Kitobni o'qish: «Ребенок от босса», sahifa 3
Потом чуть Костяна не урыл! Руки так и чесались под землю закапать, да поглубже, чтобы одна лысая отполированная бошка торчала. Урод! Видел, как малышку задел. Придурок недалекий! Хотелось сказать, что ее грудь – всяко лучше резиновых буйков, но вовремя язык прикусил. По части комплементов мастер из меня, как из бегемота балерина. Никогда их не делал и лучше не начинать.
Позже дома еще долго вспоминал взгляд манящих карих, словно мед, карамельных глаз. Вкусная девочка! И пахнет от нее вкусно. Что-то цветочное… только черт его разберет, что именно – не секу в этом. Нет, не для меня она. Слишком юная, слишком хорошая.
Я усмехнулся, привычным жестом проводя по волосам, задевая при этом пальцами глубокий шрам возле виска. На кой я ей со своей кучей тараканов? Восемь лет разницы тоже клячкой* не сотрешь. Рука машинально тянется к телефону, нахожу среди контактов «Светлана Шамота»**. Безотказная, удобная… Вот кто поможет сегодня избавиться от образа хрупкой блондинки.
Час спустя
– Маааакс, – тянет с придыханием Светка, водя острыми длинными ногтями по моему обнажённому плечу.
– Что? – глухо бурчу, глядя на подкаченные силиконом губы, что без помады имеют какой-то совсем не привлекательный блеклый оттенок.
Раздражение обрушивается волной. Да так, что приходится крепче сжать челюсти. Я получил свое, и нет желания тратить время на бесполезную болтовню. Опять губы «надула». Переборщила девка. В том месяце было ещё терпимо, а сейчас словно аппарат для приё…
Перед глазами, словно на яву, появляются нежно-розовые явно ни разу не тронутые косметологом невинные губки Ангелины. Совсем другие… Сладкие, как малина, пухлые, манящие.
Цепкие пальцы сбивают с мысли, заставляя вновь вскинуть глаза на распростёртую на диване сестру Кирпича.
– Ну… Я на все готова для тебя: облюбить, приласкать, как ты любишь, а вот ты… – делает вид, что смущается.
Я не верю ни на секунду. Светка и смущение – две несовместимые вещи.
– …а ты вот ни разу, – надувает и без того без меры объёмные губы.
Явно нарочно теребит резинку нижнего белья.
Я знаю, что намекает на «те самые» ласки, которые ни одной женщине не дарил. Когда до меня доходит смысл сказанного, вскакиваю с узкого кожаного дивана, возмущённо полоснув взглядом по рыжей девке.
– Чее-е? Сдурела что ли?! – кривлюсь в отвращении от одной только мысли.
Натянув светло-серую футболку, надеваю брюки и застегиваю ширинку, успев перед этим стянуть резиновое изделие «номер 2», которое тут же летит с поразительной точностью в урну возле дивана. – Нормальные мужики такой фигней не занимаются.
Заметив обиженный взгляд Светки, сжимаю зубы. Достала! Все равно кайфа никакого, до оскомины надоела. Начинаю прикидывать в уме, сколько налички с собой, а затем, не стесняясь, лезу в карман.
– На, вот! – вынимаю смятые купюры.
– Что это? – загораются алчным блеском глаза рыжей, которая приняла соблазнительную позу, но это лишь по ее мнению.
Ядовито усмехаюсь от такой явной и фальшивой игры.
– Свет, ну, не фантики же. Давай, бери и шуруй. Дел много. Дорогу домой знаешь.
– Как грубо, – ворчит Светка, облизывая губы, но тянет загребущие лапки к деньгам. Новенькие зелёные бумажки – ее слабость.
– А мне понравилось, – заявляет сестра Кирпича спустя пару минут. Она застегивает наконец-то на ногах босоножки и выпрямляется.
– Что именно? – поворачиваюсь к ней лицом, продолжая пить холодный апельсиновый сок прямо из бутылки.
– То, как ты меня Ангелом назвал.
Морщусь от вращения. К себе, к Светке, ко всему тому, что произошло на этом диване совсем недавно.
– Дерьмо!
*Ластик-клячка (кляча, уст. сни́мка) – канцелярская принадлежность для коррекции и осветления угольных и пастельных рисунков, для удаления загрязнений с плёнки и кальки.
**Шамота – фамилия имеет украинское происхождение. Она образована от прозвища, в основе которого лежит нарицательное «шамот» – «выжженная при высокой температуре огнеупорная глина; кирпич из этого материала». Соответственно, Шамотой прозвали человека, который делал кирпичи.
ГЛАВА 7
Ангелина
– Дим, я хочу «Колу «зеро». Возьми, пожалуйста, маленькую, стекло.
Я замечаю, как парень с досадой морщит нос, на котором рыжеет россыпь веснушек. Раньше они мне казались даже милыми, в отличие от Наташки, которая называла их тараканьими какашками, а сейчас… Все-таки не добавляют они Димке брутальности, а наоборот, делают лицо блондина смазливым.
Перед глазами всплывает образ Громова. Темная жесткая щетина, твердые на вид чувственные губы и…
Но внешность – это же не главное? И вообще, что за дурацкие мысли?!
– Вот ты всегда так.
Что-то в тоне парня заставляет меня, наконец, обратить внимание на жениха. Он что, прочитал мои мысли?!
– Что-о? – растерянно тяну в ответ, виновато заглядывая в светло-карие глаза.
Дима недовольно поджимает губы и рваным кивком показывает в сторону киоска внутри кинотеатра.
– Здесь все в три раза дороже, говорю. Не могла, что ли, на улице попросить? Зашли бы в «Пятерочку».
Сжимаю в руках большую пачку крабовых чипсов, которые купили по пути в кинотеатр. Где-то в самой глубине души начинает печь. Все сжимается от обиды и унижения, ведь нас слышит стоящая рядом парочка. Высокая брюнетка оглядывается и с пренебрежением, в котором сквозит ничем не прикрытое высокомерие, бросает взгляд зеленых тщательно подведённых глаз на нас с Димой. Я сглатываю ком обиды, прикусывая губу, и моментально чувствую себя неуютно под оценивающим взглядом. Простые джинсы и белый топ кажутся совершенно простыми тряпками по сравнению с коктейльным платьем брюнетки.
Мысли тут же уносят меня в другую плоскость. Мы так редко ходим в кино. Неужели такая мелочь, как бутылочка «Кола-колы» может встать между нами? Я знаю, с каким трудом даются деньги Димке. Он подрабатывает после пар грузчиком в мебельном магазине, НО… В этой ситуации все выглядит так мелочно! Непроизвольно вспоминаю, как Громов широким жестом заказывал все, на что я имела неосторожность бросить взгляд в «Белом кролике». Мотнув головой, отогнала воспоминания.
– Я сама оплачу, – и тянусь к небольшой сумочке на плече, в которой лежит кошелек.
К моему удивлению, понимаю, что Дима даже не останавливает. Похоже, он совершенно не против, что на свидании я сама за себя плачу. Волна злости охватывает все в районе грудной клетки, словно пожар. Негодование, будто танцующее пламя, лижет сердце. Вот, значит, как! Расплатившись за газировку, бреду в сторону кинозала, даже не оборачиваясь на незадачливого жениха. Найдя свое место, резко и совсем не изящно бухаюсь на красное бархатное кресло.
– Класс! – опустившись рядом, Димка принимается тут же хрустеть чипсами, глядя на широкоформатный экран, где уже вовсю идет реклама очередного ужастика, в главной роли которого проклятая кукла.
Кровь, крики… Я остаюсь почти безучастной. Что-то гложет… Кажется, между мной и Димкой внезапно выросла стена. Вроде бы – такая мелочь, а вон как зацепило! Почти успокоившись, пытаюсь погрузиться в фильм, вникнуть в сюжет нашумевшего космического боевика «Веном». Давно хотела его посмотреть, поэтому у Димы просто не было шансов: либо он, либо Наташка. Все еще злясь на парня, подумала о том, что второй вариант похоже был бы предпочтительнее.
– Офигеть, ты видела, как он их? – возбужденно горя глазами, восклицает Дима и тянется к моей бутылке с «Колой».
Я была поражена наглостью Димы, но промолчала. В отличие от него, не хотелось выглядеть мелочной. Внутри все клокотало, угрожая вырваться наружу. Чтобы не сорваться и не выплеснуть раздражение на Соколова, перевела взгляд на экран.
Совсем не хочется портить выходной, но кого я обманываю? Свожу брови на переносице и убираю пальцы с подлокотника кресла, когда Дима принимается поглаживать мою руку. Вечер испорчен окончательно!
– Пойду, возьму еще чипсов, – шепчет Димка, наклоняясь ко мне так близко, что обжигает горячим дыханием кожу щеки. – Тебе что-нибудь взять?
– Нет.
Жених не замечает моего отнюдь не радужного настроения или не хочет замечать.
Только когда я оборачиваюсь и вижу его удаляющуюся спину, обтянутую красной футболкой, хватаюсь поспешно за сотовый телефон. Строчу Наташке эмоциональное сообщение с кучей смайлов, жалуясь на свинское поведение парня. Чего и следовало ожидать – подруга тут же кроет Соколова трехэтажным матом и настойчиво советует проучить парня внезапным уходом из кинотеатра. Ну, и правда! Я что, себя на помойке нашла?! Решительно поднявшись, спешу к выходу из зала.
– Шастают туда-сюда, – бросает на меня едкий взгляд билетерша, совершенно не стесняясь. – Всю дорожку затоптали.
Машинально бросаю взгляд под ноги и замечаю, что дорожка и правда выглядит блеклой и истоптанной. Мне не до этого. Я хочу скорее выйти на улицу, глотнуть свежего воздуха. Проходя через просторный холл, вижу, как Димка, громко смеётся, разговаривая с кем-то по телефону. Он выглядит совершенно довольным жизнью и, похоже, совершенно не вспоминает обо мне. Не знаю, что со мной, но сейчас Дима мне кажется таким чужим! Далеким… Будто это и вовсе не мой Димка! На кончике языка чувствуется привкус острой горечи, почти невыносимой, как после китайской лапши из забегаловок.
Выбегаю на улицу. Лица касается легкий, но достаточно прохладный вечерний ветерок. Бросаю взгляд на часы. Почти десять вечера. Уже стемнело, улицу освещает лишь несколько желтых фонарей и разноцветные вывески небольших кафешек, что расположены вдоль дороги. Сердце щемит от грусти. Нет ничего хуже того, чем быть с тем, кто тебя разочаровывает. А ведь говорил, что ради меня на все способен, последнюю рубашку отдаст. А что на деле выходит? «Колу» зажал! Со стороны все выглядит глупо и даже смешно, но из-за этого поступка мой мир буквально трещит по швам. Ладно, нельзя сказать, что меня это так уж убивает, скорее, отрезвляет. Кто же хочет снимать розовые очки и смотреть на отношения через обычные скучные стекла? Вот и я не исключение.
Непроизвольно припоминаю, как на прошлом свидании Димка, после продолжительного поцелуя, заявил, что его друг уехал к родителям в город и победно вытащил ключи из кармана. Намек был более, чем прозрачным, но… я сделала вид, что не поняла, к чему ведет жених. Никогда не забуду того разочарования, что мелькнуло в карих глазах Соколова. Может быть, именно тогда наступила точка невозврата? Димку тоже можно понять, ведь между нами так ни разу и не случилось близости. Почему-то я оттягивала этот момент, как могла, всякий раз находя причины отказаться. Не то, чтобы я так цеплялась за свою девственность, но понимала, что абсолютно не готова. Я всегда верила в то, что это должно произойти как-то по-особенному что ли…
В небе громко пророкотал гром, заставляя запрокинуть голову. Вдали даже мелькнула молния. Только дождя мне не хватало! В рюкзаке заиграла мелодия. Неужели Димка очухался? Морщу нос, все еще ощущая обиду. Ничего, перебьется!
Пару знакомых домов и я вижу здание академии. Отмечаю, что в окне все еще горит свет. Сердце совершает кульбит, когда вижу припаркованный возле академии знакомый автомобиль. Машина Громова. Ладони тут же вспотели, но прежде, чем я успела их вытереть о джинсы, на макушку упала крупная капля дождя, затем вторая, третья…
Где-то за спиной послышалось громкое ругательство. Я вздрогнула от страха и резко обернулась. В руке у мужчины, что появился из темноты, был зажат сотовый, который голубоватым светом освещал асфальт. В очертаниях я узнала мощную фигуру Громова, что быстро приближался ко мне. Те пару дней, что он не появлялся в зале, почти заставили меня забыть какой он высокий! Еле до плеча достаю… Я даже на секунду пожалела, что не надела босоножки, а схватила первые попавшиеся балетки на плоской подошве.
На Максиме была белая футболка и темно-серые джинсы. Вроде бы все по-простому, но лейбл, что я заметила на ремне, дал понять – это лишь первое обманчивое впечатление.
– Что случилось? Ты почему не дома? – хрипло спрашивает Громов, обегая быстрым взглядом мой «наряд».
Он ненадолго задержался на майке, а затем на открытой ямочке пупка, где поблескивает небольшая сережка. С каким-то внутренним трепетом понимаю, что в голосе Грома слышится беспокойство. После безразличия Димки это пролилось на мою душу лечебным бальзамом
– Так, давай, детка, в тачку. Быстро! – приказал Максим, а затем, заметив мою нерешительность, добавил: – Сейчас вся промокнешь.
Несмотря на командный тон, я безропотно следую указаниям, хоть и упрямо молчу.
И только в теплом кожаном салоне, что пропах дорогим табаком и смесью трав, понимаю, как сильно замерзла. Когда Максим оказался в салоне, мне подумалось, что автомобиль в разы уменьшился. Даже как будто стало не хватать воздуха. Я потрясенно охнула, когда широкие ладони неожиданно прошлись сверху вниз от моих плеч до самых запястий, разгоняя кровь по венам.
– Вся продрогла. Что же ты, дурочка, в недетское время по улицам шастаешь?
– В кино ходила, – опускаю глаза, чтобы он не заметил следов обиды, что совсем недавно кромсала мое сердце.
И откуда он знает, что замерзла? Прежде, чем успеваю удивиться, вижу, что горячий взгляд мужчины без капли смущения направлен в район моей грудной клетки. Понимание того, как он догадался, заставляет густо покраснеть и скрестить руки на груди, пряча девичьи прелести от пристального, словно рентген, взгляда. Должно быть, мое смущение Грому по душе, потому что чувственные губы изгибает дразнящая улыбка.
– Такая сегодня тихая и молчаливая. Мне, определённо, это нравится.
Его слова произвели эффект зажжённой спички, намеренно поднесённой к керосину. Я мгновенно вспыхнула и упрямо вздернула подбородок.
– Может, мне просто нечего вам сказать, – безразличным тоном бросаю брюнету, в душе проклиная себя за то, что продолжаю сидеть в его тачке. Что мне мешает выйти? Дождь? Ха!
Максим, нисколько не обижаясь, подмигивает мне, сверкая безупречной белозубой улыбкой. Мужчина тянется вперед и включает магнитолу. На панели приборов из красного дерева зажигается дорожка из ярких золотистых огоньков. Красиво, статусно, а ведь, в отличие от меня, для него – это обыденность.
– Ты брось вот это вот свое «выканье»! Чувствую себя стариком, – что-то в его голосе привлекает мое внимание.
С интересом гляжу, как Максим выбирает музыкальную дорожку. Уверенно водя пальцами по сенсорному экрану, он перелистывает треки. Заворожено смотрю на крупную смуглую руку, увитую венами, которые соединяются между собой словно русла рек. Возле большого пальца виднеется не большая тату в виде древних символов. Изображение потеряло четкие границы, но это не удивительно, если учесть, что Максим водит автомобиль. Плюс ко всему, руки каждый день подвержены механическому воздействию – пальцы трутся друг о друга, об одежду, другие части тела, взаимодействуют с предметами. Оторвав, наконец, взгляд от символов, попадаю в плен сапфировых глаз, опушенными черными, как чернила ресницами. Ну, почему он такой красивый? Темная и жесткая на вид щетина на подбородке Макса заставляет вспомнить безуспешные попытки Димы отпустить то ли бородку, то ли усики. В итоге после долгих усилий мой парень получил лишь легкий совершенно не мужественный пушок.
– А сколько вам лет? – спрашиваю, упрямо продолжая обращаться на «вы». В голосе проскальзывают нотки плохо скрываемого интереса, что не удаётся скрыть от Громова.
Синие глаза смотрят пристально, явно желая проследить за моей реакцией.
– Двадцать шесть, – лениво отвечает Макс.
Моргнув, отвожу взгляд в сторону. Ничего себе! Между нами разница в целых восемь лет!
– Много? – усмехается Макс, заметив слегка оторопелое выражение моего лица. – В мужчине ценится опыт, а он приходит с годами.
В каждом его предложении я почему-то слышала вызов и какой-то намек на шовинизм. Злясь на себя за то, что не могу удержаться, поинтересовалась:
– А в женщине?
– Что? – переспрашивает Макс. Его глаза слегка затуманены, когда он отрывает взгляд от моей талии. – Опыт? – и сводит широкие темные брови на переносице.
Его резкое «нет» почти оглушает меня.
– В женщине ценятся совсем другие качества, – в голосе мужчины слышу легкую снисходительность.
Вот дикарь! Поджимаю недовольно губы.
Макс, словно не замечая моего недовольства или делая вид, что не замечает, как бы невзначай бросает странную фразу:
– Прикольная штучка. Жаль, что придется снять.
Округляю глаза в неподдельном удивлении. О чем он? Проследив за его взглядом, догадываюсь, что речь идет о серьге с белым маленьким фианитом, что украшает мой пупок.
– Зачем это? – фыркаю, наклонив голову на бок.
– Когда будешь беременна, можно пораниться.
Губы сами складываются в букву «О», но тут же улыбаюсь, мотнув в отрицательном жесте головой.
– Беременность? Дети? Не-ет, это точно не предел моих мечтаний.
Максим смотрит на меня так, как будто я неожиданно заговорила на другом языке. Усмехнувшись, он проводит пятерней по темным волосам.
– Просто рядом с тобой не было нормального мужика, от того приоритеты неверно расставлены.
Находясь почти в шоке, смеюсь, но неожиданно понимаю, что он серьезно! Смех обрывается так же резко, как и начался.
– А кто решает, что правильно, а что нет? – от возмущения даже перехватило дыхание. Я подалась вперед, чтобы донести свою правду до этого пещерного мужлана. – У всех разное представление о жизни. Кто-то счастлив закопаться в пеленки, стоять беременной и босой у плиты – их право! – перевела дыхание, чтобы продолжить более страстно: – А кто-то мечтает стать примой, первой во всем и не перед чем не останавливаться!
– Для чего все это? – вопрос Максима сбивает с толку.
Громов испытывающе сканирует синими глазами мое горящее от возбуждения или даже в большей степени возмущения лицо. – Чтобы подороже себя продать?
– Что-о?! – кричу почти возмущенно. – Как во…
– Конечная цель каждой женщины – это удачное замужество, – перебивает меня Максим.
– Нет! – морщу нос и метаю взглядом сражающие на повал молнии в Громова, который реагирует на них, как на легкую щекотку.
Он просто улыбается. Гад!
– Карьера, признание, независимость, в конце концов! – не готовая сдаться просто так, продолжаю я.
Не обязательно ему знать, что это единственный выход в моей ситуации. Только так я смогу вытащить свою семью из нищеты. Отблагодарить родителей за то, что они сделали для меня все возможное и невозможное, что было в их силах.
– Независимость, – как-то саркастически повторяет Максим, словно я произнесла глупость. – Все проблемы от того, что женщины…
– Ты еще скажи «не знают свое место»! – перебиваю, злясь так, что не замечаю, как перехожу на «ты».
Боже, как он меня злит! Казалось, еще чуть-чуть и из ушей повалит дым. В отличие от меня, Громов выглядит донельзя довольным. Похоже, не осталось незамеченным то, что я ослабила рамки субординации. Но сейчас это не главное, я жажду доказать, что он не прав!
– Конечно, – спокойно откликается Максим. – Место… за мужем. Ведь самое ценное, что есть у мужчины – это его женщина, мать его детей. Ради этого мы и живем. Семья – главное, что может быть у человека.
Его бархатный баритон ласкает мой слух, словно гипнотизируя. Я даже на мгновение растерялась.
– Зачем взваливать на себя непосильные проблемы? – продолжает Макс, обаятельно улыбаясь и заметив, как я притихла. – Зачем забивать красивую головку всякой ерундой? Разве не лучше наслаждаться благами, которыми обязан обеспечить мужчина? – он осторожно протягивает руку вперед.
Сильные пальцы ловко цепляют одну из шелковистых блестящих прядей волос, что отделилась от общей массы волос. Пропуская ее между пальцев, Громов понижает тон и проникновенно смотрит мне в глаза.
– Что плохого в том, чтобы родить от своего мужчины? Стать женой и жить в достатке, никому и ничего не доказывая.
Я же намеренно пропускаю первый вопрос и упрямо цежу:
– А что в ответ? Подчинение, послушание и уважение к господину? – язвительно приподнимаю бровь, ощущая, как бешено грохочет сердце.
Его близость сбивает с толку. Аромат каштанов и трав заполняет легкие так, что даже начинает кружиться голова. Обалденный запах!
Громов кивает, почти незаметно сдвигая пальцы с волос к мочке уха, и медленно обрисовывает по кругу небольшую сережку. Меня словно бьет током. По спине бегут мурашки. Я непроизвольно ерзаю на месте.
– Правильно, детка. Своего мужчину надо уважать, – наклоняется ближе и, не смотря на мои попытки уклониться, опускает широкую ладонь на коленку, достаточно ощутимо сжимая ее. – Это закон.
Горячие мужские губы опаляют поцелуем, не давая времени сообразить, как правильно реагировать на происходящее. Он словно захватывает в плен – властно, жарко. Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть его, но… спустя мгновение таю, плавлюсь в сильных объятиях под жадными грубоватыми поцелуями-укусами. Постепенно поцелуй становится более чувственным и тягучим, словно сладкая медовая патока. Я стону, непроизвольно выгибаясь в талии, чтобы ощутить горячие тугие мышцы плотнее, ближе… Но когда ладонь касается нежной кожи живота и принимается красться все выше, словно вор, вся сжимаюсь. Меня будто обдает ледяным потоком воды, когда вспоминаю, где я и с кем.
Боже, что я творю?! Толкаю ладонями в широкие плечи, но Максим как неприступная гора – не двигается с места. Этот тиран продолжает терзать мои губы, словно безумно вкусный десерт, который намерен съесть до последней крошки. И лишь когда я собираю все силы и испуганно бью кулачками по мощным плечам, мужчина нехотя отстраняется. Казалось, он только очнулся от какого-то транса. Взгляд синих, как океан, глаз жадно устремляется на мои припухшие после страстных поцелуев губы.
ГЛАВА 8
Максим
– Приятного аппетита.
Голос отца застаёт меня врасплох. Плечи непроизвольно каменеют, от чего мышцы бугрятся, перекатываясь под тканью футболки. Сидя в гостиной за большим овальным столом, я продолжаю усердно работать ложкой. Сколько за свою жизнь обошёл ресторанов и кафе, чьи владельцы кичатся высокой кухней и профессиональными поварами, но никогда не пробовал такой вкусной шурпы, как эта. Только мать умеет так готовить! Мясо буквально отходит от костей, разделяясь на волокна, а ароматный запах овощей щекочет рецепторы, усиливая аппетит.
– Спасибо, – бурчу, бросая на отца взгляд из-под бровей.
Он одет с иголочки, как и всегда. Классический костюм, белоснежная рубашка, подмышкой зажата свежая газета…
– Ты бы чаще приходил. Мать скучает.
Что-то в его голосе заставляет меня остановиться. Ложка на мгновение зависает в воздухе, прежде чем я вновь зачерпываю наваристый бульон. Мы оба знаем, что он тоже скучает, но отец слишком упрям, чтобы в этом признаться. Только вот проблема в том, что я упрямее в два раза.
– Работы много, – недовольно морщусь в ответ, отламывая большой кусок от ароматного «хьокхам»*. Свежий и мягкий, он тает во рту. Непроизвольно прикрываю глаза от гастрономического удовольствия.
– Что нового, сын? Как бизнес? – отец ищет точки соприкосновения, но натыкается на каменную стену отчуждения.
Усмехаюсь. Специально ведь не называет по имени.
– Нормально, – срывается с губ односложный ответ, когда я тянусь к стакану с водой.
Отец растерянно сжимает в руках газету.
– А ты не многословен.
Сдаюсь, замечая под глазами родителя тёмные круги. Сжимая зубы, ощущаю, как в груди ядовитой змеей начинает шевелиться неприятный холодок. Много работает? Или опять сердце беспокоит? Мы не общались два года, после моего возвращения со службы из Сирии. Только сердечный приступ отца повлиял на то, что я затолкал все наши обиды и разногласия в самый темный угол души, но лишь на время…
– Перевозки идут полным ходом, без дела не сижу, – отвечаю уже более миролюбиво, промокая губы льняной салфеткой. – На «Грушовой»** новая система, пропуски ввели.
– Да, знаю. По моему распоряжению. Следовало сделать это еще три года назад, когда… – кивает головой отец, но замолкает, замечая мой полыхнувший бешенством взгляд.
Всю жизнь будет меня попрекать?! Да, я облажался! Был совсем зелёный, горячий, хотелось быстро поднять больших бабок, за что и поплатился. Тем не менее, то, как отец поступил со мной тогда… Я никогда не забуду этого! Нет, не из-за ненависти, а просто потому, что это невозможно – это навсегда останется со мной. Что-то похожее на кислоту хлынуло по венам, почти разъедая на физическом уровне. Ничего не изменить.
Ярость, гнев… Нет, уже не на отца, а на судьбу и то, что не в моих силах хоть что-то исправить.
– Я полностью рассчитался за свой проступок, – цежу, намерено прикасаясь к извилистому шраму у виска. – Или ты считаешь, что этого мало? Я всю жизнь должен…
– Сынок, – голос появившейся на пороге гостиной мамы мгновенно остужает пыл.
Высокая, статная, всегда держащаяся, как королева, сейчас она выглядит раненной птицей. Почти черные глаза полны тревоги. Взгляд мечется между мной и отцом, словно не зная, на ком остановиться. Она делает свой выбор. Шаг в мою сторону говорит о самом главном для меня и – так было всегда. Между мной и «ИМ» она всякий раз выбирала меня.
– Ты останешься с ночевой? – спрашивает слегка растерянно, явно расстроенная нашей перепалкой.
Мама всегда остро чувствует назревающий между нами конфликт, словно ласточка – надвигающийся дождь с грозой.
Мой взгляд смягчается. Не хочу тревожить мать. Она ни в чем не виновата, она достойна мира в своем доме. Я обязан проявить уважение. Беру ее протянутые ко мне руки, целую их и прикасаюсь лбом к тыльной стороне кистей.
– Спасибо, за обед, мам. Все на высоте, как всегда.
Она тут же зарделась от похвалы и провела пальцами по моему плечу, слегка похлопывая при этом.
– Я так рада, что ты пришел, сынок.
– Где Давид? – спрашиваю мать, пряча руки в карманы джинс. Несмотря ни на что, я соскучился по старшему брату.
– На сборах, – отвечает мать, пряча глаза.
– Ясно.
Каждый раз, как только в этом доме заходит речь о службе по контракту, между всеми членами семьи появляется напряженная неловкость. К черту! Делаю вид, что мне все равно. Порывисто вынимаю руки из карманов, от чего на пол падает белая визитка с цветочным орнаментом.
Проворно наклонившись, мать опережает меня. Задумчиво вертит в унизанных дорогими кольцами пальцах небольшой прямоугольник, а когда читает название, высоко поднимает аккуратные ухоженные брови.
– Цветочный бутик «Магнолия»?
Провожу привычным жестом по волосам, взъерошив их. Цветы, должно быть, уже доставили Ангелине. Перед глазами всплывает образ хрупкой блондинки, чья яркая завораживающая красота не давала мне покоя. Я почти вижу, как розовый, сочный, так похожий на бутон розы рот приоткрывается, когда она получает от курьера букет из ста с лишним отборных белых роз. Вероятно, в это момент выражение моего лица было более чем красноречивым.
Мать, охнув, прижала руку к губам, в затем спустила ее к груди – там, где билось сердце.
– Кто она? – черные глубокие глаза сияют неподдельной радостью и любопытством. – Я ее знаю?
– Нет, – впервые широко улыбаюсь, осторожно вынимая из ее подрагивающих пальцев визитку, после чего пряча ее обратно в карман. Еще не раз пригодится. – Ее зовут Ангелина.
Слышу какой-то сдавленный звук и машинально перевожу взгляд на отца. Его брови сведены на переносице, точь-в-точь как у меня, когда я сидел за столом.
– Что за имя? – в голосе слышится знакомая сталь. – Русская?
– Русская? – переспрашиваю, ловя себя на мысли, что вообще впервые задумываюсь об этом. Пальцы машинально сжимаются, словно наяву ощущая гладкий шелк белокурых волос. – Да, какая разница? – отвечаю твердо, сразу же направляясь к выходу. Оставаться здесь больше нет желания!
– Максут, традиции еще никто не… – называет меня отец данным при рождении именем.
Я почти не реагирую – не привык к этому.
– Не надо, Мансур! – вмешивается мать.
Сжимаю крепче зубы, чтобы усмирить собственный нрав.
– Мне пора. Спасибо еще раз, мама, за гостеприимство, – больше даже не взглянув на отца, разворачиваюсь и иду к выходу. Не существует его мнения и слов, пока я сам не решу это. По крайней мере, пока не повернусь к нему лицом.
Уже сидя в машине, проверяю через сайт статус доставки. Передано адресату. Уголок рта дергается, когда завожу мотор. Может быть, букет хоть на каплю растопит мою снежную королеву.
*Хьокхам – горячая лепешка, соус сметана, творог и зелёный лук.
** Грушовая – нефтебаза. Черномортранснефть (Анапа).
ГЛАВА 9
Ангелина
…по лицу струится пот, мышцы ноют, а большие пальцы на ногах горят от содранной на мозолях кожи. Краем глаза замечаю, как находящаяся неподалёку от выхода Татьяна поворачивается в сторону выхода. Классическая музыка перекрывает все звуки, но я догадываюсь, что в дверь стучали. Опускаюсь в поперечный шпагат, но вижу взмах руки тренера – зовет к себе.
« Что-то случилось?» – задаю этот вопрос мысленно, с помощью взгляда и приподнятой брови.
Татьяна выглядит недовольной. Подкрашенные губы напряженно сжаты.
Ловко встав на ноги, спешу к тренеру.
– Тетя Тань, что случ…
– Тут к тебе, – грубо перебивает женщина, резким движением шире приоткрывая дверь.
Растеряно смотрю на молодого человека в сиреневой униформе.
– Здравствуйте! – тут же здоровается веснушчатый рыжеволосый паренёк. – Вы Ангелина?
Оглядываюсь на Татьяну, которая делает вид, что увлечена тем, что смотрит, как девочки разминаются. Вновь перевожу взгляд на молодого человека.
– Здравствуйте. Да, это я, – подтверждаю, с интересом глядя на бланк, который протягивает парень.
– Распишитесь, пожалуйста, что приняли заказ.
– Заказ? – удивляюсь, ничего не видя у него в руках.
– Да, минуточку, – паренек спешит за угол и когда вновь появляется, я громко охаю.
Курьер несет в руках огромный шикарный букет роз, перевязанный нежно-розовой шелковой лентой. Белоснежные бутоны – такие красивые, будто их отбирали вручную в огромной оранжерее не один час. Боже, сколько же их здесь?!
Словно читая мои мысли, курьер приглушенно отвечает:
– Ваш букет, Ангелина. Ровно сто семь роз, – его голос звучит приглушенно.
Не представляя, как уместить это великолепие в руках, быстро черкаю свою роспись на бланке, а затем буквально попадаю в рай. Пальцы колят небольшие шипы, а голова кружится от сладкого аромата цветов. Это просто восхитительно! На смену эйфории приходит удивление.
– А от кого они? – успеваю крикнуть вслед удаляющемуся курьеру
Молодой человек оборачивается и широко улыбается.
Дима ограбил банк, что ли?! В голову закрадывается сумасшедшая мысль, но я ее тут же откидываю прочь.
– У вас там открытка в букете.
И правда – среди роз небольшой розовый конвертик. Невольно начинаю совершенно по-дурацки улыбаться. Это все так мило – до невозможности! Однако стоит повернуться, как улыбка буквально тает под орлиным взором Татьяны. Идея открыть послание прямо здесь пропадает за считанные секунды.
