«На мраморных утесах» kitobiga sharhlar

Чистая незамутнённая эстетика. Величие природы, гармония человека и природы, сила характера перед лицом насилия, - я не читала об этом более прекрасной книги. Редкий случай - совершенно не хочется копаться в аллюзиях и подтекстах (на дворе конец 1930-х, Юнгер - разочаровавшийся национал-социалист; все предельно прозрачно), хочется просто наслаждаться внешней красотой текста и мрачной, обречённой красотой устаревшего и консервативного мира, который вот-вот разлетится вдребезги.

Я не знаю, что ещё сказать об этой книге, поэтому пусть лучше скажет сам Эрнст Юнгер: "Человек может гармонировать с силами времени, а может стоять к ним в контрасте. Это вторично. Он может на любом месте показать, чего он стоит. Этим он доказывает свою свободу - физически, духовно и нравственно, прежде всего в опасности. А как он остаётся верен себе: это его проблема. Она же и пробный камень стихотворения. 10 декабря 1972 г. Э. Ю."

К чему вообще наркотики на свете, когда есть такие люди как Юнгер? Ошеломительный удар по мозгам, похлеще любого люсясидитдома трипа. Провоцирует неконтролируемые смешения классики и авангарда, изящные жесты рук и тягу к псовой охоте. Остерегайтесь лесничего

Даже среди книг «своего» жанра – иносказательных антифашистских романов, например, «Чумы» Камю, «Войны с саламандрами» Чапека или «Игрушек» Браннера – «На мраморных утёсах» Эрнста Юнгера выделяется особо. Не только потому, что автор романа - немецкий писатель и одновременно капитан фашистской армии, а потому, что романтичность и поэтика этого произведения совершенно, казалось бы, не могут сочетаться, иметь хоть какое-то отношение к ужасам научно-технического-уничтожения-человечества Второй мировой войны.

Выдуманные страны с чарующими названиями (Мавритания, Лагуна, Кампанья, Альта Плана), поэтизация мира растений и животных в традициях немецкого романтизма («росою бы мне выпасть, чтобы пепел впитал меня»), библейские и мифологические аллюзии и Зло в образе Старшего лесничего («он отмерял страх малыми дозами, которые постепенно увеличивал и целью которых был паралич сопротивления»). Но ни подробное описание сюжетных ходов и героев, ни раскрытие многочисленных ассоциаций и аллюзий, ни восторженно-чрезмерные слова не помогут выразить впечатления от «Мраморных утёсов». Подобное не расскажешь, надо читать...

Но в данном случае для понимания романа, безусловно, необходимо и знание личности, биографии писателя. Герой Первой мировой войны, награждённый рыцарскими крестами и даже высшей военной наградой Пруссии Pour le Merite, а после поражения – национал-социалист и автор манифеста тоталитаризма - книга «Рабочий». Но «человек может гармонировать с силами времени, а может стоять к ним в контрасте. Это вторично. Он может на любом месте показать, чего он стоит. Этим он доказывает свою свободу — физически, духовно и нравственно, прежде всего, в опасности. А как он остаётся верен себе: это его проблема». Вот так, без громких отречений от прежних взглядов – в духе, скажем, Томаса Манна, без предательского (а для военного это всегда так) «перехода» на другую сторону, а просто в результате саморазвития, постоянного размышления и осмысления ситуации Юнгер приходит к выводу: «тоталитаризм в действительности – это лишь маска анархии, нигилизма», чему и посвящен в значительной степени этот роман. Затем будет участие в заговоре против Гитлера, что, к счастью для писателя, окончилось только увольнением из армии, и послевоенная аллергия на слово «сопротивление».

Поразительно, но роман немецкого писателя, одного из «провозвестников» фашизма особенно популярен был во Франции, наряду с «Молчанием моря» Веркора. Ещё более удивительно, как распорядилась Судьба: рыцарю старой Европы, умершей в 1916 году где-то под Верденом, обречённому уже тогда, в 30-ые годы XX века тосковать по ушедшему миру Гёте, суждено было прожить долгих 103 (!) года – Юнгер умер в 1998 году, - чтобы увидеть, что осталось от прошлых времён… что ничего не осталось.

П.С. Об одном из героев романа сказано: «он создан, чтобы вступать в высокие градусы огня, как через ворота в отцовский дом». То есть, выносить невыносимое. Символичен в этой связи и финал романа, где речь идёт уже о самом рассказчике-авторе и его брате: «мы вошли через широко открытые ворота, словно в мир отчего дома». Суждено подобное было и Эрнсту Юнгеру…

Невероятной силы текст. Могучий, основательный. Чистая, незамутнённая эстетика переживания, проживания, изживания, умирания. Признание в любви сильного к сильному, мудрого – к преходящему, ищущего, живого ума – к нещадной, жестокой, неповторимой Жизни. Юнгер – действительно последний рыцарь; ни у одного современника писателя я не встречала этой удивительной интонации, смеси из горечи и нежности, вылитой в прочных, крепких и таких изящных словах. На мраморных утёсах живое трепетно любимо во всех формах. Здесь цветок, пёс и человек – равновелики и равнослабы перед лицом смерти. На мраморных утёсах мальчик, сын Рыцаря – то ли святой, то ли рафинированная версия Дэмиана; полнокровный, материальный след ошибок и побед юности, освященный вклад в то, что случится потом. На мраморных утёсах Женщина, которую любил Рыцарь, остаётся только голубоватой тенью в одной доле того момента, когда погружаешься в сон, – вынесенная не то равнодушной, не то заботливой рукой за пределы хронотопа. Беда на мраморных утёсах имеет имя и лицо, но они несущественны в свете выводимой Юнгером идеи о сортах зла: многоликость дурного, убийственного, жестокого написана во вполне метафорических декорациях не как бестелесная «туча», а как сделанный, к несчастью, не из идей, а из плоти и крови человек – самое страшное чудовище. И – самый светлоликий ангел. Мораль Рыцаря, противостоящего Старшему Лесничему – не пластилиновое «добро», но абсолютизированный облик идеального homo sapiens, настолько же реального, насколько и совершенного.

Удивительная полифоничность ассоциаций: птицы, падающие в огонь – Босховский ад («Сад радостей земных», правая створка триптиха). В сцене ухода из Скита – символические голова, зеркало, фонарь; точные, колючие штрихи Дюреровской гравюры «Рыцарь, смерть и дьявол». А лицо насилия, искривлённое злобой, и не пустые, горящие ненавистью, от чего ещё более ужасные, глаза творящего зло – офорты Гойи из серии «Бедствия войны»; беспощадность того, что способен сделать человек с человеческим, сошедшая с листа 39, «Славный подвиг! [Сражаться] С мертвецами!».

Пространство-время – условны, как и во всяком Великом. История Большой Лагуны не просто могла случиться где и когда угодно – она уже случается. Прямо здесь. Прямо сейчас. Прямо у вас на глазах красота снова и снова будет растоптана, результат долгого, упорного труда снова будет выжжен рукой мыслящего, самого страшного на свете, зла; вечное вновь станет пеплом. Рай должен быть утрачен, чтобы однажды он мог быть вновь обретён.

Как хорошо... нет, как здОрово, что у этой книги есть и авторские замечания, и вдобавок послесловие переводчика — иначе так до конца бы и не разобрался с теми вторыми и прочими глубинными смысловыми планами, которые автор выписывал посредством этого отлично сложенного, грациозного и презентабельного текста. Впрочем, утверждать, что разобрался до конца, значит лукавить и принимать, а точнее, выдавать желаемое за отсутствующее действительное. Как-то мне этот текст живо напомнил нечто психоаналитическое, как-то сразу в голове замельтешили и засуетились карлыюнги и альфредыадлеры вкупе с зигмундофрейдами, каренхорни и прочими мэтрами психоаналитики (и очень удачно сочетались Юнг и Юнгер...). А поскольку психоанализ всегда мне давался крайне трудно, то можете понять, что точно так же трудно читалась эта отличная книга.

Трудность состоит не в книге, трудность состоит в моих собственных читательских и прочих индивидуальных особенностях. Стремление всегда и всё понять, проанализировать, систематизировать, структурировать, снабдить соответствующей табличкой, инвентарным номером и уложить на подходящую полочку. совсем не всегда помогает понять и принять книгу. И тут я вспомнил недавний случай с другой, тоже флэшмобной книгой Горана Петровича, вспомнил и сказал себе — Толя, расслабься и получи удовольствие. И только я себе это произнёс (поймав недоумевающий взгляд супруги, при сём коротком монологе присутствовавшей), как сразу и действие книги выровнялось, и вместе с кусочками чисто магиреалистической практики стали всё чаще встречаться понимаемые логикой действия, стали происходить события, люди и нелюди стали себя так или иначе вести — пунктирный вначале ручеёк сознания превратился в мощный ровный поток. А уж послесловия и авторские ремарки к книге позволили увидеть чуть глубже и понять автора и его замысел чуть больше.

Эрнст Юнгер, фигура, исполняющая боевой танец на теле пылающей Европы перед ружьями захватчиков, бесстрашный герой, величайший поэт, одиозная личность, доказавшая, что хоть Европа и умирает, но есть еще единицы, держащие фронт, будь он эзотерическим или экзотерическим. Касательно "мраморных утесов" хочется сказать, что довольно давно я не встречал произведения, которое я не мог бы процитировать, по причине того, что каждая выдержка из него гениальна, оно неделимо и прекрасно, восхитительная поэтика, ничуть не уступающпя Жану Жене, пробирает до глубины души, вымышленный мир, как и вымышленные события, здесь, воплощаются чуть позже в истории нашего мира, Юнгер выступает как пророк, глашатай надвигающейся беды, но никто его не хочет слышать, ибо мир давно уже состоит не из единиц-героев, а из духовного плебса, холопов воли, жалко жмущихся друг к другу, безликих, ничтожных. Безусловно Юнгер показывает вырождение архетипа победителя, героя, берущего то, что ему положеного, способного как "мавританец" скорее съесть капсулу с ядом, чем потерять честь и достоинство. Твердо заявляю, что "На мраморных утесах" - одно из величайших творений двадцатого века, века разложения и декаданса.

Давно не попадалось такой книги! С первых страниц читателя окунают в атмосферу легенды, где течёт рассказ, лишённый ненужных ответвлений и пояснений (например, нам так и не сообщается, кто такой Фортунио и почему его надо было искать), зато наполненный глубокими размышлениями и описанием удивительной области, где происходят действия. Герой и его брат погружены в свои исследования, о которых нам сообщается поразительно много, так что они напрямую никак не связаны с переменами в обществе, но чуют их через воздух. Немного рассуждений, ботаники, мерзостей и описаний действующих лиц приводят нас к кульминационному противостоянию и затем к бегству. Общее впечатление, оставляемое романом, - что все затронутые в нём жанры и темы остались недовыявленными, а само повествование является отрывком длинной рукописи, оставшейся на полке в библиотеке автора. Неявен и общий смысл прочитанного – кроме, пожалуй, того, что в жизни наступают моменты, когда жестокие лидеры стимулируют низшие слои общества к тотальному разрушению. Понятно, что в конце 1930-х эта тема стояла остро и требовала подобного воплощения. Почему-то Юнгер решил переложить главное кровопролитие «на плечи» животных, то ли чтобы сделать картину более «приемлемой», то ли в попытке создать определённую не совсем ясную символику (например, собаки являются продуктами человеческого разведения, можно сказать, «иностранцами», а им наносит поражение местная фауна). Впрочем, роман кажется основанным на философском восприятии миропорядка, что вполне может оправдывать некоторые недостатки его как истории. Так или иначе, он очень вкусен и определённо побуждает поискать и другие творения пера Юнгера.

Флэшмоб 2012, совет от astrojuggernaut

Все страницы напролет переживание красоты не оставляет ни на секунду. Для меня прочитанное стало до мозга костей волшебным пресамайнским приключением. Личное переплелось с невыразимым. Хочу молчать о дальнейшем. Книга как никакая другая этого стоит.