Kitobni o'qish: «Михаэлла и Демон чужой мечты»
© Полянская К., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
* * *
Глава 1
Лежа на крыше ветхого, полуразвалившегося сарая, я старалась даже дышать как можно тише, поскольку всерьез опасалась, что постройка рухнет. Вот будет досада! Спрятаться больше оказалось негде: бежать в село страшно, чтобы закопаться в мох, нужно время, а лазать по деревьям я никогда особенно не умела. Что поделаешь, не было в моем детстве шумных игр в лесных разбойников. Вернее, они были, но я не участвовала, только подглядывала тайком.
Солнышко припекало, и спина под шерстяным платьем вскоре сделалась неприятно липкой. Еще неделю назад следовало купить обновку полегче, но Мьярина задержала жалованье. В первый раз за четыре года, что я на почте служу. Но от этого прохладнее не становится.
В голове теснились самые разные мысли. Например, о том, что, если вдуматься, все истории начинаются примерно одинаково: сидела, никого не трогала – и тут… Далее возможны варианты, но суть все равно одна. Проблемы!
Свои я умудрилась найти, практически не выходя из дома.
Шаги.
Услышав хруст сухих веток и шорох иглицы под сапогами, я на миг обмерла и всем телом вжалась в ветхую крышу. Прогнившие доски угрожающе затрещали, вниз посыпалась труха. Это отрезвило и заставило внимательнее прислушаться.
И вскоре я поняла, что приближается всего одна пара ног. Вряд ли это за мной.
Еще через некоторое время из-за раскидистых елей, бормоча себе под нос какую-то песенку, вышла хорошо знакомая мне особа – чернявая, простоволосая, в пестром платье из лоскутов и красных сапожках на каблуке. Их острые загнутые носы словно норовили взглянуть на хозяйку, а амулеты на шее и вокруг талии молодой женщины мелодично позвякивали, будто подыгрывали ее песенке.
Арина. Или госпожа ведьма, как ее величали местные, и я в том числе.
Ее в селе уважали, как же, единственная ведьма на всю округу. Приехавший из столицы лекарь и две его помощницы, спасая народ от болотной лихорадки, отдали души покровителям, а студентики, которых в последние годы изредка присылали, вообще ни на что не годились, так что со всеми проблемами люд шел только к ней. Само собой, госпожа ведьма не бедствовала. Мне на такие сапожки три года копить, и то с условием, что откажусь от еды.
Собственно, это я все к тому, что если она за меня вступится, может быть…
Додумать мысль, а тем более что-то предпринять не успела. Ведьма вытащила из наплечной сумки флягу, украшенную самоцветными камнями, и целенаправленно зашагала к просвету меж двумя соснами, аккурат напротив моего укрытия.
Обзор представлялся хороший, и с явлением себя я решила немного повременить.
Что плохого случится, если я немного подсмотрю? Я ведь не следила за ней, ведьма сама пришла. А хоть раз в жизни поглядеть на чародейский ритуал страсть как хотелось. Репутация у Арины исключительно хорошая, вряд ли она тут будет творить нечто такое, чего не следует видеть чужим глазам.
Успокоив себя таким образом, я обратилась во взор.
Тем временем ведьма добралась до нужного места и вылила содержимое фляги на землю.
Сгущающиеся сумерки, казалось, сделали приторный запах еще сильнее и слаще. Два вздоха – и к горлу подкатил ком. Я чуть не выдала себя! Чтобы этого не случилось прежде времени, пришлось утыкаться носом в рукав шерстяного платья и бороться с приступом тошноты. Кто же знал, что магия – эдакая мерзость?
А ритуал меж тем двигался полным ходом. Когда я вновь посмотрела в сторону основных событий, из земли как раз пробивался зеленый росточек. Делал он это стремительно и уверенно, что не свойственно нормальным растениям. А ведьма улыбалась и наблюдала за процессом так, будто ей самой было любопытно, что же в итоге получится. Можно подумать, не знает, что колдует! Мне снова сделалось интересно. А еще вдруг подумалось, что лучше бы мне здесь все-таки не быть и всего этого не видеть, но деваться было некуда, а потому прогнала разумную мысль подальше.
Росточек все увеличивался и уже скоро перевалил за привычный размер цветка. И все же это был цветок – стебель, листы, несколько закрытых бутонов. Диво доросло до размера клена, одного из тех, что у старого пруда стеной стоят, и остановилось. Бутоны медленно стали раскрываться.
– Лилия… – одними губами произнесла я, с трудом вспомнив название цветка. – И воняет так же.
В цветах я не особенно понимала, но этот узнала. Год назад такой, только розовый с пятнами, посадила у себя Виатта, купеческая дочка, прямо под окном. Так сама слегла и хворала, пока гадость не вырвали и не выкинули.
На наколдованной громадине распустились большие белые цветы. И запах был тоньше того, что я запомнила, но все равно слишком сильный.
Дальше началось совсем жуткое.
Арина отцепила от пояса нож, прошептала несколько слов над кривым лезвием и, вытянув руку, размашистым движением резанула запястье. Застонала от боли, но руку продолжала держать так, чтобы кровь капала на корни цветка.
Жуть какая-то…
Желание подсмотреть волшебство истаяло безвозвратно, как хмельное в кружке старика Базиля пятничным вечером. Я уже поняла, что ненароком увидела то, чего видеть никому не следовало, и запоздало уткнулась лицом в ветхую крышу. Кровь… Это наверняка темная магия! Запрещенная. Если узнают, Арине не сносить головы. А если она узнает, что я оказалась свидетельницей…
Но, очевидно, сегодня покровители смотрели в другую сторону.
Они и прежде особенно не баловали меня вниманием. Видимо, находились более достойные объекты.
Стоило решить, что я не хочу знать, что там дальше произойдет, как крыша подо мной затрещала.
Ведьма вздрогнула, обернулась.
Может, не заметит?
Ну нет, мне никогда так не везло.
Ругательства мы с Ариной прошипели одновременно.
А потом постройка, на которую я забралась со страху где-то с час назад, качнулась, сильно накренилась… и часть крыши вместе с одной стеной просто развалилась. Я с криком полетела вниз, размахивая руками в попытке ухватиться за что-нибудь. Но все, что попадалось под пальцы, тоже падало и служить опорой категорически не хотело. Из-за взметнувшегося облака пыли и трухи кругом видно ничего не было, и почему орет ведьма, для меня так и осталось загадкой.
Удар о землю, усыпанную остатками подгнивших досок, выбил из меня весь воздух. Дыхание не возвращалось долго, и я всерьез испугалась, что задохнусь. Когда же получилось глотнуть воздуха, в нос и рот набилась пыль, я отчаянно закашлялась. До хрипа и слез на щеках.
Как же больно… кажется, я что-то себе сломала. Только не пойму что, руки-ноги вроде нормально двигаются…
С большим трудом мне удалось подняться на четвереньки, и тут громыхнуло. Прямо над головой! Странно, кажется, небо светлое было… Или это кусок сарая развалился? Не успела я понять, что к чему, как прямо в лилию ударила молния и повторился громовой раскат.
Пыльное облако поредело, и стало возможно рассмотреть хоть что-то перед собой. А именно, ведьму, которую явно чем-то приложило и которая теперь лежала без сознания. Дышала, это я точно видела, но в себя Арина приходить не спешила. И ссадина у нее на лбу здоровенная краснела.
Цветок исчез. Вместо него на земле в странной скрюченной позе застыл беловолосый мужчина. Молодой, бледный и непривычно худой. Не то что по сравнению с кузнецом или плотником, он даже рядом с пекарем и его сыновьями мелким будет. Узкое лицо с тонкими чертами казалось непривычным. Вроде все как у всех – глаза, нос, губы, а все равно другое. И руки нежные, как у богатой барышни. Не болело бы все внутри, непременно бы потянуло смеяться.
«Как ведьма это проделала? Как он сюда попал?! А мне зачем это знать?!» – подумала я и подползла поближе.
Темная магия, случайная свидетельница, ведьма меня точно видела… Можно было понадеяться, что не признала, но это было бы волшебство похлеще цветка, политого кровью, из которого появился голый мужик. И зачем он Арине сдался? Почему было не начаровать ему хотя бы штаны, а то совсем срам… Не о том думаю! Осознав это, я заодно поняла, что пора убираться отсюда, и начала потихоньку отползать.
Совсем недалеко продвинулась, когда наколдованный мужчина разлепил глаза и недоверчиво уставился на меня.
Странные у него глаза… Страшные.
Ярко-голубые, холодные, как два озера, и в их кристальной глубине плавает вертикальный золотой зрачок. Узкий, будто ниточка.
Искры, рассыпавшиеся вдоль золотой полоски, словно прибавили мне сил. Я начала пятиться активнее. Наколдованный на нас с ведьмой внимания не обращал. Он повел голыми плечами, хрипло застонал, удивленно оглядел себя, потом вытянул руку и стал пристально разглядывать ее.
И тут ведьма решила, что мы без нее соскучились, и слабо пошевелилась.
Одновременно с этим в стороне послышались шаги, грубые голоса и басистый собачий лай.
Все, добегалась.
Лучше бы ведьма побыстрее приходила в себя! Эта хоть сразу убьет, а те еще помучают.
Хоть я и попыталась схорониться под обломками, заметили меня сразу. Перед носом клацнула зловонная пасть, и усатый дядька в неприметном черном плаще распорядился:
– Хватайте уродину!
– А эти как же? – Один из парней помоложе окинул внимательным взглядом постанывающую ведьму и наколдованного, который все еще разглядывал свою руку, будто на ней было нечто, видимое ему одному.
Усатый сплюнул себе под ноги и оттащил пса, пока тот меня не порвал. Здоровенный волкодав разочарованно засопел.
– Господин только насчет уродины распорядился. Берите ее и пошли.
Боль от падения все еще была такой сильной, что я не почувствовала ничего нового, когда меня грубо вздернули на ноги, заломили руки и потащили к богатому дому.
Вот так всегда… Уродина. Безобразная. Образина. Сомневаюсь, что жители села хотя бы помнят мое имя. Эти были не местные, но и они сразу сориентировались.
Путь предстоял не особенно быстрый. Чтобы добраться до дома господина Ффруа, требовалось частично обогнуть селение, вдобавок я еле ковыляла, и это тоже не добавляло скорости передвижению. Наемники ругались, грубо пихали меня в спину, но быстрее все равно идти не получалось. Пока я с трудом поднималась на ноги после очередного падения, самый молодой – прыщавый русоволосый паренек лет семнадцати на вид – не то с отвращением, не то с восхищением заметил:
– Никогда не видел такой страшной девицы.
Дружки разговор поддержали, и меня до самого дома оставили в покое. Ну, разве только держали крепко, чтобы не удрала.
Когда не пихают со всех сторон, идти, несмотря на боль во всем теле, куда легче.
Механически перебирая ногами, я изо всех сил старалась думать о платье. Одно из двух шерстяных, которые у меня имеются, теперь было измазано и порвано в нескольких местах. Надеюсь, получится выстирать и зашить. С моим жалованьем я еле на летнее наскрести смогу, а если еще и это…
И все равно совсем не слышать разговора мужчин не получалось.
К замечаниям в адрес своей примечательной внешности я привыкла давно и почти так же давно научилась делать вид, что они меня не задевают, но все же в глубине души было обидно. И понимание, что из-за обезображенного лица мне никогда не узнать, каково это – иметь ухажеров или хотя бы подруг, никогда не выйти замуж, не стать матерью, не получить даже по деревенским меркам нормальную работу, а значит, всю оставшуюся жизнь едва сводить концы с концами, больно царапало. Но поделать тут ничего нельзя, и я просто запретила себе об этом думать. Но иногда любопытная мысль – какой бы я была, если бы болезнь не обезобразила мое лицо? – нет-нет да и проскальзывала.
Пятнадцать лет назад в деревню с болот пришла лихорадка. Но не такая, которая случалась прежде и до сих пор является в конце почти каждого лета. Болеют немногие и почти никто не умирает. Один или двое, никогда не больше. Местные исправно льют слезы и несколько дней ведут себя так, будто жизнь кончилась, потом резко забывают, и все возвращается в свою колею. Я же давно научилась спокойно относиться к смерти.
В тот раз было иначе. Заразились многие, но вылечиться посчастливилось одной мне. Хотя лично я никогда не считала это везением. Каждый, кто соприкасался с больным, уже через несколько часов покрывался язвами. Жар, бред… смерть. Так половина деревни полегла.
Моя мать была помощницей лекаря, ее всего за несколько недель до того прислали в эти места. Как мне потом рассказывали, она умерла одна из первых. Оно и неудивительно, мэтр Говард и две его помощницы сутками не отходили от больных, но тех становилось все больше. Я заразилась уже позже, когда болезнь отступала. Наверное, потому и уцелела, как знать.
Следы от уродливых язв так и не исчезли с лица. И уже не исчезнут.
Я смирилась. Почти.
Когда все закончилось, село наше прозвали Черным Лесом. Название, как ни странно, прижилось. Не так много времени прошло, но прежнего теперь и не помнит никто.
Едва стало ясно, что опасность миновала, меня забрала к себе местная учительница. Из ее семьи не уцелел никто. Мама Мианна была добрая, все время кому-нибудь помогала, одной зимой даже детеныша какой-то лесной нечисти подкармливала. Пока она была жива, мы существовали вполне сносно, и самой большой моей бедой было то, что местные шарахались от меня как от чумной. Когда же я осталась одна, остро встала проблема пропитания. Хоть в школу меня не взяли, чтобы не пугала других детей, мама Мианна учила меня дома. Однако несмотря на все знания, устроиться получилось только на почту. И то мне доверялись лишь те письма, для доставки которых не требовалось входить в дом. Вечером я забирала сумку с посланиями к себе, а перед рассветом проходила по улицам и раскидывала послания по деревянным ящикам у домов.
Нашлась и еще одна работа. В конце лета, когда приходила лихорадка, мне доверяли ухаживать за больными, потому что болезнь меня больше не трогала. Арина забегала в лечебницу, оставляла снадобья и распоряжения, что, кому и сколько, и тут же спешила убежать, я же сутками могла находиться среди больных – и ничего. За это платили хорошо, но зараза через две недели уходила, иногда уносила с собой чью-нибудь жизнь. А после всякий раз меня начинали сторониться еще больше.
Следов на лицах даже у самых тяжелых больных больше не появлялось. Иногда это отзывалось глухой досадой в душе, и так хотелось, чтобы кто-то из перешептывающихся за моей спиной тоже побывал в моей шкуре, пусть ненадолго, двух недель бы хватило вполне… Но я одергивала себя и спешила получить честно заработанное вознаграждение. Если везло и болел кто-нибудь из семей побогаче, эти деньги вполне позволяли сносно протянуть зиму.
– Странно, как ее еще на костре не спалили, – ворвался в мысли голос одного из наемников. – По лицу видно, что черной магией промышляет.
Я чуть не икнула с перепугу. Вот только обвинений в запрещенном колдовстве и не хватало! Мне и обычное-то не под силу.
– Пытались, но я плохо горю, – ответила едко, а в душе порадовалась, что местным не пришло в голову обвинить меня в чем-то таком. А может, все дело в том, что я нужна им каждый год во время очередного наступления хвори?
Определиться на этот счет не успела, тропа круто повернула, и перед глазами выросла громада старинного особняка. Когда-то Черный Лес и еще несколько деревень округи входили во владения какого-то вельможи. Но, по-видимому, прибыли они не приносили, поскольку никого из знати тут десятилетиями не появлялось. И вот, нате, пожаловал наследничек!
Ввели меня через дверь для слуг. Потом по узкому темному коридору к тяжелой дубовой двери, за которой отыскалась лестница, уходящая в подвал. Где-то рядом находилась кухня, и в коридоре витали такие запахи, что я едва устояла на ногах и дальнейшего пути почти не воспринимала.
Только оказавшись в комнатке, которая одновременно напоминала чулан и темницу, очнулась, тяжело сглотнула, мазнула взглядом по сторонам. Каменная кладка, земляной пол, железная дверь с маленьким зарешеченным окошком, за которой уже стихали шаги и гогот наемников. Еще пыльный тюфяк и столик, шаткий, потому что одна из четырех ножек сломана. На столике горела лучина, совсем слегка разбавляя непроглядный мрак.
В этот раз они подготовились.
Обхватив себя руками за плечи, я так и осталась стоять посреди узкого помещения.
Угораздило же на ровном месте вляпаться!
Самое обидное, что я до сих пор не понимаю, с чего они ко мне прицепились. Письма разнесла, с начальницей из-за жалованья немного поцапалась, возвращаюсь домой – а у калитки эти поджидают. Утром за мной только двоих парней отправили и без псов. Молодые почему-то всегда самые противные, вот и эти с ходу начали обзывать, руки заламывать, все про какое-то письмо и какую-то тетку спрашивали. И про сокровища, кажется.
Смешно даже! Ну откуда у меня сокровища?! Я ведь даже на нормальное платье денег наскрести не могу, а сапожки, как у госпожи ведьмы, вообще несбыточная мечта!
И писем писать мне некому…
Жалеть себя или все-таки посмеяться над ситуацией, так и не решила. За дверью послышались новые шаги.
Напряглась и инстинктивно отступила вглубь темницы.
Может быть, сейчас недоразумение прояснится и меня отпустят?
В удачу верилось с трудом, покровители никогда не бывали ко мне столь добры.
Противно проскрежетал засов. Я поежилась. Что-то холодно стало… Дверь со скрипом отворилась, являя посетителей. Нетерпеливые какие! Могли бы и подождать, пока я тут поддамся панике. Не то чтобы мне нравился этот вариант, но сама я, будучи на их месте, выбрала бы его.
Минуту меня разглядывали и оценивали. Со своей стороны я, кусая губы и отступая все дальше, пока свободное пространство не закончилось, делала то же самое. Посетителей было всего трое. Ближе всех стоял мужчина лет тридцати пяти, с умным лицом, которое немного портили разве что непропорционально маленькие глаза – впрочем, мне ли судить о лицах? Рыжие колечки волос были зачесаны назад так, что ни один волос не выбивался из прически. Костюм на нем был дорогой, бархатный, с золотистой отделкой, а перевязь сделана из мягкой кожи. Правда, сидело все это слишком плотно, что свидетельствовало о том, что господин Ффруа, а это наверняка был именно он, недавно немного прибавил в весе.
За спиной хозяина маячил затянутый в кожу медведеподобный тип с бритым наголо черепом. В одной руке он держал факел, а второй любовно поглаживал висящий на поясе нож. И почти полностью заслонял миниатюрную рыжеволосую девушку в таком умопомрачительном платье, что даже госпоже ведьме не снилось.
Я как раз мысленно пришла к выводу, что наряд достоин самой королевы, когда господин Ффруа заговорил:
– Вынужден принести извинения за своих людей, они неотесанны и грубы. – Слова подкрепляла обаятельная улыбка, одновременно с которой возле глаз богача возникли лучики-морщинки.
Признаться, я ждала услышать что угодно, от оскорблений до странных вопросов, но только не это. А потому малость растерялась и выдала первое, что на ум пришло:
– Что, и домой отпустите?
– Не все сразу. Попробуем договориться, – сверкнул глазами господин Ффруа. – Как тебя зовут, девушка?
О… Он это серьезно?!
– Михаэлла.
– Надо говорить «Михалена, господин», – тявкнула из-за плеча огромного охранника рыжая девица, которая сразу перестала казаться мне такой уж красивой.
И ведь знала, что она нарочно исковеркала мое имя, а все равно зачем-то поправила:
– Не Михалена, а Михаэлла.
– Нахалка, – сморщила тонкий носик рыжая.
Но тот, кого предлагалось величать господином, только развеселился.
– А я – Джереми Ффруа. Девять лет уже хозяин этого дома и трех окрестных деревень, – представился он, потом повернулся к рыжей и скомандовал: – Беата, сестренка, поднимись наверх, распорядись насчет обеда и организуй мне стул.
И когда обладательница невероятного платья попробовала снова открыть рот, он продемонстрировал, что умеет быть не только обаятельным, но и жестким:
– Живо и без возражений!
– Как тебе будет угодно, брат, – ядовито прошипела она и унеслась прочь.
Внимание господина Ффруа вернулось ко мне. Он шагнул ближе, осторожно протянул руку и сдвинул с лица платок. Но вместо обидных слов, которые я уже приготовилась услышать, лишь сочувственно вздохнул.
– Трудно, наверное, с этим живется?
Подсохшие язвы покрывали лоб, нос, правую щеку и почти весь подбородок. Большую часть времени они не беспокоили, но в жару начинали жутко чесаться. В остальном же вели себя примерно как угри, с той лишь разницей, что никогда не проходили.
– Я привыкла.
А вот жаловаться и вообще обсуждать это с кем-либо – не привыкла и сейчас чувствовала себя как рыцарь из детской сказки, если бы перед боем с шестиглавым змеем с него сняли все доспехи. Беззащитной.
– Зачем я здесь? – попыталась спастись от неприятной темы.
Господину Ффруа как раз принесли стул.
Джереми опустился на него, кивнул и задумчиво начал:
– Тебе знакома некая Аделина Бернежка?
Прямо так и почувствовала, как расширяются мои глаза.
– Нет. А кто это?
– А Марта Ритара? – Отвечать вопросом на вопрос, вообще-то, невежливо!
– Это моя родная мама, – нехотя подтвердила я. – Она давно умерла. Но при чем здесь она?
Сомневалась, объяснят ли, все же не такого я важного полета птица, но господин Ффруа снисходительно улыбнулся и пустился в разъяснения:
– Насколько знаю, эта Марта была помощницей лекаря и одно время работала на острове, куда ссылают преступников, приговоренных к пожизненной каторге. – Начало истории казалось захватывающим. – По проверенным сведениям, одна из заключенных сообщила ей, где находится весьма ценная вещь.
– Звучит как сказка, – пробормотала я, не зная, куда себя деть: тюфяк был слишком пыльный, но стоять ноги уже устали, и в груди до сих пор ощущалась тупая боль.
Нет, правда! Остров, каторга, какие-то ценности… Мой мир всю жизнь ограничивался Черным Лесом, а в последние годы еще и крайней бедностью. Теперь его границы размылись, мир стремительно стал расширяться, и от этого шла кругом голова.
– Две недели назад Аделина сбежала, – не обращая на меня внимания, продолжал господин Ффруа. – Нам удалось перехватить ее письмо Марте. Она собирается явиться за своим.
Перехватить письмо? Кажется, теперь понимаю, по чьей милости я жалованье не могу получить… Мьярина наверняка подумала, что у меня неприятности, и решила не торопиться. Глядишь, потом и не придется расставаться с деньгами.
– Я-то тут при чем? – вопросила тоскливо.
– Отдай мне ларец и все остальное. – Джереми Ффруа подался вперед и сверкнул глазами. – Я выпущу тебя, заплачу и избавлю от встречи с Аделиной.
Обаяние этого человека постепенно переставало действовать на меня. Все чувства разом вопили об опасности. Что-то подсказывало, что дружелюбный и обходительный Джереми может оказаться куда неприятнее его грубой сестры.
– Говорю же, у меня ничего нет!
– Конечно, есть!
Мы обменялись решительными взглядами.
– Стала бы я прозябать в нищете, если бы у меня где-то были припрятаны сокровища? – Я решила воззвать к его здравому смыслу.
– Разумеется. – Здравый смысл у господина Ффруа оказался какой-то неправильный. – Все равно тут драгоценности не продать. А если Марта успела рассказать тебе о них, ты бы даже думать об этом не стала. Слишком много народу это ищет.
– Зачем иметь кучу денег, если ими не пользоваться?! – Меня стала разбирать злость.
Глаза Ффруа победно сверкнули.
– Рад, что ты это понимаешь. Ну что, давай договариваться?
Я мысленно взвыла. Ведь нормально же жили! Сборщик податей иногда наглел, лихорадка раз в год наведывалась, я хорошую работу получить не могла, – но в остальном нормально. И принесло же этих Ффруа на мою голову!
– Нет у меня вашего ларца! В первый раз о нем слышу!
– Вот упрямая уродка! – Он наконец показал свое истинное лицо, но меня, едва ли не в первый раз в жизни, оскорбление совершенно не тронуло.
Пусть я на лицо уродлива, зато он на всю голову и на совесть!
– Кому еще, кроме тебя, мать могла сказать? – уже не утруждаясь тем, чтобы держать себя в руках, шипел новый хозяин наших земель.
– Понятия не имею, мне было четыре года, когда она умерла!
Расскажи мне что родная мама, я в том возрасте все равно бы не запомнила. Но, видимо, понимание этой простой истины было выше сил нашего хозяина, потому что он с полной уверенностью заявил:
– Ты опять лжешь.
– Почему – опять? – опешила я.
– Что, так привыкла, что за собой уже и не замечаешь?
Молчу. Перевариваю. Может, он правда чокнутый?
Видимо, молчание мое было красноречиво, потому что Ффруа, не скрывая отвращения, пояснил:
– Зачем ходить в лохмотьях, когда тебе принадлежит целый дом и ты каждый месяц получаешь с трех семей арендную плату? – Омерзение в его голосе и на лице мешалось с искренним недоумением. – Глупо было плести про крайнюю бедность. Первым делом, как только приехал в Черный Лес, я встретился с управляющим и навел о тебе справки. Он собирает с жильцов деньги, это ему еще Марта поручила, и передает их тебе. Так что не притворяйся нищенкой, не поверю. Испорченной мордашке еще мог бы посочувствовать, но твое вранье и упрямство отбило всякое желание. Ну же, Михаэлла, скажи, где ларец, иначе я разозлюсь!
Ну конечно, моя одежда похожа на лохмотья! Меня сначала по лесу гоняли, потом я на грязной крыше отлеживалась, потом с нее же летела, ползала по земле и еще несколько раз падала, когда его наемники вели меня сюда. А теперь этому хлыщу, видите ли, платье мое не нравится!
И тут в голове будто перемкнуло. Гневные мысли разом исчезли, в сознании установилась звенящая тишина, которую скоро заполнили вполне здравые размышления.
Выходит, по документам мне принадлежит дом, который еще мама купила? И у простой помощницы лекаря откуда-то были деньги на целый дом? А, неважно. Главное здесь то, что я все эти годы вполне могла жить нормально и не переживать, как бы купить новое платье взамен заношенного до дыр и при этом не голодать.
Знала, конечно, что наш управляющий – жадный и подлый, но чтобы обобрать покалеченную сироту… это даже для него как-то слишком. А я ведь благодарна ему была, когда он работу мне давал, деньгам тем радовалась. А теперь оказывается, это были жалкие подачки. Но старый негодяй и этим не ограничился, рассказал про меня новому хозяину, преподнес свою версию событий. Конечно, ему-то выгодно от меня избавиться, тогда я точно про мамино наследство не узнаю и не смогу на него претендовать!
Поверят уважаемому управляющему, а не мне, смысла оправдываться нет. Поняла это и окончательно заскучала.
– Ну так что, будем говорить? – снисходительно уточнил Ффруа.
Молчу. Я уже все сказала. Не моя вина, что меня не пожелали услышать.
Наверняка в том ларце что-то важное, раз его так все ищут…
– Значит, не хочешь по-хорошему? – Джереми Ффруа вновь сорвался на шипение. – Ты понятия не имеешь, с кем связываешься! Я сгною тебя в этом подвале! Будешь сидеть тут без еды и воды! Прикажу сломать тебе пальцы, один за одним…
И ведь он и правда может все это проделать. Я втянула голову в плечи, но душевных сил не хватило ни чтобы заплакать, ни чтобы воззвать к покровителям. А может, все дело в том, что ни то ни другое никогда не срабатывало?
Глаза господина Ффруа загорелись каким-то предвкушающим огнем. Меня затопило бессильное осознание: мучить все-таки будут. Я была как никогда близка к грани, какой-то внутренней черте.
– Это должно развязать ей язык, – прошипел мой мучитель. – Орн, принеси щипцы.
Из моего горла вырвался сухой судорожный всхлип. Но никто из присутствующих не расслышал этого звука, потому что в тот же момент где-то над нами пронзительно заорала какая-то женщина.
Вот во мне нет магических сил… Интересно, если, умирая, я прокляну этих мерзавцев, им хоть что-нибудь будет?
Гулкая тишина висела, кажется, над всем домом целую минуту. Будто даже не дышал никто. Мужчины подозрительно уставились на укутанный мраком коридор, тянувшийся к лестнице, но ничего не происходило.
Орн отмер первый, очевидно, вспомнив про поручение хозяина и торопясь его выполнить. Он повернулся к креплению на стене, чтобы поместить в него факел…
Никто из нас ничего не видел, и вряд ли кто-то хоть что-то успел понять. Но порыв промозглого воздуха точно ощутили все. Блекло-оранжевое с проблесками синего пламя, окутывавшее верхний конец факела, сильно затрепетало и погасло. Орн грубо ругнулся. Один вздох. Узкое темное пространство озарила белая вспышка, похожая на молнию. И я увидела, как на стены летят кровавые брызги, а медведеподобный слуга господина Ффруа, хрипя, оседает на земляной пол.
Потом глазам стало больно, и происходящее на некоторое время скрыла пелена набежавших слез. Когда же удалось ее сморгнуть, Ффруа лежал на полу лицом вниз, а рядом с ним, заинтересованно оглядываясь по сторонам, будто силясь понять, где находится, стоял уже знакомый мне по подсмотренному ритуалу беловолосый тип. Он так и не озаботился разжиться хоть какой-нибудь одеждой.
Я думала, что научилась безразлично относиться к смерти.
Иногда даже считала ее избавлением. В самые тяжелые минуты.
Но сейчас, оказавшись на краю, ощутила не то что страх, самый настоящий ужас. Пожалуй, я бы даже от так и не обретенных денег снова отказалась и простила бы все мерзкому вору, лишь бы только сейчас выжить. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я стану добрее! И перестану мечтать о ведьминых красных сапожках!!!
Путаные панические мысли и испуг нисколько не мешали мне пятиться, пока не уткнулась спиной в стену.
Этих он убил быстро… Орна точно. Надеюсь, мне хотя бы не будет больно.
– Что застыла, пошли отсюда, – скомандовал беловолосый, схватил меня за руку и потащил к выходу. – Шевелись! Лучше убраться, пока эти курицы из кухни не очухались.
