"На мраморных утесах" - антиутопия Эрнста Юнгера о государстве Большая Бухта, повергнутом в хаос ее захватчиком Старшим Лесничим. В центре сюжета - судьба двух братьев, которые живут у подножья мраморных скал и ведут свою личную борьбу против нагрянувшей беды.
Роман мало похож на другие антиутопии. Диалогов в книге практически нет - большую часть текста составляют размышления героя об окружающей действительности. Борьба главных героев с тиранией тоже нетипична: она заключается в аскетичной жизни у подножья гор и собирательстве книг и растений. Мир и история Большой Бухты при кажущейся фантастичности очень реалистичны. Автор не создает уникальный мир - Старший Лесничий и его пособники действуют как обычный диктатор со свитой, что захватили власть и теперь творят бесчинства. Ценность романа от всего этого становится только больше, потому что Юнгер описывает не свои предчувствия и предположения о том, что станет с человеческим миром - он выражает свое недовольство уже существующим миром.
Дело жизни главных героев действительно необычно. Они посвящают себя сохранению рукотворных и природных ценностей мира. Осознание эстетизма жизни - это основное преимущество персонажей над врагом. Понимание смертности всего живого также превозносит героев над пособниками Старшего Лесничего: как рождается, живет и умирает полевой цветок, так и приходит конец любой тирании. В этих мыслях Эрнст Юнгер выразил свое отношение к событиям 1930-ых годов в Германии. Главным настроением романа является декаданс, но декаданс энергичный, деятельный.
В романе также автор уделяет внимание вопросу насилия. Захватчики Большой Бухты убивают и грабят ее жителей, что порождает жажду мести со стороны жертв. На примере главного героя Юнгер показывает, что насилие заразительно, и только сильная личность сдержит в себе этот низменный позыв уподобиться своему мучителю. Несмотря на это, и насилие, и смерть, как и все в этом мире, автор считает эстетичным.
Помимо глубины философских размышлений главным достоинством романа является язык, которым он написан. Слова в предложениях льются, подобно воде в горном ручье, так мягко и нежно. Причем не важно, что описывает автор: собранные в лесу цветы или насаженную на штакетину забора голову. Оторваться от чтения того, как Юнгер вырисовывает свой рай мраморных утесов и как после превращает его в ад, впуская туда Старшего Лесничего, просто невозможно.
Красота этого текста завораживает. Каждая фраза, каждая мысль и образ дышат гордым стилем и отличаются эстетический завершенностью. Все слова на своих местах, нет ничего лишнего. За емким повествованием скрывается серьезное идейное наполнение; меж строк угадываются благородство и сила духа писателя. Роман напоминает драгоценный камень: не повергая сомнению его ценность, можно лишь спорить о ее мере, а это уже зависит от того, что важно оценивающему.
По сути, "антинацистская" репутация романа несколько его обедняет. Юнгер, конечно же, писал "На мраморных утесах" под воздействием определенных событий в современных ему обществе и мире, однако это не отменяет важности идей, этой книгой провозглашаемых и защищаемых, для других земель и времен. Наверное, он и сам к этому стремился и потому вместо настоящих названий стран использовал вымышленные, никаких указаний на эпоху не оставил и исключительно широко применял аллегории, метафоры и символы. В этом свете роман предстает куда более значительным и величественным: Старший Лесничий - не обязательно Гитлер, его банды - не строго нацисты, а Лагуна - любая страна, павшая под ударом темных сил, тогда как Германия - частный случай. Поэтому мы и ныне читаем эту книгу и восхищаемся ею.
Посыл ее прост, несмотря на концентрацию иносказаний. Юнгер тоскует по ушедшему миру немецкого романтизма, Европе рыцарей, замков, монастырей, виноградной лозы - в целом, существования, которое зиждется на гармонии между человеком, культурой и природой, на благородстве и чести, верности долгу и традициям. Все это противопоставляется всему, что есть темного в человеке, гибельным устремлениям, берущим начало из древних варварских времен. Атмосфера страха и насилия, сопутствующая деяниям Лесничего, вместо основы для нового порядка оборачивается хаосом и анархией, отрицанием всех ценностей. Признавая, что столь тщательно лелеемая им культура духового аристократизма была одним их источников, питавших росток губительных сил, Юнгер бесповоротно отрекается от последних. Они для него неприемлемы: сначала его герой отстраненно наблюдает гибель старого мира, затем бежит, сохранив мечту и память о великом прошлом.
Да, Эрнст Юнгер, конечно, был мечтателем, но с большой буквы. Дитя прежней Европы, сметенной ураганом мировых войн, он верил в нее как в обетованный мир, возврат к которому не только возможен, но и необходим как единственно верный путь. Прожив столько долгую жизнь, сохранил ли он эту веру? Этого мы не узнаем.
Здесь мне с несомненностью предстало то, в чём я часто сомневался: среди нас встречаются ещё благородные люди, в чьих сердцах живо и подтверждается знание великого порядка.
Чистая незамутнённая эстетика. Величие природы, гармония человека и природы, сила характера перед лицом насилия, - я не читала об этом более прекрасной книги. Редкий случай - совершенно не хочется копаться в аллюзиях и подтекстах (на дворе конец 1930-х, Юнгер - разочаровавшийся национал-социалист; все предельно прозрачно), хочется просто наслаждаться внешней красотой текста и мрачной, обречённой красотой устаревшего и консервативного мира, который вот-вот разлетится вдребезги.
Я не знаю, что ещё сказать об этой книге, поэтому пусть лучше скажет сам Эрнст Юнгер: "Человек может гармонировать с силами времени, а может стоять к ним в контрасте. Это вторично. Он может на любом месте показать, чего он стоит. Этим он доказывает свою свободу - физически, духовно и нравственно, прежде всего в опасности. А как он остаётся верен себе: это его проблема. Она же и пробный камень стихотворения. 10 декабря 1972 г. Э. Ю."
К чему вообще наркотики на свете, когда есть такие люди как Юнгер? Ошеломительный удар по мозгам, похлеще любого люсясидитдома трипа. Провоцирует неконтролируемые смешения классики и авангарда, изящные жесты рук и тягу к псовой охоте. Остерегайтесь лесничего
Даже среди книг «своего» жанра – иносказательных антифашистских романов, например, «Чумы» Камю, «Войны с саламандрами» Чапека или «Игрушек» Браннера – «На мраморных утёсах» Эрнста Юнгера выделяется особо. Не только потому, что автор романа - немецкий писатель и одновременно капитан фашистской армии, а потому, что романтичность и поэтика этого произведения совершенно, казалось бы, не могут сочетаться, иметь хоть какое-то отношение к ужасам научно-технического-уничтожения-человечества Второй мировой войны.
Выдуманные страны с чарующими названиями (Мавритания, Лагуна, Кампанья, Альта Плана), поэтизация мира растений и животных в традициях немецкого романтизма («росою бы мне выпасть, чтобы пепел впитал меня»), библейские и мифологические аллюзии и Зло в образе Старшего лесничего («он отмерял страх малыми дозами, которые постепенно увеличивал и целью которых был паралич сопротивления»). Но ни подробное описание сюжетных ходов и героев, ни раскрытие многочисленных ассоциаций и аллюзий, ни восторженно-чрезмерные слова не помогут выразить впечатления от «Мраморных утёсов». Подобное не расскажешь, надо читать...
Но в данном случае для понимания романа, безусловно, необходимо и знание личности, биографии писателя. Герой Первой мировой войны, награждённый рыцарскими крестами и даже высшей военной наградой Пруссии Pour le Merite, а после поражения – национал-социалист и автор манифеста тоталитаризма - книга «Рабочий». Но «человек может гармонировать с силами времени, а может стоять к ним в контрасте. Это вторично. Он может на любом месте показать, чего он стоит. Этим он доказывает свою свободу — физически, духовно и нравственно, прежде всего, в опасности. А как он остаётся верен себе: это его проблема». Вот так, без громких отречений от прежних взглядов – в духе, скажем, Томаса Манна, без предательского (а для военного это всегда так) «перехода» на другую сторону, а просто в результате саморазвития, постоянного размышления и осмысления ситуации Юнгер приходит к выводу: «тоталитаризм в действительности – это лишь маска анархии, нигилизма», чему и посвящен в значительной степени этот роман. Затем будет участие в заговоре против Гитлера, что, к счастью для писателя, окончилось только увольнением из армии, и послевоенная аллергия на слово «сопротивление».
Поразительно, но роман немецкого писателя, одного из «провозвестников» фашизма особенно популярен был во Франции, наряду с «Молчанием моря» Веркора. Ещё более удивительно, как распорядилась Судьба: рыцарю старой Европы, умершей в 1916 году где-то под Верденом, обречённому уже тогда, в 30-ые годы XX века тосковать по ушедшему миру Гёте, суждено было прожить долгих 103 (!) года – Юнгер умер в 1998 году, - чтобы увидеть, что осталось от прошлых времён… что ничего не осталось.
П.С. Об одном из героев романа сказано: «он создан, чтобы вступать в высокие градусы огня, как через ворота в отцовский дом». То есть, выносить невыносимое. Символичен в этой связи и финал романа, где речь идёт уже о самом рассказчике-авторе и его брате: «мы вошли через широко открытые ворота, словно в мир отчего дома». Суждено подобное было и Эрнсту Юнгеру…
Невероятной силы текст. Могучий, основательный. Чистая, незамутнённая эстетика переживания, проживания, изживания, умирания. Признание в любви сильного к сильному, мудрого – к преходящему, ищущего, живого ума – к нещадной, жестокой, неповторимой Жизни. Юнгер – действительно последний рыцарь; ни у одного современника писателя я не встречала этой удивительной интонации, смеси из горечи и нежности, вылитой в прочных, крепких и таких изящных словах.
На мраморных утёсах живое трепетно любимо во всех формах. Здесь цветок, пёс и человек – равновелики и равнослабы перед лицом смерти. На мраморных утёсах мальчик, сын Рыцаря – то ли святой, то ли рафинированная версия Дэмиана; полнокровный, материальный след ошибок и побед юности, освященный вклад в то, что случится потом. На мраморных утёсах Женщина, которую любил Рыцарь, остаётся только голубоватой тенью в одной доле того момента, когда погружаешься в сон, – вынесенная не то равнодушной, не то заботливой рукой за пределы хронотопа. Беда на мраморных утёсах имеет имя и лицо, но они несущественны в свете выводимой Юнгером идеи о сортах зла: многоликость дурного, убийственного, жестокого написана во вполне метафорических декорациях не как бестелесная «туча», а как сделанный, к несчастью, не из идей, а из плоти и крови человек – самое страшное чудовище. И – самый светлоликий ангел. Мораль Рыцаря, противостоящего Старшему Лесничему – не пластилиновое «добро», но абсолютизированный облик идеального homo sapiens, настолько же реального, насколько и совершенного.
Удивительная полифоничность ассоциаций: птицы, падающие в огонь – Босховский ад («Сад радостей земных», правая створка триптиха). В сцене ухода из Скита – символические голова, зеркало, фонарь; точные, колючие штрихи Дюреровской гравюры «Рыцарь, смерть и дьявол». А лицо насилия, искривлённое злобой, и не пустые, горящие ненавистью, от чего ещё более ужасные, глаза творящего зло – офорты Гойи из серии «Бедствия войны»; беспощадность того, что способен сделать человек с человеческим, сошедшая с листа 39, «Славный подвиг! [Сражаться] С мертвецами!».
Пространство-время – условны, как и во всяком Великом. История Большой Лагуны не просто могла случиться где и когда угодно – она уже случается. Прямо здесь. Прямо сейчас. Прямо у вас на глазах красота снова и снова будет растоптана, результат долгого, упорного труда снова будет выжжен рукой мыслящего, самого страшного на свете, зла; вечное вновь станет пеплом. Рай должен быть утрачен, чтобы однажды он мог быть вновь обретён.
Как хорошо... нет, как здОрово, что у этой книги есть и авторские замечания, и вдобавок послесловие переводчика — иначе так до конца бы и не разобрался с теми вторыми и прочими глубинными смысловыми планами, которые автор выписывал посредством этого отлично сложенного, грациозного и презентабельного текста. Впрочем, утверждать, что разобрался до конца, значит лукавить и принимать, а точнее, выдавать желаемое за отсутствующее действительное. Как-то мне этот текст живо напомнил нечто психоаналитическое, как-то сразу в голове замельтешили и засуетились карлыюнги и альфредыадлеры вкупе с зигмундофрейдами, каренхорни и прочими мэтрами психоаналитики (и очень удачно сочетались Юнг и Юнгер...). А поскольку психоанализ всегда мне давался крайне трудно, то можете понять, что точно так же трудно читалась эта отличная книга.
Трудность состоит не в книге, трудность состоит в моих собственных читательских и прочих индивидуальных особенностях. Стремление всегда и всё понять, проанализировать, систематизировать, структурировать, снабдить соответствующей табличкой, инвентарным номером и уложить на подходящую полочку. совсем не всегда помогает понять и принять книгу. И тут я вспомнил недавний случай с другой, тоже флэшмобной книгой Горана Петровича, вспомнил и сказал себе — Толя, расслабься и получи удовольствие. И только я себе это произнёс (поймав недоумевающий взгляд супруги, при сём коротком монологе присутствовавшей), как сразу и действие книги выровнялось, и вместе с кусочками чисто магиреалистической практики стали всё чаще встречаться понимаемые логикой действия, стали происходить события, люди и нелюди стали себя так или иначе вести — пунктирный вначале ручеёк сознания превратился в мощный ровный поток. А уж послесловия и авторские ремарки к книге позволили увидеть чуть глубже и понять автора и его замысел чуть больше.
Эрнст Юнгер, фигура, исполняющая боевой танец на теле пылающей Европы перед ружьями захватчиков, бесстрашный герой, величайший поэт, одиозная личность, доказавшая, что хоть Европа и умирает, но есть еще единицы, держащие фронт, будь он эзотерическим или экзотерическим. Касательно "мраморных утесов" хочется сказать, что довольно давно я не встречал произведения, которое я не мог бы процитировать, по причине того, что каждая выдержка из него гениальна, оно неделимо и прекрасно, восхитительная поэтика, ничуть не уступающпя Жану Жене, пробирает до глубины души, вымышленный мир, как и вымышленные события, здесь, воплощаются чуть позже в истории нашего мира, Юнгер выступает как пророк, глашатай надвигающейся беды, но никто его не хочет слышать, ибо мир давно уже состоит не из единиц-героев, а из духовного плебса, холопов воли, жалко жмущихся друг к другу, безликих, ничтожных. Безусловно Юнгер показывает вырождение архетипа победителя, героя, берущего то, что ему положеного, способного как "мавританец" скорее съесть капсулу с ядом, чем потерять честь и достоинство. Твердо заявляю, что "На мраморных утесах" - одно из величайших творений двадцатого века, века разложения и декаданса.
В издательстве ad marginem вышел великолепный роман человека многих добродетелей - Эрнста Юнгера. «На мраморных утесах» - текст который лично я ждал довольно долго и ожидание мое было оправданно.
Роман обнаруживает в устройстве своем удивительные вещи, связанные как с территориями, так и с литературные отсылками. На мой взгляд это своего рода ремейк «Ветра в ивах» Кеннета Грэма. Если разобраться детально, то картина соответствия оказывается удивительной. Герои Юнгера, два брата (Эрнст и Фридрих Георг соответственно), будучи воинами, отходят от дел мавританских (национал-социализм) в сад, где погружаются в семиургию растений, книг и артефактов модернизма. Враг растений и друг охоты, живущий в темном лесу, - Старший лесничий (Геринг) - хочет разрушить мир выращивающих лозу и заселить его дикими животными («в монастырском пруду будут плавать бобры» 333). Стоит напомнить о взгляде братьев Юнгеров на технику и природу. Братья разделяли людей на потомков Каина и Авеля. Потомки Авеля – люди земли, чувствующие природу, и вообще олицетворяющие работу с землей и языком. Потомки Каина – циклопы кузнецы, люди техники и механизмов, те деятели модерна, чей холодный разум изобретал гильотины, крематории и подобные механизмы оптимизации тел. (Здесь же, правда, уже мои размышления, в т.ч. о кремации.) В своих военных дневниках (1, 2, 3) Эрнст не раз сетует на механику боя, на изменение техники войны, на странные механизмы для убийства людей, действующие на восточном фронте. Старший Лесничий в своих лесах разводит хаотичные массы черни, проституток, воров, алхимиков и негромантов. С.Л. инфильтрирует их в пир порядка и лозы - это предвестники хаоса и язычества. Юнгер как и Грэм использует территориальный признак, определяющий характер героев. Герои «Ветра», Крот и Крыса, олицетворяют добродетели модернизма и сибаритства. Пикники на реке, культ дома (норы), любовь своего дола, культ правильной пищи. Долу противопоставляется Темный Лес где могут твориться разные темные делишки - обитателями которого являются хорьки. В целом они сопоставимы как с Мавританцами так и с той чернью, которую выпускает Старший лесничий. Они образуют как раз тех потомков Каина, которые хотят уничтожить порядок дола/лагуны/сада. Они являются той мрачной и красивой стороной модерна, которую я время от времени стараюсь разбирать, через замысловатые телесные техники и механизмы. Но у Грэмма в темном лесу есть оплот порядка – барсук. Он строг и силен, обладает мудростью и властью. В каком-то смысле Старший лесничий — это Барсук, опьяневший от власти, перешедший в лоно зла и бесопоклонничества. О многом сходстве говорят и концовку обоих текстов. Главные герои «Скал» так же, как и главные герои «Ветра», наделенные каждый своими добродетелями, поднимаются на борьбу со злом. Результат Юнгера пессимистичен, Грэма — оптимистичен.
Есть еще две линии. Линия митера Тоуда, олицетворяющая аристократию, её я не буду разбирать, так как она коннотируется с рядом других сложных элементов замешанных на тотемизме. И линия бога Пана. Так как текст Юнгера весь пропитан языческими символами - как символами порядка в виде духов предков, так и хаоса – в виде кровавых жертвоприношений. (Не вдаюсь в разбор, но, по сути, и те, и те зиждутся на крови и жертве)
В итоге я получил очень качественный новый текст действие которого разворачивается на старой карте. Рекомендую к прочтению всем!
Давно не попадалось такой книги! С первых страниц читателя окунают в атмосферу легенды, где течёт рассказ, лишённый ненужных ответвлений и пояснений (например, нам так и не сообщается, кто такой Фортунио и почему его надо было искать), зато наполненный глубокими размышлениями и описанием удивительной области, где происходят действия. Герой и его брат погружены в свои исследования, о которых нам сообщается поразительно много, так что они напрямую никак не связаны с переменами в обществе, но чуют их через воздух. Немного рассуждений, ботаники, мерзостей и описаний действующих лиц приводят нас к кульминационному противостоянию и затем к бегству. Общее впечатление, оставляемое романом, - что все затронутые в нём жанры и темы остались недовыявленными, а само повествование является отрывком длинной рукописи, оставшейся на полке в библиотеке автора. Неявен и общий смысл прочитанного – кроме, пожалуй, того, что в жизни наступают моменты, когда жестокие лидеры стимулируют низшие слои общества к тотальному разрушению. Понятно, что в конце 1930-х эта тема стояла остро и требовала подобного воплощения. Почему-то Юнгер решил переложить главное кровопролитие «на плечи» животных, то ли чтобы сделать картину более «приемлемой», то ли в попытке создать определённую не совсем ясную символику (например, собаки являются продуктами человеческого разведения, можно сказать, «иностранцами», а им наносит поражение местная фауна). Впрочем, роман кажется основанным на философском восприятии миропорядка, что вполне может оправдывать некоторые недостатки его как истории. Так или иначе, он очень вкусен и определённо побуждает поискать и другие творения пера Юнгера.
«На мраморных утесах» kitobiga sharhlar, 16 izohlar