Kitobni o'qish: «Балаклава, лето, приключения», sahifa 2

Подмога пришла сама. Кто-то резко дернул Леху за шиворот, в глаза ударил свет фонаря. Ослепленный, Леха пытался пинаться, и все рвался в бой, но знакомый голос охладил, будто вылил ведро холодной воды на голову:

– Это Лешка с Митькой, что ли? Та-а-к. Разберемся. А ты, я вижу, Семен, наш сапожник? Ребята, третий в горы побежал, вон туда!

Несколько теней бросились по направлению, указанному прибывшими.

Местный участковый Степан Иванович и двое в военной форме светили фонарями на участников поединка: двух мальчишек и инвалида.

– Что тут произошло? Кто сигналы подавал?

Сапожник презрительно сплюнул через разбитую губу и вызверился на Леху:

– Чего ты влез, а? Ну кто тебя просил? Я почти его захомутал, а тут ты… Он ужом и выскользнул. Привет, Степан. Я мимо проходил, берегом. У меня тут недалеко живет одна… Ну, в общем…

– Да понятно. Продолжай, – участковый ухмыльнулся в густые усы. Все знали, что на одинокого сапожника, хоть и инвалида, засматривались местные бабы. Победа отгремела восемь лет назад и многие, оставшись вдовами после войны, мечтали его на себе женить, да тот пока не давался, предпочитая такие вот тайные свидания.

– Так увидел, что сигналы кто-то подает. Как смог, быстро добежал, схватил было, а тут этот пацан. Держись, мол, Семен, я помогу. Тьфу! – опять сплюнул сапожник, и непонятно было, от досады, что ему помешали или от презрения к Лехиной «помощи».

Митя выступил из темноты и встал рядом с другом.

– Мы помочь хотели! Вы же, дяденька, извините, инвалид!

– Помощнички! – Семен повернулся к участковому, – когда я добрался до него, тот сигналить уж перестал, светил на бумажку какую-то в руке.

Под светом трех фонарей все принялись рассматривать изрытую борьбой землю.

– Вот она! – Леха торжествующе посмотрел на взрослых и протянул участковому смятый листок.

В это время в городе зажегся свет. Леха переглянулся с Митей и горестно вздохнул, мол, и подлодку не увидели, и шпиона не поймали.

– Та-а-к! Разберемся! – дядька Степан передал бумагу двум молчавшим военным, а сам, больно схватив Леху и Митьку за уши, протащил немного вперед, по направлению к городу, потом отпустил уши, но крепко взял за руки, приговаривая:

– Ишь, помочь они хотели. А батька твой, Леха знает, где ты сейчас? А твоя баба Вера, Митяй? Думаю, что нет. И вот у меня вопрос к вам, бравые соколы. А что вы тут делали так поздно, да в темноте, да с биноклем, так понимаю, отцовским, да совсем в другой стороне от хаты?

Спустя час, после разбирательств с участковым, Леха и Митя стояли, опустив головы и ожидая наказания перед вернувшимся с завода отцом и бабой Верой.

После освобождения Севастополя, в сорок четвертом, Костя, отец Лехи, бывший во время оккупации в подполье, вернулся в дом в Балаклаве и обнаружил там жильцов. Соседку бабу Веру с внуком Митей. Их попавший под бомбежку дом сгорел, и они перешли в пустовавший соседский. Верины дочка с зятем, родители Мити, погибли на фронте, жена Константина умерла, рожая в деревне у родни сорок первом Лешу: врача в деревне не было, а древняя бабка-повитуха помочь первородке не смогла. Лешкой мальца назвали сердобольные родственники, к ним и пришел вернувшийся с войны Костя. Посидел у могилки жены, забрал сына и уехал в Балакаву. С тех пор Леха с отцом и Митя с бабушкой так и жили одной семьей. Баба Вера крутилась по хозяйству и приглядывала за пацанами. Константин работал сначала на восстановлении Севастополя и его пригорода – Балаклавы, а потом на заводе. Мальчишки вместе пошли в школу, и те, кто не знал историю этой семьи, считали их братьями. Разница в возрасте в один год, – Лехе было одиннадцать, а Митяю двенадцать, не мешала ребятам дружить.