Kitobni o'qish: «Чудесный замок»

Shrift:

Глава I. Начало

Трем девочкам дали имена от названий цветов. Вот как это произошло. Когда Примроз впервые взглянула на мир, она вернула немного весны материнскому сердцу. Еще до ее рождения миссис Мэйнуеринг пережила ужасное горе – настолько чудовищное, что с ним невозможно было свыкнуться. Сердце ее было разбито, и она почти потеряла желание жить.

Дитя родилось весной, в марте, и прикосновение к его нежному, бархатистому личику и пухлому тельцу вызывало у матери улыбку. Она восприняла рождение дочери как благословение и поняла, что жизнь продолжается. Тогда только начали раскрываться бледные, но такие красивые цветки первоцвета. Миссис Мэйнуеринг сказала, что девочка стала для нее символом весны и назвала ее Примроз¹.

Второй ребенок появился на свет в Италии роскошным, сияющим летом. Все вокруг цвело, и черноволосая кроха взирала на мир лучистыми темными глазами. Ее назвали Джесмин², и это имя с самого начала ей очень шло.

Самая младшая родилась тоже летом, но в Англии, в одной из деревень графства Девоншир. К моменту рождения Джесмин семья была богатой, но потом разорилась. Богатством матери стали три маленькие дочки. Нарекая третью дочь, она подумала о цветах своей родины и позволила Примроз и Джесмин самим выбрать цветок. Те принесли с поля охапки маргариток и попросили назвать сестренку Дэйзи³.

Девочки росли в деревенском коттедже. Их отец, капитан Мэйнуеринг, служил в Индии, в той ее области, где климат особенно губителен. Он писал своим близким с каждой почтой и в письмах выражал надежду на скорое возвращение домой, к жене и детям. Однако смерть настигла бравого капитана раньше. Когда Примроз было десять, а Дэйзи только начинала ходить, их мать стала офицерской вдовой, не имеющей ничего, кроме скромной пенсии.

Но в Девоншире жизнь была дешевой, плата за жилье – низкой, образ жизни – скромным и простым. Сестры росли, как цветы, не задумываясь о завтрашнем дне, счастливые тем, что были совершенно здоровы, что солнце сияло, а нежный ветерок обдувал их лица. Они были так же простодушны, как и остальные жители их деревушки – не мечтали о красивых платьях и не знали правил жизни, предписанных людьми, считающими себя умнее других. Миссис Мэйнуеринг, перенеся тяжелое горе перед рождением Примроз, была потрясена смертью мужа. С этих пор скорее дочери заботились о ней, чем она о них. Они делали то, что им нравилось, а их мать верила, что девочки сами сумеют найти свое счастье.

В характерах двух старших девочек сочетались нежность и сила духа. Примроз была свойственна ненавязчивая практичность. Когда она поняла, что мать позволяет им учиться кое-как, она выработала несколько правил для себя и сестер, настолько простых и легких, что остальные охотно им следовали. Они сами попросили мать ежедневно проверять их уроки и регулярно, дважды в неделю, навещали старую мисс Мартиноу которая учила их играть на фортепьяно и давала уроки немного устаревшего французского языка.

Сестры считали Примроз самой умной, но она полагала самой умной Джесмин. Ей нравилась романтичность Джесмин, умение из всего извлекать радость и воспринимать жизнь как бесценный дар добрых волшебников. Дэйзи была всеобщей любимицей. Очень хорошенькая, хрупкая, она нравилась всем, а потому росла избалованным ребенком.

Внешность Примроз гармонировала с ее прелестным именем. У нее были прямые мягкие золотистые волосы, светло-карие глаза и гладкая кожа. Выражение лица – спокойное и безмятежное. При взгляде на Примроз каждый чувствовал умиротворение; у нее была особая медленная манера говорить, и она никогда не бросала слов на ветер. Джесмин – полная противоположность старшей сестре, брюнетка со смуглой кожей и необыкновенно яркими, красивыми глазами, двигалась быстро, всегда была оживлена, и в минуты особого волнения речь ее становилась слишком быстрой, сумбурной, а порой и бессвязной. Такие простые занятия, как прогулка по деревне, сбор ежевики или клубники, чтение новой книги, могли лишить ее сна до полуночи. Короче говоря, она была маленьким, постоянно действующим вулканом в этом спокойном доме и была бы просто невыносимой, если бы не удивительное природное обаяние, которому рано или поздно поддавались все.

Дэйзи, белокурая, кудрявая, с широко раскрытыми голубыми глазами, была очаровательным ребенком, сочетая в себе все лучшие черты обеих старших сестер.

Девочки жили, ни о чем не заботясь. Когда были голодны – ели, когда уставали и хотели спать – ложились и спали спокойно, без сновидений. Они не знали иного мира, кроме ограниченного мирка деревни Розбери. Однако и романтичная Джесмин считала, что имей она немного больше книг и немного больше приключений, здешняя жизнь была бы совершенно прекрасна. Конечно, сестры понимали, что за пределами Розбери – огромный мир, но даже Джесмин не стремилась туда попасть.

Примроз было семнадцать, Джесмин – тринадцать, а Дэйзи – десять, когда внезапный удар разрушил их уютный мирок. Миссис Мэйнуеринг, не успев ни с кем попрощаться, скоропостижно скончалась.

Глава II. Первый месяц после несчастья

Бывают разные матери. Миссис Мэйнуеринг была из тех, которые не могут сказать резкого слова своим детям. Она не умела быть строгой, считая своих дочек лучшими из человеческих существ. В их семье девочки были главными, и ей это нравилось. После смерти мужа, когда горечь утраты перестала быть невыносимой, она впала в некое отрешенное состояние: жила сегодняшним днем, была довольна его маленькими радостями, принимала свет солнца как Божий дар и детский смех – как сладчайшую музыку. В первые годы замужества она была богата, но капитан Мэйнуеринг потерял все состояние после крушения банка. Когда родилась Дэйзи, они были совсем бедны. Перед отъездом в Индию капитан застраховал свою жизнь на тысячу фунтов, и после его смерти вдова с детьми жила безмятежно на маленькую пенсию, а когда не хватало – прибавляла понемногу из суммы страховки. Она не пыталась, как сделали бы на ее месте другие, вложить деньги в какое-нибудь дело, чтобы приумножить капитал. Нет, она предпочла оставить деньги спокойно лежать в банке и брала оттуда, когда возникала необходимость. Некому было дать ей совет, поскольку немногие ее друзья в Розбери абсолютно ничего не понимали в финансах. Как и большинство женщин, которые прежде жили в достатке, миссис Мэйнуеринг совершенно не задумывалась о том, что станет делать, когда такая небольшая сумма, как тысяча фунтов, иссякнет. Она ни о чем не волновалась, считая, что банк ее всегда поддержит. И, конечно, не могла и подумать, что она, еще такая молодая, может внезапно умереть. Но это, к несчастью, случилось, и ее дочери остались практически без средств.

Миссис Мэйнуеринг никогда не приходилось работать, чтобы прокормить дочерей; но никакая мать, даже если она всю жизнь трудилась сверх сил ради своих детей, не была так любима, как она. После ее смерти дочери были безутешны. Они скорбели о матери каждая на свой лад и согласно своему характеру. Примроз и в горе сохраняла спокойствие и самообладание. Джесмин страдала бурно и истерично, часто переходя от смеха к рыданиям. Дэйзи боялась этих взрывов и жалась к Примроз, которая ее утешала. Старшая сестра сразу повзрослела и заменила девочкам мать.

Целый месяц сестры горевали, отказываясь выходить из дома и не общаясь с соседями. В обычных обстоятельствах месяц – срок небольшой, но девочкам, в их горе, он казался бесконечным. Однажды Джесмин пролежала без сна всю ночь, до первых солнечных лучей. Примроз испугалась и решила применить спокойную, но твердую власть.

– Джесмин, – сказала она, – у нас есть красивые черные платья. Сидя дома в такую славную погоду, мы не вернем дорогую мамочку. Сегодня чай будет чуть раньше, чем всегда, а после мы немного погуляем.

Джесмин, подняв залитое слезами лицо, отвечала, что считает прогулку противоестественной и неуважительной по отношению к памяти дорогой мамочки, но если Примроз настаивает, то, ладно, она пойдет. Лицо ее слегка посветлело. Что касается Дэйзи, она вместо ответа в первый раз после смерти матери поиграла с котенком.

В тот вечер три осиротевших юных создания надели свои новые черные платья и вышли на живописную извилистую деревенскую улицу. Воздух был душист, и Джесмин подняла вуаль с разгоряченного лица. Прогулка их немного утешила и освежила. По дороге они увидели Поппи, дочку их прачки, которая стояла около своего домика. Она сказала им сочувственно:

– О, мисс Примроз, так славно, что вы вышли наконец из дома. Мисс Джесмин, дорогая, птенец канарейки подрос, можете его взять. Теперь он будет петь очень долго и красиво. Принести его вам завтра утром, мисс Джесмин?

– Конечно, Поппи, я так благодарна тебе, – отвечала Джесмин своим прежним, жизнерадостным тоном.

Но тут же устыдилась, покраснела и поспешила догнать Примроз, которая шла, опустив вуаль и заботливо держа за руку Дэйзи.

В ту ночь все девочки хорошо спали. Им стало лучше от свежего воздуха, от встречи с Поппи и оттого, что у них будет канарейка.

Поппи пришла со своим подарком точно в назначенное время. Она была славной деревенской девушкой и обожала всех мисс Мэйнуеринг.

– Птичка Джимми любит, чтобы было много солнца, – сказала Поппи. – Она молодая, а мама говорит, что всем молодым нужно как можно больше солнечного света. Вы позволите поднять шторы в эркере, мисс Примроз, и повесить там клетку с Джимми?

Примроз кивнула. Думая о Джимми, она совсем забыла, что эркер выходит прямо на деревенскую улицу.

– И не забудьте, пожалуйста, мисс, – прибавила Поппи, уже собираясь домой, – мисс Мартиноу заглянет сегодня вечером. Она говорит, что была рада увидеть юных леди на прогулке вчера вечером и что вы поступили очень благоразумно.

У Примроз всегда был нежный румянец; после слов Поппи он стал чуть ярче.

– Мы всегда стараемся быть благоразумными, – заметила она со спокойным достоинством. – Возможно, мисс Мартиноу не совсем поняла. Мы вышли на прогулку, потому что устали сидеть взаперти, но мы не в силах не горевать по нашей маме.

При этих словах Джесмин выбежала из комнаты, а круглые глаза Поппи наполнились слезами.

– О, мисс Примроз… – начала она.

– Неважно, Поппи, мы будем рады увидеть мисс Мартиноу сегодня вечером. Спасибо, что ты предупредила.

Соседи сестер Мэйнуеринг были людьми общительными. Девочек знали буквально все в деревне, и после смерти матери на них обрушился такой поток сочувствия, что в их маленьком коттедже могли с утра до ночи находиться сострадательные посетители. Примроз, однако, этого не допустила. Даже перед мисс Мартиноу, их учительницей и, возможно, ближайшим другом, двери дома сестер Мэйнуеринг оказались закрытыми. Удивленные соседи решили, что девочки от горя немного тронулись рассудком. Отвергнутые потоки сочувствия начали остывать.

Истинные мотивы их поведения были таковы: Примроз, Джесмин и Дэйзи были бы рады видеть Поппи Дженкинс или старую миссис Джонс, которая ходила к ним топить печи, и даже симпатичных сестер Прайс – владелиц бакалейной лавки на другом конце деревенской улицы. Они также не имели ничего против визита сердобольной миссис Фрай, жены местного доктора. Но если принять всех этих соседей, пришлось бы позвать и мисс Мартиноу, а она, уж если переступит порог, не уйдет ни утром, ни днем, ни вечером.

Бедной Джесмин, может, и хотелось бы выплакать свое горе на доброй материнской груди миссис Фрай. Примроз было бы интересно побеседовать с сестрами Прайс: они были очень религиозны, а их брат был священником. Быть может, они нашли бы слова, чтобы утешить бедных девочек в их горе. Маленькая Дэйзи могла бы задавать свои бесконечные вопросы Поппи Дженкинс, да и старшим стало бы легче от сочувственных визитов соседей, если бы… это сочувствие не исходило также и от мисс Мартиноу. Но мисс Мартиноу – за завтраком, обедом и чаем, с ее бесконечными советами и наставительным тоном казалась им невыносимой. Она искренно любила девочек Мэйнуеринг, которых учила игре на фортепьяно (надо заметить, учила неправильно) и такому французскому, который был непонятен парижанам. Однако настолько раздражала всех трех сестер, что они предпочли закрыть двери своего дома для нее и остальных соседей на весь первый месяц после смерти матери.

Глава III. Мисс Мартиноу

Примроз была гостеприимна. Решив пригласить мисс Мартиноу, она постаралась принять как можно лучше это угловатое, добродушное и нередко голодное создание. Готовила Примроз прекрасно. После обеда она обратилась к сестрам в своей обычной, немного медлительной манере:

– Я хочу сделать к чаю пирожные с кремом. Джесмин, дорогая, поставь свежие цветы в вазы. А ты, Дэйзи… – она помолчала, глядя на сестренку. Дэйзи была бледна, пухлые губки печально сжаты, голубые глаза устремлены на нее. – А ты, Дэйзи, пойди в сад и поиграй с Пинк.

Пинк была любимым котенком Дэйзи.

Дэйзи засмеялась. Джесмин стала оживленно возиться с цветами, а Примроз, чувствуя, что поступила правильно, направилась в кухню посоветоваться с Ханной, их старой няней, насчет пирожных с кремом.

В результате всего этого, когда мисс Мартиноу ровно в четыре (в Розбери все были пунктуальны) переступила порог дома Мэйнуерингов, ничто не выдавало тяжелого горя, постигшего его обитателей: шторы были подняты не совсем доверху (это было бы некрасиво, а у Джесмин был отменный художественный вкус), но ровно настолько, чтобы пропускать довольно света; белые муслиновые занавески изящно задрапированы; в эркере красовались вазы со свежими цветами, а канарейка в клетке, подвешенной в верхней части эркера, весело чирикала, освещенная лучами солнца.

Мисс Мартиноу была особой старомодной, и вид эркера с канарейкой ей не понравился еще с улицы. Она утешилась, однако, той мыслью, что даже в доме, где случилась беда, шторы следует иногда поднимать и что бедные милые девочки пребывают в состоянии неподдельного горя.

– Добрый вечер, Ханна, – сказала она, когда старая няня открыла ей двери, – у вас такое ужасное горе. Я надеюсь, – она сделала паузу, – юные леди ведут себя спокойно?

– О да, мисс, – отвечала Ханна, – войдите, пожалуйста, мисс Мартиноу, прошу сюда. Юные леди надеются, что вы выпьете с ними чашечку чая, мисс.

В следующее мгновение мисс Мартиноу очутилась в одной из самых уютных гостиных в Розбери. Эта комната всегда была прелестной – обставленной изысканной дорогой мебелью, приобретенной миссис Мэйнуеринг в ее лучшие времена. Сейчас она была убрана цветами, и заходящее солнце заливало комнату через широкое эркерное окно. Три девочки в скромных черных платьях вышли встретить ее. В душе они были взволнованы и потрясены горем, но старались скрыть свое состояние и казаться веселыми. Мисс Мартиноу была шокирована тем, что ее целый месяц не пускали в дом, а теперь принимают таким образом: комната залита светом, нет крепа на платьях, повсюду расставлены цветы, Джесмин весела, кудри вьются, как раньше…

Мисс Мартиноу хотелось приласкать Джесмин, которая держалась за руку Примроз, и посадить к себе на колени Дэйзи. У мисс Мартиноу было доброе сердце, и ей очень хотелось сделать что-нибудь для этих детей, которых она искренно любила, но, как большинство добрых людей, она это «что-нибудь» понимала по-своему. Она начала было произносить сочувственную речь, но Джесмин прервала ее:

– Садитесь и давайте выпьем чаю, – сказала она. – Примроз испекла вкусные пирожные, а мы все так голодны, правда, Глазастик? – и она повернулась к младшей сестренке.

– О да, – ответила Дэйзи, – и Пинк голодна. Я за ней гонялась, и мы пятьдесят раз обежали сад, и она жутко хочет есть. Можно, я положу немного крема в ее блюдце, Примроз?

Примроз кивнула, взяла мисс Мартиноу под руку и провела на почетное место за столом, а сама села рядом и принялась разливать ароматный чай.

От вида вкусных пирожных и чая мисс Мартиноу немного успокоилась. Она сняла перчатки и вуаль, поправила ленты чепчика и приготовилась насладиться едой. Вместо банальных соболезнований она болтала с сестрами о всяких разностях. Джесмин не забывала подкладывать ей самые лучшие пирожные. Примроз вновь и вновь подливала чай в ее чашку. Мисс Мартиноу была бедна и очень бережлива: ей подумалось, что после такого великолепного чая вполне можно обойтись и без ужина. Эта мысль привела ее в отличное расположение духа.

Когда чаепитие подошло к концу, Примроз усадила гостью в удобное кресло у окна.

– Дорогая, – сказала мисс Мартиноу, – правильно ли это – сидеть здесь на виду у всей улицы? Если мой чепчик может видеть любой прохожий, то каждый из них может окликнуть вас, мои хорошие.

– Амы и хотим теперь видеть всех, – ответила за сестру Джесмин. – Не правда ли, Примроз?

– Да, – заговорила Примроз в своей мягкой манере, – мы не станем меньше думать о дорогой мамочке, если начнем встречаться с людьми. Поэтому мы решили выходить почаще.

– Вы могли бы пригласить меня раньше, дорогие мои. Я так сочувствую вашему горю. Оно не выходит у меня из головы. Я была так огорчена вашим отказом принять меня, потому что во всех отношениях я могла бы заменить вам мать.

– Пожалуйста, не надо, – вырвалось у Джесмин.

– У нас не может быть другой мамы, – сказала маленькая Дэйзи, тесно прижимаясь к Примроз и заглядывая в глаза любимой сестры.

Примроз наклонилась и поцеловала ее.

– Беги в сад, дорогая, и возьми с собой Пинк, – сказала она.

Прежде чем покинуть дом, мисс Мартиноу намеревалась высказать девочкам Мэйнуеринг все, что было у нее на уме. Такая уж у доброй леди была привычка – высказывать все, что хотелось, младшему поколению обитателей Розбери. Кто, как не она, имел на это право? Разве не она была учительницей большинства из них? Разве не она учила их лучшему из того, что знала во французском языке и в музыке? И разве не она была лучшим наставником для Джесмин и Дэйзи? Примроз она считала своей бывшей ученицей. Без сомнения, девочки, хотя и не принимали ее целый месяц, теперь относятся к ней с полным доверием. Мисс Мартиноу было удобно в кресле, в которое усадила ее Примроз, и она сказала своим высоким, тонким голосом:

– А теперь, дорогие, сядьте ко мне поближе, но не слишком, чтобы не помять мое воскресное шелковое платье. Я хочу поговорить с вами о важном деле. Вопрос серьезный и требует обсуждения. Хорошо, что ты отправила Дэйзи в сад, Примроз, она слишком мала, чтобы участвовать в обсуждении. Я хочу, дорогие, как я это делала, когда была вашей учительницей, разделить нашу беседу на две части: первая – это ужасная потеря, которую вам пришлось пережить. Мы поговорим о ней и вместе поплачем; это придаст вам мужества и утешит ваши юные сердца. Джесмин, дорогая, почему ты так покраснела? Вторая проблема, которую мы должны обсудить, не менее важная: как вы собираетесь дальше жить, мои дорогие девочки?

Здесь мисс Мартиноу сделала паузу, сняла очки, протерла и снова водрузила их на нос. Ради девочек Мэйнуеринг, которых она искренно любила, она была готова участвовать в выполнении своего плана. Но Джесмин еще гуще покраснела.

– Пожалуйста, мисс Мартиноу… Примроз, я должна сказать. Мы не можем обсуждать с вами дорогую мамочку. Тут нечего обсуждать. Примроз, я не хочу ни слушать, ни говорить об этом.

Мисс Мартиноу затрясла головой и сердито взглянула на Джесмин:

– Не о чем говорить? – произнесла она с болью. – Разве ваша бедная, милая мама так скоро забыта? Я не могу в это поверить. Увы, увы! Так-то дети ценят своих родителей.

– Вы никогда не были матерью, что вы об этом знаете? – Джесмин произнесла это грубо и зло.

Примроз спокойно сказала:

– Я думаю, мисс Мартиноу, что обсуждение первой темы ни Джесмин, ни я сейчас вынести не сможем. Вы должны простить нас, даже если вы нас не понимаете. Дело не в забвении – наша мама никогда не будет забыта. Дело в том, что мы не можем говорить на эту тему. Вам придется позволить нам самим судить себя за это, – заключила Примроз с присущим ей достоинством.

При всем своем исключительном самообладании, терпеливости и простоте манер, Примроз, когда хотела, могла держать себя как принцесса. Мисс Мартиноу, которая сильно рассердилась на Джесмин, подчинилась.

– Что ж, – сказала она с легкой обидой в голосе, – я пришла сюда с самыми добрыми чувствами. Они отвергнуты, и я унесу их в своем сердце. Я не таю обиды.

– Будем обсуждать вторую тему, дорогая мисс Мартиноу? Вы – человек разумный и опытный. Вы знаете, как лучше распорядиться деньгами. Вы спрашиваете о наших планах, но у нас их нет, ведь так, Джесмин?

– Нет, – подтвердила Джесмин, – и мы будем жить так, как жили раньше. Почему нас не оставят в покое?

Мисс Мартиноу откашлялась, посмотрела с сожалением на Джесмин, которую решила игнорировать как избалованного ребенка, и обратила все свое внимание на Примроз.

– Моя дорогая, – сказала она, – оставим первую тему и перейдем ко второй. Дорогая Примроз, главное, из чего вы должны исходить в ваших планах, – на что вы будете жить?

Примроз нахмурилась.

– Я полагаю, – медленно произнесла она, – у нас будет то, что было всегда. Раньше мы тратили очень мало и, конечно, будем тратить еще меньше. Мы очень любим Розбери. Я думаю, Джесмин права: мы останемся здесь.

Мисс Мартиноу снова кашлянула и сказала:

– Милая моя девочка, даже здесь нужны деньги на житье. Знаете ли вы, что пенсия вашей мамы как вдовы капитана отменяется с ее смертью? Я думаю, что-то положено вам как сиротам, но сколько – не имею понятия.

– Мама получала по десять фунтов на каждую из нас ежегодно, – сказала Примроз.

– Да, дорогая. Будем верить и надеяться, что эта маленькая сумма сохранится за вами. Но даже в Розбери вы, три девочки, не сможете прожить на тридцать фунтов в год.

– Но есть еще деньги в банке, – вмешалась Джесмин более заинтересованным тоном. – Помнишь, Примроз, когда маме нужны были деньги, она выписывала чек, и мы несли его мистеру Дэйнсфилду, а он давал нам за этот чек блестящие золотые монеты. Иногда десять фунтов, иногда – пять, а то – только два, но каждый раз, как мы приносили мистеру Дэйнсфилду чек, он давал нам деньги. Наверно, Примроз, тебе надо приобрести чековую книжку, чтобы мистер Дэйнсфилд мог давать нам деньги.

– Да, – Примроз обрадовалась, – я забыла о деньгах в банке. Мама часто говорила мне о них. Даже если нам не хватит тридцати фунтов в год, мы всегда сможем взять деньги милой мамочки из банка.

Лицо мисс Мартиноу вытянулось и стало озабоченным.

– Дорогие мои, – сказала она, – боюсь, я скажу жестокие слова, но все же я должна сказать их. Дело в том, что мистер Дэйнсфилд – мой старый друг, и я взяла на себя смелость спросить его, каково состояние счета вашей мамы в банке. И он сказал, мои девочки, мои бедные девочки, что там не более двухсот фунтов.

1.Primrose – первоцвет (англ.).

2.Jasmine – жасмин (англ.).

3.Daisy – маргаритка (англ.).