Kitobni o'qish: «Лесная ведунья. Книга третья»
– Весь, ты чего злая такая? – спросил Водя.
Ему хорошо, он температуру крови своей под температуру воды подстраивать может, от того не мерзнет водяной даже в самой холодной воде в студеную зиму, и на дне не мерзнет, и вообще никогда. А вот у меня зуб на зуб не попадает, но признаваться в том нет никакого желания. И я молча продолжила волосы вспенивать, обильно шампунь русалочий на них вылив.
Скрылась под водой, шампунь выполаскивая, вынырнула. Руки дрожат, зубы стучат, а внутри злость такая, что ни передать, ни высказать.
– Тебе может воду подогреть? – спросил водяной.
– Рыб пожалей, – ответила, стараясь зубами стучать не слишком громко.
– Да отослал уж, и рыб, и раков, и русалов из самых наглых. Крак, чего спим, никуда не глядим?
Кракен встрепенулся тут же, на жертву в камышах залегшую кинулся, и красиво, ласточкой, на фоне луны полной, пролетел какой-то русал. Водяной сам то охальником был, подглядеть возможности никогда не упускал, но вот другим не позволял. А я не позволяла и Воде ничего, так что мылась в исподней рубашке, хоть и не самое это дело приятное.
– Ладно, грей воду, – сдалась я.
Но как только теплее стало, самой мне поплохело. Доплыла до валуна ближайшего, на нем устроилась, так чтобы по плечи в воде оставаться, колени руками обняла, сижу, на луну гляжу. Думаю.
Подумать было о чем.
Никакой информации в книгах я не нашла, только даром время потеряла. Что дальше делать примерно знала – поначалу как ведунья леса Гиблого полновластная, взращу-сплету ограждение, свою отчищенную территорию оберегая, а опосля в сон провалюсь, и вот тогда-то и начнется самый сложный бой. Справлюсь ли? Должна, так или иначе, но должна. И думать об этом сейчас тоже должна, ни на что иное не отвлекаясь, а я… отвлекалась я. В холодной воде еще как-то было холодно, словно все мысли и чувства скованы, а в теплой я о теплых сильных руках вспомнила, о глазах, в которые смотришь и паришь, о губах, теплых, сухих, ласковых… Да о чувстве странном, словно в груди цветы распускаются… Ведь ощутила я это, всем сердцем ощутила, а разумом ведаю – быть такого не может.
Один раз в год сады цветут, один раз в жизни весна у ведьмы бывает. Одна весна, всего одна, другой быть не может. Не может ведь быть, никак не может, а только… что-то не так с сердцем моим. Бьется оно чаще, стоит подумать об Агнехране, и хорошо мне с человеком этим так, как никогда и ни с кем не бывало. Я себя с ним как дома чувствую, словно родной он мне, будто совсем близкий. От чего так? По теплу человеческому истосковалась? Или быть может опору ищу, в этой неспокойной буре чудовищных открытий и перемен? Что со мной?
– Весь, о чем думаешь? – Водя ближе подплыл, руками о камень оперся, придвинулся близехонько, в глаза вгляделся с тревогою.
– О камне, – ответила, усмехнувшись невесело. – Знаешь, на уроках у Славастены, учили нас думать как камень.
– Это как? – Водяной еще ближе придвинулся, грудью широкой к коленям моим прижался.
Поглядела на него выразительно, но с места не сдвинулся, все так же близко оставался.
– Это как камень, Водя, холодный, бесчувственный, безучастный камень. У камня нет эмоций и нет сожалений, камень полностью подвластен судьбе и коли падет на чью-то голову, никто же камень не обвинит – он орудие в руках судьбы, и не важно, скатился ли с горы камнепадом, или брошен по злому умыслу, он просто камень. Только камень. Всего лишь камень. Нужно как-нибудь научиться думать, как камень.
Водяной опустил взгляд, на валун посмотрел мрачно, опосля на меня, мне и сказал:
– Но ты не камень, Веся.
– А жаль, – тихо ответила ему.
Он улыбнулся грустно в ответ, руку протянул, лица моего коснулся, прядь волос мокрых со щеки отвел, в глаза мои вновь взглянул и произнес:
– Справимся мы, Веся, со всем справимся. Да так, чтобы и жалеть ни об чем не пришлось. Так чтобы не осталось ни горестей, ни сожалений, ни печали. Нам ведь не впервой, Весенька.
Нам не в первой, это он точно подметил.
– На берег тебя отнести? – спросил Водя.
Я кивнула, что мне еще оставалось.
Водяной на руки подхватил, заводь переплыл быстро, меня берег, знал что мне холодно в рубашке мокрой, а вот едва к земле подплыл, протянулась из темноты рука черная, за запястье меня ухватила, рывком у Води отняла. Я и вскрикнуть не успела, а уж окутало плечи мои полотенце теплое, а следом засиял и круг алхимический.
***
В баньке было жарко неестественно. А может мне так с холодной воды почудилось, но жарко было. А еще в баньке аспид был. Стоял он у двери тенью мрачною, руки на груди сложены, в глазах змеиных ярость нечеловеческая, а от самого него словно мрак расползается. И глядит исподлобья, да так, что мурашки по коже. Или замерзла просто вконец.
– Ну что ж, – молвила, оглядываясь в поисках снега лютого, но от него здесь и следа не осталось, – то что к избе принес, за то спасибо, удружил. За то, что баньку затопил, тоже благодарствую. Только вот, господин Аедан, уж коли меня без спросу от Заводи перенесли, то будьте любезны, вернуться туда же, за платьем моим и туфельками.
И недобрый взгляд аспида, окончательно недобрым стал.
– Что-нибудь еще, госпожа моя? – вопросил издевательски.
Смутить думал? Напрасно.
– Да, – ответила с вызовом, – одна деталь малехонькая – я-то госпожа, но не твоя!
Медленно глаза змеиные сузились, да ярость в них полыхала такая, что невольно подумалось мне, что и банька сейчас заполыхает.
– Вот не смей! – разъяренно потребовала. – Мне эту баньку человек хороший построил, и это, быть может, вообще единственное, что мне от него останется. Так что не смей!
И аспид вдруг успокоился. Уж не знаю от чего – от требования моего, али от того, что леший позади него стоял, но успокоился. И взгляд изменился, и поза, и… и молвил вдруг Аедан:
– Единственное, что от него останется? От чего так?
Что тут скажешь? Я в полотенице закуталась посильнее, вновь холод ощутив, вздохнула, да и ответила:
– А тебе об том знать не надобно. Платье мое принеси, будь любезен. И туфли не забудь.
Аспид что-то сказать мне хотел, но тут лешего заприметил, да и осекся. Глянул на меня мрачно, и исчез в круге алхимическом. Лешенька опосля него вошел, на меня посмотрел, да и спросил:
– Небось, водяной около тебя сызнова околачивался?
– Да нет, просто разговаривали, – ответила, плечами пожав.
– Значит, околачивался, – вынес вердикт леший.
И не давая времени оправдаться, добавил:
– Там тебя маг твой дожидается.
И я сама не поняла, как кинулась из баньки в избу. Оббежала ее, замерла перед ступеньками, вспомнив, что у меня же тут пир пировать собрался народ честной, в смысле нечисть совестливая, быстро свой облик иллюзией сменила, да и сбежала в избенку, пока вампиры, оборотни и моровики на ведьму пафосную взирали, ожидая речи проникновенной.
Не дождались.
Едва я в избе оказалась, как растворилась ведьма иллюзорная все с тем же глубокомысленным видом.
– Ээээ, – раздался голос вождя Далака, – и выпьем за это!
Все выпили.
Я же дверь захлопнула, на засов закрыла, от всяких аспидов, к блюдцу серебряному кинулась, яблочко наливное по кругу пустила и с трудом вздох разочарованный подавила, когда засияло блюдце и показало мне мага. Да не того.
– Эм, добрый вечер, госпожа лесная ведунья, – вежливо произнес маг Данир.
И посмотрел на меня странно как-то. Тут я и вспомнила, что волосы у меня мокрые, не чесанные, сама в полотенце кутаюсь, а под рубахой мокрой давно дрожу вся.
– Я сейчас сообщу лорду Агнехрану, что вы появились! – торопливо воскликнул маг.
И исчез, только звук шагов быстрый раздался.
Ну я в мокром то сидеть и дожидаться не стала, споро блюдце к окну отвернула, сама к шкафу да и переодеваться быстрее, пока совсем не продрогла. И только рубашку сменила на сухую, раздалось из блюдца:
– Веся, луна, конечно, красивая, но ты лучше.
Улыбнулась невольно, платье надела, и пуговки застегивая к столу поспешила. Только села, да блюдце к себе развернула, смотрю – а охранябушка мой тоже только купался, видать. Волосы влажные, рубашку на ходу застегивает, прямо как я. Только странно застегивал – левый рукав был натянут и манжет наглухо застегнут, а воротник поправлял еще, и правый рукав не расправил даже.
– Вечер добрый, Весенька, – улыбнулся мне маг.
И зацвела я, как роза майская. И ведь знаю я, что не быть нам вместе, скорее как два берега реки, только смотреть друг на друга и можем, а все равно вот увидела его и сердцу так радостно.
– И тебе, – ответила вежливо. – Мылся ты смотрю, от чего позже не позвал?
– Ааа, это… – Агнехран волосы поправил по-мужски, всей пятерней, и словно только сейчас вспомнил, что мокрые. – Не запланировано вышло, прости.
Было бы еще что прощать.
– Спасибо, что время для меня нашел, – поблагодарила я.
Улыбнулся маг, да голову склонил. Только выглядело это не то чтобы учтиво, почему-то показалось, что он улыбку свою скрыть пытается. От чего же?
– Случилось что? – встревожилась я.
– Нет, что ты, – и охранябушка в глаза мне посмотрел, – все хорошо. Ты как?
Вопрос врасплох застал.
Ну да я пока гребень взяла, пока волосы расчесывать начала, и с ответом нашлась.
– Хорошо я.
– И где же это твое хорошо?! – вдруг как-то гневно вопросил Агнехран. – Под глазами тени черные, не спала видать опять вовсе. А в глазах страх вижу. Чего боишься?
Так я и сказала.
Споро гребнем волосы расчесала, на спину откинула, пусть сохнут, приманила к себе лист бумажный, да перо гусиное с чернильницей. В чернила обмакнула, и вежливо обратилась к магу со словами:
– А не составит ли труда, для уважаемого мага, поведать мне заклинание упокоения нежити?
А Агнехрана что-то где-то свалилось, а само он замер, пристально на меня глядя. Я на него гляжу невозмутимо невинным взглядом. И тут оказалось, что свалилось там у него не «что-то», а «кто-то», и не просто кто-то, а Данир. Маг молодой с трудом поднялся и неуверенно начал:
– Лорд Агнехран, а куда пла…
Не договорил.
Смело его волной магической, опосля и дверь в кабинет архимага с грохотом захлопнулась, а сам Агнехран ко мне подался и спросил недобро:
– А для чего это тебе, Весенька?
Подалась я к нему, в глаза синие вглядываясь и прошептала:
– А за надом.
И он ближе подался, да тоже прошептал:
– А за каким надом?
– За большим, – выдохнула в ответ.
Архимаг судорожно вздохнул, сел ровно, на меня глядит мрачно, губы сжаты, глаза темнеют. Красииивый. Опять без сурьмы вокруг глаз, без крема магического, волосы влажные не зачесаны, в низкий хвост не собраны, как у магов полагается, и от того такой красивый он, и родной, и… о чем, ты, Веся, думаешь, голова твоя бедовая!
И села я тоже ровно, на лист бумаги перед собой гляжу, а оттудова на меня клякса внушительная глядит весело… и когда только успела я кляксу поставить?!
– Весенька, – тихо маг позвал, – как объяснить тебе, что магия не самая безопасная вещь на свете этом?
Усмехнулась я невесело, да и напомнила:
– Маг, ты с ведьмой говоришь.
Опосля слов этих только взгляд на него подняла. Сидел охранябушка – плечи и спина ровные, выправка-то у него военная, а вот по взгляду видно, что словно ссутулился. И на меня смотрит, а в глазах боль да тревога.
– Что ты задумала? – прямо спросил.
Вздохнула, да и лукавить не стала:
– Ответ кроется в вопросе, Агнехран.
Улыбнулся, головой отрицательно покачал, да и сказал:
– Не думал никогда, что мое имя может звучать так…
Отвернулся, в окно у себя поглядел несколько секунд томительных, опосля снова в глаза мне взглянул, и произнес:
– Ты ведьма, Веся, ты пробудить нежить можешь, именно пробудить – но не упокоить. Нет у тебя силы такой, нет могильного холода, нет стальной решимости да ледяной беспощадности. Нет их у тебя, не на чем заклинание строить.
Помолчала и я, задумавшись, на бумагу перед собой поглядела, на кляксу вторую уже по счету, да вновь на мага взглянув, ответила:
– Вообще-то есть.
– Могильный холод? – догадался Агнехран.
Кивнула.
– Это ты так решила, потому что поутру чуть нежитью не стала? – поинтересовался иронично.
– Не только поутру, – возразила я. – И весь день я в себе этот холод ощущаю, а близ Гиблого яра и вовсе растет это ощущение. От того, смогу я…
– Нет, – пресек слова мои архимаг.
Вздохнул тяжело, головой покачал отрицательно, с меня взгляда не сводя, и пояснил:
– Четыре составляющих нужны, Веся. Четыре. Как четыре столба, что крышу держат, как четыре стены у гроба, как четыре стихии. А у тебя всего одна составляющая, одна из четырех.
И пока молчала я растерянно, продолжил:
– Ты силу над нежитью утратишь уже к утру, слишком много жизни в тебе, слишком много света – твоя магия скверну уже сейчас на корню давит, к рассвету от могильного холода в душе твоей ничего не останется. Но нежить могу упокоить я.
И сказал он это так уверенно, что я бы даже поверила, если бы не знала, чего стоит магам упокоение нежити. Но я знала.
– Контуры магические чертить устанешь, даже если до сотой доли нежити Гиблого яра доберешься, – заметила, с улыбкою.
И Агнехран помрачнел.
– Тиромиру язык бы следовало вырвать, – произнес в сердцах.
Я улыбнулась шире. Он на меня засмотрелся. Я на него. И вот смотрю, просто ведь смотрю, а чувство такое, словно взлетаю птицею, над облаками, да к самым звездам…
Тут открылась со скрипом дверь в избу, домовой вошел, дверь плечом придерживая, да и сообщил:
– Ужин твой, хозяюшка. Весь день же маковой росинки во рту не держала, поесть надобно. А не то, аспид мне…
На этом домовой до стола дошел, да в блюдце Агнехрана-мага увидал.
Тут же голову склонил приветственно, вежливо склонил голову в ответ архимаг. Да говорить не стали. Споро домовой мой избу покинул, а охранябушка вид сделал, словно вообще ничего не произошло. А затем снова на меня посмотрел, вздохнул, да и сказал:
– Поешь, пожалуйста. А я пока посмотрю, что сделать можно, с силою твоею. Только уговор, Веся, я нужное заклинание ищу, а ты ешь. И в одеяло завернись, дрожишь вся. И все с подноса чтобы съела.
Я поглядела на поднос. Не поскупился домовой – и ветчина копченая, и сыр заморский, и окорока свиного часть внушительная, и грибов всяческих, по счастью не поганок, жаренных понапринес, и…
– Охранябушка, я же столько не съем! – призналась честно.
Маг с сомнением посмотрел на поднос, на меня, и сдался:
– Половину.
Я посмотрела на поднос, на него…
– Половину без вон того маленького кусочка, – не сдавался Агнехран.
Тут дверь открылась, домовой вернулся с краюхой хлеба, да крынкой сметаны. Все передо мной поставил, поклонился магу, да и вышел тихохонько.
– А ты ужинал? – спросила у архимага, скрывшегося за стеллажом с книгами.
– Потом поем, – кратко ответил он.
Мне от ответа его, почему-то и кусок в горло не лез.
– Не буду сама есть, – слова сами вырвались.
– От чего же это? Всегда сама ела, тебе ж со мной неуютно было по первости, а теперь что?
– А теперь неуютно без тебя, – тихо призналась я.
А он услышал.
Вернулся с книгами, целую стопку насобирал, сел, на меня посмотрел, улыбнулся, руку протянул, к блюдцу серебряному прикасаясь, от чего словно рябь по серебру пошла, и сказал:
– Я буду вот те жаренные поганки, домовой у тебя их лучше всех готовит.
– Это не поганки! – возмутилась я. – Грибы лесные, и…
– Поганки, – заверил меня Агнехран. – Давай хлеб сюда, порежу.
Я подскочила, засуетилась, тарелки нашла, вилки, нож почти нашла.
– В другом шкафу. Левее, ниже, чуть дальше, – попутно направлял охранябушка. – Давай так хлеб, у меня нож есть и не один. И ближе.
– Нашла! – раздался мой торжествующий возглас. – Держи пока пространственное окно. Я сейчас. Я быстро.
– Держу, – и так он это сказал, что улыбка и в голосе слышалась.
Я даже замерла на миг. Обернулась, улыбнулась, и поспешила быстрее, потому как не так это уж и просто, окно пространственное держать. На это вообще только одни архимаги и способны. От того, что спешила, с хлебом и не успела, передала его Агнехрану, вместе с ножом ржавым. Не ведаю, куда мой делся, так что то что нашла, то и дала. Маг сделал вид, что нож отличный, да хлеб порезал другим, аккуратно от ржавого избавившись. Я тем временем на тарелку ему все красиво уложила, со всеми грибами вообще, раз он их так любит, через блюдце передала. Агнехран мне пол хлеба вернул, невозмутимо вилку взял, и тарелку с ужином, после чего поднялся, сходил за вином с бокалами. Остановился перед столом, на меня посмотрел, на бутылку вина. Развернулся, ушел, вернулся с другой.
– Это без хмеля почти, – пояснил он, бутылку открывая, да разливая рубиновый напиток по бокалам. – Немного тебе налью, много не стоит.
Бокал я принимала осторожно, был он из горного хрусталя, а хрусталь он пространственные перемещения обычно искажает, но Агнехран контролировал все своей силой, от того бокал лишь ярче засверкал, перемещаясь ко мне, а вот после мы сели, маг бокал поднял, и сказал:
– За тебя, моя ведьмочка неугомонная.
И, кажется, стала я краснее, чем вино в бокале. И отпила глоточек всего, прав был Агнехран, сегодня пить не стоило, но для вкуса самое то было, опосля вина красного и мясо вкуснее казалось, и хлеб, и даже свет горящей свечи будто ярче стал. Но когда маг, занятый и ужином и книгами, взгляд на меня поднимал, мне казалось что меркнет огонь свечи, и все вокруг меркнет.
– Ты магический язык хорошо знаешь? – вопросил Агнехран, найдя что-то явно заинтересовавшее его в большой черной книге.
От книги веяло злом. Застарелым, выдержанным, как превосходное вино, тяжелым злом. Я бы не прикоснулась к такой книге, слишком опасно было, а охранябушка держал ее рукой твердой, и вовсе не страшился.
– Знаю, – кивнула я, еще глоток вина делая.
– Хорошо, – кратко ответил он.
Зло черной книги протянуло щупальца к левой руке мага, той, что он книгу держал, черными лианами потянулось вверх, добралось до запястья и вдруг отпрянуло, словно с артефактом невероятно сильным столкнулось. Я невольно коснулась своего запястья на левой руке, поправила браслет обручальный, и уж хотела было сказать Агнехрану про книгу, как он взгляд мой заметил, улыбнулся успокаивающе, и сказал:
– Не тревожься за меня, мне эта книга ничего не сделает. Как и ее хозяйка.
– А кто ее хозяйка? – уцепилась я за ниточку.
– Велимира, – кратко ответил маг.
Взгляд на меня поднял, и спросил с усмешкою:
– Спасать ее не кинешься?
Улыбнулась я грустно, да отвечать не стала. То что я с магом сговариваюсь, зная что ведьма у него, и не простая, а одна из главных, это предательство. Всей моей сущности предательство. «Ведьмы завсегда должны держаться вместе» – главное правило всех ведьм. Наша суть в единстве, как и у нечисти. И кто б сказал мне, что с магом встану рядом против ведьмы – никогда бы не поверила. Да и с кем сговорилась-то? С самим Хранящим Огонь. С архимагом Агнехраном. Агнехран – сильнейший маг всего континента, тот перед кем голову склоняют даже короли. Агнехран, огнем и мечом прошедший по жизням, странам, ведьмам.
– Весенька, от чего побледнела ты? – спросил он встревожено.
И вот смотрю на него, вглядываюсь отчаянно, и не вижу. Ни злобы, ни жестокости, ни крови невинной я на нем не вижу. Как же так? На книгу смотрю и вижу, а на нем нет.
– Дай угадаю, – произнес архимаг с улыбкой, – о том, кто я есть вспомнила. И кто же я есть, Веся?
– Враг всех ведьм, – ответила, еще глоток вина сделав.
– Мм, – протянул он, – как звучит интересно.
Глянул на меня, снова над книгой склонился, и поинтересовался невзначай:
– А враг всех ведьм, это что конкретно означает?
– Что каждая ведьма о твоем появлении в поле зрения, должна мгновенно сообщать об этом своей наставнице, или же, если это вошедшая в совет ведьма, то членам координационной группы совета.
Агнехран голову поднял, на меня посмотрел с сомнением.
– Я, признаться, думал у вас несколько… более свободная организация, – произнес он.
– Смотря в каких вопросах, – ответила мрачно.
Забавно, но вот только сейчас подумала – врагов ведьминского сообщества ведьмы всегда держали под контролем, а свой собственный совет – нет. Вот как так? Как вышло что мы, злобу, ненависть, подлость если не видим, то точно чувствуем, а Велимиру не заметили?!
– Значит, сообщать о моем появлении и все? – уточнил Агнехран.
– И все, – подтвердила я. – Ты слишком опасен, чтобы выступать против тебя в одиночку, или даже группой.
Маг усмехнулся и спросил:
– И много у ведьм таких… врагов?
Сделав еще крохотный глоток вина, я вспомнила лист с наложенным на него заклинанием неприкосновенности, и четыре имени, стоящих над всеми остальными. Остальных я, если честно, не помнила. А вот четыре имени главных врагов наизусть знали все ученицы Славастены.
– Первым твое имя стоит, – сказала, глядя на бокал, но внутренне видя тот самый неизменно белоснежный лист бумаги. – Вторым архимаг Городнен.
– Мертв, – вдруг изменившимся голосом произнес Агнехран.
Я на него посмотрела, да и спросила:
– Кто убил?
– Никто… – совсем странно сказал охранябушка. – Я был уверен, что никто. Сердце не выдержало. Городнен стар был совсем, он умер в своем кабинете, сидя за столом.
Ну… умер так умер, жалко конечно, но со всеми бывает.
– Кто еще? – напряженно спросил маг.
Я на него посмотрела, а он на меня глядит так, что увиливать не захотелось, правду сказала:
– Архимаг Дайтенс.
– Мертв, – тихо, почти беззвучно констатировал Агнехран. – Несчастный случай, упал с лошади, сломал шею, говорить не мог, от того… погиб. Нелепая, случайная смерть, похоже, была неслучайна. Дальше.
– Архимаг Шаон.
Тихий рык вырвался откуда-то из груди мага. Тихий, но такой жуткий.
– Мертв? – потрясенно спросила я.
– Да. Был пьян. Не рассчитал пространственное перемещение.
Агнехран вскочил, прошелся по своему кабинету, подошел к столу, залпом опустошил свой бокал, уперся руками в стол и теперь молчал, невидящим взглядом глядя в стол. И взгляд был точно не видящим, иначе заприметил бы маг, как потянулись черные щупальца от черной книги, да потянулись уверенно, словно зверь кровь почуявший, и ладони коснулись, и вверх потянулись, и… отпрянули, до запястья добравшись.
– Амулет у тебя защитный на руке? Али артефакт? – полюбопытствовала я.
– Ты мой артефакт. И амулет. И заговор от несчастья. И вся магия мира – это ты для меня, – хрипло ответил он.
Сел. Помолчал.
Сдавленно произнес:
– Прости.
– Да за что же? – молвила тихо. – Видно близки тебе были маги эти, от того и тяжела боль потери. Мне очень жаль, Агнехран.
– То дело прошлое, – сказал, усмехнулся, на меня посмотрел, и добавил: – Видишь, уже слова твои перенимаю, да и к потерям отношение.
Я улыбнулась грустно.
Агнехран же головой дернул, словно от мыслей тяжелых избавлялся, и продолжил:
– Не о том речь сейчас, с тобой нужно решить, что делать будем.
Кивнула я, глаз с него не сводя. Потому что увидела вдруг – и злость, и ярость бессильную, и гнев, и боль утраты. А значит, не скрывал от меня Агнехран-маг ничего, и мое ведьминское зрение тоже меня не подвело – не было в нем ни жестокости, ни чудовищности, по совести действовал, по справедливости, а вину за собой ощущал лишь за то, что не спас, не уберег, помочь не смог. Этим терзался. Только этим. И сколько не смотрю, сколько не вглядываюсь, а вот злобы в отношении ведьм не вижу. Не их винил в случившемся Агнехран – на самого себя всю вину взял.
– Ты… не думай так, – сказала, все так же в мага вглядываясь, – твоей вины в гибели их нет.
Поднял он взгляд на меня синий, темный, в глазах, словно буря нарастает, и ответил тихо да уверенно:
– Есть. Моя вина есть. Недооценил я ведьм, именно я недооценил, да мер вовремя не принял. И вот он итог, жизнь моя, все посвященные мертвы, а мне повезло – на моем пути ты появилась, от того и жив остался. Только вот ты за жизнь мою такой ценой заплатила, что я себе этого никогда не прощу.
– Пустое, – улыбнулась я. – Волков жаль до слез, это да, а я как лес – где просеку вырубили, там деревья вверх вскорости поднимутся краше прежнего, так что не тревожься обо мне, не стоит.
Ничего маг мне на это не ответил, но так посмотрел, что ясно стало – покуда жив он, не будет у меня больше ран, ни единой.
– Это ты сейчас так думаешь, – улыбнулась я, – а опосля… привыкнешь.
И как удар плети, воспоминание из прошлого «Валкирин, ты сможешь! Поторопись, Валкирин!»
– А ты что, мысли мои читаешь? – словно невзначай маг поинтересовался, вновь за книгу черную берясь. И поползли по руке его черные щупальца.
– Да нет, только эмоции вижу, коли яркие они, да недобрые, – я бокал взяла, еще махонький глоток сделала.
И вздрогнула, едва взгляд Агнехрана на себе почувствовала.
На него поглядела вопросительно, а маг мне тихо, но столь отчетливо, что у меня от этой отчетливость дрожь по телу прошла, произнес:
– Я не Тиромир.
А не стала я тему развивать, вино отложила, да за ужин молча принялась, сделав вид, что не вижу я взгляда напряженного, и вообще не замечаю, и вконец голодная. А когда тарелка моя опустела почти, спросила невзначай:
– Ну что, готово заклинание?
И протирая губы платком, глаза на Агнехрана подняла, да и вздрогнула невольно – он все это время на меня смотрел. Смотрел пристально. Так смотрел, словно взглядом прожигал, словно мысли мои увидать хотел, все до единой. И это я ужинала, а он за время это ничего не съел, глаз с меня не сводя.
– Я не Тиромир! – повторил жестко и зло.
– Да не Тиромир конечно, – согласилась я покладисто, – и не похож даже, и волосы темные, и браслета на тебе нет моего обручального, так что точно не он.
Ожидала я, что хоть улыбнется на шутку мою, да только Агнехран вдруг взгляд отвел быстро. С чего бы это?
– Заклинание, – произнес он как-то сдавленно. – Ты его на языке обычном произносить будешь, я правильно понял?
Правильно то правильно, а от чего на шутку мою отголоском вины отреагировал? Неужто аспид ему браслет мой отдал? Коли отдал, то напрасно, Агнехран с ним ничего поделать не сможет, потому как коли не я его на запястье жениха застегнула, не имеет он силы никакой. Совсем никакой.
«Лешенька, – послала я мысль другу верному, – найди аспида, будь добр, про браслет у него узнай мой, обручальный. Коли он его снял, да кому другому отдал, не будет у меня третьего варианта спасения, только на тебя с Водей уповать придется».
«Пошел искать, – мгновенно ответил леший».
Я же тарелку полупустую отложила, лист бумажный к себе придвинула, с тоской на кляксы посмотрела, перо гусиное вновь в чернила обмакнула, да и воззрилась в ожидании на Агнехрана. Тот вздохнул, посмотрел на книгу, оставляя левую руку на ней, к себе тарелку придвинул, да и начал, перемешивая поганки жаренные со сметаной, мне зачитывать:
– «In oceanum, sicut petra
Manere in aqua
In silentio et audire melodiam
Audi me lumen, et luna,
Ego tranquillitas, im ‘ non pugnatur».
Дочитал и на меня посмотрел, да и вопрос задал:
– Переведешь?
Посидела я, помолчала, подумала, да и начала осторожно писать, попутно читая вслух:
– Как камень в спокойной реке,
Я лежу в тихом омуте
Я слышу мелодию тишины
Я вдыхаю сияние луны,
Я спокоен, я больше не воин.
Дописала, посмотрела на мага. Агнехран удовлетворенно кивнул и высказался:
– Не совсем дословно, но учитывая реальность, вполне подходит. Однако заклинание предполагает океан.
– Я никогда не видела океан, а произнося заклинания лучше говорить о том, что ведаешь, – пожала плечами я. – Но, знаешь, вопрос у меня к тебе есть.
– Какой? – поинтересовался маг.
Подняла взгляд на него, да и спросила прямо:
– На кого заклинание это направлено?
Улыбнулся Агнехран, почти с восхищением улыбнулся, да и ответил:
– На тех, кто покоя ищет, Весенька.
Нахмурилась я, хотела уж было высказать, что таких мертвяков, что покоя ищут в Гиблом яру то немного, если вообще есть, мне бы тех, кто рвать да метать готов упокоить, они моя головная боль, они проблема моя, они…
– Все что у тебя есть сейчас – это могильный холод, Веся, – серьезно сказал Агнехран. – Только он. Как ни пытайся, как ни старайся, а всех упокоить ты не сумеешь, даже если себя отдашь без остатка. Да и времени у тебя, напомню, до рассвета только. Начни с малого, ведунья моя неугомонная, тогда хватит сил и на большее. Продолжим?
Я кивнула.
– Frigus, ventum, et
Corda vestra sunt, sicut lapis in mare
Ego addictos suffocatio in mea motus
Oceanum dixit omnia esse denique
Si vos ire ad somnum
Omnes inimicos et amicis dormientibus
Non scientes, lacrimis ego tenere
Nemo ergo solliciti esse, cum ego evanescunt
Withering, withering, withering.
На этот раз было сложнее. Помолчав, я некоторое время обдумывала слова, для начала перевела дословно:
– Холод отдать ветру
Ваши сердца просто камень в океане
Безнадежно задыхаюсь от эмоций
Океан сказал, что все будет хорошо
Если вы погрузитесь в сон
Все враги и друзья спят
Не зная слез, которые я держу
Никого не будет заботить, когда я начну исчезать
Увядание, увядание, увядание.
Агнехран кивнул, полностью согласный с переводом, вот только не была согласна я.
– Жестоко это, – высказалась в сердцах.
И не дожидаясь слов мага по данному поводу, начала менять на ходу:
– Снег на земле так прекрасен,
Тихо шепчет о чем-то ясень,
Ветер легко уносит всю боль,
Спи, он заберет с собой.
А за сном последует свет,
Как за ночью идет рассвет.
Успокойся, глаза закрой,
Я держу тебя за руку, я с тобой.
Все мое заклинание Агнехран прослушал очень внимательно, словно впитывал каждое слово, а едва я умолкла, требовательно спросил:
– Полагаешь, это подействует?
– У меня – да, – ответила ему.
Дописала последнее слово, подняла взгляд на мага, тот на меня глядит пристально.
– Не по нраву что? – спросила прямо.
– Да, – произнес Агнехран, – не по нраву. Слова «Я держу тебя за руку, я с тобой» мне не по нраву, Веся. Я не ведаю, как у вас, ведьм да ведуний это действует, но у нас, магов…
– Иначе, знаю, – прервала гневную речь его.
По строкам взглядом пробежалась, прикусив нервно кончик пера зубами, прочла еще раз, и снова, и…
– Я нечисть, Агнехран-маг, – взгляд на него подняла. – Я – нечисть. Я по краю иду между миром этим, и тем, что магией дышит. Понимаешь ты это?
Едва ли понимал, на меня смотрел с яростью холодной, да непримиримо смотрел. Улыбнулась, не сдержавшись, к блюдцу серебренному подалась, в синие глаза мага заглянула, и прошептала:
– Не боись, не погибну.
А он взял да и сказал:
– Боюсь. Очень боюсь, Веся. До того боюсь, что вздохнуть тяжело. Измени слова последние, прошу тебя, не упрямься.
Посидела я, перо гусиное разглядывая, да и так сказала:
– Иначе я не умею, прости, пожалуйста.
Смотрел на меня Агнехран-маг, да и молчал.
– Не случится со мной ничего, – поспешила успокоить, – леший прикроет, водяной на подхвате, а на случай-то крайний у аспида браслет обручальный мой, он подсобить сможет.
