Изумительная новинка от Элизабет Страут. Рекомендую! Роман исследует прошлое и настоящее, выделяя уникальную связь и одиночество героев. Простота языка прикрывает глубокую эмоциональную глубину, подчеркивая важность взаимопонимания и вечное влияние прошлого.
Элизабет Страут для меня особенный автор. Я собрала коллекцию всех ее произведений, опубликованных на русском языке. И, конечно, когда появился «Ах, Вильям», я тут же его присоединила к своему собранию.
К сожалению, перевод нового романа вызывает много (очень много!) вопросов. В середине книги я начала загибать уголки на страницах с вопросами к переводчику; и загнутых уголков оказалось почти так же много, как страниц в романе.
Конечно, многое в постижении романа решают нюансы перевода. Например, читаем:
Насчет авторитета. Когда я преподавала литературное мастерство – что я делала много лет – я рассуждала об авторитете. Я говорила своим студентом, что главное – подходить к тексту с авторитетом. И, увидев фотографию Вильгельма Герхардта в библиотеке, я сразу подумала: вот он, авторитет. Я тут же поняла, почему Кэтрин в него влюбилась. Дело было даже не во внешности, а в том, как он держался … И постепенно я осознала: вот почему я влюбилась в Вильяма. Нас притягивает авторитет. Правда. Что бы мы ни говорили, нас притягивают люди, в которых чувствуется авторитет. С ними нам безопасно.
Первоисточник:
About authority: When I taught writing—which I did for many years—I talked about authority.I told the students that what was most important was the authority theywent to the page with. And when I saw that photograph of Wilhelm Gerhardt in the library Ithought: Oh, there is authority. I understood immediately why Catherine hadfallen in love with him. It was not just his looks, it was the way helooked, as though he would do what he was told but no one would ever havehis soul. I could imagine him playing the piano and then walking out thedoor. And—slowly—I realized this: This authority was why I had fallen inlove with William. We crave authority. We do. No matter what anyone says,we crave that sense of authority. Of believing that in the presence of thisperson we are safe.
Вот скажите, пожалуйста, что значит «подходить к тексту с авторитетом»? Что имеет в виду автор? Я полагаю, что главное – подходить к тексту со знанием дела, с ощущением своей власти над ним! Власти автора. Кстати, термин.
Мне кажется намного более удачным, другой вариант перевода, где «авторитет» заменен на «авторитетность». «Авторитетность» – это уже свойство, качество, которым обладает личность.
Насчет авторитетности. Когда я преподавала литературное мастерство – я делала это много лет – я рассуждала об авторитетности. Я говорила своим студентом, что главное – подходить к тексту с осознанием своей авторитетности. И, увидев фотографию Вильгельма Герхардта в библиотеке, я сразу подумала: вот она, авторитетность. Я тут же поняла, почему Кэтрин в него влюбилась. Дело было даже не во внешности, а в том, как он держался … И постепенно я осознала: вот почему я влюбилась в Вильяма. Нас притягивает авторитетность. Правда. Что бы мы ни говорили, нас притягивают люди, в которых чувствуется сознание своих достоинств. С ними нам безопасно.
Почему в последнем абзаце я заменяю «авторитет» на «сознание своих достоинств». Прежде всего потому, что на протяжении всего романа Люси Бартон повествует о своей заниженной самооценке, о том, что чувствует себя невидимкой, а ближе к концу романа она рассказывает историю, как однажды сказала жена ее профессора: «У этой девушки абсолютно отсутствует чувство собственной значимости» (в оригинале: That girl has absolutelyno sense of her own self-worth; в издании «Фантом Пресс»: «Я сразу подумала: Эта девочка совершенно не знает себе цену»).
В переводе «Фантом Пресс» совсем не учтены тонкие нюансы смысловых оттенков, которые играют такую роль в большой литературе. Например, читаем: «Дэвид вышел из другой семьи, но он тоже рос в герметичной среде». Такое ощущение, что упомянутый Дэвид – кот Шрёдингера. Речь идет о психологической изоляции от культурной среды, а не о физическом заключении в ограниченное пространство вроде реального тюремного заключения. Дэвид рос в замкнутом религиозном сообществе евреев-хасидов. Люси Бартон «тоже» так росла, она была изолирована от культурного кода своего времени: дома не было детских книг, игр, телевизора, но она свободно перемещалась между домом и школой. Как и Дэвид. «Герметичная среда» подразумевает нечто иное.
Ладно, вы скажете, что я придираюсь. Нюансы какие-то… Вот пример поярче и похарактернее:
Мы с Вильямом ехали дальше, и вдруг меня ожгло воспоминанием о том, каким отвратительным бывал порой наш брак: близость настолько густая, что заполняет собой всю комнату, горло забито знанием другого, и вот уже закладывает ноздри – от запаха его мыслей, от неловкости слов, которые вы произносите вслух.
Что это такое – «горло забито знанием другого»? Это вообще по-русски? «Закладывает ноздри от запаха его мыслей». Что за запах мыслей? Как может заложить НОЗДРИ? Обычно на русском языке нос закладывает, а не ноздри. Ну и так далее вроде «густой близости».
Автор говорит о том, как на человека давит брак и совместное проживание с другим; о гнетущей атмосфере, лишающей свободы чувств, мыслей и действий.
Вот как бы перевела это я: «Мы с Вильямом ехали дальше, и вдруг меня обожгло воспоминанием о том, как отвратителен порой бывал наш брак: отношения такие душные, что заполняют собой всё, ты сыта по горло тем, что представляет из себя другой, и вот уже не продохнуть под прессом этого знания…» и так далее.
Я, честно, так и не уловила всю глубину смысла, вложенного Страут в этот абзац в первоисточнике:
As we drove I suddenly had a visceral memory of what a hideous thingmarriage was for me at times those years with William: a familiarity sodense it filled up the room, your throat almost clogged with knowledge ofthe other so that it seemed to practically press into your nostrils—theodor of the other’s thoughts, the self-consciousness of every spoken word,the slight flicker of an eyebrow slightly raised, the barely perceptibletilting of the chin; no one but the other would know what it meant; but youcould not be free living like that, not ever.
И виной тому, конечно, перевод. Таких перлов перевода очень много.
Например, помимо ноздрей, заложенных запахом его мыслей, есть «голая рука, торчащая из щелки ночной рубашки» - как будто руку сломали, а прорезь рубашки превратилась в какую-то дверную щель. Может, на английском языке нет разницы между щелкой и прорезью, но на русском она есть, и весьма значима. А «торчащая» рука вызывает ассоциацию не с живым человеком, вытянувшим руку, а с неодушевленной частью организма. В частности, обычно торчит кость сломанной руки. В переводе: «Она подняла руку, торчащую из щелки ночной рубашки, и прохрипела: «Пошла вон…»
Или вот шедевр, где, описывая местность, переводчик рождает фразу: «Казалось, все слегка выжжено солнцем». Разве может что-то быть выжжено слегка? Само значение слова «выжжено» подразумевает – дотла.
Теперь я должна открыть секрет, как я прочла роман в первый раз. Я нашла в интернете роман на языке оригинала и прогнала его через яндекс-переводчик. Получившийся текст, хотя и грешил превращением слов женского рода в мужской, на самом деле перевел ЛУЧШЕ, чем Светлана Арестова, перевод которой очень похож на машинный.
И последний пример, который я приведу, это две реплики, которые часто произносит главная героиня романа Люси Бартон. Одна из них вынесена в заголовок – «Ах, Вильям». Другая – про то, как часто ее сердце ранят даже, казалось бы, незначительные мелочи. На языке оригинала: A little bit this broke my heart. Дословно: Мое сердце слегка разбилось. У переводчика: Это чуточку разбило мне сердце.
Но мы понимаем, что как земля не может быть выжжена слегка, так и сердце не может быть разбито чуточку. Это как быть слегка беременной. Можно быть беременной или нет. Сердце твое разбито или цело. Как же перевести эту фразу – рефрен всего романа, значимый символ авторского мировосприятия и мировоззрения?
Оставлю всем заинтересованным возможность поразмыслить, какой вариант был бы более удачен. Только закончу свою рецензию так: A little bit this broke my heart. Oh Svetlana! – обращаясь к имени горе-переводчика.
ПЫ. СЫ. Я купила этот роман, потому что хотела иметь полную коллекцию всех произведений Страут, изданных на русском языке. Я не буду говорить о том, что стоимость издания была не совсем приличной, но в таком переводе, который я прочла, это разве что пособие о том, как не надо делать. Это ужасно, честно. И я очень надеюсь, что на русском языке будет издан новый перевод замечательного романа, желательно в ближайшее время, так как этот не выдерживает никакой критики.
reader-9205996 спасибо! с большим удвлетворением прочитала Ваш отзыв. Замечательная рецензия и авторитетные аргументы с наглядными примерами) У меня тоже много вопросов к современным переводчикам - как можно делать перевод так примитивно, подстрочником? Нора Галь и Чуковский хорошо написали об искусстве перевода. У меня был шок, когда я прочитала, например, Кронина и Колин Макколоу в старых и новых переводах, как будто разные авторы, совершенно другой язык. Старые переводы прекрасны и навсегда сформировали любовное отношение к этим писателям. Правда, возник и вопрос: а кого мы на самом деле читаем, когда читаем переводную литературу - самого автора или переводчика? Не может ли быть так, что перевод лучше самого первоисточника и является уже отдельным произведением в итоге?
Почему то не было ярких эмоций после прочтения. Книга спокойная, есть ощущение диалога с читателем. Присутствуют интересные эпизоды … есть о чем подумать.
Автор с такой премией - это серьезно. Увлекательный сюжет, неожиданные повороты. Рекомендую к прочтению! Надеюсь, будет озвучка))
Прошлые книги автора меня впечатлили намного больше. Я наверное не поняла замысла, заложенного автором, и слог не мой. Может быть перевод такой.
ах, Вильям! ах, все! какая нестерпимая скукотища, вот что я хочу вам сказать.
поразительно просто, в каком раздражении я дослушивала эту книгу. прямо наэлектризовалась этим раздражением, не влезай -- убьет. хорошо еще, что она относительно короткая, но даже на 250 страниц размазанная мысль, что мы друг друга не знаем и не понимаем до конца -- это слишком. колоссальное недоумение и разочарование.
меня предупреждали, а я не верила. ну как же, изумительная «Оливия Киттеридж» не могла выйти из-под пера автора, который также пишет пургу. оказывается, могла.
Люси Бартон развелась, снова вышла замуж, муж умер, и она продолжает поддерживать связь с бывшим мужем. точнее, она продолжает ахать и охать (см. заглавие) всю книгу, так как… видимо, много в ней скопилось невыразимого или просто больше нечего сказать.
мне, конечно, эту систему не понять. бывшая жена дружит с бывшим мужем, поддерживает его, после того как очередная молодая жена угла от него и забрала дочь, по ходу дела тоскует об ушедшем последнем муже, а дочери от первого брака участвуют в наведении мостов. какой-то нездорово разросшийся семейный конгломерат, где люди не могут быть до конца ни понятными, ни услышанными, ни, наверное, принятыми, хотя на поверхности все пресно-благополучно.
от этого текста есть чувство, что его писала пожилая женщина, которая исчерпала свой писательский потенциал, и под старость только и может выдавать обрывки воспоминаний, разрозненные размышления, показывающие ее житейскую мудрость, но больше всего - беспомощность перед старостью, ушедшим прошлым, несбывшимися надеждами. неспособностью принять себя саму. здесь много отсылок к началу истории - роману «Меня зовут Люси Бартон» - очень обрывочных, с дурацкой «секретной» недосказанностью, которые наверняка поймут лучше те, кто читал этот роман, - я нет.
во всех перечисленных вещах нет ничего плохого, если они талантливо поданы. но то не наш случай. написано все это раздражающе сентиментально, неубедительно, скучно, перемежаясь с идиотским пассажем «вот что я хочу сказать».
ну и убийственное «Вильям» всю дорогу. почему было нельзя написать нормально, максимально приближенно к оригинальному произношению - Уильям? мне не повезло, имя встречается в тексте ужасающе часто, ведь героиня зациклена на нем так, будто ничего ценного больше в ее жизни не осталось.
недавно недоумевала, как это Walter - Уолтер - Scott в русском варианте превратился в Вальтера. это так уродливо! а самое ужасное, что кроме как Вальтером я его уже никак называть не могу. спасибо советской школе перевода.
Уже после того, как начала читать, узнала, что это вторая книга из цикла. Если вы такой же человек: не останавливайте чтение! :) Книга очень самодостаточная и в целом мне не потребовалось пояснений. Хотя первую часть тоже хочется почитать.
Очень мягкое и в какой-то мере тёплое описание сложных жизненных проблем. Такая вот жизненная книга с обычными бытовыми драмами. Если вы любите Энн Тайлер, Фэнни Флэгг, Бакмана — вот этих всех ребят, кто пишет с особым теплом, то Элизабет Страут в этом списке. Со своими особенностями, конечно. Мне нравится, в общем.
Не знаю, что можно писать в отзыве на эту книгу, кроме как делиться своими жизненными перипетиями ))) Меня затронула тема общения бывших мужа и жены, за плечами которых длинный семейный путь, который был прерван на последующие браки, а тут вы вновь сходитесь и просто как брат и сестра практически едете в небольшую, но важную поездку. Невозможно не примерять все эти роли на себя. А ведь это и есть признак хорошей книги.
Мне понравился этот роман даже больше «Оливии Киттеридж». Жаль, упустила, что это вторая книга цикла про Люси Бартон (хотя и вполне самостоятельная).
Сюжет развивается неспешно, но его никак нельзя назвать скучным. Героиня отправляется в поездку с бывшим мужем на родину его матери, и это становится не только путешествием к тайнам семьи супруга, но и внутрь себя и своих отношений с близкими.
Герои романа обычные люди, они далеко не идеальны, и потому им веришь и сочувствуешь.
Если вы уже знакомы с романами Страут, то вы обязательно должны прочитать и этот. Он явился продолжением истории, начатой в романе «Меня зовут Люси Бартон» (писал ранее) — про девочку из захолустья, ставшую писательницей. Она замужем и живёт в Нью-Йорке. Есть успешный муж, две малолетних дочери, но вот она попадает на несколько недель в больницу из-за обострения аппендицита. Неожиданно прилетает мать, которая не общалась с нею чуть ли не со времён поступления в колледж. И эти молчаливые дни и вечера, проведённые матерью и дочерью в палате, поднимают волны воспоминаний — болезненных и травмирующих. Именно они приведут Люси к написанию первого романа...
«Словом, я так и не оправилась от этого, от бедности, от своих истоков, вот что я имею ввиду»
Второй роман описывает уже постаревшую героиню, которая в своё время рассталась с мужем Вильямом (он-то и позвонил матери Люси, чтобы та тогда прилетела). Она живёт в маленькой квартирке с видом на Эмпайр-стейт-билдинг и пытается понять, что произошло с ней и её бывшим мужем. Она вспоминает своего второго мужа Дэвида, виолончелиста с детской травмой и искривлением таза, из-за чего тот хромал, из-за чего она его заметила после чудесного исполнения этюда Шопена. Дэвид умер. Вильяма бросила его третья жена. Дочери давно вышли замуж. А Вильям неожиданно узнаёт, что у него есть единоутробная сестра, о которой ему ни слова за всю жизнь не рассказывала его мать Кэтрин.
И я подумала: «Придётся изо всех сил делать вид, что ничего этого не произошло»
Эти путешествия в прошлое случаются неожиданно между теми, кажется, незначительными событиями, которыми полнится повседневность. Регулярные прогулки с дочерями по Блумингдейлу. Юбилей у Вильяма. Редкие разговоры по телефону... Поездки по стране с презентацией очередного своего романа. Пережитый страх. Преодолённая скорбь. Подавленная горечь.
«Мамулечка! — взмолилась я к матери, которую однажды сама себе придумала. – Мамулечка, мне больно!» И мать, которую я однажды сама себе придумала, ответила: «Ничего, солнышко. Ничего»
О чём же роман? Он о том, что мы проживаем жизнь и не знаем ни близкого нам человека, ни самого себя. Роман о прошлом и травмах, которые приносит нам нелюбовь близких, их чёрствость и неумение сочувствовать и сопереживать. Он о детстве, в котором наши родители казались небожителями, а потом выяснилось, что они сами страдали и несли свои травмы, поэтому всё так сложилось. Он о многом невысказанном и недосказанном, что угадывается лишь во взгляде или в обронённой фразе, жесте...
Страут сумела в такой совершенно лаконичной и стилистически сжатой форме то ли мини-романа, то ли большой повести вместить жизни нескольких поколений своих персонажей — живых и чувствующих, преодолевающих страх, панику и боль, ищущих островок счастья в океане людей. Вместе с Люси Бартон, которая пытается понять себя через свои отношения с Вильямом, через из знакомство, влияние матери Кэтрин на их брак, через ощущение безопасности, которое девушка обрела в замужестве... — вместе с ней мы проходим многие этапы прошлого. И осознаём подчас пропасть, которая образовывается между людьми близкими, родными...
«Я просто пыталась понять, кто такой Вильям. Я и раньше пыталась это понять. Много раз я пыталась»
Эта история про отца, который прошёл Вторую мировую и не смог больше быть счастливым (и не мог принять мужа своей дочери). Эта история про мужа, который так и не спросил своего отца, немецкого военнопленного, о том, что он видел и что он делал в те страшные годы войны. Эта история про красивую женщину, которая бросила своего мужа-фермера и малолетнюю дочь ради любви к парню, который жил недалеко в бараке для военнопленных и зашёл одним жарким днём в дом и сыграл на фортепиано... Эта книга о том, что мы все хотим любви, но находим лишь её слабые отблески и отголоски...
Замечательный роман, который советую читать сразу после «Меня зовут Люси Бартон».
Izoh qoldiring
«Ах, Вильям!» kitobiga sharhlar