Kitobni o'qish: «Мечты о лучшей жизни»

Shrift:

* * *

Татьяна Устинова
Безусловно увлекательное чтение

Новая книга Островской «Мечты о лучшей жизни» – изумительное и безусловно увлекательное чтение. Чистый адреналин, будто бы спускаешься с американской горки. Сплошь головокружительные – до звона в ушах – падения в пустоту неизвестности и молниеносные взлеты на невиданные доселе вершины. Нет времени, чтобы оглядеться и перевести дыхание!.. И совершенно точно не удастся разобрать, что произойдет с уже такими близкими и полюбившимися героями в следующую секунду, за следующим поворотом сюжета.

В романе «Мечты о лучшей жизни» скрыто множество реминисценций – безошибочно угадывается «Божественная комедии» Данте Алигьери, рассказы Сеттона-Томпсона и даже – вы не поверите! – старые голливудские боевики. С такой смесью дело иметь непросто: она крайне взрывоопасна при неправильном обращении. Малейший просчет – и автор рискует быть обвиненным самое меньшее в безвкусице. Да, написать подобный детектив может только по-настоящему талантливый, смелый и уверенный в себе человек, точно знающий, что он делает.

И у Екатерины Островской все получилось! Ее новый детектив – отнюдь не пустое попурри. «Мечты о лучшей жизни» – весьма эклектичная книга, однако она абсолютно лишена всякой пошлости! Напротив, это фантастичная, детективная и немного наивная история, призванная интриговать, водить за нос, увлекать нас, читателей, в то же время способна очень многое рассказать о самом авторе. А это безусловный признак честной литературы. Островская вновь проявляет недюжинный талант алхимика, виртуозно сплавляя между собой, казалось бы, несовместимые компоненты – реализм и фантастику, саспенс и комедию, молитву и фарс, – и получает в итоге, может быть, и не философский камень, но уж точно захватывающий детектив.

В «Моральном кодексе строителей коммунизма» – нас когда-то всерьез заставляли его учить – было написано, что человек человеку «друг, товарищ и брат», а вовсе не волк, как выяснилось несколько десятилетий спустя, когда грянули девяностые. Можно смело утверждать, что Екатерина Островская сделала для воплощения этого принципа в жизнь гораздо больше, чем подавляющее большинство участников любого съезда КПСС!.. И дело, конечно же, не в насаждении спорной коммунистической морали или в следовании заветам отцов марксистко-ленинских теорий. Герои нового детектива Островской объединяются, помогают друг другу, приходят на выручку в самую трудную минуту и сообща ниспровергают вселенское зло!

Островская вообще славна умением работать с персонажами: она не боится снабжать их совершенно фантастическими биографиями, награждать редкими талантами и помещать в чрезвычайные обстоятельства. Но при этом герои Островской всегда остаются людьми. В романе «Мечты о лучшей жизни» они мыслят, сомневаются, переживают, влюбляются очень по-человечески. Именно поэтому мы – благодарные читатели – с таким интересом следим, сочувствуем и шепотом причитаем: «Не ходи туда, не ходи туда, не ходи!..»

Лена лишилась любимого мужа и хорошей работы, но сдаваться она не намерена. Жизнь продолжается!.. Отправившись в деревню, чтобы перевести дух, она загадочным образом попадает в сферу интересов очень влиятельного человека – Леонида Чагина. Кто он? Что ему нужно? Можно ли ему доверять? Прямо у Лены на глазах начинается какая-то игра с непомерно высокими ставками, победитель которой получит все.

Когда происходит убийство, становится очевидно – хладнокровный, расчетливый киллер кто-то из ее соседей. Но кто? Найдется ли следопыт достаточно отважный, чтобы пройти по следу черного волка, вступить с ним в схватку и выйти победителем? И кто же такой на самом деле местный анахорет Николай, какие тайны хранит его темное прошлое?

У вас в руках удивительный детектив, дорогие читатели! А я, к сожалению, его уже прочитала. Что ж, теперь снова буду засыпать со Стругацкими и ждать нового приключения от Островской.

Часть первая

Надо же, еще вчера проливались дожди, обычные для начала октября, а сегодня с утра морозец. Лужи покрылись тонкой белой коркой, в которой отражалось небо и которая с хрустом ломалась под ногами прохожих, а под колесами машин с треском. Днем все это должно было растаять и превратиться в мутную осеннюю распутицу, в которой не будет отражаться ничего, кроме плохого настроения. До зимы еще не скоро, на деревьях еще дрожали редкие пожелтевшие листья, отчаянные грибники до сих пор топтали пригородные леса в поисках пней с опятами, но вот же, северный ветер дохнул инеем, и на утренних стеклах остались отпечатки пальцев заглянувшего в окна первого мороза.

Однако днем теплее не стало, даже наоборот – ртутный столбик термометра опустился к вечеру до отметки –5.

Николай Сергеевич разогревал на завтрак остатки вчерашнего ужина и смотрел в окно, где белый бультерьер, стоя на замерзших комьях черного газона, крутил головой в поисках хотя бы одной уцелевшей дворовой кошки. Рядом с псом стоял хозяин, квадратный коротко стриженный мужчина – сосед сверху. Полгода назад он купил две квартиры на втором этаже, объединил их, и теперь в трех квартирах в их подъезде проживает не так много народу: Николай Сергеевич и Варвара Петровна – ее дверь напротив, а также тот самый мужчина со своим бультерьером. Кстати, у Варвары Петровны до появления новых соседей обитали кошки, но все три ее любимицы исчезли одна за другой, попав в засаду по пути к родной форточке. Небольшому дому коттеджного типа, который построили после войны пленные немцы, было больше полувека, но за прошедшие годы он не терял своих жильцов так быстро, как за последние шесть месяцев. В здании имелось всего два подъезда, и старухи из второго, увидев во дворе квадратного человека с собакой, обходили парочку стороной, считая, что после кошек наступит и их очередь. Даже тихая и почти интеллигентная Варвара Петровна сказала как-то Николаю Сергеевичу, встретившись с ним на лестничной площадке:

– Этот, – пожилая женщина показала пальцем на потолок с прилепленными обгорелыми спичками и перешла на шепот, – всех нас своему псу скормит, а потом весь дом захапает.

Полный бред, конечно. Сам-то Николай Сергеевич ничего не имел против нового жильца, тот всегда вежливо здоровался с ним. Чуть позже, узнав, что сосед снизу ветеринар, мужчина стал заходить в квартиру звериного доктора уже по-свойски – для консультации. В начале лета годовалый бультерьер подхватил энтерит, и Николай Сергеевич колол ему интерферон и витамины. После болезни пес стал настолько худым, что здоровяк-владелец уговорил ветеринара провести курс лечения нероболилом, что Николай Сергеевич сделал весьма неохотно – анаболик все-таки. Бультерьер быстро набрал мышечную массу, и теперь по двору гуляли два квадратных существа: коротко стриженный сосед и его уменьшенная копия – четвероногий культурист.

Вообще-то Николай Сергеевич тоже переехал в этот дом не так давно, поменяв свою однокомнатную на Петроградке на двухкомнатную здесь. На работу, правда, приходится добираться почти час, но Николай Сергеевич не жалел о совершенном обмене: хоть и окраина города, зато рядом лес, отчего воздух тут такой, которым можно дышать, а не задыхаться. На работу и к клиентам ветеринар ездит, как и прежде, на старенькой «Ниве», купленной в далекие времена, когда Николай Сергеевич был женат. Кстати, о разводе. Вчерашние магазинные котлеты, конечно, не самый лучший ужин, но каждый вечер есть пельмени, пусть и сваренные супругой, тоже рано или поздно надоедает. И никто с той поры не запрещал ему смотреть футбол. Можно даже прилечь на диван, поставить рядом стул, на него бутылку красного сухого вина и долго наслаждаться зрелищем, разбавляя вино газированной водой. Вот как, например, сегодня.

Матч начался, экран отражался в бутылке дешевого молдавского каберне – и тут раздался телефонный звонок.

– Николай Сергеевич, – раздался в трубке голос, – вы не могли бы сейчас подскочить?

– Кто это? – не понял ветеринар.

– Мне ваш номер дал Эдик Хохлов. Сказал, что вы неплохой специалист.

Господи, Эдик! Николай Сергеевич сто лет его не видел, с тех пор как ушел из цирка, где работал в паре с Хохловым. Эдуард любил прикладываться к бутылке, а не всем животным нравится запах перегара. Начальство не раз предупреждало Хохлова, но уволить не решалось – как ветеринар, он был выше всяких похвал. К тому же Эдик был человеком остроумным, и его шутки использовали на манеже многие клоуны.

Молодой специалист Коля Ребров, начав работать в цирке, частенько подменял уставшего к концу дня Хохлова, поэтому приходил домой, принося на подошвах не только запах мокрых опилок, но и… как бы это помягче сказать… остатки того, что порой лежит на полу в слоновьих вольерах. Его жена Мила морщилась, а когда приятельницы спрашивали ее, где трудится муж, отвечала: «В цирке помощником клоуна».

Сейчас Николай Сергеевич удивился, услышав слова собеседника: непонятно, откуда Хохлов узнал номер телефона этой квартиры? Хотя мир тесен, тут же объяснил он самому себе, обращать внимание на подобные мелочи не стоит.

– Я сегодня занят, – попытался отговориться Ребров, глядя на экран, где «Спартак» закатил первый гол. – Вот завтра – пожалуйста.

– Завтра и Эдик сможет, – возразил звонивший. – Но вы же понимаете: больное животное ждать не будет, ему ведь не объяснишь, что доктор перебрал, а у другого футбол.

«Он прав, конечно, – подумал Николай Сергеевич. – Съездить, что ли? В конце концов, опять же гонорар».

– Где вы находитесь? – почти согласившись, спросил Ребров. И, услышав ответ, воскликнул: – Что?

– Пятьдесят четвертый километр, – повторил голос в трубке. И тут же, догадавшись, что ветеринар может отказаться, мужчина добавил: – По два бакса за каждый километр в оба конца.

Двести шестнадцать долларов за визит? Надо ехать. Ничего себе у Эдуарда клиенты! Только следует узнать, что с собакой и какой она породы.

– Кто у вас? – спросил Николай Сергеевич, держа одной рукой трубку, а второй спуская с себя домашние брюки, чтобы затем натянуть джинсы.

– Ахалтекинец, – донеслось в ответ.

– Так у вас лошадь… – разочарованно вздохнул Ребров и потянул кверху пояс спортивных штанов.

– Эдик говорил, что вы и по лошадям специалист.

– Был когда-то, – соврал Николай Сергеевич, жалея о неполученном гонораре.

– Тогда подъезжайте, – настойчиво потребовал голос. – Лошадь, она и в Африке лошадь.

Пришлось все-таки надевать джинсы. В конце концов, завтра к владельцу заболевшего скакуна приедет Хохлов, а за ночь, надо надеяться, конь не сдохнет.

Километровый столб, поворот направо… Ага, вот коттедж из красного кирпича, окруженный высокой стеной. Металлические ворота раздвинулись автоматически, и Николай Сергеевич увидел спускающегося с крыльца плотного мужчину в дубленке, наброшенной на плечи. Хозяин особняка подошел к «Ниве» и протянул руку.

Ребров пожал широкую кисть и услышал:

– Пойдем в конюшню.

Великолепный гнедой жеребец с изящной шеей и небольшой головой лежал на подстилке, подогнув под себя мускулистые ноги. Увидев вошедших, он поднялся было, но снова опустился на землю.

– Как звать красавца? – спросил Ребров.

– Барыга. Сын Баргузина и Ригонды. Слышали о таких?

Николай Сергеевич зачем-то утвердительно кивнул, а потом ответил честно:

– Нет.

И начал осматривать лошадь. Делал это не торопясь, боясь ошибиться в диагнозе. Подчелюстные лимфатические узлы животного были набухшими, слизистая носа воспалена, но гноя не было.

– Я очень лошадей люблю, – говорил в это время хозяин, – собираю даже картины, где они нарисованы. Записываю истории про них. Мне особенно одна нравится, как леди Годзилла…

– Годива, – поправил Ребров рассказчика.

Но тот продолжал. Как будто ничего не слышал:

– Как леди Годзилла села голой на лошадь и проехала по всему Лондону, чтобы муж налоги уменьшил.

Николай Сергеевич решил не уточнять название города.

Владелец жеребца разошелся еще больше.

– Во дает баба! Я через Лондон полтора часа на «Ягуаре» пер, а она голая на лошади, да в оба конца. Представляешь? – Мужчина неожиданно перешел на «ты».

Ветеринар не обратил на его вольность ровно никакого внимания, занимаясь своим делом. А увлеченный человек несся дальше, размахивая руками.

– Это леди за народ так беспокоилась. Вот какую подлянку мужику своему кинуть захотела. А если б я попросил свою: «Сядь на Барыгу голой и под окнами налоговой один кружок сделай, чтобы мне процентов десять скостили» – ведь не села бы. Та для чужих старалась, а нынешние для мужа родного не пошевелятся. – Рассказчик перевел дух, а потом спросил озабоченно: – Что с конем?

– Начальная стадия мыта. Хорошо, что сразу вызвали, поэтому проблем не будет.

– Укол надо делать?

Николай Сергеевич кивнул.

– Мытный антивирус введу. Вообще пенициллин тоже хорошо помогает. Вовремя меня вызвали: абсцессов вроде нет, так что вскрывать не придется. Только попросите того, кто за конем присматривает, обработать конюшню раствором хлорной извести и эмульсией креолина.

– Сегодня же все сделаем, – закивал хозяин. – У меня тут туркмен всем занимается, он в лошадях разбирается – у себя дома на конезаводе работал.

– Тогда справится и с инъекциями тоже.

– Пусть только попробует не справиться, – без улыбки произнес владелец жеребца. Задумался и вспомнил, о чем рассказывал: – Картину я там же, в Лондоне, приобрел, на которой эта леди Годзилла на лошади нарисована. Красивая баба! А конь так себе, хуже моего Барыги.

Он продолжал говорить, а Ребров подумал: «Надо же, послушать его – пустой человек, а ведь дом такой имеет, собственную лошадь, и «Мерседес» у него наверняка. Доходы большие, раз о налогах так печется».

За окнами начался снегопад. И не просто крупинки первого снега полетели, а крупные хлопья повалили с неба. Когда мужчины вышли во двор, их подошвы утопали в мягком, пушистом белом ковре.

– Зайдем ко мне, чаю попьем, – предложил хозяин.

Но Николай Сергеевич покачал головой: начало одиннадцатого, завтра с утра на работу, а до дома еще добраться надо.

– Все равно пошли, я рассчитаюсь с тобой.

Ребров стоял в огромной прихожей, на стенах которой висели оленьи головы с рогами и просто рога без голов. Вскоре появился владелец Барыги и протянул тонкую пачку долларов.

– Сто восемь – сюда и сто восемь – обратно. Итого двести шестнадцать. Вместе со стоимостью бензина – триста баксов. Достаточно?

Это было много. Даже очень много. Но спорить Ребров не стал, положил деньги в карман и начал прощаться. Хозяин протянул ему руку и сказал:

– Меня зовут Борис, а тебя, стало быть, Коля.

Николай Сергеевич кивнул. Ему не нравилось, что к нему обращаются так запросто, но не возражать же человеку, который платит столь щедро.

– Так вот, Коля. Завтра снова подъезжай, Барыгу посмотришь. И впредь давай-ка работай на меня, а то Эдик сопьется скоро. К тому же Барыга запах алкоголя на дух не переносит.

Ветеринар снова кивнул. Кто же от подобных предложений отказывается? И потом, Хохлов ему не друг, отношения между ними не испортятся, потому что и нет никаких отношений.

Внутри дома раздались шаги, и следом женский голос спросил:

– Ну, что там с Барыгой?

Борис обернулся. Повернул голову и Ребров. В холле появилась супруга хозяина. Увидев ее, Николай Сергеевич остолбенел – Мила! Все такая же красивая и молодая! Казалось, несколько прошедших лет если и изменили его бывшую жену, то лишь к лучшему, сделали еще краше. Темные волосы волнами лежали на плечах, а тонкое велюровое платье с разрезом, плотно облегая фигуру, подчеркивало красоту линий ее тела.

– Здравствуйте, – обронила Мила, вроде бы и не глядя на постороннего человека, стоявшего в прихожей. И, не делая паузы, обратилась к мужу: – Поднимайся скорее наверх: тебя ждет сюрприз.

Сказала так, словно и не было здесь никого, кроме нее и супруга. Мила обняла Бориса и прижалась щекой к его плечу.

– До завтра! – протянул руку ветеринару хозяин дома. Затем распахнул дверь и даже не вышел на крыльцо. А через пару минут нажал кнопку дистанционного управления, открывая ворота, может быть, уже из спальни.

– Узнала, узнала… – стучало у Николая Сергеевича в висках.

Ребров вел машину по заснеженному шоссе, а навстречу летели сотни белых стрел. Они бились о стекло и превращались в маленькие крупинки, которые тут же сдувал ветер. Первый снег в этом году. Ранний. Безумно ранний. Темные ели по обеим сторонам шоссе за какие-то полчаса обзавелись белыми опушками на рукавах своих ветвей, по обочинам тянулись небольшие сугробики, из которых торчали желтые прутики высохшей придорожной лебеды. Шоссе вело через лес, и фары, забитые снегом, освещали лишь небольшое пространство перед машиной.

Мила неожиданно бросила его. Ушла внезапно, хотя ничего неожиданного в самом ее уходе не было. Наоборот, чудом было то, что дочь полковника вышла замуж за сына потомственного ветеринара. Мать ее еще на свадьбе качала головой:

– Что ты делаешь, доченька? Если бы наш папа командовал кавалерией, то мы бы твоего мужа пристроили. Но в нашей дивизии не то что лошадей, даже кошек нет!

Но однокомнатную квартиру родители жены все же молодоженам купили. Жизнь у них складывалась достаточно успешно: Николай вскоре устроился в цирк, а Мила сдала экзамены в аспирантуру. Даже теща почти смирилась. Она иногда заезжала в гости и почему-то всегда в сопровождении какого-нибудь молодого и бравого старшего лейтенанта или капитана. С порога супруга полковника произносила:

– Знакомься, доченька, это Саня.

Или:

– Знакомься, доченька, это Ваня.

Потом на кухне мать шептала Миле:

– У Ванечки отец, между прочим, генерал.

Теща очень уважала военную форму и погоны, особенно если на них были большие звезды. До замужества она была официанткой в офицерской столовой отдаленного гарнизона, где генералов видели только по телевизору и где начинал службу будущий полковник.

Но Реброву было абсолютно все равно, чем командовал тесть, а на молодых и бравых Коля плевать хотел. Лечил в цирке медведей-мотоциклистов от их медвежьих болезней, делал прививки слонам и тиграм, выводил блох у обезьян, а вечером спешил домой к красавице жене, по пути забегая в пару квартир, чтобы принять роды у сенбернарихи или кастрировать английского голубого сфинкса. Дома принимал душ, смывая с себя запахи конюшни и слоновника, и лез греться в постель, где его уже ждала горячая Мила. Богиня любви благоволила ему: он любил и был любим ответно. Однако Марс нанес ему неожиданный удар, мощный, всесокрушающий и, согласно военной науке, исподтишка.

В очередной раз родительница супруги Реброва появилась в их квартирке уже в сопровождении молодого подполковника, который только что окончил Академию тыла и транспорта и был распределен к ее мужу замом все по тому же тылу. Гость подливал Николаю армянский коньяк «Ахтамар», а мать, выманив дочку на кухню, спросила у Милы:

– Ну, как?

Верная жена Реброва пожала плечами.

– Ты знаешь, кто у него отец? – зашептала родительница.

– Кто? – переспросила Мила.

Теща замялась: то ли забыла, то ли не знала, кто именно. Но быстро нашлась:

– Да уж не какой-нибудь там ветеринаришка.

Гость был увлечен рассказыванием армейских анекдотов и потому в первый свой визит ничего не сообщил о своих родителях. Перед уходом он поведал и пару совсем уж казарменных анекдотов, только вместо положенных по тексту слов произносил: «Ля, ля, ля», чему сам очень смеялся. А теща, перегнувшись через стол, заметила дочке:

– У него большое будущее.

И на секунду закатила глаза, словно собиралась упасть в обморок, представляя, каких высот может достигнуть сей молодой человек.

Подполковника звали Семеном. Он стал заезжать к Ребровым в гости уже без жены начальника, но с коньяком. И Николай об этих его визитах ничего, естественно, не знал. Правда, иногда, приходя домой, ложась в теплую постель и целуя жену, чувствовал запах «Ахтамара». Но даже тогда подозрения не находили места в сердце Коли, переполненном любовью.

И вот однажды в прекрасный весенний слякотный вечер он примчался домой, держа в руке букетик почти живых цветов. Открыв ключом дверь квартирки, Ребров, еще не догадавшись о кознях бога войны, крикнул с порога:

– Дорогая, собирайся: мы идем в театр. Я купил два билета на «Историю лошади».

Но ему никто не ответил. Потому что в квартире никого не было, только холодная постель с двумя примятыми подушками и пустая бутылка «Ахтамара» на столе. Под бутылкой лежала записка: «Мне надоело отбивать мужа у любящего его зверинца. Для тебя больная черепаха дороже жены. Желаю в следующий раз жениться на достойной тебя гадюке».

Это был сильный удар. Но Николай Сергеевич не обиделся на жену. Он ее любил.

Мила ушла к Семену, отец которого, кстати, оказался трактористом. Но у нас в стране, как известно, сын за отца не ответчик.

Развели их быстро, минут за пять, потому что у бывших супругов не было детей и материальных претензий друг к другу. Мила поступила очень благородно, оставив бывшему мужу квартиру, забрала только корейский телевизор и японский музыкальный центр с караоке. Теперь она могла петь с Семеном строевые песни под музыку.

Как у нее сложилась дальнейшая жизнь, Ребров не знал. И вот эта встреча в роскошном загородном особняке…

Фары светили все слабее и слабее. Но лес должен был скоро закончиться, начнется нормальная трасса – четырехполосная, с подсветкой. Николай Сергеевич нажал акселератор, прибавляя газу. И в этот момент в освещенном пятне, бежавшем перед капотом, он на мгновение увидел лохматого пса, глаза которого блеснули, отразив лучи фар. Нога машинально вдавила педаль тормоза до упора, но тут же последовал удар. Автомобиль занесло, крутануло на месте, и «Нива» въехала в сугроб на обочине.

«Надо же быть таким невнимательным, – подумал Ребров, – собаку сбил». Он клял себя за то, что слишком углубился в воспоминания и потерял над собой контроль, отвлекся от дороги, – и вот результат.

Николай Сергеевич повернул ключ, завел двигатель и выехал из сугроба. Посмотрел назад на дорогу, но там было темно. Мелькнула мысль: надо бы поскорее уехать, а то появится сейчас хозяин пса, будет крик. И, вполне возможно, слезы. Да, лучше быстренько смыться.

Ребров уже хотел включить первую передачу, однако вместо этого открыл дверь и вышел на покрытую снегом дорогу. Собака лежала шагах в десяти позади «Нивы», дышала тяжело и хрипло. Вокруг полный мрак и мертвая тишина – слышно даже, как где-то далеко каркает ворона, одуревшая от ранней зимы.

Возвратившись в автомобиль, Николай Сергеевич осторожно задним ходом проехал несколько метров, остановился возле сбитого им несчастного животного, открыл багажник, разложил сиденье. Потом подошел к псу, с трудом поднял его на руки и положил в автомобиль. Шерсть была мокрой и жесткой.

Остаток пути Ребров ехал осторожно, но собаки больше на дорогу не выбегали. Сначала он открыл дверь квартиры и, оставив ее распахнутой, вернулся за животным, внес его внутрь, положил в комнате недалеко от стула, на котором стояла откупоренная бутылка вина, затем вышел во двор и закрыл дверь багажника.

Вернувшись домой, включил свет в коридоре, снял куртку, начал разуваться, посмотрел в комнату и – замер. Нет, не замер, а превратился в соляной столб: посреди его комнаты на полу лежал… волк. Не волк даже, а волчица. Причем беременная. Так Николай Сергеевич и стоял – в одном ботинке и не веря своим глазам. Во-первых, откуда взялись волки в пригородном лесу? А во-вторых, волчица не может быть беременной в октябре. Пары создаются весной, волчата рождаются летом. А сейчас осень, октябрь. Хотя если посмотреть в окно, то настоящая зима. Но вот же, пожалуйста, в его комнате лежит чуть не убитая им волчица. Она еле дышит, бока вздымаются тяжело и редко, только иногда по всему телу и большому животу пробегает слабая дрожь, будто животное все еще пытается перескочить через дорогу.

В морозилке у Николая Сергеевича лежал кусок говядины, купленный еще пару недель назад. Но суп так и не был сварен. Теперь же Ребров положил замороженное мясо в кастрюлю с водой и поставил на огонь, чтобы быстрее оттаяло. Нашелся еще пакет молока. Перелив его в миску, он вошел в комнату и поставил емкость на пол возле морды волчицы. Приоткрылся желто-карий глаз, но зверь явно не видел ни миску, ни человека – перед его равнодушным взором уже стояла вечность. Николай Сергеевич погладил без надавливания шерсть на спине и на боку, осмотрел лапы. Переломов не было. Волчица лежала тихо, и глаза ее были вновь закрыты. На кухне в кастрюле забулькала вода, волчье ухо дернулось и снова замерло. На полу растекалось мокрое пятно от растаявшего снега, запахло шерстью, логовом, дремучим лесом.

Ребров достал размороженное мясо, переложил в другую кастрюлю, сам не понимая, зачем. Сейчас все происходило как бы помимо его воли, словно какая-то магическая сила заставляла ветеринара ходить по квартире, что-то брать в руки, потом ставить обратно. Что предпринять, Николай Сергеевич не знал. На полу комнаты лежал дикий зверь, и планов на завтра в отношении него не было никаких.

Он прошел в маленькую спаленку, лег на постель, не снимая одежды, будто ожидая, что его вот-вот позовут. Посмотрел за окно на падающий снег, вспомнил Милу, ее поцелуи – и заснул.

Через какое-то время очнулся и не мог понять, отчего. Сквозь сон долетел до сознания какой-то звук, вроде бы что-то звякнуло в соседней комнате. Но там же никого нет… И тут вспомнилось – там волчица! Звук повторился – звякнула миска, и Ребров услышал стон, почти человеческий.

Николай Сергеевич встал и, войдя в соседнюю комнату, даже не включая свет, понял – волчица рожает. Ветеринар сразу успокоился – этот процесс он видел уже не один раз и теперь знал, что надо делать.

Когда забрезжил рассвет, а с крыш полились потоки растаявшего снега, Ребров положил в полиэтиленовый пакет двух мертворожденных волчат, вышел из дома, сел в «Ниву» и поехал в лес. Между двумя елками вырыл неглубокую ямку и закопал бедолаг.

Было уже светло, когда он вернулся домой, чтобы переодеться. Пришедшая в себя волчица вылизывала единственного живого детеныша, но когда Николай Сергеевич хотел войти в комнату, чтобы вытереть разлитое ночью молоко и забрать перевернутую миску, она оскалила клыки и негромко рыкнула для острастки.

Город утопал в грязных лужах вчерашнего снега. К вечеру, правда, вода сошла немного, но все равно «Нива» несла за собой два веера брызг. Обменяв доллары на рубли, Ребров заскочил на рынок, купил большой кусок парной говядины и освежеванную тушку кролика. Но домой так и не заехал, поспешив на пятьдесят четвертый километр.

Борис встретил его с распростертыми объятиями.

– Ты, Коля, и впрямь волшебник! – воскликнул он. – Пойдем, покажу Барыгу.

Жеребец переминался на песке небольшого манежа, и Ребров еще раз поразился его красоте. Но как только ветеринар подошел поближе, конь, словно почуяв что-то, попятился и захрапел.

– Стоять! – одернул его хозяин. Потом, обернувшись к ветеринару, произнес: – Еще неделька, и можно под седло.

– Я бы не советовал так спешить, через две недели, не раньше, – сказал Николай Сергеевич. И тут же покраснел, неожиданно поняв, что приехал сюда не ради больной лошади, не из-за желания заработать денег. Мила! Вот почему он сегодня так рвался сюда, поминутно вскидывая руку, чтобы посмотреть на часы, вот почему время тянулось так медленно.

– Коля, поужинаешь с нами? – предложил Борис.

Ребров, сделав вид, что раздумывает, огляделся зачем-то по сторонам, вздохнул, опять посмотрел на часы и быстро, чтобы хозяин не передумал, согласился.

Они сидели вдвоем в столовой, на стенах которой висели цветные эстампы с изображением сцен английской охоты. А среди них была большая картина, написанная маслом, – обнаженная женщина на мощном коне. Женщину, как видно, срисовали из журнала «Плейбой», а моделью для лошади послужил французский тяжеловоз.

– Вот эта красавица, – хозяин дома показал ложкой на грудастую леди Годиву, – и проскакала через весь Лондон.

– Не могла она проскакать, – спокойно заметил Николай Сергеевич. – У першеронов основной аллюр – шаг. Как ни пришпоривай, конь будет плестись еле-еле.

В столовую вошла ослепительно прекрасная Мила в длинном тонком свитерке и обтягивающих ноги лосинах.

– Здравствуйте. – Взгляд равнодушно скользнул по Реброву, и тут же Мила обратилась к мужу: – Звонила твоя мама…

Но Борис перебил жену:

– Слышь, вот он, – владелец жеребца мотнул головой на гостя, – говорит, что эта Годзилла на тихоходной лошади таскалась целый день голой по Лондону.

– Вообще-то это было в Ковентри, – тихо сказал Ребров, стараясь не смотреть в сторону Милы.

Но Борис выплюнул на стол косточку от маслины и, казалось, не услышал замечания.

– Ну, чего там мать хотела? – спросил он жену.

Николай Сергеевич видел, как порозовели внезапно ее щеки, и понял, что Мила смущена от того, как откровенно Борис проявляет свое невежество и свою невоспитанность. Кровь неожиданно прилила и к его лицу, когда в мозг постучалась простая-простая мысль: она не любит мужа. Конечно, разве может человек, выплевывающий на скатерть косточки от маслин, нравиться той, чья душа трепетала от прикосновения его, ребровской, руки, от одного только его взгляда или ласкового слова? Вспомнилось, как Мила замирала на его груди, ведь только так и могла заснуть.

Но все это пронеслось сквозь сознание, как скорый поезд мимо сельского полустанка, остались только боль в висках и недоумение: как Мила смогла?

Несколько лет назад, когда они, оформив развод, стояли ослепленные июньским солнцем, он перед тем, как попрощаться, вдруг сказал ей, непонятно почему:

– Прости.

И Мила, странно поглядев на него влажными глазами, поднялась на носочки и поцеловала его почти в ухо, потому что он дернулся навстречу. Затем, повернувшись, бывшая жена быстро пошла к стоянке такси.

Тогда он знал: больше им не встретиться. Хотел побежать за ней, но обида сдавила сердце, а гордость опутала ноги. Те и сейчас словно к полу прибитые.

– Пойдем, дом покажу, – вдруг предложил ветеринару Борис.

Они бродили по огромному зданию, которое можно было назвать дворцом. Везде на стенах висели ружья и трофеи: головы животных, шкуры оленей, лосей, медведей. Хозяин с гордостью вспоминал, где, когда и кого он застрелил лично.

– Представляешь, месяц назад волка грохнул! – радостно сообщил муж Милы. – Крупный такой! Пять пуль в него всадил, подхожу, а он живой, ползет на меня, явно броситься собирается. Ну, я ему еще с трех шагов между глаз вогнал. А главное, это недалеко отсюда было, километров пять. Сейчас мне таходермист чучело из него делает, хочу возле леди Годзиллы поставить.