Ваш М. Г. Из писем Михаила Леоновича Гаспарова

Это совестно - читать чужие письма. Даже если от адресата получено разрешение на публикацию, а автор переселился в лучший мир, в который не верил. Не верил Михаил Леонович Гаспаров и в бессмертие души, да и в существовании таковой сильно сомневался, называя личность (по крайней мере, свою) даже не точкой пересечения общественных отношений, а промежутком, пустотой, ограниченной этими линиями, так и не нашедшими общей точки соприкосновения. Когда ему говорили, что кроме точности, в филологии есть ещё что-то, он улыбаясь ответствовал: "Вот вы и занимайтесь чтотоведением, а я буду заниматься точноведением". Самовыражение в науке он считал кощунством, подменой понятий: разве амперметр самовыражается, измеряя силу тока? М. Гаспаров верил в статистику, математику и поверку гармонии алгеброй. Индивидуальность - это когда каждое "а" в строке не хочет быть похоже на другое... Профессор Нина Брагинская предпослала публикации "своих" посланий маленькое предисловие, и знаете, я над этим предисловием зашмыгала носом. Как несчастные в любви завидуют счастливым влюблённым, так я завидую сложившимся научным отношениям старшего и младшего. Переписка Гаспарова и Брагинской - своего рода учебник, полный примеров для подражания. Как и чему разумно учить? - и поверьте, эти уроки добросовестности - доброй совести - подойдут не только тем, кто занимается художественным переводом? Как быть учтивым разящей, непререкаемой учтивостью? Как правильно хвалить? Как критиковать так, чтобы не обижались, не лезли в бутылку и исправлялись? Моя мама, когда училась на философском, изумлялась: убелённые сединами доктора наук вставали, когда студентки входили в кабинет. Это сейчас каждый стрелочник – начальник, секретарша деканата надувается как индюк и едва здоровается, а тогда в порядке вещей было вставание перед младшим по званию, но в первую очередь - коллегой. Чёткое понимание того, что вместе делаем общее и полезное читателю дело. Не для галочки, не для рубля и не для начальства стараемся. Для читателя. Для нас с вами. В письмах к сокурснице и другу И.Ю. Подгаецкой тональность немного другая, и неизменна подпись: Ваш взаимоопорный столб. Ирина Юрьевна сетовала, что не на кого опереться, а М.Л. шутил в ответ: «Мы с вами друг другу не то чтобы опорные столбы, - и стоим далеко, и опираться совестно, а оглянешься друг на друга – и легче становится». Сам он называл эти отношения старческой дружбой. Боже сохрани, какие же они старики?! Увлечённые, смелые, ироничные, тонко чувствующие, умеющие эти чувства облечь в прекрасную форму… Когда же случались приступы депрессии, то садился на ковёр и снимал с него поштучно соринки; замечательно помогает… Что ни говори, вне зависимости от возраста без дружбы нельзя. Семья – хорошо, работа – прекрасно, но друг есть друг. И убеждённый агностик пишет из больницы в больницу: о Вашем здоровье не устаю Бога молить. Держитесь, пожалуйста. Переписка с племянницей Н. Автономовой тоже гордо несёт игровую подпись: «Твой помощный зверь». Это термин фольклористики: Серый волк для Ивана Царевича, например, помощный зверь, Конёк-горбунок – для ершовского Ваньки... Великий труд взвалил на себя М.Л. – быть любящим, заботливым дядей. Вот как рассказывает о его помощи сама Наталья Сергеевна: «… он пытался помогать мне в анализе моих душевных проблем не столь уж распространённым сейчас способом – путём проговаривания («выговаривания»), а затем разбора мотивов и способов поведения». Легко ль быть психологом своей родственнице? И конечно, г-жа Автономова добрый поступок совершила, опубликовав эти письма, так что на них получил право каждый читатель. Многое в практической этике М.Л. спорно, многое неожиданно, многое требует дальнейшего осмысления – но с его позицией стоит ознакомиться. Она - честная.

...такой, как ты есть, ты никому не нужен, поэтому не навязывайся, прячься, а в разговорах будь улыбающимся, понимающим и ободряющим - пока хватит сил; и помни, что всем другим так же плохо и от того же самого. Ключевое слово – ободряющий.

Довольно-таки трудно писать рецензию на эпистолярный жанр. Кажется, будто скажешь: "Ну, тут у нас письма, написанные махровым академиком-гуманитарием трем своим адресатам". И вроде как можно ставить точку, но с другой стороны - этого бесконечно мало. Попробую детализировать.

1. Сейчас так не умеют. Эпистолярный жанр в общем-то мертв. Темп нынешнего времени отбил у людей навык написания писем в классическом понимании, у нас нет на это времени. И здесь мы имеем артефакт: тексты, которые по форме могли быть написаны, в 19, в 18 веке - написаны в конце 20 и местами даже в 21. Чтобы вы понимали масштаб явления: книга завершается именным указателем, размером 32 страницы - это то, что было затронуто обсуждением. Это было бы нормально для сборника писем Достоевского, для 21 века - это исключительно.

2. "Дорогой, многоуважаемый шкаф..." Мы видим только половину, т.е. только письма самого Гаспарова. Ответы адресатов не опубликованы. Можно дискутировать на тему, хорошо это или плохо, но это создает определенный эстетический эффект - диалога принудительно деформированного в монолог. Гаспаров словно выступает на пустой сцене перед публикой.

3. Три Гаспаровых. Три разных адресата, три разные точки на линии судьбы, три образа. В зависимости от окружения, в котором мы находимся, наша речь меняется, мы сами меняемся. Как дети, которые в школе и дома могут вести себя совершенно по разному. Так и здесь Гаспаров предстает в трех ипостасях: переписки имеют очень разный тон. Мне было очень интересно, как выглядел М.Л. в переписке с мужчинами... и была ли она - переписка с мужчинами. Но у кого спросить?

4. Темнота и безмолвие. Из писем хорошо видно, что Гаспаров находился почти постоянно в депрессивном и околодепрессивном состоянии. Уверен, многие найдут в его осторожных откровенностях близкие себе мысли и чувства. Уверен, многих и одобрит то, что успешный и знаменитый человек, достигший возможного предела в научной карьере, может быть столь же склонен к неуверенности в себе и самоедству, как простые смертные.

5. Больше-то некуда идти. Эта книга хуже, чем Записки и выписки. Хуже. Но вы все равно ее прочтете. Потому что прочитав "Записки и выписки", вы захотите еще. И окажется, что кроме писем больше ничего и нет. Разве не поэтому вы читаете эти строки?