Kitobni o'qish: «Кипарисовый крест», sahifa 3

– Но что он спрашивал?

– Курычев просил описать внешность каждой и все время требовал деталей.

– Неужели он не захотел нас увидеть?

– Он даже требовал показать ему вас обеих.

– И вы не сообщили, что мы теперь… Но почему?

– Не знаю. В какой-то момент мне вдруг показалось, что он лжет.

– О чем?

– Обо всем. Не спрашивай, откуда у меня возникло это ощущение, но я неплохо чувствую людей. Сначала он хорошо играл свою роль, потому что готовился. Но когда ход разговора перестал его устраивать, Курычев вдруг изменился, словно маску сбросил. Стал очень требовательным и раздраженным, даже злым, как мне показалось. И тогда я испугалась за вас с Анет. Я ни словом не обмолвилась, где вы находитесь, а во встрече отказала под тем предлогом, что вы на занятиях и вызвать вас никак невозможно. Проверяя свои ощущения, я предложила ему прийти вечером или на следующий день и поговорить с начальницей, предоставив доказательства того, что у него действительно была сестра, скончавшаяся в феврале шестьдесят седьмого.

– Он больше не пришел? – догадалась Зизи.

– Не в этом дело. Прощаясь, Курычев попросил стакан воды. Сама не понимаю, как я попалась на этот трюк!

– О чем вы, Эдит Карловна?

– Я налила воды из графина в дежурной комнате. Меня не было всего несколько секунд. Он выпил, поблагодарил и, обещав прийти на следующий день, ушел. Мне показалось, что сделал он это слишком поспешно. А при сдаче дежурства я обнаружила, что из журнала регистрации вырван лист. Тот самый, в котором были сделаны записи о вас.

– Боже!

– Я немедленно доложила обо всем Аркадии Дмитриевне, но что мы могли сделать? Заявить в полицию о повреждении журнала?

– А вдруг это был один из тех, кто приходил за Мари?

– Меня посетила та же мысль. Не поверишь, я устроила Аркадии подлинный допрос. Она была напугана не менее моего, поэтому постаралась вспомнить все детали. Один из двоих был стареньким и тщедушным.

– Шаркал ногами и сипел?

– Откуда тебе известно?

– А второй – высокий и тяжелый. У него тонкий противный голос.

– Ты подслушала их разговор? – поразилась Эдит.

– Они зашли в библиотеку, а я…

– Как всегда, сидела под столом, – закончила фразу та. – Но что ты слышала?

– Шаркун сомневался, ту ли девочку они забирают, а Тяжелый уверял, что ошибки нет. Она похожа.

– На кого?

– Я не знаю, но это был странный разговор.

– Почему ты никому не рассказала?

– Я хотела, но… сама не была уверена, что все правильно поняла. Могли подумать, будто я просто завидую Мари.

– Но потом, когда нашли труп?

– Наверное, я испугалась. А может, просто не видела смысла что-либо рассказывать. Мари уже не вернуть.

Зизи изо всех сил старалась не заплакать, но когда Эдит ласково погладила ее по голове, слезы потоком хлынули из глаз. Воспоминания о Мари, непонятные и пугающие события, происходившие тогда и продолжающиеся ныне, одиночество, накопившиеся тяжелые мысли и страх – все вылилось из нее горькими рыданиями.

Эдит не успокаивала, только держала ее за руку. Она и сама была готова заплакать, но понимала, что должна быть сильной. Ради Зизи. Ради Анет. Сейчас она не сомневалась, что девочкам грозит нешуточная опасность.

Плохо только, что она не понимает, как их защитить. И возможно ли это.

Во дворец Зизи вернулась под вечер, не сомневаясь, что ее ждет наказание за опоздание, и ощущая только тупое безразличие. После того что она узнала, все остальные чувства словно притупились. Пусть ее выпорют, оставят без еды и воды. Пусть она умрет. Ведь вместе с ней умрет и тот жуткий страх, который поселился в ней сегодня.

В комнатах фрейлины было темно и пусто. Затеплив лампу, Зизи легла на свой тюфяк и натянула на голову одеяло.

Эдит Карловна уверила ее, что во дворце им с Анет ничего не угрожает. Кто бы ни был этот Курычев, он потерял их след.

Зизи очень хотела бы верить в счастливый конец.

Но почему-то верилось плохо.

Она сжала в руке кипарисовый крестик, который был на ней, когда ее принесли в приют, и стала молиться.

У кого еще, кроме Бога, просить помощи?

Тринадцатое марта

Разговор с Эдит Карловной долго не выходил у Зизи из головы. Когда по делам приходилось покидать дворец, она передвигалась перебежками, оглядываясь на каждом шагу и дрожа от страха. Если выдавались свободные часы, старалась вообще не высовывать носа.

«Не буди лихо, пока оно тихо», – бубнила она себе под нос.

Однако за долгое время не явила себя никакая опасность – ни в виде чужого человека, ни странного события, – и девочка постепенно забыла, что надо бояться.

Да, честно говоря, для этого и времени не было.

Только ночами, когда дворец затихал на недолгое время, ей случалось проснуться от нахлынувшей паники.

Она не имела определенного очертания, скорее походила на внезапный испуг робкого зверька, но, к счастью, это состояние длилось недолго. Наступал день с его заботами, и душа девочки успокаивалась.

Может, все еще будет хорошо!

Год жизни при фрейлине Куракиной пролетел совершенно незаметно, но не так, как бывает, когда жизнь насыщена событиями. Наоборот – когда каждый день повторяет предыдущий, и потому жизнь кажется одним, слепленным из одинаковых днем. Правда, теперь ей уже не казалось, что просвета не видно.

Зизи научилась выкраивать минуты для отдыха, для чтения, вновь обрела друзей, привыкла выполнять свои обязанности четко и быстро. Было, чему радоваться. Но вместе с взрослением вернулись и размышления о дальнейшей судьбе.

Ей исполнилось четырнадцать. Уже четырнадцать. Сейчас у нее есть кров и еда, но неужели всю жизнь придется спать на полу и выносить горшки?

Странно. Еще год назад жизнь радовала ее своей устоявшейся определенностью. И вот пожалуйста! Она как бабка в сказке «О рыбаке и рыбке». Сначала была согласна на новое корыто, а потом и судьбой столбовой дворянки осталась недовольна.

Когда-то Эдит Карловна сказала ей, что надо всегда желать большего. Тогда, дескать, мечты начнут сбываться. Зизи не сразу поняла смысл мудреной фразы. Что может желать воспитанница приюта? Ее мечта обрести родителей при всей силе желания не сбывалась. Ничего большего и лучшего она представить не могла. Сейчас она трактовала слова Эдит иначе. Надо не просто хотеть, а стремиться. Не ждать, когда чудо свалится тебе в руки, а делать все, чтобы оно случилось.

Осталось понять, что именно она должна делать, чтобы изменить жизнь.

Усевшись на коврик и подобрав под себя ноги, Зизи думала об этом постоянно, но ничего умного придумать не могла.

Март тысяча восемьсот восемьдесят первого был пронизывающе холодным, не предвещавшим скорого тепла.

Это была неделя дежурства Куракиной в покоях цесаревны, и Зизи ожидала этих дней, как праздника. Уж наверняка удастся посидеть с книжкой хоть часик. Накануне Анет сообщила, что принесет роман Виктора Гюго, появившийся у Нелидовой совсем недавно, но уже прочитанный. Неделя дежурства хозяйки Анет как раз закончилась, и Нелидова с разрешения цесаревны укатила в Петергоф навестить родных. Горничную с собой не взяла. С самого утра Зизи ожидала возможности встретиться с подругой и забрать книгу с удивительным названием – «Собор Парижской Богоматери». Однако было уже два часа пополудни, а Анет все не приходила.

В конце концов, не вытерпев, Зизи отправилась к комнатам Нелидовой в надежде встретить Анет по пути. Однако той не было ни в коридоре, ни в комнате. Озадаченная Зизи двинулась дальше, гадая, куда могла запропаститься подруга.

Она спустилась на первый этаж, добрела до Малого подъезда и, притаившись за колонной перед выходом, – как бы не стали кричать и гнать, – стала с любопытством рассматривать входивших и выходивших дворцовых гренадеров в высоких меховых шапках.

Внезапно что-то произошло. Высокие двери распахнулись, словно откинутые злой силой, и мимо пронесли показавшегося ей огромным человека в военном мундире. Одна его ступня была оторвана, другая нога раздроблена ниже колена. Из ужасных ран фонтаном била кровь, казавшаяся в полумраке коридора черной. Лицо раненого Зизи не рассмотрела, только заметила краем глаза, что оно было мертвенно белым.

Не понимая, что и зачем делает, но повинуясь сильнейшему порыву, Зизи бросилась следом. Ее никто не прогонял и не мешал, наоборот, из помещений выбегали все новые люди и тоже бросались за гвардейцами, несшими раненого на руках.

Наконец его внесли в распахнутые двери какой-то комнаты и уложили на узкую кровать.

Народ все прибывал. Кровью был залит весь пол, люди ходили туда-сюда и разносили ее на сапогах, кровь смешивалась с талым снегом, грязью, превращаясь в бурое месиво.

Наконец в толпе зашептали: «Боткин». Несколько человек в мундирах отогнали толпящихся, и невысокий человек с бородой и в круглых очках стремительно прошел к кровати.

Зизи стояла в самом углу комнаты, почти незаметная из-за забитого книгами шкафа. После прихода лейб-медика народу в комнате все прибывало, и наконец стало душно.

– Окно откройте! – крикнул, не поворачиваясь, доктор Боткин. – Людей выгоните и смойте грязь! Заразы нам только не хватало!

Гвардейцы стали надвигаться на толпу. Зизи вместе со всеми вышла, но направилась в другую сторону, где, как она успела заметить через открытую дверь, находились служебные помещения. В одном из них она обнаружила стопку полотенец. Сунув кучей в рукомойник в углу, она выжала их и побежала обратно.

В комнате оставались только доктора да несколько человек в мундирах и партикулярном платье.

Отточенный слух Зизи уловил вопрос, заданный одним из них лейб-медику Боткину: долго ли проживет раненый.

– От десяти до пятнадцати минут, – почти не разжимая губ, ответил тот.

Зизи услышала сдавленные рыдания говорившего и слабый голос стоявшего у изголовья кровати мальчика. Он шептал молитву.

«Надо спешить», – подумала Зизи и подошла. Странно, но ее появления никто не замечал. Вокруг кровати валялись окровавленные куски одежды, остатки разорванных взрывом сапог, искореженная сабля, черные от копоти остатки эполет. Перемешанные с грязью, они делали картину еще более ужасающей, словно раненый лежал не в комнате, а на мостовой. Встав на колени, Зизи принялась собирать тряпки. Рядом появилась еще какая-то женщина и начала делать то же самое. Третья стала быстро и ловко вытирать пол. Подходить близко к ложу умершего они не решились, вымыли полы в коридорчике и на лестнице. Там грязи и крови было больше всего. Все трое молчали. Наконец делать еще что-то стало невозможно: в комнату вошли женщины, одна из которых с ужасным криком бросилась к кровати.

Подошел один из офицеров.

– Идите отсюда. После все сделаете.

Зизи вышла последней, не чуя ног.

Народ заполонил залы и коридоры дворца. Все говорили лишь об одном: о взрыве на набережной Екатерининского канала и смертельном ранении императора Александра Второго от брошенной террористами бомбы.

Тут только до Зизи дошло, кто был тот раненый.

Накатившая внезапно дурнота заставила ее кинуться к ближайшему окну, растворить его и долго вдыхать мартовский воздух, пытаясь ее отогнать.

Мимо все время ходили и бегали люди, раздавался громкий надрывный плач, тревожные возгласы неслись со всех сторон. Электрические лампы были зажжены во всех помещениях. Однажды Зизи довелось любоваться с улицы сияющим, как рождественская елка, дворцом, но сегодня яркий свет делал лица людей еще бледнее. Все вокруг вообще казалось мертвенно белым.

Зизи забилась в угол неизвестно какого по счету коридора и закрыла глаза. Рядом остановились двое.

– Не перевязав раны, императора повезли во дворец. Неужели совсем ума нет!

– Охрана была растеряна. Наверное, думали только о том, как быстрее убраться от места, где разгуливают террористы.

– Я слышал, доктора считают: если бы государю не дали истечь кровью, он остался бы жив.

– Это было седьмое или восьмое покушение?

– Седьмое. Все, как ему предсказали.

– Теперь очередь цесаревича.

– Типун тебе на язык!

– Да я не об этом. Он совершенно не готов вступить на престол.

– Судьба. Что поделаешь.

– Судьба не то чтобы завидная. В России террористы стреляют лучше наших солдат.

– Бог милостив.

– Но не к Романовым. Они вообще невезучие.

Говорившие давно ушли, а Зизи еще долго сидела в углу с закрытыми глазами.

Потом она никак не могла вспомнить, чем закончился этот день. Вроде бы кто-то помог ей добраться до фрейлинских комнат. А может, она дошла сама.

Разум начал возвращаться через несколько дней, когда им с Полин пришлось помогать всем службам готовиться к похоронам императора. В основном дела для них нашлись на кухне. Потребовалось много рабочих рук для приготовления поминального угощения для служащих, которых, как узнала Зизи, было не менее полутора тысяч. Но даже в самые загруженные работой дни залитый кровью и грязью пол вставал перед глазами, стоило только их закрыть.

Страшные картины побледнели и почти стерлись не сразу, только ближе к лету.

Однако забыть она не могла.

На летние месяцы новый император Александр Третий с ближним кругом собрался на отдых в финские Шхеры. Куракина, как одна из фрейлин императрицы Марии Федоровны, была приглашена. С собой она взяла Полин, оставив Зизи следить за комнатами, ухаживать за цветами в горшках, которые в неимоверном количестве водились у Куракиной, и ждать возвращения хозяйки.

Наверное, за все время ничему Зизи не была так рада, как этому нежданному отдыху.

Часы работы чередовались с чтением и посещением кухни, где скучающие повара учили ее варить шоколад. Среди них оказались пара французов, с которыми можно было поболтать на их родном языке. Удивившись познаниям прислуги, оба с жаром взялись за совершенствование ее произношения, чему девочка была несказанно рада.

Несколько раз Зизи отваживалась прогуляться до Летнего сада и даже чуть дальше, каждый раз убеждая себя, что в людных местах с ней не может приключиться ничего плохого. Она забывала при этом, что тот, кто приходил в приют, может случайно заметить ее и узнать.

Но ничего не случилось. Никаких господ, желающих ее схватить, Зизи ни разу не встретила. И где-то в глубине души теплилась надежда, что ее жизнь не превратится в кошмар. Разве она это заслужила?

Сергей Салтыков

В царской семье была традиция заводить собак. Кошки появлялись редко. Все началось с любимца Петра Первого – Тиграна, чучело которого теперь хранилось в Кунсткамере. Павел обожал такого же курносого, как сам, шпица и не признавал больших псов. Александр Павлович к животным был вообще равнодушен, предпочитал общение с дамами. А вот у его брата Николая, вошедшего на престол в двадцать пятом году, был черно-белый пудель по кличке Гусар.

Александр Второй, страстный охотник, уважал собак серьезных – гончих и борзых. После того, как охоту перевели из Петергофа в Гатчину, построив Егерскую слободу с псарнями, их стало не менее сотни. Александр Третий, как и его отец, считался знатоком охотничьих собак. Но был у Александра Александровича и личный четвероногий питомец. Матросы корабля «Африка» подарили ему камчатскую лайку. Эту собаку все так и называли – Камчатка.

Алексей Борисович Перовский, личный друг нынешнего императора, охоту не жаловал, поэтому имел склонность к милым и дружелюбным песикам. Особенно ему нравились пудели, и этим он совпадал во мнении с Николаем Первым, державшим исключительно пуделей, самостоятельно выгуливая Драгуна, который был после Гусара, а конце жизни – пуделиху Муфту. Император любил прохаживаться со своими любимцами вдоль набережной, причем без всякой охраны, и это было известно всему Петербургу. Сам не ведая, по какой причине, Перовский перенял эту привычку гулять мимо императорского дворца с Мими. В конце концов, променады полезны для здоровья.

Чаще подобные прогулки случались в воскресенье перед службой в Исаакиевском. На раннюю он не поспевал, приходил к началу второй, заведя Мими домой.

В этот раз по хорошей погоде они с пуделихой зашли чуть дальше обычного, до перекрестка с Суворовской площадью, где начинался плашкоутный мост.

Вдыхая свежий утренний воздух, Алексей Борисович с улыбкой глядел, как Мими, помахивая хвостиком, бодро трусила по мостовой, и, увлекшись, вступил на проезжую часть.

Из задумчивости его вывели крик возничего и ржание резко вздернутого коня. Перовский не успел даже испугаться. Оцепенев, он выпустил из рук поводок, беспомощно глядя на приближающуюся лошадиную морду. Мими сорвалась с места и побежала наперерез повозке. Секунда, и все закончилось бы самым трагическим образом, но тут неведомая сила дернула его назад. Перовский повалился на что-то мягкое и забарахтался, суча ногами.

Повозка промчалась мимо, не останавливаясь. Даже наоборот. Мерзавец возничий хлестнул коня, торопясь скорее уехать и не желая стать предметом разбирательств.

– Дьявол тебя побери! – вырвалось у Перовского, продолжающего лежать на чьем-то теле и не имея возможности подняться.

Место происшествия тотчас обступили зеваки, и Алексею Борисовичу стало стыдно. Вот, скажут, барин какой неловкий. Барахтается, как жук в навозе, на потеху публике.

Между тем его невидимый спаситель тоже пришел в себя и весьма ловко исправил ситуацию: перевернул Перовского на бок, выбрался из-под него, вскочил и одной рукой поднял своего подопечного, поставив твердо на мостовую.

– Не ушиблись, ваша милость? – спросил он весело.

Перовский поправил съехавшую на лицо шапку и наконец смог увидеть своего спасителя воочию.

Молодое загорелое лицо, смеющиеся черные глаза, форма со знаками отличия Измайловского полка – темно-зеленого сукна окантованный красным воротник с вышитой, словно женской, золотой косой, заканчивающейся кисточкой, да белый околыш на низком кивере, за что измайловцев прозвали «пекарями», и нашивки, указывающие на звание поручика – один просвет и три звезды.

Ошалевший поначалу Перовский понемногу оправился от испуга и выразил молодцу благодарность за спасение. Тот ответил с достоинством и отказался от денег, когда Алексей Борисович стал предлагать.

Этим он окончательно расположил Перовского к себе.

– Скажи свое имя. Буду знать, за кого свечку ставить.

– Сергей Салтыков, – ответил поручик, отряхивая мундир от грязи.

– Я не забуду твоего поступка, Сергей. Ступай и помни: Перовские добра не забывают.

С улыбкой поклонившись, поручик побежал по своим делам, а Перовский, оглядевшись, заторопился вслед за невесть куда запропастившейся Мими.

Сергей действительно торопился. Сегодня, в свободный от службы день он надеялся увидеться с давним другом Сашкой Петрковским, которого не видел больше года. Они договорились встретиться на Марсовом поле.

Он уже перешел линию конки и стал вертеть головой в поисках товарища, и тут с ним случилось нечто вроде контузии, какая бывает, когда невдалеке разрывается снаряд, а ты, оглушенный, трясешь головой, не в силах понять, что с тобой приключилось.

Перешагнув линию конно-железной дороги и поглядев по сторонам, мимо торопливым шагом прошла девушка. В каждом ее движении было столько грации и очаровывающей плавности, что Сергей замер, не в силах оторвать взгляд. Она прошла совсем близко, не глядя на него и находясь во власти своих дум, но он разглядел нежное бледное лицо, карие глаза, как бы подернутые печалью, и прядь непослушных темных волос, выбившихся из-под платка.

Сашка, скорей всего, уже все глаза проглядел, ожидая друга, но Сергей даже не вспомнил, зачем торопился на Марсово.

Он долго смотрел вслед незнакомке, а потом перешел на другую сторону улицы и двинулся по Миллионной, не сводя глаз с тонкой фигурки впереди.

Девушка почти не размахивала руками, прижимая локти к бокам. Так обычно ходят скрытные люди. Узкую спину держала прямо, даже слишком. А двигалась при этом плавно, словно кувшин на голове несла. Бедра чуть покачивались в такт шагам. Сергей шел следом, боясь дышать. Никогда прежде он не видел такой изящной фигуры и столь совершенных движений.

Судя по одежде, незнакомка была из прислуги. Глядя по сторонам, Сергей все гадал, в какой двор она свернет, и с удивлением увидел, что девушка остановилась возле будки охранной стражи у входа на территорию императорского дворца. Городовой открыл перед ней кованую калитку в Кухонный дворик. Сергею только и оставалось смотреть, как незнакомка торопливо побежала к дверям.

В ту же секунду он понял, каким был дураком, не попытавшись познакомиться до того, как она исчезла.

Между тем Зизи, пребывающая во власти своих мечтаний, ни о чем не подозревала. Она не заметила шедшего за ней человека и, вернувшись в покои фрейлины, принялась за накопившиеся дела. Сегодня следовало разобрать и отнести в прачечную всю грязную одежду, а ее Куракина с Полин привезли немало. Путешественницы вернулись из Финляндии два дня назад, но с утра, собравшись, ушли в покои императрицы. Полин успела только шепнуть, что сегодня на императорской половине планируется важное событие. При этом она делала круглые глаза и все время приглаживала волосы.

«Значит, в самом деле важное», – решила Зизи.

За все время пребывания во дворце она видела императорскую чету лишь однажды, и то издали. Цесаревичей и цесаревен, старший из которых Николай был на год с небольшим моложе ее, Зизи встречала иногда во внутреннем дворе, когда те с гувернерами готовились идти на прогулку. Разумеется, не вблизи. Кто бы позволил ей отираться рядом с детьми императора! Но с виду это были обычные мальчишки и девчонки. Самый младший – Зизи слышала, как его называли Мишей – был очень мил. Ему было не более трех. Девочка звалась Ксенией. Веселая и игривая, как все дети в шестилетнем возрасте.

Зизи очень хотелось увидеть Александра Третьего и Марию Федоровну поближе, но это было почти нереально.

И только она с сожалением подумала об этом, как в дверь постучали, и в комнату проскользнула Анет.

– Пойдем вниз на царя смотреть! – задорно блестя глазами, сказала она, кусая булку.

– Куда?

– Мне Паша, горничная Левашовой, сказала, что можно потихоньку спуститься на второй этаж, там есть проход, потом прямо по коридору и встать у окон, – затараторила Анет. – Они поедут сначала в Собрание, а потом кататься.

Взявшись за руки, девочки побежали вниз.

Им повезло. Они успели занять окно почти над самым подъездом, из которого должна появиться императорская чета. Немного наискосок, но видно было отлично.

Анет успела дожевать булку и достать пряник, предложив Зизи. Та отказалась. Непонятно, по какой причине, ее вдруг охватило необычайное волнение. Словно ожидание чего-то.

Наконец драгуны распахнули двери. Из дворца в сопровождении двух дам вышла нарядная, увешанная драгоценностями императрица. Грациозно поднявшись в открытую коляску, она уселась и повернула голову ко входу. Через несколько мгновений к ней вышел высокий и показавшийся Зизи толстым человек в простом сером кафтане.

– Государыня красивая, а император точно на конюшню собрался, – зашептала Анет.

Зизи смотрела во все глаза. Драгоценности императрицы ее интересовали мало. Взгляд уперся в грузную фигуру императора.

Он уже поставил ногу на подножку и неожиданно, помедлив, обернулся. Большие выпуклые глаза пошарили по окнам и вдруг уставились прямо на нее.

Зизи замерла, не в силах пошевелиться.

Они глядели друг на друга всего мгновение, а потом император с необычайной легкостью вскочил в повозку.

– Пшел! – крикнул он вознице.

Коляска плавно тронулась и покатилась по мостовой.

Зизи стояла с бьющимся сердцем, не смея дышать.

Что это сейчас было?

Потрясенная произошедшим, она не заметила, что на нее в упор смотрели еще два горящих глаза.

Сергей как раз возвращался в полк после встречи с Петрковским. Охрана загородила проход, и Сергей вместе со всеми замер, ожидая выхода императора. Мундир хранил его от подозрительных взглядов городовых, поэтому он чувствовал себя свободно. Александра Третьего он видел не раз, когда тот приезжал на построение Измайловского полка, поэтому сразу узнал. Сергей видел, как государь подошел к коляске и вдруг обернулся, глядя куда-то вверх.

Сергей проследил за его взглядом и не поверил глазам. Там стояла та самая девушка, которая потрясла его воображение сегодня утром.

Императорская чета давно укатила, а девушка все не двигалась, думая о чем-то.

На Сергея она так и не посмотрела.