Призраки прошлого

Прошлое никогда не бывает простым, как правда. И даже если кажется, что моменты вашей жизни столь незначительны и мелки, для кого то именно взгляд на вас стал самой настоящей бурей, перевернувшей всё его «до» и создав новое «после».

Прошлое убивает и воскресает, чарует и угнетает и никогда не проходит бесследно. И пусть для кого то это всего лишь крупица песка, но всё же составляющая пустыню, для другого это песчаная буря, не позволяющая разглядеть что либо впереди.

Солнце светило, как никогда ранее, такое происходило каждый пять лет: лето, казалось, сходило с ума, желая закрыть всех людей по прохладным домам и приютам, а само тем временем превращало улицы в раскаленное железо, на которое было невозможно и страшно ступить. Всё безумное в жизни Елизаветы происходило именно в этот период, пусть она и не замечала, чуть позже, заглядывая в своё прошлое, словно наблюдая за пусть и знакомым, но таким неизвестным и новым спектаклем, она видела то, чего ранее видеть не могла или не хотела. Пять лет назад, в такую же жаркую погоду, обрамлённая в тяжёлое платье, невыносимого чёрного цвета, которого в доме было так много, она хоронила своих родителей, принимала соболезнования и ждала приезда брата из другого конца страны. Пётр приехал через два дня после погребения и застал сестру в самом ненавистном для неё состоянии.

Никогда боле девушка не испытывала такого унижения судьбы: она осталась одна, в огромном доме и пусть с братом, который относился к ней со всей нежностью, на которую было способно его сердце. Это было не то, не так как раньше, с горячо любимой маменькой, поддерживающей её во всех начинаниях и замыслах.

Елизавета мечтала писать. Быть русской Джейн Остин, как выражалась Софья Андреевна, княжна Ветринская. И со всей страстью и огнём своей души, она писала, вдохновляясь всем, что видела и порой голова шла кругом от того, что она может! Но ко всей горести, Софья была единственная, кто верил в дочь, кто поддерживал её идею и не настаивал на браке, пусть княжне уже и стукнуло двадцать. И когда папенька горячо возмущался, девушка не боялась встать и возразить, рассказать про новые устои общества, которые пришли с наступлением двадцатого века, чей первый год, 1900, они ещё праздновали всей семьёй.

Будучи одной в доме, Лиза часто ходила по гостиной, вспоминая семейные вечера, тёплый смех отца и нежный голос матери, которая любила петь под игру дочери. Софья и Григорий Ветринские погибли самым наисмешным образом, самым театральным, который только можно было себе представить: экипаж перевернулся на мосту, их придавило обломками и смерть наступила почти что мгновенно. Так ей сказали, а что там на самом деле, у тел, закопанных под землю, уже и не спросишь.

Пётр был высок и статен, слегка полон, но с отцовской теплотой в глазах и огромным самомнением, Елизавета называла его своим Лермонтовым, особенно в письмах, когда знала, что не получит обиженный взгляд карих глаз. Он прижимал её к себе и гладил по плечам, пока та содрогалась в беззвучном рыдании, на которое уже почти не оставалось сил. Дом давил, давила атмосфера, всё казалось было готово растерзать душу и саму девушку, на мелкие куски, не оставив от неё ничего, кроме слёз. Ощущая рядом с собой крепкое тело Петра и слыша сквозь звон в ушах его шёпот, Елизавета понемногу приходила в себя и подняв глаза, столкнулась с чужими, сочувствующими так, как не сочувствовал никто прежде, такого взгляда она не видела даже у добросердечного батюшки, который отпевал её родных. Они были глубокого синего цвета, словно море или небо, которое вот-вот должны были заволочь тучи. Девушка перевела взгляд на брата, который кажется её звал.

– Кто это? – прошептала темноволосая охрипшим голосом и тут же закашляв, дабы вернуть ему прежнее звучание.

– Ох, – вздохнул Пётр, подскочив со ступенек, на которых сидел с сестрой, – Прошу любить и жаловать, это мой хороший друг из Англии, который любезно согласился быть со мной в этот нелёгкий период. Думаю, он поможет нам обоим, – перевёл князь Ветринский взгляд на стоящего чуть поодаль мужчины. Елизаветы тяжело поднялась и выпрямившись, сошла с лестницы, подойдя к гостю и с огромным усилием придав своему взгляду теплоту и приветливость, кивнула и присела в реверансе, слегка изогнув губы в улыбке, – Баронет Томас Баршен, приехал к нам из деревушки, подле Лондона, – широко улыбнулся Пётр, похлопав друга по плечу, – Думаю, вы сдружитесь.

– Я очень рад встречи с вами, мисс Елизавета, – склонился к девичьей ладони Томас и оставив на ней лёгкий поцелуй, заглянул в женские глаза с непонятным княжне взглядом, из-под пушистых ресниц, тяжёлым и даже хищным, но тут же сменившимся теплотой. Баронет обернулся к князю и спросил, – Я правильно сказал?

– Да, друг мой, – кивнул Пётр и повернулся к сестре, – Он долгое время называл тебя Элизабет, на английскую манеру, пришлось его переучивать.

– О, ты говорил обо мне? – подняла бровки в изумлении девушка.

– О, да, очень много, – махнул рукой англичанин, засмеявшись бархатным смехом, который тут же отозвался волной мурашек по женскому телу, – Я прошу прощения за свой акцент, мисс, я учу русский всего два года.

– У тебя прекрасно получается, – похлопал Пётр друга по плечу, – Лизонька, не предоставишь нашему гостю покои?

– Быть честной, я ожидала тебя одного и комнату распорядилась подготовить только одну, – вздохнула Елизавета, отведя взгляд, – Я сейчас скажу Аглае, – кивнула княжна самой себе и было развернулась, как была остановленная рукой Петра.

– Не утруждай себя, давай я скажу. А ты пока проводи Томаса до зала, познакомитесь, – нежно улыбнулся Ветринский, заглядывая в глаза сестры, которые всё ещё болели от слёз, – Всё будет хорошо, родная.

– Спасибо, – кивнула девушка и повернувшись к наблюдавшему за ними Томасу, пригласила его идти за собой.

Осень приятно удивляла, начавшимся с самых первых чисел дождём, заглушающим какие либо мысли. Елизавета проводила большую часть времени у себя в покоях, порой не брезгуя лечь в кровать в уличном платье, не находя в себе сил элементарно выйти к завтраку, обеду или ужину. Аглая всё приносила в спальню и глядела сочувствующими зелёными глазами из-под светлых ресниц, порой юная крепостная тяжелы вздыхала смотря в окно и княжна понимала, почему. Если для неё дождь был спасением от призраков прошлого, то для крепостных был предвестником голодной зимы. Откинувшись в кресле и прикрыв глаза, Ветринская со стыдом вспоминала все свои встречи с баронетом, который гостевал у них уже третий месяц, пусть он и приехал со своим другом, Елизавете стоило бы почаще проводить время с гостем, развлекать его, как и подобает хозяйке дома. Дом казался совсем пустым, тёмным и пугающим, даже обычно шумного Петра не было слышно и девушка с особой аккуратностью направилась вниз.

– Мисс Елизавета! – княжна резко обернулась и едва ли не упала с лестницы от испуга. Совсем рядом стоял Томас, взволнованно заглядывая ей в глаза, – Простите, что напугал, я не хотел, – юноша слегка вильнул головой, из-за чего его кудри подскочили и упали на глаза.

– Ничего страшного, баронет Баршеп, – улыбнулась Елизавета, отведя взгляд и неосознанно поправив рукой собственную причёску.

– Я хотел поинтересоваться, не составите ли вы мне компания на ужине? Пётр отлучился к старым друзьям, а я бы очень хотел наконец пообщаться с вами поближе, – улыбнулся Томас, спустившись на ступеньку ниже княжны, из-за чего их глаза стали находиться на одном уровне и Елизавета наконец смогла вблизи восхититься всей красотой его лица. Ветринская с детства считала, что русские мужчины краше всех остальных, взять хотя бы великого Петра Первого, чей лик вызывал в душе шквал чувств, но сейчас, стоя перед английским дворянином она была зачарована.

– Конечно, – кивнула девушка и приняв предложенную юношей руку, направилась вместе с ним в зал, где уже был накрыт стол. А за окном всё сверкали молнии.

– Я прошу прощения, если мой вопрос неуместен, – спустя пару минут молчания, всё-таки подала голос Елизавета, – Мне не совсем понятен ваш титул.

– Ох, – улыбнулся темноволосый, подняв брови в радостном изумлении, словно ждал именно этого вопроса, – Этот титул был введён совсем недавно, в семнадцатом веке, королём Яковым Первым. Это титул, – запнулся юноша и опустил взгляд в тарелку, – Как это по-русски, не имеющий всех привилегий высшего дворянства. Он также переходит по наследству, имеет имения, но не может, например, принять по наследству право находиться в верховном палате.

– О, как занятно, – кивнула княжна, опустив взгляд, раздумывая над тем, что ещё можно было бы спросить у гостя, дабы не погрязнуть в тяжёлой тишине, – Как вам Российская Империя?

– Я не видел ничего более величественного, – кивнул самому себе юноша, проговаривая словно заученный ответ. Лишь к концу ужина разговор смог стать настоящим, открытым и искреннем, оставившим приятный осадок в душе Ветринской. В тот вечер она впервые за два месяца по настоящему рассмеялась.

Обычно люди ищут положительное в отрицательном и отрицательное в положительном. Мало кто верит, что есть только черное и белое, обычно одно обязательно заляпано другим. Так со всем в этом мире и с самим миром, и даже с нами.

Осень наконец предоставила отдышку от ливней и Елизавета, уставшая от постоянных дождей наконец вышла на улицу, в сопровождении на удивление радостного и словно светящегося Петра. Князь Ветринский, протянув сестре локоть, медленно ступал по парку, щурясь от солнечных лучей и чему то улыбаясь.

– Петруш, может расскажешь, что тебя так радует? – чувствуя, как в груди разливается тепло, улыбнулась княжна.

– Что? – словно забывший про то, что сестра рядом, в некотором испуге, посмотрел на неё Пётр, – Ох, милая. Я задумался. Знаешь, давай присядем, – указав на лавку, предложил юноша и проведя сестру к ней, остался стоять, – Думаю, я должен был сказать раньше. Однако я могу себя оправдать – я остерегался, что ничего не получится, – Елизавета опустила взгляд и нахмурилась, не понимая, к чему ведёт её брат, – С месяц назад между мной и Томасом произошёл разговор. Который, буду честен, меня не удивил и всё же приятно обрадовал, – Ветринский в беспокойстве похлопал по брюкам и опустился рядом с сестрой, – Уповаю, ты не обидишься, если я скажу прямо? – обернулся Пётр к темноволосой, которая слегка сгорбилась, видно понимая, о чём идёт речь.

– Говори, – кивнула Елизавета.

– Лизонька, Томас попросил твоей руки. И я дал ему благословление, – улыбнулся юноша, повернувшись к сестре и встретившись с её холодным взглядом, – Ты не рада? Это такой шанс, сестрица, я думал, ты будешь благодарить меня, – нахмурился князь.

– Ты должен был посоветоваться со мной, – сжала платье Ветринская, отвернувшись и прикрыв глаза.

– О чём? Уже давно пора было это сделать, я нашёл самую лучшую партию для тебя, – откинувшись и сложив руки на груди, тише обычного сказал темноволосый, отвернувшись. Княжна глубоко вздохнула, не находя в себе сил спорить.

Может оно и к лучшему, думалось ей. В конце концов, покинуть эти края – значит избавиться от раздирающей изнутри памяти о родителях? Баронет был несомненно красив и приятен, так может оно всё и к лучшему? Как не гляди, а Пётр был прав, более хорошей партии не сыскать и всё же обида затаилась в женской груди и до конца прогулки Елизавета не вымолвила ни слова.

Дни тянулись ужасающе быстро, не позволяя княжне как следует обдумать всю ситуацию. Да и ей не хотелось ничего глубоко обдумывать, у неё не находились силы на это, поняв, что любезный иностранец, который так ласково обходился с ней и её горем, в их пусть короткие и редкие встречи, будет столь же нежен в их супружеской жизни, девушка решила боле не думать. При всей любви к дому своего детства, Ветринской были тягостны даже мысли о том, что она останется здесь или где то поблизости. Ей хотелось сбежать и раз такая возможность появилась, нелепо было от неё отказываться.

– Мисс Елизавета, – сняв шляпу и обворожительно улыбнувшись, поприветствовал невесту Томас, не ожидавший столкнуться с ней ранним утром, – Как ваше самочувствие?

– Благодарю, баронет Баршеп, – кивнула княжна, присев в реверансе и к удивлению для себя почувствовала прилив бодрости, пробежавшийся по её телу лишь от одного взгляда на юношу и проследя за его безгреховными движениями. Елизавета не могла налюбоваться его красой, наверняка то же самое испытывали все девы, которым удалось хоть раз свидеться с ним, – Я чувствую себя чудесно, с недавних пор.

– Я невероятно рад, – подойдя поближе и оперевшись о перила, слегка постукивая по ним пальцами, кивнул Томас, – Мне, право, неловко спрашивать, зная о том, как вам тяжело, – закончить ему не дала Елизавета, подняв руку в немой просьбе прекратить, – Да, прошу прощения.

– Я полагаю, вы хотели спросить что то, связанное с нашей свадьбой? – Томас хотел было сказать что то, но вместо этого подошёл чуть ближе, оставляя между ними всего два шага, – Томас, – выдохнула девушка, прикрыв глаза, – Мне бы хотелось быть с вами откровенной, на столько, на сколько вы мне это позволите, – Баронет подошёл ещё ближе и княжна могла почувствовать его тёплое дыхание, колышущее её локоны, выбившиеся из причёски, – Уведите меня отсюда, как можно скорее, я не могу боле тут находиться. Я терплю, но боюсь, что скоро моим силы совсем закончатся.

– Элизабет, – шепнул баронет прямо над женским ухом, – Я увезу вас, скоро, – мужская ладонь опустилась на девичью щёку и провела по ней мучительно медленно.

– Я так жду этого, – всхлипнула Елизавета, прижавшись к ней и наконец открывая глаза, утопая в синеве, которая совсем скоро заменит ей всех.

Все девочки в детстве мечтали о свадьбе, о пышном белом платье, муже-красавце, подарках и поздравлениях и конечно же необыкновенно красивом кольце на безымянном пальчике, которое вызывает восхищение у всех вокруг и даже у самой себя. Княжна не была исключением и многие её сны, чьи картинки она складывала после пробуждения, были именно об этом, но невероятная суета, в которой она стала находиться с раннего утра и до поздней ночи не давала насладиться подготовкой к торжеству и церемонии, не давала даже осознать происходящее сердцем. Конечно она всё понимала, но чувства пробуждаются далеко не в разуме, а в глубине души и Елизавета надеялась и верила, что совсем скоро, быть может сразу после свадьбы её сердце дрогнет и прилив нежных чувств к своему мужу накроет её с ног до головы. Тогда она забудет о том, что было, он станет её миром и они будут счастливы. Она будет по новому счастлива.

Когда этот день настал, палящее солнце пробивалось сквозь приоткрытые шторы прямо на лицо девушки, играя на её щеках и носу. Учитывая постоянные дожди, невеста была в смятении и волнении, как бы солнце не сменилось грозой. И не дай Бог бы церемония не состоялась, об этом было страшно думать. Платье, в котором она должна была перейти грань от русской княжны, к английской леди, было пошито на английскую манеру, дабы угодить мужу. Порой, в этой суматохе Елизавете казалось, что всё делалось лишь для того, чтобы порадовать его глаз, а не её саму, но Ветринская пыталась откинуть эти мысли, ведь даже если это и так – она отныне принадлежала ему, душой, сердцем и разумом. Всё, что нравилось Томасу – должно, обязано нравится ей. Как то Петруша обмолвился, что за границей её могут называть миссис Томас Баршеп, что практически означало, что отныне они одно целое. Елизавете хотелось так думать.

После столь нелёгкого испытания Судьбы, девушке хотелось вновь найти опору и поддержку, чувствовать себя под мужским крылом. Княжна была благодарна брату, не глядя на то, что тот выдаёт её замуж за практически незнакомого ей человека. Или же ей всё-таки хотелось так думать?

Православная церковь, на огромную удачу Томаса, не отрицала браки между католиками и православными, и ни Елизавете, ни Баронету не пришлось менять веру на другую, ради проведения церемонии.

– Жаль, что родители этого не видят, – шепнул Пётр, подходя к стоящей у зеркала сестры. Юноша обнял девушку и положив голову ей на плечо, заглянул в глаза, с толикой грусти о предстоящем, невероятно долгом расставании.

Княжна отвела взгляд и посмотрела на портрет отца, чьи столь живые глаза заглядывали в её собственные с нежностью и такой же невесомой грустью. Елизавета уже скучала по дому, даже не успев сделать шаг из него. Билеты на корабль были куплены, уже на следующий день им нужно было отплывать и сейчас вдруг княжне показалось, что она не успевает распрощаться со своим детством.

Князь развернул сестру к себе и прижал к груди, несильно и слишком быстро для того, чтобы она успела почувствовать муки о расставании с этими объятьями на долгие месяцы, а может и годы вперёд.

– Ты навестишь нас? – подняла глаза Елизавета, сжимая в руках букет лилий.

– Как только будет время, – улыбнулся Пётр и протянув сестру руку, вывел из комнаты.

Время словно замедлилось, княжна считала ступени, которые, казалось, не хотели заканчиваться, экипаж ехал медленно, позволяя рассмотреть всё, что происходило на улицах Российской Империи, которую девушка, как казалось по тяжести в груди, видела в последний раз.

Церковь впустила леди, встречая её звенящей тишиной, позволяя забрать всё внимание. Елизавета расправила плечи и опустив взгляд, приняла руку старшего брата, ведущего её к той самой грани. От Баронета исходило тепло и необыкновенный запах мёда, который невеста вдыхала с наслаждением. Томас протянул руку к её фате и откинул назад, наконец заглядывая в её глаза со всей нежностью, на которую был способен. Лёгкая улыбка сама появилась на устах и княжна видела пред собой лишь его. Хотела видеть.

Птицы не уставали петь свои песни, а солнце освещать дорогу, по которой темноволосая с утра покидала дом родителей княжной, а к вечеру вернулась леди.

Спасти душу человека можно лишь одним способом: изменить его окружение, вплоть до камня на дороге, о который тот каждый день спотыкается, изменить его самого. Это спасение души в любом случае, даже если перемены ломают и изживают, страдания и муки позволяют душе вознестись до тех потоков, до которых сперва казалось, невозможно дотянуться прожив ещё с десяток таких же жизней и сменив сотню обличий.

Англия встретила Леди Баршеп дождём который, казалось, желал поднять реки и моря за берега и затопить всё живое. Плыли муж и жена в разных каютах, встречаясь лишь к вечеру, на палубе и по долгу стоя на расстоянии трёх шагов друг от друга, толи стесняясь, толи боясь подступиться. Томас уважал скорбь жены и ни о какой первой ночи и речи идти не могло, так казалось Елизавете, а что там на уме у её мужа – лишь одному Богу было известно.

Лишь сойдя с борта бывшая княжна вдруг испугалась, как же ей обходиться в совсем новой стране, даже не зная её языка! К сожалению она говорила лишь на французском и немецком, ведь и подумать не могла, что когда то ей пригодится столь не звучный язык, как английский. Судьбу невозможно предугадать и Елизавете пришлось в этом убедиться, когда та поднесла ей самый неожиданный поворот, казалось бы, обыкновенной и давно предсказанной человеком, жизни.

Экипаж сразу же подобрал мистера и миссис Баршеп, увозя их к имению.

– Право, всё так быстро произошло, – шепнула скорее самой себе темноволосая, наблюдая как за окном дома сменяются друг другом, а капли дождя практически заглушают шум улиц.

– Я уверен, что мы справимся, darling, – улыбнулся юноша, нежно целуя запястье жены и опуская руку на её колено, чуть сжимая сквозь платье.

– Я ведь даже не знаю вашего языка, – со стыдом положила руку на раскрасневшуюся щеку барышня.

– В моей семье все знают русский. Наша бабушка была русской, её звали, – юноша поднял взгляд и провёл языком по губам, в задумчивости сузив глаза, – Любовь. Я верно произнёс?

– Да, – засмеялась Елизавета акценту мужа и наконец расслабившись, опустила плечи, которые как назло всё время взметались вверх, – Уповаю, что понравлюсь вашей семье.

– Обязательно, – шепнул Томас, заглядывая жене в глаза со всей нежностью, на которую было способно его сердце.

В доме Томаса была одна слуга: это первое, о чём задумалась миссис, без особого интереса слушая рассказ мужа о их доме. Скромно одетая, горбатая женщина со злыми глазами и молодым лицом встретила их у ворот и поклонившись баронету, подхватила его жену, без особого уважения и повела к дому, заставив девушку в испуге и немом шоке оборачиваться на улыбающегося мужа, наблюдая как его высокая фигура отдаляется, а перед ней предстаёт старое на вид, светлое имение, которое она даже не успела рассмотреть, ведь была практически затолкнута внутрь. На первый взгляд служанке было лет сорок, какого же было удивление Элизабет, когда она узнала, что той вот-вот должно было исполниться шестьдесят.

Темноволосая замерла, в удивлении глядя вслед Глэдис, вроде бы так её называл Баронет, который войдя в дом, сразу же приобнял жену за плечо, прижимая ту к своей груди и с гордостью окинул поместье взглядом. Елизавета опустила голову и прижала небольшую сумку к себе, глубоко вздыхая, в попытке справиться с нахлынувшим осознанием, что теперь ей придётся учиться жить по новому, в новом доме, в новой стране, в новых порядках.

– Пожалуй мне необходима книга этикета здешних краёв, – выдохнула бывшая княжна, поджимая губы. Такое отношение было непривычным для неё и даже оскорбительным, от того и отзывалось болью в сердце, казалось, будто здесь ей не рады, в собственных имениях, в которых ей жить ещё многие десятилетия и до конца.

– Глэдис порой бывает груба, – поглаживая жену, пожал плечами Томас, – Она здесь с самого своего рождения, поэтому мы воспринимаем её, как тётушку. Порой злую, в большинстве случаев злую, но всё же тётушку.

– Thomas, honey! – нежный оклик отвлёк пару друг от друга и Елизавета с восхищением посмотрела на высокую девушку, чьи яркие глаза светились от счастья. Элеонора Баршеп, сестра Томаса, лёгким шагом, словно подплыла к юноше и притянула того к себе, с наслаждением прикрывая глаза, ощущая мужские руки, обнимающие её в ответ. Княжна стояла за спиной мужа и когда Элеонора перевела на неё взгляд, неловко улыбнулась, – Is it your missus?

– Yes, be gentle with her, okay? – шепнул Томас, отпуская сестру и представляя её супруге, – Это Элеонора, я рассказывал тебе.

– Я не очень хорошо говорю по-русски, – сделав шаг к невестке и натянув улыбку поприветствовала ту барышня, – Уповаю, что вскоре ты это исправишь. Теперь в нашем доме будет звучать только русская речь.

– Здравствуйте, – присела в реверансе Елизавета, скромно улыбнувшись, – Я безумно рада с вами познакомиться, Томас очень много о вас рассказывал!

– Интересно, что же? – обернувшись на брата, спросила светловолосая.

– Только хорошее! – подняв руку, испугалась миссис Баршеп, – Особенно он расхваливал вашу красоту. Но сейчас я вижу, что ни одна женщина с вами не сравнится, он был прав, – Баронесса обернулась на девушку и удовлетворённо кивнув, повела оголённым плечиком, сложив руки в замок, в подобной княжне манере.

– Как только приведёте себя в порядок после поездки, прошу к столу, – отчеканила Элеонора и отведя взгляд добавила чуть ближе, – Тогда и Эдвард вернётся.

– By the way, where is he? – нахмурился Томас, чуть задрав голову, пока его жена слегка приоткрыла губки, пытаясь догадаться, что он вообще сейчас сказал.

– He has been visiting Mr and Mrs Wallis since last night, – слегка цокнула языком Леди Баршеп Старшая, оборачиваясь к непонимающей невестке, – Эдвард – мой сын. Ему уже пять и с тех пор, как он обзавёлся друзьями – стал часто пропадать в гостях, а мне здесь, – запнулась Элеонора, медленно переведя взгляд на дверной проём, словно увидев в нём кого то, – так одиноко. Почти одной.

– Знаешь, – прервал сестру Томас, протягивая руку жене, – Мне не терпится показать Элизабет все комнаты, – Элеонора кивнула не оборачиваясь к супругам и медленно, не отрывая взгляда от проёма, направилась в другую комнату, – Начнём с спальни? – улыбнулся Баронет, протягивая Елизавету за подбородок к себе и оставляя лёгкий поцелуй на её губах. Княжна улыбнулась и взяв мужа под руку, направилась с ним вверх, по скрипучим ступеням, с наслаждением вдыхая аромат своего нового дома.

В имении стоял запах воска и ели.

Самой удивительной в доме Баршепов была библиотека, пусть небольшая, с несколькими книжными шкафчиками, в которых даже не помещалось всё книжное богатство, из-за чего стопки книг стояла по углам и у стен, но столь чарующая, пугающая и одновременно же с этим притягательная, что большую часть времени Елизавета пропадала именно там. До тех пор, пока страх не накрывал её волной и девушка, подняв длинное платье не сбегала вниз по лестнице, ближе к выходу из порой угнетающей атмосферы особняка, с желанием спрятаться от цепкого взгляда предков Томаса с картин. Ими был украшен весь дом, и девушка понимала, откуда у Элеоноры такой тяжёлый взгляд из-под редких, кое как видных ресниц. На самом деле Леди Баршеп Старшая была хороша собой. Некрасива, но привлекательна, в ней было что то волшебное, лёгкое, пусть и скрылось под толстым слоем грозности и строгости. Особенно хороши были её лёгкие кудри на светлых волосах, и зелёные яркие глаза, так выигрышно смотрящиеся на худом и бледном лице.

У Томаса была другая красота, непохожая. Невесомая, словно у облаков, которые с виду так просты и привычны, а порой от них не можешь отвести и взгляда. Его красота скрывалась в голосе, бархатном и нежном, порой грубым и громким настолько, что дом сотрясался. В его совсем белых руках, со временем покрывшиеся мозолями, но не утративших изящество и живность. В его взгляде, то нежном, то столь хитрым и властвующим.

Каждый портрет в доме баронетов отличался, не было идентично похожих лиц, что в семье Ветринских было нормой, взять хотя бы Петра, который был точной копией своего отца, даже в движениях и характере был виден князь Ветринский Старший.

Эдвард рос шкодливым мальчиком, в его глазах всегда была лисья хитрость, а непослушные кудри, словно ветки деревьев вздымались вверх даже, когда он просто стоял. Он не был похож на Элеонору, Элизабет скорее бы поверила в прямое родство между Томасом и мальчиком, всё-таки наследственность была необъяснимой вещью.

Для русской здесь всё было в новинку, порой она удивлялась даже простым вещам, чем веселила Баршепов, который, сдержав своё обещание, разговаривали в доме только на русском, порой путая слова, но с благодарностью глядя на Елизавету, которая исправляла их и порой даже объясняла правила русской речи. В замен на это Элеонора приносила ей книги и сама просвещала невестку в искусство английской речи, которая, по сравнению с французским, казалось темноволосой совсем лёгкой.