Kitobni o'qish: «Дети железной дороги»

Глава I. Начало всего

Вначале они не были детьми железной дороги. Они даже не думали о железной дороге и использовали её только как средство передвижения, чтобы добраться до мест, где выступали легендарные фокусники Маскелайн и Кук, или до театра пантомимы, или до зоосада и музея мадам Тюссо. Они были самими обычными детьми, которые жили в пригороде со своими отцом и матерью на обычной вилле с красным кирпичным фасадом и входной дверью с витражом, коридором с кафельной плиткой (он назывался холлом), ванной комнатой с горячей и холодной водой, электрическими звонками, большими окнами, доходящими до пола, белыми стенами и всеми прочими современными удобствами, как говорят агенты по недвижимости.

Их было трое. Роберта была старшей. Конечно, у матерей никогда не бывает любимчиков, но если бы у их мамы и был бы любимчик, то им оказалась бы Роберта. Следующим по старшинству был Питер, мечтавший стать инженером, когда вырастет; и наконец младшая Филлис, которая пока никем становиться не собиралась, но всем всегда желала только добра.

Мама не тратила своё время на бесполезные визиты к скучным дамам и никогда не сидела дома в ожидании, когда скучные дамы нанесут ей визит. Она всегда была готова поиграть с детьми, почитать им или помочь сделать уроки. Кроме того, она писала истории для них, когда дети были в школе, и читала их вслух после полуденного чая. И ещё сочиняла смешные стихи на их дни рождения и по случаю других важных дат, таких как имянаречение котят, или переоборудование кукольного домика, или выздоровление от свинки.

У этих трёх детей было всё необходимое: красивая одежда, огонь в камине, прекрасная детская с горами игрушек, украшенная обоями с Матушкой Гусыней. У них была добрая и весёлая няня и собственная собака, которую звали Джеймс. У них также был идеальный отец, добрый, справедливый и всегда готовый к игре. А если он не мог поиграть, то у него была на то убедительная причина. Он объяснял её детям так интересно и забавно, что они не сомневались: папа с удовольствием присоединился бы к ним, если бы мог.

Вы наверняка думаете, что они были очень счастливы. Разумеется, это так, но они не знали, насколько они были счастливы, до тех пор, пока их благополучная жизнь на вилле не подошла к концу и им не пришлось начать совсем другую жизнь.

Ужасающая перемена пришла внезапно.

У Питера был день десятый рождения. Среди подарков он нашёл модель паровозика, такую совершенную, что невозможно передать словами! Другие подарки также были прекрасны, но локомотив лучше всего.

Радость от новой игрушки длилась ровно три дня. Затем – из-за неопытности ли Питера, или неосторожности Филлис, которой тоже хотелось поиграть с паровозиком, или по какой-то другой причине, – локомотив внезапно издал громкий звук и взорвался. Джеймс был так напуган, что убежал из детской и весь день не возвращался. Все фигурки из Ноева ковчега, которые находились в прицепе, были поломаны, но ничто иное не пострадало, кроме бедного маленького локомотива и чувств Питера. Домашние решили, что он плакал из-за этого, но, конечно, это неправда: мальчики десяти лет не плачут, какими ужасными не были бы трагедии, случающиеся по воле судеб. Питер сказал, что его глаза красные, потому что он простудился. Это оказалось правдой, хотя Питер сам ещё не знал, что с ним. На следующий день ему пришлось остаться в постели. Мама начала опасаться, не заболел ли он корью. Но вдруг мальчик сел в кровати и сказал:

– Я ненавижу кашу, и воду из ячменя, и хлеб, и молоко. Я хочу встать и по-настоящему поесть!

– Что бы ты хотел? – спросила его мама.

– Голубиный пирог, – нетерпеливо ответил Питер, – большой голубиный пирог! Очень большой!

Мама попросила кухарку сделать большой голубиный пирог. Когда пирог был готов, Питер съел его почти целиком. После этого его здоровье пошло на поправку. Мама сочиняла стихи, чтобы развлечь его. Сначала она сказала, каким несчастным, но достойным мальчиком был Питер, затем продолжила:

 
Один хороший мальчик
Паровозик свой любил,
Но игрушка сломалась
И сердце его сжалось…
Случилось так: центральный винт
Ужасный выкинул вдруг финт,
Внезапно он сошёл с ума –
Бабах! И наступает тьма!
 
 
И вот угрюмый мальчуган
Несётся прямо к маме,
Чтоб помогла она ему
В такой серьёзной драме.
 
 
О пассажирах он не думал,
Ему локомотив важней.
Средь множества игрушек
Потеря эта всех страшней!
 
 
Вот почему, горюя,
Наш Питер слёг в кровать
И начал сытным пирогом
Страданья заедать.
Накрывшись одеялом,
Решил он задремать,
Ведь это помогает
Тоску и боль прогнать.
 
 
И пусть придётся ждать отца
Три дня, до четверга.
Не помешает это всё
Отведать пирога.
 

Все надежды Питера на исцеление его паровозика теперь были возложены на отца, потому что у того были золотые руки. Он мог починить всё что угодно. Он часто выступал в качестве ветеринарного врача для деревянной лошадки-качалки; однажды он спас лошадке жизнь, когда все остальные отчаялись что-либо сделать и бедное существо было брошено на произвол судьбы – даже плотник сказал, что не знает, как ей помочь. Также отец починил колыбель куклы, тогда как никто другой не смог. И именно он, и не кто иной, с помощью небольшого количества клея, нескольких кусочков дерева и перочинного ножа заставил всех зверей Ноева ковчега стоять стойко на своих подставках. Питер ждал приезда отца из командировки три или четыре дня.

И вот когда отец вернулся, Питер с героическим бескорыстием ничего не говорил о своём локомотиве до тех пор, пока отец не поужинал и не выкурил сигару. Проявить бескорыстие было идеей матери, но воплощать её пришлось именно Питеру. И для этого ему понадобилось много терпения.

Наконец мама сказала отцу:

– Теперь, дорогой, если ты достаточно отдохнул и не сильно устал, мы хотим рассказать о страшном железнодорожном происшествии и попросить твоего совета.

– Хорошо, – кивнул папа, – начинайте!

Тогда Питер поведал свою душещипательную историю и принёс то, что осталось от локомотива.

– Хм, – выдохнул папа после того, как очень внимательно осмотрел локомотив.

Дети затаили дыхание.

– Есть ли надежда? – еле слышно спросил Питер сорвавшимся от волнения голосом.

– Есть ли надежда? Ну конечно! – весело ответил отец. – Но для починки нужно ещё кое-что, помимо надежды. Скажем, паяльник или сварочный аппарат и новый клапан. Я думаю, что нам стоит отложить эту работу на чёрный день. Другими словами, я посвящу этому свой субботний полдень, и вы все поможете мне.

– Разве девочки смогут помочь в починке двигателя? – с сомнением спросил Питер.

– Конечно, смогут. Девочки такие же умные, как и мальчики, никогда не забывай об этом! Хотела бы ты стать машинистом, Фил?

– Но ведь тогда моё лицо всегда будет грязным? – спросила Филлис без энтузиазма. – И я наверняка что-нибудь сломаю.

– Я была бы в восторге от такой работы! – заявила Роберта. – Пап, как думаешь, я смогу стать машинистом, когда вырасту? Или даже кочегаром?

– Ты имеешь в виду пожарным, – сказал папа, рассматривая и крутя в руках двигатель. – Вот что я скажу: если ты всё ещё будешь этого хотеть, когда вырастешь, мы что-нибудь придумаем, чтобы ты стала пожарной. Помню, когда я был маленьким…

Именно тогда и раздался стук в парадную дверь.

– Кто это может быть? – удивился отец. – Конечно, дом англичанина – это его крепость, но мне бы хотелось, чтобы вокруг моего дома были рвы с разводными мостами.

Рут, рыжеволосая горничная, зашла в комнату и сказала, что двое джентльменов желают видеть хозяина.

– Я проводила их в библиотеку, сэр, – сообщила она.

– Вероятно, они собирают деньги для викария, – предположила мама, – или на праздничный концерт местного хора. Прошу, избавься от них как можно быстрее, дорогой. Это может испортить нам вечер, и детям совсем скоро нужно будет укладываться спать.

Но отец не смог быстро избавиться от джентльменов.

– Мне бы тоже хотелось, чтобы у нас был ров и разводной мост! – сказала Роберта. – Тогда, если бы мы не хотели видеть незваных гостей, мы могли бы просто воспользоваться подъёмным мостом, чтобы никто не смог войти в дом. Надеюсь, папа не забудет дорасказать нам историю из своего детства.

Мама пыталась скрасить ожидание, рассказывая детям новую сказку о принцессе с зелёными глазами, но им было трудно следить за повествованием, потому что они могли слышать доносившиеся из библиотеки голоса отца и джентльменов… Голос отца звучал громко, совсем не так, когда он обычно разговаривал с посетителями, которые приходили по поводу сбора денег в разные фонды.

Затем зазвонил колокольчик, и все выдохнули с облегчением.

– Они сейчас уйдут, – обрадовалась Филлис. – Папа позвонил, чтобы их проводили до двери.

Но вместо того, чтобы проводить гостей из дома, Рут вошла в комнату. Вид у неё был очень взволнованный.

– Прошу вас, мэм, – сказала она, – хозяин хочет, чтобы вы прошли в библиотеку. У него ужасное лицо, мэм. Думаю, он услышал плохие новости. Лучше бы вы подготовились к худшему, возможно, в семье кто-то умер, или ваш банк обанкротился, или…

– Достаточно, Рут, – мягко перебила её мама. – Ты можешь идти.

И мама прошла в библиотеку, откуда вновь послышались разговоры. Затем снова прозвенел звонок, и Рут вышла из дома, чтобы поймать кэб. Дети слышали, как стучат её сапоги по ступенькам. Кэб уехал, и входная дверь закрылась. После в комнату вернулась мама. Её милое лицо было таким же белым, как её кружевной воротник, а глаза неестественно блестели. Губы вытянулись в тонкую линию и стали словно чужими на её лице.

– Пора ложиться спать, – сказала она. – Рут уложит вас в постель.

– Но вы обещали, что мы сможем посидеть здесь до позднего вечера, потому что папа вернулся домой, – напомнила Филлис.

– Отец был отозван по делам, – возразила мама. – Прошу, дорогие, идите в комнаты.

Дети поцеловали её и послушно отправились в спальни. Роберта задержалась, чтобы обнять маму, и прошептала:

– Мамочка, ведь ничего плохого не случилось, правда? Никто не умер?

– Никто не умер, – заверила мама Роберту и как будто оттолкнула её. – Сейчас я ничего не могу сказать тебе, моя радость. Ну же, иди, дорогая.

И Роберта ушла.

Рут причесала девочкам волосы и помогла им раздеться. (Мама почти всегда делала это сама.) Когда горничная погасила свет и вышла из спальни девочек, она обнаружила Питера, всё ещё одетого и ожидающего её на лестнице.

– Рут, что случилось? – спросил мальчик.

– Прошу, не задавай мне никаких вопросов, тогда мне не придётся тебе врать, – ответила ему Рут. – Скоро вы сами всё узнаете.

Поздно вечером, когда дети уже спали, мама пришла их поцеловать. Роберта была единственной, кого разбудил поцелуй, но она не подала виду и ничего не сказала.

«Раз мама не хочет, чтобы мы знали, что она плакала, сделаем вид, будто так и есть. Вот и всё», – думала она, прислушиваясь в темноте к дыханию матери.

Когда на следующее утро дети спустились к завтраку, мамы уже не было.

– Она уехала в Лондон, – объяснила Рут и оставила их одних за столом.

– Случилось что-то ужасное, – проговорил Питер, разбивая яйцо. – Рут сказала мне прошлой ночью, что скоро мы всё узнаем сами.

– Неужели ты расспрашивал её о случившемся? – с презрением спросила Роберта.

– Да, расспрашивал! – сердито бросил Питер. – Может, вы и легли спать, когда мама была так взволнована, а вот я не смог!

– Не думаю, что мы должны спрашивать прислугу о том, о чём мама нам не говорит, – заметила Роберта.

– Всё верно, мисс Правильная, – поддразнил сестру Питер, – тебе впору начать проповедовать.

– Я вот совсем не правильная, – вмешалась Филлис, – но даже я думаю, что Бобби в этот раз права.

– Конечно. Она всегда права. По её собственному мнению, – сказал Питер.

– О, довольно! – воскликнула Роберта, положив на стол ложку для яиц. – Давайте не будем ссориться! Я уверена, что произошло нечто ужасное. Не стоит ухудшать ситуацию!

– Интересно, кто первый начал? – состроил гримасу Питер.

Роберта приложила над собой усилие и ответила:

– Думаю, я начала, но…

– Ладно, забыли! – торжествующе сказал Питер. И прежде чем он пошёл в школу, он хлопнул свою сестру по спине и посоветовал ей не унывать.

Когда дети вернулись домой к обеду, мамы всё ещё не было. Она не вернулась и к вечернему чаепитию. Часы пробили семь, когда она вошла в дом. Её вид был таким больным и уставшим, что дети сразу же поняли: сейчас не время задавать вопросы. Мама опустилась в кресло. Филлис вынула из её шляпы длинные булавки, Роберта сняла перчатки, а Питер расстегнул её прогулочную обувь и принёс ей мягкие бархатные тапочки.

Потом она выпила чашку чая, а Роберта натёрла ей виски одеколоном, чтобы унять головную боль. Наконец мама сказала:

– Теперь, мои дорогие, нам нужно поговорить. Люди, приходившие вчера вечером, сообщили очень плохие новости, из-за которых ваш отец будет отсутствовать в течение некоторого времени. Я очень беспокоюсь об этом и хочу, чтобы вы помогали мне и не создавали никаких трудностей.

– Мы бы и не стали этого делать! – сказала Роберта, приложив руку матери к своему лицу.

– Вы мне очень поможете, – продолжала мама, – если будете добры друг к другу и не станете ссориться, когда меня не будет. – Роберта и Питер обменялись виноватыми взглядами. – Теперь мне придётся отлучаться из дома довольно часто.

– Мы не будем ссориться! Правда-правда, не будем! – хором сказали все трое. И они нисколько не сомневались в своих словах.

– Кроме того, я хочу, чтобы вы не задавали мне никаких вопросов о нынешней ситуации. И не докучали вопросами другим.

Питер поёжился и переступил с ноги на ногу.

– Вы пообещаете мне это, не так ли? – посмотрела на них мама.

– Я спросил у Рут, что случилось, – неожиданно признался Питер. – Мне очень жаль.

– И что она ответила?

– Она сказала, что я и сам скоро обо всём узнаю.

– Вам не обязательно знать, что произошло, – заметила мама. – Речь идёт о папиных делах, а вы в этом ничего не понимаете, не так ли?

– Именно так, – согласилась Роберта. – Это, наверное, как-то связано с правительством? – Их отец работал в правительственном учреждении.

– Да, – подтвердила мама. – Ну а теперь время ложиться спать, мои дорогие. И не волнуйтесь. В конце концов всё встанет на свои места.

– Тогда не волнуйся и ты, мама, – сказала Филлис, – а мы будем самыми послушными.

Мама вздохнула и поцеловала их.

– С завтрашнего утра мы сразу же станем послушными, – заявил Питер, когда они поднялись наверх.

– Почему не прямо сейчас? – удивилась Роберта.

– Сейчас уже нет времени быть послушными, глупая, – ответил Питер.

– Мы можем хотя бы попытаться быть добрее, – заметила Филлис, – и не обзываться.

– А кто обзывался? – недоумённо спросил Питер. – Бобби знает, что, когда я называю её глупой, это тоже самое, как если бы я назвал её «Бобби».

– Эй! – воскликнула Роберта.

– Да я не то имел в виду. Я же назвал тебя так – как бы сказал папа? – с любовью! Спокойной ночи.

Девочки складывали свою одежду более чем аккуратно – сейчас, в столь поздний час, это был их единственный способ показать себя послушными.

– Я вот думаю, – заговорила Филлис, разглаживая свой передник, – раньше ты жаловалась, что мы скучно живём, что с нами не происходит ничего, что бывает с героями книг. Теперь вот что-то произошло.

– Я никогда не желала, чтобы случилось что-то плохое, то, отчего мама стала бы несчастна, – сказала Роберта. – Всё это совершенно ужасно!

Всё продолжало быть совершенно ужасным в течение нескольких недель.

Мама почти всё время проводила вне дома. Еда стала однообразной и невкусной. Помощница кухарки была отослана, а сестра мамы, тётя Эмма, приехала к ним в гости. Тётя Эмма была намного старше мамы. В скором времени она должна была уехать за границу работать гувернанткой. Тётя была очень занята подготовкой к этому событию, и вся её безвкусная одежда была разбросана по всем комнатам, а её швейная машинка, казалось, стучала весь день и бомльшую часть ночи. Тётя Эмма верила в то, что дети должны знать своё место. И дети не возражали, особенно если «их место» было подальше от тёти Эммы. Поэтому они старались не попадаться ей на глаза, предпочитая компанию слуг, с которыми было намного веселее. Кухарка, если она была в хорошем расположении духа, могла спеть шуточные песни, а служанка, если она не обижалась на них, могла подражать курице, которая несёт яйцо, или пробке, вылетающей из бутылки шампанского, или мяукать, как две дерущиеся кошки. Никто из прислуги не поведал детям, какие плохие новости гости принесли их отцу. Но они всё время намекали на то, что могут многое сказать, если захотят, и это сильно мучило детей.

Однажды Питер установил ловушку над дверью ванной комнаты, и рыжеволосая Рут, проходившая мимо, угодила в неё. Поймав мальчика, она надрала ему уши.

– Ты отвратительный маленький негодник! – кричала она. – Ты явно плохо кончишь! Если не исправишься, то вскоре попадёшь туда же, где сейчас твой драгоценный папочка! Это ясно как день!

Роберта повторила эти слова маме, и на следующий день Рут получила расчёт.

Однажды, придя домой, мама легла спать и не вставала с кровати два дня. Когда к ней пришёл доктор, дети тихо бродили по дому и задавались ужасным вопросом, не знаменуют ли эти события конец света.

Наконец мама спустилась к завтраку. Бледная, с новыми морщинами на лице, она выдавила из себя улыбку и сказала:

– Теперь, мои дорогие, всё улажено. Мы собираемся покинуть нашу виллу и поехать жить за город. Там нас ждёт симпатичный белый домик. Я уверена, вам он понравится.

За этой новостью последовала бурная неделя сборов. С собой они брали не только одежду, как если бы отправились на море, но и стулья и столы: сверху их накрывали мешковиной, а ножки обкладывали соломой.

Наконец все вещи были упакованы – даже те, которые обычно оставляют дома, когда отправляются на море. Посуда, одеяла, подсвечники, ковры, каркасы кроватей, кастрюли и даже каминные решётки и утюги.

Дом стал похож на мебельный склад. Детям это казалось забавным. Мама хоть и была очень занята, но находила время, чтобы поговорить с ними и почитать им. Она даже сочинила ободряющий стих для Филлис, когда та упала и поранила отвёрткой руку.

– Разве ты не собираешься упаковать это, мама? – спросила Роберта, указывая на красивый шкаф, украшенный красной черепаховой оправой и медью.

Мама покачала головой:

– Мы не можем взять всё.

– Но мы, кажется, берём с собой только самые плохие вещи, – заметила Роберта.

– Мы берём то, что может нам пригодиться, – пояснила мама. – Мы должны немного поиграть в бедных, моя птичка.

Когда все некрасивые, но зато полезные вещи были упакованы, мужчины в фартуках из зелёного сукна погрузили их в фургон. Девочки, мама и тётя Эмма спали в двух свободных и шикарно обставленных спальнях для гостей. Все их кровати исчезли. Питеру постелили на диване в гостиной.

– Знаешь, это даже забавно! – сказал он, радостно ворочаясь в постели, когда мама укладывала его. – Мне даже нравится переезд! Вот бы мы переезжали раз в месяц!

Мама засмеялась:

– Ну уж нет! Спокойной ночи, милый Питер.

Когда она отвернулась, Роберта увидела её лицо. Она запомнила его выражение на всю жизнь.

– О, мама, – прошептала она еле слышно, ложась в постель, – какая ты смелая! Как же я тебя люблю! Не могу даже представить, насколько ты смелая, раз продолжаешь смеяться, когда на душе так скверно!

На следующий день повсюду стояли заполненные ящики, много-много ящиков. Ближе к вечеру приехал кэб, чтобы отвезти их на станцию.

Тётя Эмма провожала семью. Дети радовались, что наконец-то расстаются с ней.

– Не завидую я детям из другой страны, у которых она будет гувернанткой! – прошептала Филлис. – Не хотела бы я оказаться на их месте!

Поначалу им нравилось смотреть в окно вагона, но с наступлением сумерек они стали клевать носом. Когда их разбудила мама, никто из детей не знал, сколько времени они провели в поезде.

– Проснитесь, дорогие, – трясла их мама за плечи. – Мы приехали.

Они проснулись продрогшими и унылыми. Стоя на грязной платформе, дети наблюдали за тем, как их багаж забирают с поезда. Затем двигатель, пыхтя и гудя, снова принялся за работу, и поезд отправился дальше. Дети наблюдали, как задние фонари тормозного вагона исчезают в темноте.

Это был первый поезд, который они увидели на той самой железной дороге, которой суждено было со временем стать им по-настоящему дорогой. Тогда они не догадывались, что вскоре полюбят железную дорогу и что она станет центром их новой жизни. Они и не подозревали, какие чудеса и перемены она им принесёт. Они только дрожали и чихали, надеясь, что прогулка до нового дома не будет слишком долгой. У Питера ещё никогда не замерзал так нос. Шляпа Роберты была повёрнута набок, а резинка, казалось, была завязана туже, чем обычно. Шнурки на ботинках Филлис развязались.

– Пойдёмте, – сказала мама, – придётся идти пешком. Здесь кэбы не ходят.

Дорога была тёмной и грязной. Дети постоянно спотыкались о кочки. Филлис почувствовала головокружение и даже упала в грязную лужу. Мокрой и несчастной, ей помогли подняться. Газовых фонарей не было, и дорога всё время поднималась в гору. Они следовали за скрипучими колёсами повозки. Когда их глаза привыкли к темноте, они разглядели перед собой покачивающуюся гору ящиков.

Показались широкие ворота, которые им пришлось открыть самим, чтобы повозка смогла проехать, и после этого дорога, казалось, шла через поля. Теперь они начали спускаться по склону. Через какое-то время справа от себя они заметили нечто большое, тёмное и не имеющее определённой формы.

– А вот и дом, – сказала мама. – Интересно, почему она закрыла ставни.

– Кто – она? – спросила Роберта.

– Женщина, которую я наняла, чтобы она прибралась перед нашим приездом, расставила мебель и приготовила ужин.

Сам дом был огорожен стеной, и вокруг него росли деревья.

– Это сад, – сказала мама.

– Больше похоже на кастрюлю, полную чёрной капусты, – заметил Питер.

Повозка направилась вдоль стены, завернула к заднему входу в дом, с оглушительным грохотом врезалась в вымощенный булыжником двор и остановилась у задней двери.

Ни в одном из окон не горел свет.

Все начали стучать в дверь, но никто не вышел.

Человек, который управлял повозкой, предположил, что миссис Вайни уже ушла к себе домой.

– Ваш поезд сильно опоздал, – сказал он.

– Но ведь у неё ключ, – заволновалась мама. – Что же нам теперь делать?

– Она наверняка оставила его под лестницей, – успокоил её возница, – тут так заведено. – Он принёс из повозки фонарь и нагнулся, чтобы достать ключ. – А вот и он, я был прав.

Отперев дверь ключом, мужчина вошёл внутрь и поставил фонарь на стол.

– Свечи не найдётся? – спросил он.

– Я даже не знаю, что и где тут находится. – Мамин голос изменился, в нём больше не было прежней бодрости.

Возница чиркнул спичкой. На столе стояла свеча, и он зажёг её. В слабом свете свечи дети увидели, что находятся в просторной кухне с каменным полом. Тут не было ни занавесок, ни коврика перед очагом. Посреди кухни стоял знакомый им стол из их дома. В дальнем углу были составлены все стулья, а горшки, кастрюли, соломенные веники и вся кухонная утварь были нагромождены в противоположном углу. В очаге не было ни огонька, лишь старые сожжённые угли.

Мужчина занёс последний ящик в дом и собрался уже было уйти, когда послышался шуршащий непривычный звук, который, казалось, исходил из самих стен дома.

– Ой, что это?! – вскрикнули девочки.

– Ничего особенного, всего лишь крысы, – ответил возница. И с этими словами он вышел и закрыл за собой дверь, отчего ворвавшийся снаружи ветер погасил свечу.

– О, мама! – воскликнула Филлис, случайно опрокинув табурет. – И зачем мы только переехали!

– Всего лишь крысы! – повторил Питер слова возницы.