Kitobni o'qish: «Собачье танго»

Понедельник

– Ну же, Дюха, ты где? – раздраженно спросил Зяма.

Его звонок застал меня в троллейбусе, а это не лучшее место для разговоров.

Бабушки, традиционно составляющие у нас основу трамвайно-троллейбусного народонаселения, встрепенулись и уставились на меня в трогательной надежде, что я развею их вековую скуку. Одна старушка, божий одуванчик, даже шапочку набок сдвинула, освобождая ухо – позаботилась о лучшей слышимости. Шапочка на ней была летняя, вязанная крючком, такого насыщенного красного цвета, что, если бы не дырочки, бабушкина голова была бы неотличима от гигантского томата. Огненно-красные помидоры, кстати, ехали с ней в ведре. Я подивилась тому, как удачно бабуля подобрала аксессуары. Зяма бы оценил.

Ой, Зяма! Сердитое сопение в трубке напомнило мне, что братец ждет ответа, и, глядя на красную шапочку, я вполголоса ответила:

– Следую через темный лес…

– Кругом злые волки? – сам догадался Зяма. – Понял, не расспрашиваю, просто скажи, ты скоро?

– Пять минут, пять минут! Это много или мало? – напела я вместо ответа.

– Хорошая девка! – громко одобрила меня с моим классическим репертуаром та старушка, которая Красная Шапочка, Бабушка и Волк в одном лице.

Ну, вот! Я все-таки привлекла внимание аудитории. Сейчас придется драпать.

– И шо в ей хорошего? – ожидаемо включилась другая бабушка – толстая, в ситцевом халате и с палкой-клюкой. – Юбка еле-еле срам прикрывает!

– И волосы у нее зеленые! Шалава крашеная! – поддакнула предпенсионного возраста особа в лосинах и просторной футболке с чужого крутого плеча.

Вроде еще не старая, а уже с проблемным зрением – не разглядела, что зеленая у меня всего одна прядь. Зямка поутру специальным мелком намазал – для пущей гармонии с салатовой блузкой. Художник, блин. Он эстетствует, а я тут получаю… неблагоприятные рецензии маститых критиков.

В короткую юбку, к слову, меня тоже Зяма одел. Сказал – блузка слишком строгая, надо сбалансировать верх и низ. Сбалансировал! Молодые мужчины весь день полировали мои нижние конечности неотрывными взглядами, зато старые бабушки сейчас заплюют их ядом.

– А ноги у девки красивые! – перебил старушечье ворчание мужской голос: в дискуссию отважно вступил седобородый дедуля с авоськой картошки.

Бабульки, как заржавленные зенитные орудия, со скрипом и скрежетом развернулись на звук.

– Дай вам Бог здоровьичка, дедушка! – от души поблагодарила я неожиданного заступника, отступая с поля боя в конец троллейбуса.

Все, сейчас бабушки естественным образом переключатся на дедушку и забудут про меня. Приговоренного деда было немного жалко, но лучше уж пусть клюют его, чем меня. Дед, надо полагать, опытный, не исключено, что ему эта свара с бабушками заменит бодрящий душ.

Старичок и вправду держался молодцом, переругивался с бабушками весело и задорно. Похоже, все участники процесса получали удовольствие – бабки распрямили спины и заблестели глазами, дед разрумянился и вызывающе тряс бородой.

Какая я все-таки молодец – на пустом месте добавила пожилым людям полезного адреналина!

Сверкая самодовольной улыбкой и голыми коленками, я вышла из передвижного дискуссионного клуба «Кому за 60» на своей остановке и бодро зашагала домой. Пять минут, обещанные Зяме, уже прошли, и можно было ожидать, что братец снова начнет обрывать мне телефон. Мне не хотелось разговаривать с ним во дворе, привлекая внимание наших местных бабушек на лавочке. От них так легко, как от чужих троллейбусных старушек, не отделаешься.

В нашем подъезде умопомрачительно пахло свежей выпечкой. Я вспомнила, что папуля спозаранку ставил тесто для своих фирменных пирожков с абрикосами, творогом и миндалем, и улыбка моя сделалась еще шире и солнечнее. В другой раз я бы так и пошла, шевеля носом и мечтательно жмурясь, прямиком к родному порогу…

Аромат свежей вкусной еды – мощное средство зомбирования! Но сегодня я удрала с работы на три часа раньше и еще не успела как следует проголодаться, а двумя этажами ниже отчего дома, в квартире Трошкиной, меня нетерпеливо дожидался Зяма. Отсутствие серьезного аппетита и наличие кое-какой совести не позволили мне променять его на вкусную еду. Хотя, положа руку на сердце, мне трудно было бы ответить на вопрос, какой из шедевров я люблю больше – папиного сына или его же пирожки.

В Алкину квартиру на пятом этаже я вошла без звона и стука, просто толкнув дверь – она была открыта, Зяма действительно ждал меня.

– Ну, наконец-то! – Братец встал на пороге комнаты, как в раме, и я залюбовалась образовавшейся картиной.

Определенно, это было достойное внимания полотно.

Двухметровый мускулистый Зяма с рассыпавшимися по плечам влажными кудрями и в одном полотенце на бедрах поразительно походил на молодого древнегреческого бога – на Аполлона, пожалуй, если бы тот немного подкачался и отрастил волосы подлиннее. Из современников к этому образу ближе всех был мой любимый Брэд Питт в «Трое», но Питта Зяма изрядно перерос.

Созерцая единокровного мне красавца, я понимала, почему дамы вешаются ему на шею, как гавайские гирлянды, и при этом твердо знала: вот эта вся брутальная роскошь – девяносто кило проблем, коварно спрессованных в привлекательную форму.

За спиной псевдогреческого бога мягкими холмами круглились разноцветные груды тряпья – подходящий фон для пасторали. Комнату щедро заливало расплавленное золото солнечного света, ветерок из распахнутых окон колыхал плети декоративной зелени, свисающие из горшков на полке, и для полноты картины не хватало скачущих по тряпичным горкам белых козочек и пастушьей свирели. Ее Зяма мог бы держать в руке, она там смотрелась бы лучше, чем папины кухонные весы-безмен.

С безменом в руке в Зяме было что-то от Капитана Крюка, это несколько портило чистый божественный образ.

– Взвесил? – спросила я, сбрасывая босоножки и топая в комнату мимо посторонившегося братца.

– Десять четыреста, – ответил он с досадой. – Не знаю, что выбросить – султанский ансамбль или пляжное пончо?

– А что в ансамбле? – уточнила я, догадываясь, что речь не о песенном коллективе.

– Парчовый халат, шелковая феска с вышивкой серебром и нешлифованными аметистами и сафьяновые туфли с загнутыми носами, – добросовестно перечислил братец.

– Вы где квартировать будете? В султанском дворце? – Я оценила роскошь одеяния.

– В «Хилтоне»!

Несколько секунд я смотрела на братца, изо всех сил усмиряя лютующего демона зависти.

Блин, блин, блин! Я тоже хочу в отпуск, но денег нет…

Потом я сдержанно сказала:

– По-моему, этот твой ансамблик – даже для «Хилтона» перебор. Выбрасывай.

Зяма душераздирающе вздохнул, но все же снял с верха кучи, громоздящейся в распахнутом чемодане, охапку сверкающего барахла.

Закрыл чемодан, взвесил его:

– Восемь шестьсот!

– Вообще-то полкило – допустимый перевес, – напомнила я, жестами показывая братцу, что чемодан надо снова открыть. – Но не будем испытывать твою судьбу и широту души авиакомпании, уберем еще что-нибудь.

– И пусть это будет что-нибудь Алкино, – торопливо подсказал Зяма. – А то я лишился уже трех вещей, а она ни одной! А ведь мы клялись друг другу поровну делить радость и горе!

– Остаться без сафьяновых чувяков – это, конечно, большое горе, – съязвила я, сканируя взглядом содержимое чемодана. – О, вот это, по-моему, свободно можно оставить дома!

Я вытащила из чемодана обувную коробку, сплошь, как мумия, обмотанную широким скотчем. Коробочка была небольшая, из-под каких-то легоньких тапочек тридцать пятого размера, явно Алкина – только она у нас в семье может похвастаться такой миниатюрной лапкой. Хотя чем тут хвастаться, это же сущее наказание – всю жизнь находиться в поисках подходящей красивой обуви, без проблем отовариваясь только в «Детском мире»!

– А что это? – Зяма подобрал отложенную мной коробочку, осмотрел ее со всех сторон, пытливо потряс, с интересом послушал непонятное шуршание. – Да, это точно не мое!

Я кивнула. Сто процентов, это не Зямино! Зямино было бы изысканно упаковано в крафтовую бумагу, перевязано рукодельной веревочкой из натуральной пеньки и еще красной сургучной печатью пришлепнуто.

– Слушай, идеально – ровно восемь кило! – восхитился братец, повторно взвесив чемодан. – Ну, Дюха, глаз-алмаз!

И он потер ладони.

– Отлично, теперь проверим второй.

– А есть и второй? – слегка расстроилась я.

Остынут же папины пирожки…

– Ты же не думала, что нам с Алкой двоим на неделю хватит одного чемодана? – Зяма почти оскорбился. – Конечно, есть и второй!

– А если бы не скупость авиаперевозчика, был бы и пятый и десятый! – понятливо кивнула я, с легкостью вообразив себе братца в халате и чувяках во главе каравана разновеликих чемоданов. Он бы их выстроил по ранжиру, как слоников на комоде, и красиво декорировал чеканным серебром и расшитыми попонками…

– Двенадцать триста, ого! – охнул тем временем Зяма, взвесив второго своего слона, пардон, чемодан. – Божечки мои, что эта женщина туда напихала?!

– Этот Трошкина собирала? Так, пропусти специалиста. – Я отодвинула шокированного братца, прицелилась, запустила руку в угол хабаря и безошибочно нашла Алкину заначку – два тома «Войны и мира».

– Это что? – моргнул Зяма.

– Книжечки, – нервно хихикнула я. – Ты разве не знаешь, что твоя женушка на отдыхе любит почитать?

– Толстого? – Зяма произнес это так, что Лев Николаевич имел полное право обидеться. – Лежа в гамаке между пальмами? Да под Толстым гамак оборвется, а пальмы согнутся! Взяла бы лучше что-нибудь мамулино, у нее полно легковесных новинок в мягком переплете!

– Сгоняй за книжечкой.

Я одобрила неравнозначную замену на поле Льва Толстого Басей Кузнецовой, и братец, надев штаны, сбегал в родные пенаты за художественной литературой.

Пара покетбуков с зубастыми монстрами на обложках не вывела вес чемодана за пределы разрешенного, и мы с Зямой в четыре руки сноровисто упаковали багаж наилучшим образом. Собственно, именно для этого меня и позвали: я умею складывать вещи так аккуратно и эргономично, что они занимают минимум места и почти не мнутся.

Льва Николаевича и коробку-мумию братец, недолго думая, затолкал поглубже под диван. Очень вовремя: как раз пришла Алка.

– Милая, это ты? – громко спросил Зяма, торопливо застегивая чемоданы, чтобы не оставить милой шанса обнаружить, что ее чего-то без спроса лишили.

Трошина в ответ как-то странно взвизгнула и нарисовалась на пороге в подозрительной позе «руки в боки».

А, нет, «руки за спиной». Это еще подозрительнее!

– Зямочка, ты же меня любишь? – заискивающе спросила она, неподдельно встревожив супруга.

– К чему этот странный вопрос? – Зяма заметно напрягся.

А я, умудренная опытом длительного знакомства с Алкой, проницательно спросила иначе:

– Трошкина, что у тебя там? Новый штраф за неправильную парковку? Вызов на дуэль, черная метка, окровавленный топор, камень, снятый с души у кого-то другого?

Вообще-то, все перечисленное подходило: вид у Трошкиной был виноватый и дерзкий одновременно.

– Младенец, прижитый от другого мужчины? – выдвинул свою шокирующую версию Зяма.

– Милый, какой ты умный! – льстиво восхитилась Алка, и Зяма нахмурился. – Почти угадал!

Она вывела руки из-за спины и продемонстрировала нам прелестного песика в черно-белых локонах.

– Опять собачка? – Я попыталась припомнить, которая уже по счету, но не смогла.

Трошкина всегда отличалась редкостным добросердечием. В детстве она одна усыновила больше зверушек, чем мы с Зямой на пару. И это при том, что под нашими с братцем кроватками и в нижних ящиках стенки в детской с легкостью можно было обустроить вполне приличную псарню – я знаю, мы неоднократно пробовали! К счастью, папуля с мамулей не рвались в собакозаводчики.

– Очень ладная собачка испанской породы. – Я уместно процитировала Тургенева.

– Как Муму? – Зяма тоже продемонстрировал, что читал вечную классику.

Мы, Кузнецовы, интеллигентное семейство. У нас даже свой собственный писатель имеется!

– Но-но! Почему сразу Муму? – заволновалась Трошкина, решив, что ее найденышу прочат печальную судьбу знаменитого литературного песика. – Я не дам моего Гусю в обиду!

– Боже, она уже дала ему имя! – Зяма закатил глаза.

Я сокрушенно вздохнула. Мы все понимали, что именно это означает: Алка взяла песика в семью.

– А ты не забыла, что через… – Зяма посмотрел на свой швейцарский хронометр – он и джинсы, спешно натянутые перед спонтанным забегом в отчий дом за книжечками, по-прежнему составляли весь скудный наряд братца. – Через три с половиной часа мы улетаем в Стамбул? Без Гуси, потому что у него нет билета!

– Конечно же, я не забыла про Стамбул. – Трошкина вынула свои задние лапки из балеток и засеменила в кухню, с натугой удерживая песика на весу и подметая пол его хвостом. – Именно поэтому я дала ему турецкое имя! Гуся – это уменьшительно-ласкательное, полностью он у нас Гуссейн…

– Ибн Хоттаб, – произнес Зяма с отчетливо ругательной интонацией, после чего тоже заспешил в кухню.

Он обогнал Алку, открыл холодильник, и они втроем, включая Гусю, задумчиво уставились в пустое нутро холодильного агрегата.

– У нас нет ни молока, ни мяса, – обозрев зимние просторы, огорчилась Алка.

– Конечно, мы же решили не оставлять в холодильнике скоропортящиеся продукты и выключить его на время нашего отсутствия, – припомнил Зяма.

– Гусю надо срочно пристроить в добрые руки, – постановила Трошкина и посмотрела на меня.

– У меня злые! – заявила я и спрятала свои руки за спину.

– Я брошу клич на Фейсбуке! – объявила Алка и порысила в комнату, продолжая прижимать к животу радостно скалящегося песика. – Не бойся, Гуся! Сейчас мы найдем тебе новый дом и доброго хозяина, который любит животных. Может, у него уже даже будут собаки…

– Ну да, ну да, – покивала я с легким скепсисом.

И напела:

– Жили у бабуси три веселых Гуси…

– Что? Повтори! – Зяма мягко закрыл холодильник и уставился на меня.

– Жили у бабуси три веселых Гуси, – повторила я. – Один серый, другой белый, третий полосатый, как-то так…

– Дюха, ты гений! – просияв, объявил братец и побежал за женой. – Алка, стоп! Отставить клич на Фейсбуке, у меня есть идея!

– Я уверена, что она гениальная! – В голосе Трошкиной слились в экстазе похвальная преданность и беспардонная лесть.

Ну идеальная супруга!

– Мы коварно подбросим Гусю в фамильное гнездо! – выдал Зяма.

– В наше фамильное гнездо? – уточнила я, потому что мало ли, вдруг этот любитель халатов и чувяков по восточной традиции взял себе еще пяток жен, просто гнездятся они на какой-то другой жилплощади.

Хотя я на месте Зямы поостереглась бы подбрасывать Алке такую «гениальную» идею. Трошкина – она только с виду и в мирное время нежный ландыш. В условиях, приближенных к боевым, моя подруга с легкостью завалит пару Терминаторов.

– Конечно, в наше! – Зяма расплылся в злорадной улыбке.

– Ну, нет! Я протестую! – Мне эта идея не понравилась. – Напоминаю: руки у меня злые, а память дырявая, так что я не смогу обеспечить вашему Гусе регулярную кормежку и прогулки по расписанию. Да я его вообще потеряю!

– Опять?! – Трошкина ужаснулась и туже стиснула песика в объятиях, жалостливо бормоча: – Маленький Гусенька не хочет снова потеряться, он и так уже настрадался, намучился, бедняжечка…

Придавленный песик взвизгнул, а мы с братцем переглянулись и, кажется, одновременно сообразили, что не прояснили обстоятельства появления у нас бедняжки Гусеньки.

Я уже открыла рот, но Зяма успел раньше и первым строго спросил:

– Откуда собачка?

– Из лесу, вестимо! – с готовностью ответила Алка и живенько нарисовала ретроспективную картинку маслом.

Салон красоты, в который Трошкина отправилась почистить перышки перед перелетом на юг, граничит с большим неухоженным парком. Окраины его белым днем выглядят вполне цивилизованно: там резвятся дети, гуляют мамаши с колясками, сидят на лавочках старушки… Но углубляться в старый парк не стоит. Нахоженых тропинок там хватает, но шастают по ним преимущественно сомнительные личности – бомжи, забулдыги, наркоманы… Однажды там даже маньяка поймали. Маньячил он, правда, в других местах, а вот прятался в парке, в заброшенном гроте у декоративного озера. Завесил вход в пещерку мятым куском брезента, распустил поверх него зеленые плети разросшегося плюща – и шикарную берлогу себе обустроил, очень стильную, Зяма хвалил. А Зяма у нас известный и модный интерьер-дизайнер…

Короче говоря, когда Трошкина на своем ярко-желтом «Пежо» в попытке объехать пробку на улице выруливала в цивилизацию по парковым задворкам, из темного леса на свет фар стремительно, с кувырками, как перекати-поле, вылетел этот самый Гуся.

Сначала Алка приняла его за футбольный мяч – черно-белый Гусин окрас это заблуждение оправдывал. Резонно предположив, что вслед за мячом появятся некие футболисты, она затормозила, открыла окошко и приготовилась рассказать неразумным детям, как опасно играть с мячом вблизи проезжей части. В ситуациях, не являющихся критическими, наша Трошкина до отвращения правильная особа с запредельно высоким уровнем гражданского сознания и социальной ответственности!

Попадись ей эти воображаемые футболисты, она вцепилась бы в них клещом и довела бы нотациями до слез и соплей. Но никакие футболисты из леса не вышли, а предполагаемый мяч трансформировался в умильного песика, и педагогический пыл Трошкиной лишь подогрел ее вечную самаритянскую доброту.

Выйдя из машины, Алка на пару с резвым Гусей с четверть часа бегала по парку, аукая хозяев потерявшейся собачки. Никого, слава богу, не нашла – бомжи, забулдыги и наркоманы в этот момент обретались где-то в другом месте, а маньяка давно повязали, но оставить песика один на один с проблемой Трошкина, разумеется, не смогла.

– Я бы, конечно, еще поискала и объявления на деревьях развесила, но помнила, что нужно спешить на самолет, поэтому взяла Гусю с собой, – закончила доклад неисправимо добрая самаритянка.

– То есть не исключено, что ты поспешила прихватизировать чужого песика, – трезво рассудила жестокая я. – А его хозяева сейчас бродят по парку, рыдая и заламывая руки!

– На Гусе нет ошейника, я проверила! – возразила Алка.

– Но для бродяжки он слишком чистый, – не сдалась я.

– Так, все это совершенно неважно! – Зяма хлопнул в ладоши – как будто моль в воздухе прибил. – Основательно разбираться с вольнолюбивым Гусей и его раззявистыми хозяевами будем позже, сейчас возможно только временное решение, потому что самолет нас ждать не будет. Дюха, свободна!

– Есть, мой генерал! – Я браво козырнула, развернулась на месте и зашагала восвояси – именно что есть. Папины пирожки – они всегда тяготеют к скоропостижной кончине…

Зяма это тоже знает, поэтому он крикнул мне вслед:

– И не сожри там все пироги! Мы сейчас тоже будем!

Я только кивнула, бодро прошагала на свой этаж и, уже входя в квартиру, громко провозгласила:

– Всем привет, я дома, и Зяма с Алкой тоже сейчас будут!

– Что именно они будут? – ворчливо уточнил папуля из кухни. – Есть? Или сочинять ужастики о вреде мучных изделий?

– Что, мамуля села на диету? – сочувственно уточнила я, в утешение расстроенному кулинару сцапав каждой рукой по пирожку и тут же их продегустировав. – Ум-м-м… Вкуснятина!

– А руки помыть? – по инерции пробурчал папуля, но его заузленные брови расправились.

– Да какая диета, Дюша, о чем ты говоришь? – Из гостиной приплыла мамуля – в руке блокнот, за ухом карандаш, на лбу очки – оторвалась от праведных писательских трудов. – Этот коварный тип гражданской наружности, пока я вдохновенно тянула сюжет и слабо ощущала реалии, без объявления войны подсовывал мне под руку свои пирожки, так что я съела уже пять штук!

– Успокойся, ты съела всего два пирожка. – На возбужденные голоса прибрела бабуля – заслуженный ветеран словесных баталий. – Три я с твоей тарелочки стянула, пока ты не ощущала реалии. А что? Они бы остыли.

– Да? – Мамуля сверху вниз оглядела свой поджарый фронт, пытливо ущипнула себя за талию и, очевидно, оценив попавшее в захват, как величину, которой вполне можно пренебречь, объявила:

– Тогда я съем еще два пирожка.

– А я выпью еще компота. – Бабуля тоже села за стол, потеснив меня на диванчике. – Подвинься, Дюша, сейчас еще молодые пожалуют… Ведь пожалуют?

– Конечно, пожалуют! – заволновалась мамуля. – Аллочка должна забрать у меня солнцезащитный крем и кружевной зонтик, в Турции очень злое солнце, а ей нужно заботиться о своем здоровье…

– Я дам ей с собой мою витаминную смесь, – подхватил папуля. – Турецкая кухня довольно однообразна, и в качестве тамошних фруктов я не уверен…

Я закатила глаза.

Папа и мама страстно мечтают поскорее стать бабушкой и дедушкой. На меня в этом смысле они больших надежд не возлагают, поскольку поняли, что замуж я не спешу, а принуждать меня рожать вне брака им представляется неправильным. Другое дело – Трошкина, которая и раньше была моим родителям почти как дочь, а прошлым летом и вовсе официально стала Кузнецовой. Алку мамуля и папуля без устали изводят заботой, пытаясь сподвигнуть на подвиг деторождения. А Алка при поддержке Зямы, не спешащего вкусить радости отцовства, от навязываемого ей сценария уклоняется.

– Зонтик даже не предлагай, чемоданы уже упакованы и взвешены, банка с витаминной смесью тоже не влезет, а солнцезащитным кремом Алка милым делом обзаведется на месте, они будут жить в «Хилтоне», там все есть. – Я поспешила угомонить гиперзаботливых родителей.

И тут явились Зяма с Алкой.

Братец держал в руках коробку, Трошкина застенчиво пряталась за плечом супруга.

– А вот и мы! – возвестил братец радостно и торжественно. – Папа, мама, у нас для вас сюрприз! Вы так много говорили о том, как хотите внуков, что мы с Аллочкой решили дать вам шанс…

– Ну, наконец-то! – Мамуля, не дослушав, так впечатлилась обрывком благой вести, что уронила свой блокнот и потянулась обнять Зяму вместе с его коробкой. – Кто у нас будет – мальчик или девочка?

– Пока собачка. – Нимало не смущенный, Зяма сунул в протянутые руки мамули коробку и прошел к столу, на ходу потирая ладони. – Так, у нас мало времени, поэтому есть я буду быстро, но много…

– Собачка? – озадаченно переспросила мамуля. – Какая собачка?

– Гуся, – любезно пояснила ей Трошкина и предупредительно развернула верхние лепестки картонной коробки, открывая вид на искомую собачку.

– Не понял, – честно признался папа.

Бабуля захихикала.

– Объясняю. – Зяма щедро промочил горло компотом и уничтожил первый пирожок в два укуса, экономно уложив в паузу между ними обещанное объяснение. – Опыты на людях у нас запрещены. Хотите получить на воспитание ребенка – сначала потренируйтесь на собачке. Справитесь – перейдете на следующий уровень.

– И долго нам так тренироваться? – сухо спросила мамуля.

А папуля умильно улыбнулся четвероногому «внуку», убежденно сказал ему:

– У-тю-тю! – и ловко показал пальцами козу рогатую.

– Недолго, – молвила Трошкина. Голос у нее был виноватый. – Через неделю мы вернемся и заберем его…

– Угум, – подтвердил Зяма, расправляясь с очередным пирожком.

Проглотил его, блаженно улыбнулся и грозно нахмурился:

– Но если за эту неделю с нашим условным ребенком хоть что-нибудь приключится – пеняйте на себя! Сидеть вам тогда без внуков еще тридцать лет и три года!

– Какое коварство! – Мамуля выразительно посмотрела на папулю, взглядом призывая его вмешаться.

– Спокойно, дорогая, ничего страшного, всего лишь небольшой тест на профпригодность. – Папуля забрал у мамули коробку и заботливо поместил ее в уголок за холодильником. – Так, подходящие мисочки для еды и воды у меня наверняка найдутся…

Он захлопотал, сноровисто обустраивая быт подопечного.

– Чего-то в этом роде я ожидала, – усмехаясь, заявила бабуля.

– Но не собачки же! – возмутилась мамуля.

– Не собачки, – согласилась наша родная старушка. – Я думала, это будет кто-то поэкзотичнее – хамелеон, к примеру, вомбат или анаконда… Думаю, что задача пригреть на груди змею была бы для тебя, Бася, непосильной.

– Вомбат? – повторил папуля, явно пытаясь вспомнить, кто же это такой.

Я жестами и мимикой изобразила ему в помощь большого и щекастого крысовидного грызуна. Пирожок за щекой придал картинке натуралистичности.

– Анаконда? – тоже повторил Зяма.

По лицу его было видно, что он имеет внятное представление об анакондах и очень жалеет, что эта мысль не пришла ему в голову раньше. Еще бы! Мамуля нипочем не увнучерила бы анаконду! Взяла бы самоотвод из бабушек сразу же, как только та попросилась бы к ней на ручки!

– Пойдем, Гусар, расквартируем тебя, – сказал папуля и увел переименованного Гуссейна в глубь квартиры.

– Подожди, Боря, я знаю, из чего сделать подстилку! – Бабуля подхватилась и вымелась из кухни.

– А я знаю, из чего сделать кроватку! Давно хотела избавиться от нижнего ящика письменного стола, он мешает ногам, – оживилась мамуля и тоже удалилась, замыкая процессию.

Зяма посмотрел им вслед с понятным беспокойством:

– Какие заботливые!

– По-моему, кто-то сам себя перехитрил, – сказала я.

– В самом деле, Зямочка, ты не давал бы клятвенных обещаний, – заволновалась Трошкина.

Наши родители – люди очень ответственные и целеустремленные, а у бабули еще и полвека педагогического стажа. Теперь, когда Зяма их так замотивировал, можно было ожидать, что за эту неделю бабуля научит Гусю читать, мамуля – писать, а папуля – маршировать по плацу левой-правой, браво вскидывая лапу под воображаемый козырек при появлении старшего по званию.

Я тут же вообразила себе встречу во дворе нашего новобранца и многоопытного пса моего любимого майора Кулебякина и решила, что должна поделиться новостью с Денисом. Ну, чтобы он был готов выводить на прогулку сразу двух собак – свою и нашу. Не было сомнений, что папуля попытается привлечь к воспитательному процессу майора, и тот не откажет полковнику и будущему тестю.

– Па-ап, я к Денису! Можно взять пирожков? – покричала я и, не дожидаясь предсказуемого ответа, перегрузила с большого блюда на тарелку часть выпечки.

– Нужно! – ответно покричал папуля.

– Всем пока, счастливого пути и до новых встреч, – сказала я Зяме и Алке. – Летите, голуби, летите. Ваш песик в надежных руках.

– Это-то меня и тревожит, – пробормотал братец. – С простой собачкой наши аксакалы, боюсь, ни разу не оплошают. И придется тебе, Алка, рожать сразу двойню…

– Четверых, – хихикнула я. – Маме и бабушке по одному воспитуемому, а папе сразу двух, чтобы было кому командовать: «На первый-второй рассчитайсь!»

– Эх, Алка, почему тебе не встретился потерявшийся хамелеон? – продолжал причитать расстроенный Зяма. – Вот это была бы задачка так задачка – увнучерить хамелеона!

– Там не было хамелеона. – Трошкина повесила носик.

– Или ты его не увидела, – заметила я, разворачиваясь к двери. – Хамелеоны – они же мастера маскировки.

– Стоять! – Зяма сцапал меня за полу блузки. – Дюха, ты должна нам помочь! Понимаешь задачу?

– Нет! – Я помотала головой. – В смысле, я понимаю, на что ты намекаешь, но не буду устраивать диверсии! Песик не виноват, что стал заложником вашей демографической политики!

– Эх, Дюха, Дюха! А ведь легкая диарея этому песику не повредит, зато все поймут, что в доме, где ставятся смелые кулинарные эксперименты, маленькому ребенку не место!

– Но так нельзя! – вскинула голову честная и благородная Трошкина.

И я спокойно удалилась, точно зная, что Алка сейчас быстро снимет стружку с Зяминого заскорузлого морального облика, освежив этические принципы супруга.

Я поднялась на верхний этаж к квартире Дениса и свободной от тарелки с пирогами рукой произвела в дверь затейливый условный стук, означающий, что пришли свои. Свои некуда! Любимая девушка, невеста и в перспективе (отдаленной – я не спешу) жена.

Мне не открыли, не встретили с караваем на рушнике, но это еще ничего не значило. Денис мог находиться в ванной, где за плеском воды и собственным пением он обычно становится глух, хотя и, увы, не нем. А вот то, что на мой стук не отозвался радостный собачий голос, однозначно свидетельствовало: Дениса и Барклая нет дома.

Я открыла дверь своим ключом, отнесла тарелку с пирожками на кухню, поставила на газ чайник, приготовила посуду – похозяйничала. И села на диванчик, дожидаясь своего ясна сокола в лучших фольклорных традициях – перебирая русу косу и глядя в окошко.

Буквально через минуту по двору прошел Барклай, с высоты похожий на белую в коричневых пятнах сардельку. Бассеты – они не самые грациозные в мире существа.

Дениса не было видно, а сарделька неторопливо уплыла за угол, из чего следовало, что прогулка еще не окончена.

Потом к крыльцу пришвартовалось такси, и из подъезда появились Зяма, прекрасно уравновешенный двумя чемоданами в руках, и Трошкина, отягощенная исключительно беспокойством. Она запрокидывала голову, всматриваясь в окна наверху, кривила губки, а потом еще помахала кому-то ручкой – подозреваю, что свежеусыновленному песику Гусе. Не знаю, ответила ли ей собаченька, а я тоже помахала и даже перекрестила отъезжающее такси.

Очень хотелось, чтобы у Алки и Зямы получилась приятная заграничная поездка, а не как в прошлый раз – смешной детектив с запутанным сюжетом. Хотя тогда все наше семейство совершило незапланированное путешествие в Тбилиси, и лично у меня от него остались яркие впечатления…¹

Я задумалась, перебирая прошлогодние воспоминания, и чуть не пропустила прелюбопытное зрелище – папулин премьерный выход на прогулку с собачкой.

Конечно, настоящему полковнику, пусть и в отставке, больше подошел бы какой-нибудь серьезный пес. Доберман, бульдог… Нет, лучше овчарка! Как в кино про трех танкистов – папа же у нас тоже выходец из бронетанковых войск. Со здоровенной овчаркой, рыжей в черных подпалинах, папуля в своем военизированном прикиде (шорты цвета хаки, футболка защитно-маскировочного окраса и зеленое кепи) гармонировал бы идеально. Черно-белый суетливый комок меха, путающийся под ногами у важно вышагивающего папы, снижал торжественность парадного выхода.

Начинающий собаковод всерьез рисковал позорно грохнуться, запутавшись в поводке, и, очевидно, сам это понял, потому что спустил собаченьку… Или это Гуся сам сорвался с поводка?

Я проводила задумчивым взглядом сначала улепетывающую собачку, а потом и устремившегося вслед за ней папулю. Хм… Явно наш Гусинский – или как там его – освободился условно-досрочно и без официального разрешения! Иначе папуля не мчал бы за ним, как кенийский бегун на финишной прямой!

Папуля продемонстрировал отличную физподготовку: скрылся за одним углом дома и буквально через минуту, я еще не отошла от окна, вылетел на простор двора из-за другого. И не остановился – пошел на второй круг! А потом и на третий, правда, уже с понижением скорости.