Kitobni o'qish: «Спао»

Стихорождение

Ане и Рите

Будничная электричка на 15:40. Тепло и многолюдно. Многолюдно ли? Тепло ли?

Пока доехали до Л.., ты без особого энтузиазма 2,5 часа рисовала банальные реальности. Только проведя 10 лет за этим ничтожным занятием, начинаешь по-настоящему ценить школьную стереометрию. Там ведь всё сложнее – верх мастерства приложить к точке угольник и отследить отражение нематериального объекта в нематериальной плоскости. Проекции реальности по сравнению с этим – детский сад. Берёшь событие из своей жизни, и отпечатываешь в своей памяти всегда по одному и тому же закону, всегда одинаково бесполезно, ради одного ощущения, что остаётся после твоих шагов по жизни какой-то след, куда-то ведущий, что-то значащий. Может быть, только то, что ты действительно живёшь, а не существуешь в чьей-то компьютерной игре, для забавы какой-нибудь Б.

Со временем ты научилась предсказывать будущее, но и это времяпрепровождение надоело, опустошило – это могут все. В мире, где много дверей, много миров, и каждое второе слово-заклинание, или знак, так не интересны прогнозы.

Л.-вагон наполняется с потрясающей скоростью. Кто к тебе на этот раз? Вероятностные линии говорили, что будет встреча. Если ты не ошиблась в подсчётах, которые в реальности зачастую сводятся к простым предчувствиям и не вызывают такого радостного опьянения, как в математике, она должна произойти сейчас, сию минуту. Но парень проходит мимо, женщина тоже, и даже бабулька с удивительным рвением обходит 5 пустующих рядом с тобой мест, стремясь забиться куда угодно, только не рядом, только не возле. Из-за спины подлетела девушка, что-то спросила, вероятно, свободны ли места, ты не услышала, но кивнула утвердительно. Ах, да – заклинание непричастности. Вернее, заклинание – просто красивое слово, на деле обыкновенное желание, чтобы тебя не замечали окружающие – забилась в уголок возле окошка и сидишь себе ни для кого не заметная, не нужная, почти не видимая. Но эти, похоже, заметили. Их трое. Непохожие. Странные. С живыми глазами. Глухие…

Стало ещё жарче. Уже казалось, что тепло льется из их чёрной, оранжевой и синей шерстяных кофт. Ты сняла пальто, шарф, перчатки, которыми заслонялась от мира, – не помогает. Хорошо, что они не говорят. Не говорят ли? – говорят вербально, без звуков. Наконец, тебе совсем надоело это тепло. Начала злиться-совсем не хорошо – терять драгоценную злобу по таким пустякам. Сделала усилие над собой – вызвала боль внутри себя в самом низу живота. Эта боль внезапно, словно маленький камешек, ударила по заледеневшей оболочке деревьев, проносящихся за окном, разбила, освободила нежную зелень от иллюзий мороза и снега. Боль взметнулась к небу, отодрала от него бактериальный пластырь, обнажив звёзды – колотые раны неба. Боль – не более чем химическая смесь, превращающая негативы твоей жизни в цветные фотоснимки. Могла ли боль сломать стену между тобой, слепой, и ними, глухими? Могла ли не сломать?

Их звали Надин, Жанин и Оспа. Старинные имена, может, ники? Ники ли?

Девушки говорили о банальном – о новой компьютерной игре «Охота за камелиями» – как пройти хижину с травами и загадками? С травами? С загадками? Как уничтожить дракона, живущего в сердце, во внутренностях. В сердце ли? О том, как никотиновая зависимость помешает герою пересечь поле из дивных цветов, и очернит камелии.

Ты понимала их. Понимала каждое слово, но не улавливала смысла. Неужели двойная шифровка? Через стёкла боли их тепло усиливалось. Оно уже было почти не выносимым. Тщетны были твои попытки зачерпнуть спасительную жменю холода в окне электрички – оно пылало огнём, и его агония уже закрадывалась тебе под ногти.

Начинала болеть голова. Новый виток, ступень боли, которая ставит твоё существование уже на грань разумного, лишает дара речи, сжимает твоё тело до размера ячменного зернышка, а твои мучения – размазывая до размера Вселенной. И так сложно оторваться от себяжаления, чтобы послушать, услышать то, о чём они говорят. А говорили они всё о том же – три глухонемые девушки, превращенные фантазией твоей боли в прекрасных нимф, в богинь земли Нидан, реки Нинаж и огня Спао. Но теперь ты могла их понять. Спао так пристально смотрела на тебя, что ты без возражений понеслась в их мир, в маленькую хижину, утопающую в камелиях. И нашла на полках книги о древних богинях – о них, не способных быть услышанными в мире людей, но открывающих все свои тайны и чужие (чужие ли?) тем, кто умеет чувствовать, и переживать боль. Теперь их яркие кофты превратились в цветы, такие же контрастные, сильно, удушающе ароматные, не просто пытающие, а просто высасывающие из тебя остатки сил, твоего тепла, жизни. Тепла ли? Жизни ли? Твои глаза наполнились слезами, пальцы отяжелели, налитые пятью литрами крови, кожа побелела до синевы, потрескалась в иных местах. Чёрно-звёздное небо закружилось перед глазами после их ухода (ухода ли?). Больше тянуть было нельзя. У любой бесконечности есть предел – это уже не математическое, это реальное правило. Ты схватила желтый листок и в остервенении, почти беспамятстве, начала черкать на нём то, что потом сбудется, как и любое твоё заклинание, то, что на грани боли с реальностью, будет гореть, греть и мучить других, добравшись до вершины мазохизма, то, что сейчас лежит на коленях карандашными строками, а завтра… Завтра ли?

Подняла глаза. Нет их. Вышли в Масловке.

Браколепсия.

Однажды Спао узаконила секс. Пока ты пробиралась к ней через бескрайние снежные дали будничности, девчонка надела армейские ботинки, камуфляж, побрила голову и со слезами на глазах отвела любовь в газовую камеру. Крик был не долгим. Лишь одно мгновение подарила вечность ещё не рожденным детям твоих стихов, твоих свершений, твоих личностей.

Печать зияла синим, заражая этим цветом твои ногти, красное платье, внутренности, обеззараживая вирусы сомнений и поисков настоящего. Сестры видели, как сплетались тела и руки, как переключались каналы мыслей, и на выходе горел синий экран-пустота.

Странным отпечатался в твоей памяти этот день. Ведь унижения не было, не было тяжелых мыслей – всё на уровне ощущений, на призме неправды.

Нинаж оторвала ценник, вручила тебе букет. Бросай! Все расступились. Яркий свет ударил тебе в глаза, с будничной реальности соскользнула праздничная плёнка-бросать-то некому, все растворились…

79 маршрут-столь нетипичное для тебя средство передвижения. Едешь на левый берег – зачем? Не важно, уже не важно-главное, что именно здесь должны пересечься линии-твоя и Нидан. Как много народу. Народу ли? Она приближается…стекла заморожены-в них не видно ничего, даже твоего отражения, только размытые синие пятна ночи и бледных фонарей. Не видно ли? Или эти узоры мороза?.. Вот же она-нынче она не глухая девушка, нынче она старуха, сокрушающаяся, что молодежь до того безнравственная пошла, что эдак и детей перестанут рожать Ты хотела подойти, но за окном мелькнул рекламный щит: «Куда ты идёшь?» – она не хочет (не хочет ли?) – не должна с тобой говорить. Странно? Именно этот щит ты заметила, именно этот вопрос хотело тебе задать автобусное стекло из миллионов других.

–Дети – свет. Дети – смысл жизни женщины. Без них никак нельзя…

По-видимому, стеклянный вопрос так поразил твоё воображение, что слушать, слышать речь старухи не хотелось, да и не нужно было.

Дети? Ах да, дети-маленькие существа, заставляющие переключиться со своих проблем на чужие – вначале мать играет с ними, как с куклами, потом пытается прожить их жизнь, возможно, исправить свои ошибки, возможно, придумать себе другую жизнь. Дети всегда не благодарны. Это знают все. Благодарность не свойственна человеческой природе – это всегда что-то искусственное, фальшивое. А маленькие дети с высоты своего эгоизма не желают лгать. Дети-это что-то априорное. Попробуй от них увернуться, это часть судьбы, линии, синего света фонарей.

Ты заметила ещё что-то странное, ярко светящееся на стекле – маленькое сердечко, нарисованное пальчиком ребенка, сидевшего на коленях отца:

– Не осуждай, наС, ПА, Ох, – проговорила она, внимательно посмотрев в мои глаза. И тут же переключилась на отца, который делал ей замечание, что так не говорят «нас».

Боль, опять эта боль в виске, в руках – словно жилы рвут, а потом вытягивают из твоих локтей. Сама виновата, не признать богиню в маленькой девочке! Нинаж, наверняка, тоже где-то поблизости-сестры редко путешествуют порознь.