Kitobni o'qish: «Когда цветет олива»

1. Мария

Глава первая

– Фортовая ты, Машка, везучая. Никогда бы не подумала, что тебе так повезет. Гранде фортуна! Хотя фортуна у тебя далеко не гранде. – Штопор все-таки поддался женскому напору, и пробка плавно вытянулась из узкого горлышка пузатой бутылки, а Лора еще раз внимательно осмотрела пятую точку подруги и в подтверждение своих слов покачала головой.

– Не придумывай, Лора, причем тут везение. Простое знакомство через интернет. Было бы желание…

Маша обладала самой примитивной фигурой: рост невысокий, грудь обыкновенная, а отсутствие длинных ног с лихвой компенсировала тонкая талия. А та пятая точка, на которую так точно прицелилась Лора, совсем не обладала приятной выпуклостью, а даже наоборот, поражала плоской квадратностью. Хорошо изучив свое бесформенное тело, Маша всю жизнь отдавала предпочтение брюкам и растянутым свитерам, превосходно прикрывающим то, чего не было и в помине, создавая иллюзию стройности, подтянутости, вырисовывая фигурный силуэт. Лишь одного Лора не понимала: как до сорока восьми лет подруга умудрилась сохранить девичью худобу. Но своим бесспорным достоинством Маша никогда не хвасталась.

Ее светлые пушистые волосы ни разу не пережигались окрашиванием в модных салонах, легко скручивались в тугой жгут и держались на затылке с помощью допотопных металлических шпилек. Даже седина не спешила появляться в этих тициановских волосах назло всем завистникам и злопыхателям, кто пытался навскидку определить ее возраст. Возраст был неопределенный. Никто больше сорока не давал, но Маша настолько и выглядела. В модных джинсах, поверх которых надевалась очередная кофта-балахон замысловатого цвета, с яркой кожаной сумкой через плечо она всегда летела стремительной походкой, держа высоко голову и не смотря под ноги. В представлении Лоры надежно закрепилось понимание того, что именно так и должны выглядеть все непризнанные при жизни художники, к которым она относила и любимую подругу, приписывая ей не до конца раскрытый талант.

– Желание есть у каждой, не каждой так везет!

Две закадычные подруги на тесной кухне старой московской квартиры справляли Машин отъезд. И пока темно-бордовое вино «дышало» от долгого томления в закрытом пространстве, хозяйка высыпала спагетти из кастрюли в глубокую миску и заправила примитивное блюдо дорогущим соусом, приобретенным для такого случая в модном супермаркете. Макароны, прельстившие нерадивую повариху яркой упаковкой без единого русского слова, скользили, путались и не желали аппетитно формироваться в мягкие, живописные изгибы.

– Господи, как же трудно с этими макаронами! – Маша, плюнув на этикет, перемешала все вилкой.

– Ты только при родственниках Марио такое не ляпни, – возмутилась Лора, пригубив сразу треть бокала.

– Почему?

– Это у нас макароны, а у итальянцев – паста! Причем все без исключения.

– Да знаю я, не учи. – Маша бойко выставляла на стол салатницу, хлеб, овощное рагу. Из духовки тянуло чесноком и пряностями. Курица готовилась по всем правилам итальянской кухни.

В глубокой салатнице Лора перемешала овощное попурри, добавила для мягкости подсолнечного масла и щедрую щепотку йодированной соли.

– Счастливая ты, Машка! Будешь теперь пить настоящее «Кьянти», есть морепродукты и наслаждаться безмятежной жизнью, – замечталась Лора над порцией спагетти. – Завидую я тебе!

– С чего ты взяла? Ну с чего? – Маша оторвала взгляд от мокрого окна.

Не хотела она устраивать прощальные посиделки, ох, как не хотела. Хорошо знала острый язычок единственной подруги. И так можно было предположить, что все закончится неоправданной злостью на Лоркины нравоучения. Оставалось только сдерживать легкое раздражение и подливать в бокал полусладкое вино. – Какая безмятежная жизнь? Не фантазируй, Лора. Через три месяца обратно вернусь.

– Ты с мужем развод оформила?

С тяжелым вздохом Маша кивнула головой.

– Значит, сразу ориентируй Марио на долгую и счастливую семейную жизнь. Твоя цель – выйти замуж. Поняла? Через два года пятидесятилетие будем праздновать, тянуть дальше некуда. Последний предел. За три месяца управишься? – подытожила Лора.

Времени, конечно, кот наплакал, но если постараться… Она никогда не ставила цель – выйти еще раз замуж. Одного раза хватило с лихвой. Еще в университете на втором курсе влюбилась по уши в харизматичного с обнадеживающими задатками будущего скульптора с мировым именем, а через пятнадцать лет от него осталось только имя, вернее, фамилия, с которой Мария Пронина рассталась совсем недавно, когда по всем правилам оформила развод. От скороспелого брака так же скоропалительно родился и единственный сын Максим, а на второго ребенка планы не распространились.

Вообще, жизненное обустройство у Маши происходило всегда высокими взлетами и резкими падениями, радость и счастье чередовались с разочарованием и горем по аккуратно вымеренной временем амплитуде то ли косинуса, то ли синуса, попарно и обоюдно. Зарегистрироваться на сайте знакомств она так и не рискнула, а вот через страницу инстаграма, где осмелилась показать миру свои студенческие работы, непонятными интернетовскими тропками на нее повально стали подписываться мужчины средних лет приятной наружности. Но в силу своей скромности и обыкновенной нехватки времени, Маша подписчиков игнорировала, а на вопрос «Привет. Как ты?» не отвечала ни единым словом.

Марио Тонини подписался к ней в марте, она хорошо запомнила этот факт, потому что грустный мужчина с красивыми черными глазами лично поздравил ее с Международным женским днем, прислав в качестве подарка открытку с изображением Сикстинской Мадонны мастера Рафаэля. Машу подкупило и незамысловатое поздравление, и прекраснейший образец искусства, которым она занималась всю сознательную жизнь, а именно, окончив институт имени В.И. Сурикова, проработала в художественных школах и частных мастерских почти двадцать лет. На интересе к живописи и завязалась ежедневная переписка. Марио поочередно высылал фотографии членов своей семьи в сопровождении краткой ознакомительной характеристики, и уже через месяц она знала все семейство Тонини из небольшой деревушки Сан-Стефано провинции Авеллино где-то недалеко от Неаполя.

– Маш, пойми, таких, как ты, тысячи. – Лора нервно откинула за спину прямые черные волосы, все норовившие залезть в тарелку с макаронами, и продолжила лекцию под заунывное бренчание дождевых капель за окном. – Тебе сама судьба улыбнулась…

После жаркого лета с первых дней сентября резко наступила осень, выполаскивая городские парки затяжными ливневыми дождями с пронизывающим ветром, который срывал зеленые листья с поникших ветвей и гнал по мостовой вдоль бордюров. Маша затосковала по теплу, по кратковременному отпуску возле синего моря. Директор школы искусств бесцеремонно прервала ее отпуск и попросила выйти на работу на целых две недели раньше положенного срока, но кого это волновало. Решив в один момент изменить свою скучную жизнь, три дня назад Мария Пронина написала заявление об уходе, мягко положила его перед удивленным секретарем и ни о чем теперь не жалела.

– У меня соседка так в Израиль уехала к американцу на жительство, – Лора продолжала разговор, не замечая, что собеседница задумчиво смотрит в окно, – а у мужа на работе сотрудница получила вид на жительство в Германии, брак с немцем вовремя оформила, сейчас живет и радуется …

В июне Марио написал странное послание. Просил у нее согласие на свой приезд в Москву. Маша не смогла ответить сразу, два дня нервничала, даже наведалась к сыну узнать его мнение, но Максим не захотел вникать в личные отношения родительницы, предложил решать все самой. Маша больше ни с кем не советовалась, хорошо подумала и согласилась. Через месяц потенциального жениха она встретила в Шереметьево. Сеньор Тонини оказался намного старше предоставленных фотографий, шел ему шестьдесят второй год, и, быстро подсчитав в уме, Маша определила свою молодость разницей в тринадцать лет. Вроде и немного, да только Лора и на этот счет, как всегда, поделилась своим мнением в откровенной форме.

– Машка, что ты с ним делать-то будешь? Он же старый!

– В смысле? – После отчетной художественной выставки, которая ежегодно предоставлялась высшему руководству в конце учебного года, Маша едва улавливала суть разговора.

– В сексуально-интимном смысле, Маш! Тебя что половая жизнь вообще не интересует?

И Лора воззрилась на нее негодующим взглядом широко распахнутых глаз с наращенными ресницами. Маша неопределенно пожала плечами и в целях самосохранения попыталась перевести разговор на другую тему. После окончательного разрыва с первым и единственным любовником, она уже лет восемь прекрасно обходилась без половой жизни, но посвящать лучшую подругу в столь интимный секрет не хотелось, стоило поберечь и без того ранимую самооценку от беспощадной критики беснующейся Лоры.

Во время пребывания итальянского гостя в Москве Маша предложила ему отказаться от проживания в гостинице и любезно разместила Марио в своей однокомнатной квартире. Чтобы не смущать и без того стеснительного мужчину, ночевать уходила к соседке по лестничной площадке, одинокой старушке бабе Наде. События Маша не торопила. На работе заблаговременно взяла целую неделю отгулов, выслушав при этом нарекание от заместителя директора, и каждый день показывала гостю красоты и достопримечательности любимого с детства города. Языковой барьер они успешно преодолели в первый же день. Общались с помощью мобильного переводчика, ненавязчиво поправляя произношение и грамматику, при этом Маша в разговоре чувствовала себя намного увереннее, сказывались двухмесячные курсы по изучению итальянского языка, на которые она заблаговременно записалась при наличии свободного времени. Но увидев в аэропорту полуседую голову сеньора Тонини, его заметно оплывшую фигуру близкую к начальной стадии ожирения, Маша немного растерялась от настигнутого разочарования, и тут же растерялся весь ее багаж знаний, за который она с лихвой заплатила без малого тридцать тысяч рублей. Пришлось довольствоваться обыкновенными словами приветствия, и к своему стыду Маше нечего было добавить в ответ на долгий и красноречивый поток непонятного певучего языка. Но даже несмотря на языковой барьер, общение их состоялось. Легко, непринужденно, в меру галантно Марио Тонини увлекал неискушенную женщину в водоворот комплиментов, чередуя короткими поцелуями обеих рук и сопровождая свои высказывания выразительными взглядами жгучих глаз с густыми ресницами и только. А к моменту расставания оба знали, что понравились друг другу в большей или меньшей степени. В большей – Марио, а в меньшей самой Маше.

Трудно ей давалось объяснение заниженной степени, но и на этот раз ее выручила Лора. Сидя после отлета Марио в любимом кафе с большой кружкой капучино, подруга в лоб высказала свое ненавязчивое мнение.

– Был бы он хоть на пять лет моложе!

– Почему ты все меришь годами, Лора? – Маша старалась говорить сдержано, не хотелось портить настроение.

– Ты не поймешь, – отмахнулась Лора, аппетитно облизывая чайную ложечку после сахара. – С молодым проще, поверь мне на слово. У твоего Марио года через два болячки посыплются как из дырявого мешка.

– Да? А мне не показалось, – задумалась Маша и вспомнила частую одышку итальянского визитера.

– У вас что-то было? – Лора наклонилась вперед, и под упругой грудью прогнулась столешница, глаза предательски заблестели в предвкушении чего-то острого и запретного.

– Нет. Не было. Я у соседки ночевала, – отрезала Маша.

– И о чем с тобой разговаривать…

Спустя три недели из Италии пришло официальное приглашение. Не спрашивая ее согласия, Марио решил сделать обворожительной сеньоре Марии подарок и пригласить в гости на все время, которое выделит им посольство. И тут она снова засомневалась, стоит ли продолжать знакомство с человеком, столь не подходившим к ее не сформировавшимся желаниям. Но Лора каким-то образом уговорила, образумила, настояла и так красочно обрисовала Мекку русских – Италию, что за короткий срок Маша собрала необходимые документы, сделала загранпаспорт, прошла собеседование и через десять дней получила визу сроком на три месяца. Марио расстроился, узнав о таком коротком сроке, но саму сеньору Пронину такой расклад устраивал вполне. Маша рассуждала здраво и последовательно. Если в Италии что-то пойдет не так, через три месяца она спокойно соберет вещички и вернется домой, а если ей захочется остаться, то второй раз визу продлят на более долгий срок. Оставался только Максим…

Последнее время сын отдалился от нее. Он больше общался с отцом, который не вылезал из хранилищ Третьяковской галереи, пытаясь закончить долгоиграющую диссертацию по теме русской живописи, то бросая ее по причине частых запоев, то продолжая в нередкие моменты протрезвления. Максу шел двадцать седьмой год, вполне приятный возраст для чистых стремлений, воплощения намеченных идей и мечтаний. Но сын пошел в отца и половину своей жизни тратил на пустые изыскания и жалкие потуги, отшучиваясь от назойливых материнских приставаний, которые случались каждый месяц и заканчивались в основном обоюдными обидами, непониманием и отсутствием какого-либо стремления найти общий язык.

При всем желании познакомить сына с новым другом из Италии Маша отдавала себе отчет в нелепой ситуации, но в тайне полагалась на хорошее воспитание единственного отпрыска и простое здравомыслие. Максим фамилию не опозорил, на званый ужин пришел вовремя и не один, решил воспользоваться моментом и познакомить заблудшую мать с новой девушкой по имени Кристина. У Маши после этого двойного знакомства осталось противоречивое чувство, будто ее в чем-то обманули, как на вещевом рынке времен перестройки – вместо нового батничка подсунули растянутый, ношеный пуловер. Но и здесь на помощь пришла незаменимая мудрая Лора с ее примитивной философией.

– Хватит трястись над сыном, Маш, хватит! Он скоро четвертый десяток разменяет, а ты ему до сих пор в рот заглядываешь. Детей надо отпускать, как по весне птиц из клеток. Тебе самой без малого пятьдесят, пора и о будущей старости подумать…

И Маша думала, пока оформляла документы. На двадцатое сентября взяла авиабилеты Москва-Неаполь в оба конца, собрала объемный чемодан и позвала на посиделки верную подругу Лору.

– Вот сомневаюсь насчет дубленки, брать или не брать.

После ужина и прекрасного вина женщины второй час пересматривали собранный багаж. Лора, которая в отличие от Маши посещала солнечную Италию сто раз, опытным взглядом досматривала каждую тряпку и с таможенным пристрастием делила все на две кучи: можно – нельзя.

– Машенька, какая в Неаполе дубленка! Ты с дуба рухнула? Там солнце круглый год! Температура воды и воздуха почти одинаковая.

– Плюс пять? – В осведомленности подруги Маша никогда не сомневалась, но какая-то доля сарказма в голосе прозвучала. И Лора тут же загуглила в смартфоне погоду Неаполя.

– Вот смотри. Плюс двадцать пять температура воздуха и двадцать три градуса температура воды. Купальник возьми, а лучше два. – И она обворожительно улыбнулась белоснежными зубами.

– Значит, дубленку я оставляю? – не сдавалась Маша.

– Куртку теплую возьми и хватит. Там зимы холодной не бывает.

– Да, но вернусь-то я как раз в декабре.

– Вот когда вернешься, я тебя с дубленкой и встречу. Без проблем!

Самолет взлетел резко под самые облака, натужно ревя двигателями, набирая нужную высоту. Маша сидела возле иллюминатора, вжавшись в спинку кресла, вцепившись в подлокотники, и медленно восстанавливала дыхание, считая до десяти, сбившись три раза между цифрами семь и девять. Не любила она самолеты, никогда не любила. Все четыре часа полета каждой клеточкой спинного мозга ощущала те десять тысяч километров, которые разделяли ее с землей. Чтобы не довести себя до нервного срыва, Маша достала из кармана смятый листок и еще раз повторила приветственную речь для Марио и всех его домочадцев.

Сеньор Тонини овдовел тринадцать лет назад, считался завидным женихом, но по совету друга новую жену решил поискать за рубежом. Жил он вместе с сыновьями в большом двухэтажном доме, выстроенном дедом Лоренцо еще до войны. Вместе с ним проживали двое сыновей с женами и детьми. Всем хозяйством заведовала старшая сестра Марио – Карла. Имелся у нее муж и просторный дом, но после смерти невестки, заботу о брате и его семье Карла взвалила на себя. Не имея собственных детей, все силы она отдала на воспитание любимых племянников, которыми гордилась не меньше, чем родная мать.

Старшему Джулиано исполнилось тридцать шесть лет. Вместе с женой Паолой он работал в Королевском дворце Неаполя. По образованию оба художественные реставраторы, только Джулиано имел дело с гипсом и мрамором, а Паола считалась первоклассным специалистом по дереву. Всю неделю с понедельника по четверг семья жила в Неаполе у тещи, там же ходил в школу единственный двенадцатилетний сын Марко, а выходные проводили в доме отца, где на втором этаже им была отведена ровно половина всей площади.

Вторую половину занимал младший брат Франческо с женой Розой и пятилетней дочкой Пэскуэлиной. Это имя показалось Маше самым нелепым, которое только можно было придумать для маленькой девочки с черными, вьющимися волосами и такими же большими глазами как у деда. Но тайну имени раскрыл сам Марио. Внучка родилась в день Пасхи и только поэтому получила такое памятное имя, означающее буквально «ребенок пасхи». Франческо после окончания лицея помогал отцу в несложном строительном бизнесе, а Роза полдня проводила на почте, сортируя местную корреспонденцию и посылки.

Всю эту информацию Маша почерпнула из кратких сообщений под многочисленными фотографиями счастливого семейства. Оба сына Марио и внук Марко имели одну отличительную фамильную черту – высокий лоб и вихрастую жесткую челку. Джулиано превосходил всех ростом на целую голову, его догонял Марко – упитанный подросток с полными губами, доставшимися ему от матери. Паола с правильными чертами лица и миндалевидными глазами цвета темного шоколада смотрелась намного приятнее младшей невестки. Роза по сравнению с ней казалась невзрачной, простенькой, со светлыми волосами на фоне пиковых Тонини походила на бледную моль, а цвет глаз имел светло-коричневый оттенок, почти песочный. Звучное имя к этой внешности не подходило. Словно ошибочный ценник с завышенными цифрами, прикрепилось оно к женскому облику, когда на самом деле товар стоило отпускать по более приемлемой цене, как Селия или Сусана. Зато малышка Пэскуэлина переняла черты обоих родителей. Огромные черные глаза на зауженном к подбородку кукольном лице казались еще больше и темнее, тая внутри жгучий, полный озорства, едва уловимый взгляд. Ореол курчавых волос на фотографиях приминался пышными бантами, но незначительно. Собранные в полные розеточки шифоновые ленты сидели на детской головке, как два тенистых мяча в обрамлении жесткой начесанной мочалки. Но взгляд Пэскуэлины говорил о многом – дьяволенок, сущий дьяволенок скрывался за милой улыбкой и нежными ямочками на загорелых щечках!

Еще у Марио имелся симпатичный вислоухий спаниель по кличке Ричи. Оба, и хозяин и пес, любили охотиться в албанских лесах рядом с небольшой деревенькой, где вместе со своей семьей проживал давний друг Тонини. Поздней осенью, когда охота на вальдшнепов была в самом разгаре, под крышей его дома собирались пять-шесть человек заядлых охотников. Сперва они вели тщательную подготовку амуниции и огнестрельного оружия, а после охоты под хорошее доброе вино с особым наслаждением поедали зажаренные на вертеле маленькие тушки несчастных птиц.

Но больше всего Машу пугала сестра Марио. На всех фотографиях женщина выглядела строго, без намека на улыбку и всегда в черном вдовьем платке при наличии живого мужа. С братом она не имела ничего общего, хотя черты лица у обоих выделялись крупными размерами. Но если с годами у брата они еще больше увеличились и расплылись, то у сестры сузились и иссохли. Даже полные губы, которыми природа награждала всех Тонини, у Карлы вытянулись по горизонтали и, опустившись книзу, плавно перешли в глубокие носогубочные морщины. Но все наблюдения Маша произвела лишь по фотографиям и надеялась, что весь негатив, проявленный при заочном знакомстве, исчезнет при знакомстве личном, а первое ошибочное мнение изменится, причем радикально.

Чтобы понравиться семейству и не вызвать у родственников явную неприязнь, Маша везла целый чемодан сувениров. Первый раз в жизни ей захотелось угодить всем, поэтому она тщательно продумала увлечения каждого члена семьи, но без Лориной помощи все-таки не обошлось. В ГУМе для старшей сестры Марио выбрали черную шаль с жостовскими мотивами. Для сыновей приобрели светлые галстуки, основываясь на предположении, что каждый уважающий себя итальянец в праздничные дни надевает строгий темный костюм, и такой подарок будет в самый раз. Двум невесткам Марио в «Русском фарфоре» Маша с неоправданной щедростью прикупила наборы чайных пар с гжельской росписью. Детям помимо сувенирных матрешек и медведей в красных шароварах Лора предложила приобрести в Третьяковской галерее красочные книги на итальянском языке с глянцевыми репродукциями знаменитых шедевров музея.

– Раз в семье есть художники-реставраторы, то и дети должны стремиться к прекрасному, – заметила невозмутимая Лора, когда Маша попыталась отстоять свое мнение и купить для маленькой Пэскуэлины фарфоровую куклу.

Еще в качестве общего подарка подруги выбрали льняную вышитую скатерть в наборе с ажурными салфетками. Лично для Марио в престижном магазине табака и кальянов Маша с особой тщательностью подобрала курительную трубку, в которой стаммель был изготовлен из средиземноморского бриара, а мундштук из слоновой кости. Трубка показалась Маше очень дорогой и красивой. Приметив, как в свой приезд Марио курил простенькую затертую трубочку, она в первую очередь определилась с подарком для него, а затем уже и для всех остальных. Трубку она оформила в сандаловую шкатулку и безмерно гордилась своей сообразительностью…

Нервозность не проходила все четыре часа перелета, и Маша уже не надеялась унять дрожь, пальцы предательски тряслись. Но на подлете к Неаполю самолет попал в зону турбулентности. Обшивка салона вибрировала каждый раз, когда авиалайнер проваливался в воздушные ямы, а пассажиры на одном вздохе произносили непереводимые междометия. Животный страх за собственную жизнь быстро вытеснил легкий мандраж ожидаемой встречи, и на трап Маша вышла со спокойной совестью и радостной улыбкой, которая не сходила с ее лица с момента благополучного приземления вплоть до выхода из аэропорта.

Гостья из России прилетела в воскресенье, поэтому ее встречали все мужчины Тонини – отец и двое сыновей, за исключением внука. Позабыв от волнения все, что учила во время перелета, Маша приветливо улыбнулась, протянула руку для пожатия и проговорила только одно слово – ciao¹. Франческо аккуратно пожал женскую ладонь, при этом в его черных глазах промелькнуло явное восхищение, а сдержанный Джулиано одарил ее только кивком головы и протянул букет красных роз, так расточительно приобретенный в цветочном киоске аэропорта. Предоставляя место отцу, он тактично увел в сторонку ошеломленного брата. После сыновей Марио наговорил кучу комплиментов, два раза легко коснулся губами чуть дрожащей руки и, подхватив одну сумку из багажа, уверенно повел гостью к темно-синему минивэну.

Дорога петляла по гористой местности, вдоль обочин плотной стеной возвышались зеленые деревья. Италия встретила Машу пасмурно. Небо заволокло серыми, низкими тучами, и через время пошел дождь. Маша пожалела, что перед отлетом сдала в багаж плащевую куртку, надеясь на обещанное Лорой солнце и плюс двадцать пять. Вспоминая о багаже, она вздрогнула от сырости, непроизвольно сжала холодные руки. С благоразумной предусмотрительностью надев в поездку плотный полушерстяной брючный костюм, Маша мысленно восхваляла женскую интуицию, пытаясь заодно унять мелкую трусливую дрожь то ли от близкого присутствия Марио, то ли от пронизывающей сырости. А сеньор Тонини улыбался всю дорогу и не верил долгожданному счастью, что прекрасная Мария из далекой холодной России приняла его предложение.

– Ты устала, – повторял он по-русски едва уловимым шепотом, сидя на заднем сидении рядом с гостьей, словно признавался в тайной любви.

Но на этом его словарный запас закончился. Языковой барьер пугал Машу еще и раньше в Москве, а сейчас явилось очевидное прозрение, что общение, без которого ее приезд обретет лишь формальное пребывание в чужой стране, ляжет тяжелым грузом на ее хрупкие плечи. И вместо куртки душу грел планшет в придачу с мобильным интернетом.

– Как твое здоровье? – почти по слогам она прочла итальянский перевод.

– Хорошо.

– Как семья?

– Хорошо.

– Работа?

– Великолепно!

На этом беседа закончилась, и начался проливной дождь. Потоки воды бежали по дорожному полотну впереди машины, механические дворники не успевали очищать лобовое стекло от мутных ручейков. Вокруг стояла молочная пелена, и хотя старший Джулиано уверено вел машину по узкой дороге, отец в целях безопасности велел сыну съехать на обочину и переждать ненастье.

– Тетя просила не задерживаться, – недовольно ворчал Джулиано, приглушая мобильное радио.

– Отец прав, дороги не видно. Куда ты хочешь ехать? На верную смерть! – вскипел Франческо и ладонью ударил по бампризу.

Между братьями завязался вялый спор, который мог погасить только отец.

– Прекратите! Не позорьте меня перед женщиной.

– Она все равно ничего не понимает, отец, – Джулиано улыбнулся в сторону гостьи.

– И что с того? – разозлился Марио. – Можно говорить при ней всякую чушь! Она не настолько глупа, как ты думаешь.

– Ничего я не думаю!

– Нет, думаешь! Я по твоему лицу вижу, что она тебе не нравится.

– А почему она должна мне нравиться, отец?

– Тебе не должна. Главное, что мне нравится, понятно? И вы должны уважительно относиться к этой женщине, пока она будет жить в моем доме. Мы вчера это обсуждали, Джулиано, что непонятно?

– Все понятно, отец! Все хорошо! Смотрите, дождь закончился! Можно ехать дальше.

Вжавшись в сиденье, на протяжении всего разговора Маша тщательно пыталась выхватить из красноречивого потока хоть одно знакомое слово. Ее постигло полное разочарование. Лишь частое повторение donna² натолкнуло ее на мысль, что разговаривали о ней. Маша решила уточнить.

– Все хорошо? – поинтересовалась она у Марио, едва коснувшись мужской руки.

– Va tutto bene³. Все прекрасно! – поспешил он с ответом и, обхватив ее ладонь двумя руками, прижал к сердцу.

Дальше следовали молча, только из приемника звучала джазовая музыка, а на поворотах неприятно скрежетали тормозные колодки.

Маша жадно всматривалась в запотевшее окно, пыталась разглядеть красоты чужой земли. В поле зрения иногда попадались одинокие домики, покрытые красной черепицей в окружении высоких кипарисов. В основном дорога вела через ровно нарезанные сельские угодья пополам с цитрусовыми рощами и раскидистыми деревьями с бледно-серебристой листвой. Тучи низко проносились над землей, чередуясь с солнечными бликами, и лоскутное одеяло вспаханных наделов то темнело зелеными всходами, то светлело коричневой, почти желтой, взрыхленной почвой. Один раз попалось стадо коров, а на развилке дорог, где Джулиано резко затормозил, пропуская автобус, Маша успела заметить табун лошадей, мирно пасущихся посреди кустов можжевельника. Почему раскидистые темно-зеленые кусты она приняла за можжевельник, так и осталось для нее загадкой, но такой вариант показался более живописным и привлекательным.

В ожидании гостьи все женщины семейства Тонини собрались на большой кухне первого этажа за приготовлением обильного обеда. В печи томился суп минестроне из говядины, и по всем комнатам разносился дразнящий запах праздничной еды.

– Мама, скоро мы будем обедать? – В гостиной на широком подоконнике сидел сын Джулиано и приплюснутым носом от нечего делать водил по стеклу.

– Скоро, Марко, – отозвалась из кухни Паола. – Как только приедет русская. Поглядывай в окно и предупреди меня, если увидишь машину.

– Я все утро не отхожу от него, мама. – Марко нарочно выговаривал слова протяжно с воскресной ленью. – Из-за дождя ничего не видно.

Завершив по всему дому генеральную уборку, мимо окна прошла Карла, но внук остановил ее вопросом.

– Зачем дедушке эта женщина?

Чтобы не затрагивать щекотливую тему, Карла, пожав плечами, быстро удалилась на кухню. Но к двоюродному брату подошла малышка Пэскуэлина и с видом всезнайки пояснила:

– Дедушке нужна жена!

– Зачем? – Марко уставился на нее недоверчивым взглядом.

– Как зачем? Разве не знаешь, для чего Бог создал женщину? – Пэскуэлина невинно захлопала глазами, тут же ответив на заданный вопрос. – Чтобы детей рожать! Карла уже старая, она никого не родит.

– Карла родная сестра Марио, – отмахнулся от девчонки Марко. – Как она может брату родить ребенка?

– Не знаю. Сам у нее спроси. – И Пэскуэлина благоразумно отошла в сторону.

– Бабушка, а Лина говорит, что дедушка хочет жениться.

– Не болтай лишнего, мой сладкий помидорчик. Это тебя не касается.

– Я просил не называть меня помидорчиком, бабушка.

– Я как тебя называть?

– Никак. Просто Марко и все!

Они долго препирались, спорили, но никто не хотел уступать. Пэскуэлина заскучала и ушла в гостиную, чтобы в ожидании обеда приготовить для гостьи подарок. На чистом листе, вырванном втайне из школьного альбома Марко, она пыталась нарисовать синий цветок, увлеченно подбирала цветные карандаши, аккуратно раскрашивала лепестки замысловатого бутона, высунув от творческого процесса кончик языка и постоянно заправляя за ухо надоевшую прядь жестких волос.

– Почему этого ребенка никто не причесал до сих пор? – громко воскликнула бабушка Карла, чтобы ее голос услышали на кухне.

– Нам некогда, – снова отозвалась Паола. – Слишком много отец заказал блюд к обеду…

В суетной кутерьме никто не услышал шума подъезжающей машины. Марко, покинув наблюдательный пост, приставал к сестре с допросом, откуда у той появился альбомный лист, когда дверь бесшумно открылась и на пороге возникла незнакомка. Все женщины высыпали из кухни и, разинув рты, в полном молчании откровенно рассматривали долгожданную гостью.

Только благодаря зонту, который так любезно держал над ней услужливый Марио, Маша не успела промокнуть под проливным дождем по дороге к дому. От длительного сидения в самолете ее костюм слегка помялся, но прическа осталась безупречной – тщательно зачесанные пшеничные волосы были собраны в объемный шиньон, а розовая помада только подчеркивала серо-голубые глаза.