Kitobni o'qish: «Обсидиановое сердце. Механическое сердце»

Елена Михалёва

Shrift:

Иллюстрация на переплете Яны Слепцовой

Дизайн переплета Яны Половцевой

Обсидиановое сердце

За семь лет до событий в Нордвуде…

Пролог

Город казался ей котлом. Кипящим ведьмовским котлом, что до краев наполнен бурлением звуков, запахов и живых существ. Они варились в нем круглые сутки, лишь изредка прерываясь на отдых. Кипение жизни достигало пика в праздники. В такие дни казалось, будто оно вот-вот выплеснется через край за городские стены.

Впрочем, у Гвинейн не осталось времени любоваться местными красотами.

Девушка прищурилась, заслоняя рукой глаза от слепящего солнца. Глянула на громадные золоченые часы, что красовались на высокой ратуше в порту.

Ну так и есть. Она опаздывает.

Гвин торопливо закинула в рот кусочек сладкой булки с орешками, а остатки раскрошила на мостовую, на радость толстым белым голубям, что сновали вокруг в ожидании подачки. Говорливые пташки засуетились, принялись расталкивать друг дружку в надежде урвать порцию побольше. Смешные и пухлые, отъевшиеся на щедрых угощениях добросердечных горожан, они напоминали комочки ожившего хлопка. Весьма жадного до сладких булок хлопка.

Гвинейн вытерла ладони о штанины. Лениво потянулась. И легко спрыгнула со стены, распугав птиц.

Голуби взмыли вверх под разнесшийся бой часов.

Полдень. Придется бежать.

Девушка закатала повыше светло-серые брюки, чтобы хоть как-то облегчить нестерпимую жару, тем самым открыв загорелые лодыжки и тонкие голени почти до самых колен. Она стряхнула крошки с рукавов легкой блузы и с тонкого коричневого корсажа, подтянула ремешки на туфлях и… припустила бегом, вновь вспугнув голубей, которые недальновидно решили вернуться в поисках остатков угощения.

Чтобы срезать путь в лабиринте извилистых улочек, Гвинейн перемахнула через невысокую ажурную изгородь, что отделяла один из участков порта от базарной площади. И все бы ничего, если бы с обратной стороны не расположился торговец чугунными сковородками. В тот момент он решил наклониться и завязать шнурки, поэтому-то Гвин его и не увидела. Она толкнула тучного мужчину, совсем немного, но достаточно, чтобы тот оступился и рухнул на собственный прилавок. Оглушительный грохот его товара заглушил даже бой часов на башне.

– Гарана! – закричал мужчина, потрясая сковородкой вслед убегающей девушке.

– Прости, Майд! С меня пиво! – крикнула та в ответ, лавируя меж людьми.

Гвин успешно миновала площадь и добралась до одного из широких каменных мостов, но впереди, как назло, образовался настоящий затор. На этот раз не по ее вине – там, прямо в центре моста, столкнулись молочник и дегтярь. Обе бочки опрокинулись, и теперь под ногами бранящихся людей и копытами ржущих лошадей растекалось вязкое черно-белое месиво. К месту происшествия спешили стражники и зеваки. Проталкиваться сквозь толпу времени не было.

Гвинейн легко запрыгнула на широкие перила и, ловко балансируя, промчалась мимо чужой трагедии.

– Гарана! – сердито крикнул высокий стражник с густыми каштановыми усами, стоило ему завидеть, как она проносится мимо.

– Клянусь, капитан, это не я! – со смехом отозвалась Гвин.

Она спрыгнула с перил и скрылась в толпе, углубилась в бескрайнее море оранжевых черепичных крыш и белого камня.

Идарис – жемчужина Империи, богатейший город-государство на континенте, находящийся под протекцией самого Императора. «В Идарисе все лучшее», – с восторгом твердили заезжие купцы, и местные охотно им вторили, независимо от района, в котором жили.

Здесь действительно раскинулся самый большой порт, занимающий львиную долю залива. Сюда в любое время суток заходили суда, от груженных товарами каравелл до маневренных шхун.

В Идарис стекались представители всех рас и профессий. Здесь находилась работа для каждого. Но, безусловно, более всех прочих мастеров тут ценили адептов магии, выходцев из знаменитой Академии Чародейства, которая расположилась, пожалуй, в самом престижном районе. Разумеется, после императорской части города за высокими, неприступными стенами.

Уважением адепты пользовались неспроста, им даже прощали высокомерие и дурной характер. Мало кому удавалось постичь искусство плетения сложных чар. И уж совсем немногим хватало терпения дослужиться до действительно высокого сана внутри Академии.

Пять ступеней обучения: чудотворец, заклинатель, чародей, маг, архимаг. Обучение на каждой из них занимало десять лет. Далее надлежало сдать экзамены. Младшие адепты обучались в группах. Старшие искали для себя наставников в интересующих дисциплинах. Обычно по достижении сана чародея адепт уже определялся с направлением деятельности, которой он желал посвятить жизнь. Немудрено – уж за тридцать-то лет можно выбрать, мастером в какой области желаешь сделаться. Но, увы, адепт не мог посвящать учебе все свое время. Свой хлеб полагалось отрабатывать.

По традиции Академия Чародейства находилась на содержании имперской казны. Из нее же выделяли средства для исследований, что проводили старшие маги. Младшим же адептам приходилось выполнять всевозможные оплачиваемые поручения, которые ежедневно стекались в канцелярию Академии в виде писем и просьб многочисленных посетителей.

Исцеление тяжелой хвори, с которой не справились лекари, или убийство дикого тролля, решившего поохотиться на тракте, а быть может, и вмешательство в крупный политический конфликт меж враждующими соседями – адепты брали на себя всю работу, с которой не справлялись специалисты в прочих областях. И выполняли ее весьма успешно. Конечно, зачастую все зависело от платы и сложности задачи. На дела полегче отправляли чудотворцев и заклинателей. Крупные конфликты с применением силы обычно разрешали чародеи. Маги же предпочитали заниматься одним лишь наставничеством и исследованиями. А вот старшие архимаги, как правило, занимали руководящие должности при монархах других государств либо внутри самой Академии.

Впрочем, к сану архимага стремились далеко не все. Высокое положение влекло за собой большую ответственность, не каждый адепт был к ней готов. Порою они уходили на службу в какое-нибудь более тихое местечко, получив сан чудотворца или заклинателя. И, очевидно, не у каждого человека хватало терпения и способностей, ведь обучение даже азам магических искусств требовало кропотливого труда и концентрации. Были, конечно, и исключения, талантливые создания, которым чары давались легко. Играючи они осваивали сложные формулы и подчиняли своей воле нити энергий. Но таких адептов в Академии можно было пересчитать по пальцам одной руки. Конечно же, их недолюбливали все те, кому было с ними не сравниться. Иначе говоря, завистливое большинство.

Гвинейн Гарана как раз относилась к числу тех способных учениц, которых не больно-то жаловали. И не только за ее таланты, но и за особенно скверный нрав. Если рубиново-рыжие волосы она унаследовала от матушки, то характер ей явно достался отцовский.

Мастер Авериус Гарана прославился на весь Идарис как маг, который знал о проклятиях больше всех по эту сторону океана. Его исследования пугали и озадачивали коллег, в основном потому, что учеников Авериус Гарана никогда не брал и не позволял никому, кроме любимой дочери, ему помогать. Но пользы этот замкнутый маг приносил гораздо больше, чем вреда, поэтому на любую работу мастера Гарана смотрели весьма снисходительно, даже с некоторым уважением. А вот к его дочурке отношение было совсем другое.

Острая на язык Гвинейн была знаменита не только благодаря своим магическим талантам и именитому батюшке, но и умению встревать в конфликты, которые для уважаемых дам недопустимы.

Рыжая бестия с презрительным взглядом зеленых глаз могла напиться в портовой таверне с двергами из кузнечных цехов и разбить окно рогатым шлемом. Не снимая предварительно этот самый шлем с его хозяина. Просто на спор. И выиграть спор.

Или, к примеру, могла искупать коня в большом фонтане на центральной площади. Опять же на спор. Притом что конь был не ее, а начальника городской стражи.

Словом, вела себя максимально вызывающе и врагов, вероятно, нажила больше, чем друзей, но умела выкрутиться из любой ситуации. А еще оставалась лучшей для своих лет чудотворицей. Несносной, отчаянной и верной Академии.

В то лето Гвинейн Гарана исполнилось семнадцать.

Солнце щедро лило тепло на городские улочки. Серые камни мостовой нагрелись под его знойными лучами. Из-за жары обмелели каналы, что пересекали город и выходили в порт. В прохладной тени их берегов со смехом играли дети – пускали кораблики в мутных ручейках и ловили лягушек.

Лишь широкая река Авиерра степенно несла свои воды с гор в океан, невзирая на царящую в Идарисе жару. Дельта реки условно делила город на две большие части и два островка поменьше.

На самом маленьком из них раскинулся Собор Двух Церквей, монументальный, древний и зловещий.

На другом островке расположились особняки местной элиты, утопающие в бессмысленно пышных садах и мраморе.

По одну сторону Авиерры за каменными стенами укрылся императорский дворец, город внутри города. Его со всех сторон обступали такие же роскошные особняки, святилища, театры, библиотеки и особо престижные мастерские.

Но там, за рекой, над которой широкими дугами нависали многочисленные мосты, высился другой дворец. Без крепостных стен и бойниц, даже и не единый дворец вовсе – постройки разных эпох и высоты. Башни со шпилями и стеклянными куполами для наблюдения за звездами. Жилые корпуса. Конюшни. Библиотеки. Теплицы и оранжереи. Бесконечные лаборатории с галереями и переходами на такой высоте, что дух захватывало. Академию Чародейства с любовью обнимали жилые кварталы, незаметно перетекающие в ремесленные районы и порт с его складами. А с другой стороны Идариса, за городскими стенами, начинались поля, фермы и фруктовые сады, такие обширные, что там ничего не стоило заблудиться.

За всем этим пестрым многообразием можно было позабыть о том, какая могучая сила охраняла императорский город. Местный гарнизон славился тем, что, помимо обычных солдат, в нем состояло и множество хорошо обученных адептов.

Идарис не делал различий меж бедными и богатыми, город любил всех своих жителей одинаково. А Гвин любила его в ответ.

Адептка знала каждую его улочку, каждый тупичок. Закрой она глаза, ощупью могла бы добраться из одного конца в другой. Конечно, при условии, что не наступит никому на ногу или не опрокинет лоток пекаря ненароком. Пожалуй, однажды ей правда стоит завязать себе глаза и провести такой эксперимент, но не сейчас. Сейчас она спешила в канцелярию. И уже изрядно опаздывала.

На подходах к Академии Чародейства Гвин замедлилась, дабы отдышаться после бега. Поправила растрепавшиеся волосы, рыжие с дивным алым отливом, и уверенно шагнула под арку.

Ворот в Академии не было. Да и кто рискнет сунуться к чародеям без приглашения, а уж тем более вызвать их недовольство? Поэтому была лишь арка. Монументальная и высокая, она состояла из многочисленных скульптур всевозможных живых существ. Только их почти не было видно – арку увивали густые лозы дикого винограда, изумрудные летом и бордовые осенью.

Гвин торопливо прошла мимо группки старших адептов, сидящих на краю фонтана посреди внутреннего двора. Юноши и девушки наслаждались прохладой летящих брызг.

Внезапный взрыв хохота привлек ее внимание.

Нет, смеялись не над ней. Причиной всеобщего веселья оказался высокий блондин со взъерошенными волосами, Крисмер ВарДейк. Этого повесу знали все в Академии. Знатный дамский угодник, но при этом весьма способный адепт. Слухи о его приключениях в разных сферах жизни то и дело развлекали весь Идарис. Вот и теперь он находился в центре внимания и явно тем наслаждался.

Гвин презрительно фыркнула, поймав на себе взгляд ВарДейка.

Блондин подмигнул ей.

Девушка поспешно отвернулась и прибавила шагу.

Крисмер ВарДейк раздражал ее, выводил из себя так сильно, что удержу не было. Прямо-таки бесил своей нарочитой небрежностью, всеобщей любовью и бесконечной чередой подружек, что сменяли друг друга быстрее, чем листы календаря. Но ничего, найдется и такой крепкий орешек, что окажется ему не по зубам, Гвин свято в это верила. Отчего-то ей искренне хотелось, чтобы ВарДейк хоть раз на собственной шкуре испытал, что чувствуют брошенные им девушки с разбитым сердцем.

В холл первого этажа адептка зашла с улыбкой, будто бы месть за всех покинутых возлюбленных уже свершилась.

Мраморное помещение дохнуло прохладой. А еще – привычными запахами старых пергаментов и свежих зелий.

Ее быстрые шаги отозвались гулким эхом в пустующих коридорах. В такое время все адепты разошлись на занятия к своим мастерам или уехали на задания, поэтому очереди в канцелярию не было.

Девушка заглянула в приоткрытую дверь.

– Добрый день, мастер Эдербери. Как ваши внуки поживают?

Сухощавая женщина в темно-синей мантии подняла на нее тяжелый взгляд.

– Ты опоздала, Гарана.

– Скорее, не захотела стоять в общей толчее, – девушка вошла внутрь. – Есть для меня что-нибудь на эту неделю?

Аленсия Эдербери напоминала Гвин лебедя. Престарелого черного лебедя, готового выклевать твои глаза за малейший проступок. В сущности, Эдербери была дамой неплохой и весьма собранной, но чересчур строгой, к себе самой в том числе. Иначе как объяснить эту безупречную высокую прическу, из которой никогда и волоска не выбивалось? А ведь эта женщина сидит здесь с утра до позднего вечера, в окружении бесконечных прошений и несносных адептов, бедняжка.

Гвин с трудом сдержала улыбку.

– Есть конечно, – женщина протянула руку к одному из выдвинутых ящиков картотеки и извлекла небольшой конверт из коричневой бумаги, на котором стоял оттиск «Гвинейн Гарана» с размашистой подписью одного из старших мастеров. – Не думай, что удастся и эту декаду пробездельничать в лазарете. Вот.

Эдербери вручила конверт девушке.

– Ты едешь в Аэвир, Гарана. Местный лендлорд жалуется, что гремлин повадился задирать скот. Никак не могут его поймать. Просят прислать адепта за щедрое вознаграждение. Прочти прошение, там все написано.

– Гремлин! Пф! – Гвин поджала губы. – Послали бы кого-нибудь помладше. Вечно меня назначают, если нужно ехать из-за ерунды в какие-нибудь е…

– Выбирай выражения, Гарана! – Мастер Эдербери предостерегающе воздела палец. – И не ленись, работа есть работа. Считай это задание увеселительной прогулкой. Три дня туда, три обратно. За сутки разберешься с гремлином. И не забудь выйти на связь через неделю, если возникнут затруднения.

Гвинейн поднялась с места и направилась к выходу.

– Конечно. Затруднения. С гремлином, – проворчала она, насупившись. – Приятного вам дня, мастер.

Женщина за столом вздохнула и устало покачала головой.

– Лорда зовут Руаль Ратенхайт. Он молод и весьма рассеян. Будь к нему добра, Гарана! – крикнула она Гвин вслед. – Ты слышала меня? Будь к нему добра!

Глава 1
Дурман

Сизый кряж протянулся извилистой цепью посреди Тривельской равнины. Леса укрывали его пологие склоны зеленым ковром. Они спускались к подножию, туда, где среди рощиц и пастбищ уютно устроился Аэвир – маленький городок скотоводов и виноградарей. Местные вина пользовались особым спросом в Идарисе, откуда их частенько на торговых судах отправляли и в другие земли.

Владел винодельной провинцией род Ратенхайтов. Его наследники были склонны скорее проматывать нажитый капитал, нежели приумножать его. Из поколения в поколение местные лендлорды пылали куда большей страстью к охоте в горных лесах, чем к виноделию.

Гвинейн Гарана въехала в Аэвир к вечеру третьего дня, когда закатное солнце окрасило кряж пурпурными отблесками на фоне шафранового неба. Адептка подняла взор дальше по дороге, которая змеилась меж каменных домишек вверх, к усадьбе на склоне.

Там, среди бесконечных виноградников высился особняк со стрельчатыми окнами. Выбеленные стены отчетливо выделялись среди кудрявой зелени. Именно в его окрестностях и завелся гремлин, что по ночам нападал на овец, а к утру вновь скрывался в пещерах, которые пронизывали старую гору. И никому его поймать не удавалось: паршивец оказался слишком проворен и быстр даже для местных охотников. Так сообщалось в письме, что пришло в Академию.

Долгожданную адептку встретили с распростертыми объятиями, стоило ее лошади возникнуть на подъездах к городу. Жители с любопытством высыпали из домов, дабы поглазеть на гостью. Дети постарше бежали за ней. Младшие жались к материнским юбкам и задумчиво ковыряли в носах. Словом, вполне обычный прием для маленького городишки.

Веселый бургомистр лично сопроводил Гвинейн до дверей хозяйского поместья. Он распорядился, чтобы конюх как следует накормил кобылу девушки, а затем собственноручно стукнул дверным молоточком о тяжелый диск на входе.

Дверь открыла худенькая служанка в сером переднике поверх глухого черного платья. Ее лицо напоминало крысиную мордочку. Светлые волосы были заплетены в тугую косу, перекинутую на грудь. Кончик косы белой пылью покрывала мука. Девушка сердито уставилась на бургомистра. На Гвин она обратила внимание лишь тогда, когда мужчина без лишних приветствий велел:

– Доложи лорду Ратенхайту, что прибыла адептка из Идариса по его просьбе.

– Лорд сейчас ужинает, – служанка окинула Гвинейн оценивающим взглядом с толикой явной женской ревности к особе, которой было позволено носить брюки и которую к тому же украшали такие роскошные рыжие локоны.

– Ты вконец сдурела, Вельга, – бургомистр перестал улыбаться. – Немедленно доложи лорду.

Девушка скрестила руки на груди, упрямо преграждая путь.

– Я же сказала…

– Кто там?

Громкий мужской голос раздался у служанки за спиной. Девушка спешно повернулась, сделала реверанс, и Гвин увидела небольшой тускло освещенный холл, а в его конце – лестницу, на середине которой стоял молодой мужчина едва ли старше нее самой.

Это был высокий блондин со слегка вьющимися волосами до плеч, одетый в черную рубаху навыпуск и темные штаны, заправленные в низкие сапоги. Из украшений лишь кулон из волчьего клыка на черном шнурке – нелепая деревенская мелочь, которая явно не подходила лендлорду. Обладатель высоких скул и точеных черт лица, с бледной кожей и удивительными карими глазами винного оттенка, в иной ситуации мужчина мог бы сойти за надменного аристократа императорского двора. Но сейчас он выглядел растерянным, внезапный визит явно застал его врасплох.

– Лорд Руаль, прошу простить за вторжение, – бургомистр поклонился, – но прибыла адептка из Идариса, и я решил незамедлительно привести ее к вам.

Градоначальник посторонился, пропуская Гвин вперед.

Магичка предстала пред лендлордом на пороге в лучах заходящего солнца. Алые волосы лежали на хрупких плечах аккуратными локонами. В них прятались несколько тонких косичек, украшенных серебристыми металлическими бусинками. На ней была белая блуза с закатанными рукавами. Корсаж из коричневой кожи, с множеством ремешков, такой, чтобы принять удар, но не стеснять движений. Черные брюки и высокие сапоги для верховой езды. И, как водится у адептов, сумка и несколько мешочков на поясе. Но, как у адептов обычно не водится, с другой стороны к поясу крепился маленький покрытый рунами топорик.

Глаза юноши, стоявшего на лестнице, расширились от удивления, он будто оцепенел.

Девушка с почтением сделала реверанс.

– Гвинейн Гарана к вашим услугам, лорд Ратенхайт.

От звуков ее голоса молодой хозяин вздрогнул и заторопился вниз по ступеням, дабы встретить гостью.

– Адептка, ох, что же это я! Прошу простить мою прислугу, – он поклонился, сдерживая улыбку, будто к нему приехала не исполнительница заказа, а знатная дама. – Проходите, госпожа Гвинейн. И прошу вас, зовите меня Руаль.

Он замахал руками бургомистру, давая знак, чтобы тот уходил. Мужчина торопливо закивал и попятился. Закрыл дверь за Гвин, оставив ее в полумраке холла с хозяином и его служанкой, даже не попрощался.

– Безумно рад видеть вас в моем скромном жилище, – Руаль Ратенхайт суетливо заправил рубаху в брюки. – Проходите же, не стойте у порога. Я как раз собирался отужинать. Вельга, подай второй прибор для гостьи. И то праздничное вино с кленовым сиропом.

– Вино, – процедила девушка, вновь посмотрев на гостью с явной неприязнью.

– Поторопись же, – шикнул на нее юноша. И затем рассеянно улыбнулся Гвин, не размыкая губ.

Служанка сделала реверанс и скрылась за одной из дверей. Видимо, направилась в кухню.

Гвин проводила ее задумчивым взглядом. Было в этой Вельге нечто такое, что раздражало ее. Нечто привлекающее внимание неуловимым, но крайне неприятным образом.

Она окинула взором холл. Типичная обстановка провинциальной усадьбы: резная мебель из темного дерева, вазоны с цветами, пара мрачноватых картин в простенках меж наглухо зашторенными окнами. И еще ковры, повсюду.

Пахло сдобой с кухни и, кажется, куриным супом.

Ничего подозрительного, кроме неприветливой служанки. Похоже, она – единственная прислуга, кто остался в этот час в доме подле молодого хозяина, возможно, неспроста. И Гвин помешала им.

– Я приехала разобраться с гремлином, милорд, – адептка повернулась к взволнованному хозяину.

– Ну, право же! – Юноша всплеснул руками. – Не прямо же с дороги пускаться на охоту! Уж на что в моем роду были заядлые звероловы, и те не спешили за добычей сломя голову. Отужинайте со мной, прошу вас, за трапезой я вам все расскажу. Отдохнете сегодня. Я велю Вельге подготовить для вас комнату. Завтра покажу вам места, где этот негодник портит нам жизнь, а там уж решите, как будете его ловить. Пройдемте к столу, будьте моей гостьей сегодня. Признаюсь вам, у меня ужасно редко бывают посетители.

Он вновь смущенно улыбнулся.

– Хорошо, – нехотя согласилась Гвин.

И радостный Руаль Ратенхайт тотчас заторопился отвести прелестную гостью в столовую.

Это оказалась довольно просторная комната, примыкающая к холлу прямо за лестницей. Помещение также служило гостиной. Еще одна лестница вела оттуда на галерею второго этажа. Там, за толстыми перилами по всему периметру комнаты виднелись массивные резные двери, за которыми, вероятно, скрывались спальни и хозяйские кабинеты. Выходило, что в столовую можно было попасть напрямую из любой комнаты. Или, сидя за трапезой, видеть всех, кто поднимался к себе в покои.

Посреди комнаты с потолка на тяжелых цепях свисала массивная черная люстра, украшенная оленьими рогами, но ни одна свеча на ней не горела. Зажжены были лишь три медных канделябра на длинном овальном столе, да в дальнем конце комнаты весело потрескивал камин. Там же стояли два кресла с высокими спинками, обитые звериными шкурами.

Вдоль стен расположились низкие диваны. А еще повсюду красовались охотничьи трофеи: бесконечные рога разных форм и размеров. Они явно соперничали по количеству с семейными портретами рода Ратенхайтов, кои занимали все простенки меж дверями на втором этаже. Пол же устилали шкуры и ковры, такие густые и мягкие, что на них было жаль наступать в уличной обуви.

Сквозь небольшие оконца под самым потолком проникал рассеянный вечерний свет. Сумерки снаружи и внутри становились все гуще.

– Прошу, госпожа Гвинейн, – молодой лендлорд услужливо отодвинул стул с высокой ажурной спинкой по правую руку от своего места.

– Благодарю, милорд, – Гвин грациозно опустилась на него. Дорожную сумку она положила прямо на пол у ног и сверху пристроила свой топорик.

Сервировка стола вызвала в девушке невольную жалость к Руалю Ратенхайту.

Маленькая фарфоровая супница с синими цветами на крышке. Теплые лепешки на круглой деревянной доске. Одна глубокая тарелка с таким же цветочным узором. Простые приборы. Пустой бокал. Ажурная салфетка возле тарелки, и больше ничего. Натюрморт одиночества как оно есть. Если между лордом и неприветливой служанкой что-то и было, они явно не планировали романтический ужин.

– Я живу один и питаюсь весьма аскетично, – будто извиняясь, сказал Руаль с очередной смущенной улыбкой. – Не ждал гостей из Идариса сегодня. Даже предположить не мог, что адепта пришлют так скоро, – он занял свое место за столом и торопливо поправил себя: – Адептку. Да еще столь очаровательную, как вы, госпожа Гвинейн.

Гвин вздохнула.

– Оставьте комплименты, милорд, не трудитесь. Я на работе, – она сплела пальцы в замок перед собой. – Расскажите лучше про вашего гремлина.

Лорд Ратенхайт усмехнулся, заправил волосы за ухо.

– Вижу, вы крайне профессиональны для своего возраста, леди Гвинейн, – юноша потупил взор. – А я так надеялся на приятную беседу за ужином.

С протяжным скрипом отворилась маленькая дверца в стене, ведущая напрямую в кухню. В столовую вошла сердитая Вельга с подносом в руках. Она быстро подошла к сидящей за столом паре и порывистыми движениями поставила перед гостьей еще одну глубокую тарелку, положила салфетку и столовые приборы, со стуком поставила бокал. Будь ее воля, она бы швырнула все это рыжей адептке в лицо – тут уж к гадалке не ходи.

Более сдержанно строптивая служанка обошлась с откупоренной бутылкой из зеленого стекла, такого темного, что содержимого не было видно вовсе. Поставив поднос на край стола, она разлила рубиновое вино по бокалам.

Дивный аромат карамели и винограда поплыл по комнате, такой чарующий и богатый, что ноздри Гвин невольно дрогнули. И лорд Ратенхайт заметил это.

– Одно из лучших наших вин, – пояснил он с гордостью в голосе. – Рецепт моего прадеда. Наша семейная реликвия, так сказать. Не для всех.

Последнее замечание заставило служанку сердито засопеть.

Лендлорд прищурил карие глаза и обратился к ней:

– Спасибо, Вельга. Приготовь комнату для нашей гостьи и можешь идти отдыхать. Уберешь здесь утром.

Служанка откинула косу за спину и рывком схватила поднос.

– Комната вашего брата в порядке, я убирала ее вчера. Гостья может заночевать там, ваша милость, – процедила она.

– Что ж, тогда ты свободна, – Руаль натянуто улыбнулся ей. – Спасибо, Вельга.

Девушка развернулась на каблуках и скрылась в кухне, хлопнув дверью.

– Прошу простить ее, миледи, – лорд потянулся к супнице и снял крышку. – Она была довольна близка с моим старшим братом и после его кончины стала совершенно невыносима. Каждый из нас пережил горе по-своему.

На ужин действительно подали весьма наваристый куриный суп с лапшой и зеленью. Руаль взял черпак и наполнил тарелку гостьи, а затем и свою. Супа как раз хватило на две порции.

– Приятного аппетита, – лендлорд закрыл супницу и принялся за еду. – Ешьте, пока не остыл.

Гвин взяла ложку, решив отложить вопросы о гремлине на потом.

Суп оказался весьма неплохим, хоть и слишком щедро приправленным, на ее вкус, а лепешки у строптивой служанки вышли суховатые. Но в целом ужин был более чем сносным, особенно после дальней дороги.

Разделавшись с супом и лепешкой, Гвин промокнула губы салфеткой. Лорд еще продолжал жевать, поэтому юная магичка тактично отвела взор и заняла себя разглядыванием картин в полумраке комнаты.

Сплошь семейные портреты в золоченых рамах. Бóльшая их часть висела на втором этаже. Внизу красовался лишь один – изображение молодого мужчины, выполненное по пояс. Надменный взгляд, темно-русые волосы, забранные в тугой хвост на затылке, черный бархатный кафтан, расшитый золотой канителью, и черты лица, почти точь-в-точь повторяющие черты Руаля, который уже заканчивал с супом. Портрет висел на почетном месте над камином.

– Ваш брат? – тактично спросила Гвин, заметив, что лорд Ратенхайт смотрит на нее.

– Да, миледи, – юноша промокнул губы салфеткой. – Мой старший брат Атран. Он погиб два года назад в горах вместе с нашим отцом и тремя егерями на зимней охоте. Меня тогда свалила простуда, я не смог поехать. Провалялся в лихорадке неделю, а когда пришел в себя, узнал, что остался последним Ратенхайтом в роду, – юноша тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания, и его светлые волосы снова рассыпались по плечам. – Чудовищная трагедия, во всех отношениях. Я лишился семьи, а мои земли – знающих хозяев. Я не был готов к такому. И не покидает чувство, что до сих пор не готов.

– К смерти нельзя быть готовым, – сказала адептка.

Положа руку на сердце, Гвин никогда не любила задушевные беседы с незнакомыми людьми, особенно с заказчиками Академии. Но профессиональная этика, будь она неладна, требовала от нее терпения. Потому девушке частенько приходилось выслушивать долгие монологи о чужих тяготах жизни. Украдкой вздохнув, она принялась размышлять, как бы поскорее свернуть эту исповедь и перевести разговор в более подходящее русло.

Девушка протянула руку за бокалом. Поднесла к лицу. Понюхала. Это вино погружало в пряные ароматы осени и сладких коврижек с кленовым сиропом так пленительно, что Гвин прикрыла глаза.

Пить на задании запрещалось уставом. Но, с другой стороны, лорд Ратенхайт решил, что места нападений гремлина они пойдут смотреть лишь наутро, а значит, в данный момент Гвинейн не на службе.

– Вы, вероятно, часто сталкиваетесь со смертью в силу профессии?

Голос Руаля вернул ее с небес на землю.

Юноша сидел откинувшись на спинку стула и внимательно изучал собеседницу. Открыто. С неподдельным любопытством. В свете оплывающих свечей его лицо в обрамлении русых локонов походило на лик святого с фрески Собора Двух Церквей. Абсолютно невинное и умиротворенное, даже слишком.

– Простите мою бестактность, – он сжал губы, пряча улыбку, – но я впервые вижу мага так близко.

– Вам следует наведаться в Идарис, лорд Ратенхайт, – Гвин отставила бокал, так и не сделав ни глоточка. – Эта поездка развеет вашу скуку и подарит уйму приятных впечатлений.

– Вряд ли это возможно, – хозяин поместья вздохнул. – Я слишком нужен здесь. Скорбящая Гора не отпустит меня, к сожалению.

– И вы планируете скорбеть тут до старости? – Адептка прикрыла рот рукой, пряча зевок.

От сытной еды потянуло в сон. Скучная компания этому лишь способствовала.

– Ох, нет же, – Руаль вновь тряхнул головой. – Это название поместья, Скорбящая Гора. Вы не знали?

– Откуда, – Гвин сладко улыбнулась и мысленно прокляла лорда вместе с его горой и всеми усопшими родственниками, понимая, что сейчас обязательно услышит еще одну увлекательную историю.

– Берите ваш бокал, леди, – сказал юноша, резво поднимаясь. – Сядем поближе к камину, я расскажу вам об этом. И о гремлине, разумеется.

Гвинейн Гарана украдкой закатила глаза, однако нарушать настрой гостеприимного хозяина не решилась. Она послушно взяла свое вино и поплелась за лордом к двум креслам у огня.

– Все дело в том, – начал Руаль, когда они устроились друг напротив друга, – что камни Сизого кряжа неимоверно стары. Они испещрены порами и трещинами в таких количествах, что влага скапливается в них и замерзает зимой. А по весне, когда солнце прогревает склоны, камень словно начинает плакать. Оттепель здесь необычайно красива – вода выступает на открытых участках породы и стекает тонкими ручейками. Гора будто плачет, скорбит, отсюда и название поместья.