой публикации портрета. Еще больше славы. И ее мать, умершая при рождении Айрис, возможно, заплакала бы или улыбнулась над этими жалкими вспышками человеческого тщеславия, всплывающими, как пузыри болотного газа, из темноты.

Когда Айрис впервые ощутила предчувствие опасности, она была в особенно хорошем настроении – отдохнувшая и довольная после нестандартного оздоровительного отпуска. Подобно первооткрывателям, одержавшим победу, их компания ворвалась в живописную деревушку с обаянием запущенности, затерянную в отдаленном уголке Европы, и заявила на нее свои права, оставив каракули в книге для гостей.

Почти целый месяц они оккупировали единственную гостиницу, приведя хозяина и персонал в восторженное смятение. Они покоряли горы, плавали в озере и загорали на каждом подходящем склоне. Внутри гостиницы они заполняли бар, перекрикивали радио и щедро раздавали чаевые за малейшую услугу. Хозяин сиял над переполненным кассовым аппаратом, а улыбающиеся официанты оказывали им особое внимание – к вполне справедливому раздражению других английских постояльцев.

Для этих шестерых Айрис казалась всего лишь одной из толпы – типичной представительницей полусвета: тщеславной, эгоистичной и бесполезной. Разумеется, они не знали о ее лучших качествах – щедрости, с которой она как само собой разумеющееся брала на себя счет за обед с «подругами», и подлинном сострадании к тем, чьи беды оказывались у нее перед глазами.

И хотя она лишь смутно осознавала мимолетные вспышки недовольства собой и презрения к себе, ей была хорошо знакома черта утонченности, которая удерживала ее от участия в разгульных выходках. В этот отпуск она слышала свирель Пана, но не испытала на себе удара его волосатых копыт.

Вскоре и без того неустойчивые условности, державшие эту компанию, окончательно ослабли. Они загорали, пили, веселились, а границы супружеской верности начинали приятно размываться. Окруженная пестрой смесью неопределенных супружеских пар, Айрис была неприятно поражена, когда одна из женщин – Ольга – внезапно ощутила запоздалое чувство собственности и обвинила Айрис в том, что она уводит ее мужа.

Помимо неприятности самой сцены, чувство справедливости Айрис было глубоко оскорблено. Она лишь терпела беспомощного мужчину, который казался лишней частью в разладившемся механизме домашнего быта. И вовсе не она была виновата в том, что он потерял голову.

Что усугубило ситуацию – она не заметила никаких признаков настоящей преданности среди своих друзей, которые явно наслаждались происходящим. Поэтому, чтобы снять напряжение, она решила не возвращаться в Англию с остальными, а остаться на два дня дольше, наедине с собой.

На следующий день, все еще чувствуя обиду, Айрис проводила всю компанию на маленькую примитивную железнодорожную станцию. Они уже начали реагировать на скорое возвращение в цивилизацию. Снова были надеты модные наряды, и все распределились по законным парам, что стало естественным продолжением процесса опознания чемоданов и забронированных мест.

Поезд, направлявшийся в Триест – место, которое точно значилось на карте, был переполнен туристами, возвращавшимися к знакомым тротуарам и фонарным столбам. Забыв о холмах и звездном свете, компания впитала общий шум и суету, словно вновь обрела свою старую сплоченность, окружая Айрис.

– Уверена, что не заскучаешь, дорогая?

– Подумай еще раз и запрыгивай в вагон.

– Ты просто обязана поехать с нами.

Когда раздался свисток, они попытались затащить ее в вагон – прямо как она и была, в шортах, гвоздевых ботинках и с загорелым, не припудренным лицом. Она вырывалась, как боксирующая кенгуру, и с трудом успела спрыгнуть вниз только тогда, когда платформа начала ускользать за окном.

Смеясь и тяжело дыша от борьбы, она стояла и махала вслед удаляющемуся поезду, пока тот не скрылся за изгибом ущелья.

Айрис чувствовала себя почти виноватой, осознав облегчение от разлуки с друзьями. Хотя отпуск удался, истинное наслаждение она черпала из первобытных источников – солнца, воды и горного воздуха. Проникнутая природой, она смутно ощущала недовольство человеческим вторжением.

Они были вместе слишком долго и слишком близко. Порой ее раздражали незначительные вещи – высокий женский смех, тучная фигура мужчины, готовящегося к прыжку, постоянное легкомысленное «Боже мой!»

Правда заключалась в том, что хотя Айрис и стала критично относиться к своим друзьям, она все же плыла по течению. Как и остальные, она восторгалась великолепными пейзажами, в то время как сама воспринимала их как нечто само собой разумеющееся. Было почти закономерно то, что чем дальше покидаешь привычные маршруты, тем живописнее становятся пейзажи, а гигиена – хуже.

Наконец Айрис осталась наедине с горами и тишиной. Перед ней лежало изумрудное озеро, сверкающее алмазными отблесками солнца. Снежные вершины отдаленных гор вырисовывались на фоне небесно-василькового неба. На холме возвышался темный замок с пятью башнями, торчащими вверх, как растопыренные пальцы зловещей руки.

Повсюду бушевали краски. Сад у станции пестрел экзотическими цветами на фоне колючей зелени – огненно-красными и желтыми. Выше по склону стоял небольшой деревянный отель, выкрашенный в охру и малиново-красный. Последнее облачко дыма, как перышко, поднималось к небу.

Когда оно рассеялось, Айрис почувствовала, что последняя связь между ней и ее компанией оборвалась. Отправив им дерзкий воздушный поцелуй, она повернулась и зашагала вниз по каменистой тропе. Добравшись до ледниковой реки, она задержалась на мосту, чтобы вдохнуть ледяной воздух, поднимавшийся от зелено-белой пены.

Вспоминая вчерашнюю сцену, она поклялась, что больше никогда не захочет видеть этих людей. Они были связаны с эпизодом, который разрушил ее представление о дружбе. Айрис даже немного привязалась к Ольге – а та отплатила ей грубым приступом ревности.

Она отмахнулась от этих воспоминаний. Под этим безграничным небом люди казались такими маленькими – их страсти такими ничтожными. Они всего лишь случайные попутчики на тропе от колыбели до могилы. Встречаешь их и расстаешься – без сожалений.

С каждой минутой пропасть между ней и ними увеличивалась. Они уплывали из жизни Айрис. Эта мысль наполнила ее трепетом – ощущением освобождения духа в тишине и одиночестве.

Но уже через несколько часов она была бы готова отдать все великолепие природы, лишь бы вернуть их обратно.

Глава 2. Угроза

Через четыре часа Айрис лежала, распростертая на склоне горы, высоко над долиной. С тех пор как она покинула холодные сумерки ущелья – у небольшой часовни, где сходились тропы, – она неустанно поднималась вверх по крутому серпантину.

После того как Айрис вышла из полосы тени, солнце беспощадно опалило ее жаром, но она не замедляла шаг. Ярость мыслей подгоняла ее вперед – она никак не могла выбросить Ольгу из головы.

Это имя было как заноза в ее мозгу. Ольга. Ольга ела ее тостовый хлеб – ради фигуры, и отказывалась от соли в ее еде из-за каких-то диетических причуд. Это вызвало переполох на кухне. Ольга пользовалась ее телефоном и злоупотребляла ее машиной. Ольга одолжила ее шубу и дала в пользование ненужного мужа.

При воспоминании об Ольгином Оскаре Айрис пришла в бешенство. «Как будто я стану бегать за мужчиной, похожего на Микки Мауса», – злилась она.

Она совсем запыхалась, когда, наконец, рухнула на траву и решила, что на сегодня достаточно. Гора, будто дразня ее, отступала каждый раз, когда она пыталась к ней приблизиться, и Айрис пришлось отказаться от намерения добраться до вершины.

Лежа с почти закрытыми глазами, слушая звуки ветра, она вновь обрела покой. Куст колокольчиков, вырисовывающийся на фоне горизонта, казался застывшим и увеличенным до размеров металлической колокольни в то время, как она сама ощущала себя крошечной и слившейся с землей – ее частью, как камешки и корни. В своем воображении Айрис почти слышалось биение гигантского сердца под самой ее головой.

Момент умиротворения прошел – Айрис снова начала думать об Ольге. Но теперь взгляд ее изменился: высота породила привычную иллюзию превосходства. Она напомнила себе, что долина лежит на высоте четырех тысяч футов над уровнем моря, а она поднялась уже на пять.

Исходя из этого расчета, она вполне могла позволить себе великодушие – ведь теперь она была на девять тысяч футов выше своей бывшей подруги. При условии, конечно, что Ольга проявит любезность и останется на уровне моря.

Айрис решила забыть о воспоминаниях, посчитав их недостойными дальнейшего гнева. «Но больше никогда, – сказала она. – После этого я больше никому не помогу».

В ее голосе звучала страстная убежденность человека, посвятившего себя какому-то делу. С чувством добродетельного удовлетворения – будто усвоила важный урок, за который заплачено немалой ценой, – она выкурила сигарету перед обратным спуском. Воздух был настолько прозрачным, что горы, которых она прежде и не замечала, всплывали из невидимости и парили в небе, сиренево-прозрачные, словно мираж. Глубоко внизу угадывалось ответвление озера – не зеленое, как раньше, а затуманено-синее, приглушенное расстоянием.

С неохотой Айрис поднялась на ноги. Пришла пора возвращаться.

Спуск оказался не только однообразным, но и мучительным: постоянные рывки назад под ее собственным весом давили на не привыкшие к физической нагрузке мышцы. Икры ныли, а пальцы ног то и дело натыкались на камни на тропе.

Потеряв терпение, она решила свернуть с зигзагообразной дорожки, выбрав более прямой и короткий путь вниз по склону горы. Используя озеро в качестве ориентира, она ринулась вниз по склону.

Это была смелая затея, но почти сразу стало ясно, что склон слишком крутой. Остановиться Айрис уже не могла, и единственным выходом было плюхнуться на землю и, рискуя, съезжать вниз по скользкой траве, полагаясь на удачу.

С этого момента все произошло быстро. Ее скорость увеличивалась с каждым мгновением, несмотря на ее усилия замедлиться с помощью ног. Пятна синего и зеленого проносились мимо нее, пока долина стремительно не взметнулась навстречу и не столкнулась с небом. Подпрыгивая на неровной земле, она пыталась держать курс к полосе деревьев у подножия склона – в надежде, что те смягчат падение.

К несчастью, деревья оказались трухлявыми от старости, и она проломила их, грохнувшись прямо на каменистую тропу.

Ее падение было частично смягчено, но, поднимаясь, она почувствовала сильную боль и потрясение. Несмотря на ушибы, Айрис не забыла выдавить из себя смешок, который был привит ей в школе в качестве аккомпанемента к неудаче в любой игре.

«Забавно получилось», – пробормотала она, выковыривая щепки из ног.

Но Айрис с удовлетворением заметила часовню в нескольких ярдах вверх по тропе – знак того, что она все же держала верное направление. До отеля оставалось недалеко, и, громко стуча ботинками по камням, она начала спуск в ущелье, мечтая о скором комфорте: холодный лонг-дринк, горячая ванна, ужин в постели. Увидев отблеск воды на повороте ущелья, она поспешила вперед, ковыляя от усталости.

Она завернула за угол и вдруг остановилась, озадаченно уставившись перед собой. Все знакомые ориентиры исчезли, будто некая неведомая сила стерла пейзаж ластиком. Не было ни маленьких деревянных домов, ни железнодорожной станции, ни пристани, ни отеля.

С отчаянием Айрис поняла, что свернула по неверному пути. Это было не их зеленое озеро, где они купались каждый день, а извилистое бледно-голубое озеро с мелкими, поросшими камышом берегами.

Оставалось только одно – вернуться к часовне и пойти по другой дороге.

Ситуация была настолько нелепой, что она даже смогла рассмеяться – почти убедительно – прежде чем снова потащилась вверх.

Ее настроение было слишком мрачным, чтобы оценить дикое великолепие пейзажа. Это была картина абсолютного запустения, разрушенная оползнями и заваленная обломками скал. Ни единого кустика, ни пения птиц – только грохот камней под ее ногами да плеск иссохшего ручья, бегущего по руслу, как белая спутанная нить.

Привыкшая к постоянному обществу, Айрис начала тосковать по лицам и голосам. В своем одиночестве она даже стала жалеть себя. Она напомнила себе, что, вернувшись в Англию, не окажется дома, как другие, а просто вернётся туда, откуда уехала.

В настоящее время она жила в отеле, так как сдала в субаренду свою небольшую роскошную квартиру. Да, такой образ жизни был ее выбором, но сейчас, здесь, в такое время и в таком месте она чувствовала, что заплатила слишком высокую цену за свободу.

Ее приподнятое настроение оказалось недолговечным, потому что, на вершине перевала, ее ожидало новое испытание. Оглядываясь по сторонам, чтобы сориентироваться, она обнаружила, что часовня отличается от той, у подножия которой она впервые свернула на горный серпантин.

На этот раз Айрис не засмеялась – чувство юмора, казалось, уже неуместно. Напротив, она почувствовала гнев – на саму себя. Она была уверена, что знает эти горы, ведь раньше, вместе с другими, скакала вверх и вниз по ущельям, словно дикая коза.

Но теперь стало ясно: она лишь следовала за другими – те вели. Среди компании всегда находился неизменный лидер – молодой человек с картой.

Теперь, предоставленная самой себе, она совершенно не понимала, в каком направлении двигаться. Все, что ей оставалось – идти вверх по ущелью, надеясь на удачу.

«Если я буду идти, то куда-нибудь да приду, – убеждала она себя. – К тому же, у кого есть язык, тот не может заблудиться».

Стойкость ей понадобилась как никогда – усталость навалилась почти нестерпимая, а натертая пятка усиливала мучения. Когда Айрис наконец добралась до развилки, она уже не доверяла собственному выбору. Сев на валун, она решила подождать – вдруг кто-то пройдет мимо.

Это был момент, когда собственная независимость казалась не более чем способностью подписывать чеки, обеспеченные чужими деньгами, а популярность – лишь дивидендом от тех же чеков.

«Меня всю жизнь носили на руках, – подумала она. – А даже если кто-то появится – я же худший лингвист на свете».

Это определение льстило ей, хотя она не имела ни малейших оснований считаться лингвистом. Ее незнание иностранных языков стало следствием «завершенного образования» в Париже и Дрездене. Все время учебы она общалась исключительно с другими англичанками, тогда как местные преподаватели в совершенстве овладели английским выговором.

Такова была ее интерпретация строчки из национального гимна: «Пошли нам победу».

Патриотизм сейчас не помогал, особенно когда к перевалу подошел коренастый, смуглый человек в кожаных шортах и грязных цветных подтяжках.

В компании Айрис был один юноша, способный к языкам. Благодаря знанию общих языковых корней ему удавалось использовать немецкий в качестве некоего связующего языка; однако нередко ему приходилось подключать воображение, чтобы понять других и быть понятым самому.

Айрис вспомнила, как как вся компания улюлюкала и высмеивала его лингвистические промахи. Теперь же, когда она сама обратилась к крестьянину на английском, спрашивая дорогу в деревню, тот только уставился на нее, равнодушно пожал плечами и отрицательно покачал головой.

Ее вторая попытка – громче и увереннее – тоже не увенчалась успехом. Казалось, крестьянин спешил и уже собирался идти дальше, когда она преградила ему дорогу.

Она ясно ощутила собственную беспомощность – словно стала изувеченным существом, у которого вырвали язык. Но ей нужно было удержать внимание крестьянина, заставить его понять. Ощущая, что уже утратила достоинство разумного человека, она прибегла к пантомиме: поочередно указывала на разные дороги и снова и снова повторяла название деревни.

«Он же должен понять, если только не полнейший идиот», – подумала она.

Мужчина, кажется, уловил суть – он несколько раз кивнул. Но вместо того, чтобы указать направление, он заговорил на каком-то непонятном наречии.

Слушая поток гортанных, резких звуков, Айрис вдруг почувствовала, как у нее сдают нервы. Ее охватило отчаянное чувство одиночества – словно рухнула невидимая граница, отделявшая ее от мира, и она оказалась не в Европе, а затерянной, где-то на окраине Азии.

Без денег, без языка, она могла бесцельно блуждать здесь бесконечно. В этот момент она вполне могла идти вовсе не к деревне, а все дальше – в дикую, безлюдную глушь. Ущелье, в котором Айрис находилась, разделялось на множество ответвлений, как извилистые заливы внутреннего моря.

Страх нарастал, и лицо крестьянина начало расплываться перед глазами Айрис, словно в дурном сне. Она заметила, что его кожа блестит от пота и на шее у него легкая припухлость – зоб. Но сильнее всего ее поразил густой, влажный, козлиный запах, исходивший от него: он вспотел во время подъема.

– Я не понимаю вас! – воскликнула она истерично. – Я не понимаю ни слова! Остановитесь. Пожалуйста, остановитесь. Вы сведете меня с ума!

Крестьянин же в ответ слышал лишь бессвязную тарабарщину. Перед ним стояла девушка, одетая по-мужски, непривлекательно худая – по местным понятиям красоты, с ободранными и грязными коленями. Она была иностранкой, хотя он и не мог определить ее происхождение. К тому же она находилась в состоянии сильного возбуждения – и казалась ему на редкость глупой.

Айрис даже не догадывалась, что называет крестьянину лишь половину названия деревни, в то время как три разных селения местности начинались с одного и того же корня. Он пытался ей это объяснить и просил произнести название целиком.

Но Айрис не смогла бы выполнить его просьбу, даже если бы и поняла смысл сказанного. Название деревни было настоящей скороговоркой, и она, как и все остальные, привыкла сокращать его до первых трех слогов.

Ситуация зашла в тупик. С гримасой и пожатием плеч крестьян бросил ее на произвол судьбы – один на один с горами.

Они нависали над ней, как осязаемая угроза. Айрис когда-то покупала открытки с их изображением и расхваливала их штампованной фразой: «Великолепные виды». Однажды даже приписала: «Вот мой номер» – и поставила насмешливый крестик на одной из вершин.

Теперь горы мстили. Прижавшись к скале, Айрис ощущала, что им достаточно лишь нахмурить свои каменные брови – и они обрушат на нее лавину камней, сокрушив ее до праха. Они превращали ее в ничто. Стирали ее личность. Гасили ее дух.

И вдруг – чары рассеялись: послышались звуки английской речи. Из-за поворота горного перевала показалась пара – молодожены из отеля.

Даже в их компании эта чета вызывала уважение – из-за своей сдержанности и безупречной наружности. Мужчина был высокий, статный, с выразительной внешностью и осанкой человека, привыкшего командовать. У него был уверенный голос, а голову он держал под тем углом, который выдавал в нем человека, знающего себе цену. Официанты метались по первому его кивку, а хозяин отеля – возможно, из-за того, что у пары был отдельный салон – называл его «милорд».

Жена была почти такого же роста, с совершенной фигурой и безукоризненно красивым лицом. Она носила изысканные наряды, совершенно не подходящие для горных прогулок; но было очевидно, что так она одевается не ради публики, а исключительно ради мужа – и как нечто само собой разумеющееся.

Они жили по своим правилам и словно не замечали остальных постояльцев, которые же, в свою очередь, воспринимали их как людей из иного, более высокого круга. Ходили слухи, что фамилия «Тодхантер», под которой они зарегистрировались, – лишь прикрытие, призванное сохранить их анонимность.

Они прошли мимо Айрис, почти не заметив ее. Мужчина вяло приподнял шляпу, не узнав ее. А его жена вообще не отвела своих фиалковых глаз от каменистой тропы – ее каблуки были слишком высоки.

Она говорила тихо, но голос ее был полон решимости, несмотря на приглушенный тон.

«Нет, дорогой. Ни дня больше. Даже ради тебя. Мы уже слишком долго…»

Айрис не расслышала конца фразы. Она собралась следовать за ними на почтительном расстоянии – вдруг ощутив, насколько неопрятно и жалко выглядит.

Появление молодой пары вернуло ей чувство реальности. Их присутствие означало, что отель близко – они ведь никогда не уходили далеко. От этого знания горы вновь превратились в открытки, а она сама – из потерянного существа – снова стала лондонской девушкой, недовольной покроем своих шорт.

Очень скоро она узнала ту самую часовню, от которой и свернула. Ковыляя по тропе, она вскоре заметила отблеск темного озера и огни отеля, мерцающие сквозь зеленый сумрак.

Мысли вновь заняли горячая ванна и ужин – она вспомнила, что устала и проголодалась.

Но хотя, по-видимому, от ее приключения остались только физические следы, на самом деле ее чувство безопасности было подорвано – будто само приключение стало предвестием будущих бедствий, раскрывающим ужас полной беспомощности вдали от всего привычного.