Читайте только на Литрес

Kitobni fayl sifatida yuklab bo'lmaydi, lekin bizning ilovamizda yoki veb-saytda onlayn o'qilishi mumkin.

Kitobni o'qish: «Западные Балканы в преддверии и ходе текущего кризиса. Игроки и фигуры»

Shrift:

* * *

Авторы:

Пономарева Е. Г., доктор политических наук, профессор, профессор кафедры сравнительной политологии МГИМО МИД России, президент Международного института развития научного сотрудничества (МИРНаС);

Арляпова Е. С., кандидат политических наук, научный сотрудник Института системностратегического анализа (ИСАН).

Рецензенты:

Аватков В. А., доктор политических наук, заведующий отделом Ближнего и Постсоветского Востока ИНИОН РАН;

Вишняков Я. В., доктор исторических наук, профессор кафедры всемирной и отечественной истории МГИМО МИД России;

Пророкович Д., PhD, научный сотрудник Института международной политики и экономики (Белград).

Предисловие

Политические события всегда очень запутаны и сложны. Их можно сравнить с цепью. Чтобы удержать всю цепь, надо уцепиться за основное звено.
В. И. Ульянов (Ленин)

Стрелка компаса Европы, как бы сильно его ни встряхивали, как бы ни отвлекали ее приложением к иным магнитам, все равно будет указывать именно на Балканы.
В. С. Пикуль

Конструирование понятий, отражающих не столько внутрирегиональную сущность, сколько фиксирующих интерес внешних игроков, давно уже стало дискурсивной практикой. Так, геополитическая нагрузка понятия «Дальний Восток», включающего до конца 1990 г. Северо-Восточную, Восточную и Юго-Восточную Азию, в новом веке сузилась до российского Дальнего Востока. В политическом и научном лексиконе пальма первенства теперь принадлежит «Азиатско-Тихоокеанскому региону». После 1991 г. ушло в небытие понятие «Средняя Азия», а страны региона почти в одночасье стали Азией Центральной.

Не менее интересные метаморфозы произошли с понятием «Центральная Европа». Масштабные изменения в Европе в 30–40-е гг. XIXв. и особенно «Весна народов» 1848–1849гг., широкое распространение панславянских идей, рост миросубъектности Российской империи и влияния Германии определили два главных политических мотива обоснования особости этой части света – объединительный и изоляционистский. «С одной стороны, она (Центральная Европа.– Авт.) с переменным успехом выполняла интегрирующую роль по отношению к народам региона, подчеркивая общность их судеб и необходимость солидарности. С другой – в основе императива лежала защита прежде всего от России и Германии»¹.

«Сдавленность» между Россией и Германией, превратившейся в 1891г. в Германскую империю, в тех исторических условиях стала основным мотивом обособления в названии региона. «Впрочем, концепция Центральной Европы нередко использовалась как инструмент изоляции и ранжирования в отношениях между „малыми“ народами этой части Евразии. Согласно известной шутке, восточная граница региона проходит, по мнению каждого народа, по его границе с восточным соседом»². В межвоенный период эта концепция из сугубо политической начинает становиться научной, но с началом Второй мировой ситуация стала меняться. После 1945г. большинство западных историков и регионоведов предпочитали использовать понятие «Восточно-Центральная Европа». В СССР в послевоенный период термин «Центральная Европа» в политическом лексиконе отсутствовал вообще. Это понятие всегда было частью чего-то большего: например, во всех исследованиях Института славяноведения и балканистики АН СССР фигурировала Центральная и Юго-Восточная Европа³. Активизация дискуссий о Центральной Европе приходится на 1980-е гг. В научном плане ее стартом стало эссе венгерского историка Е. Сюча «Три исторических региона Европы»⁴.

Однако опять же, помимо научного видения, в такого рода штудиях был и политический момент. Его верно зафиксировал Р. Каплан: «Холодная война на самом деле окончилась в 1980-е годы, еще до падения Берлинской стены, с возрождения термина „Центральная Европа“»⁵. Реанимация данного понятия в 1980–1990-е гг. была еще одним ударом по соцлагерю. Переход Венгрии, Польши, Чехословакии и ГДР в разряд стран Центральной Европы ознаменовал сначала метафизическое, а потом и фактическое дистанцирование от Москвы. Неслучайно после подписания Дейтонских соглашений Т. Гартон Эш дал этому термину идеологически выверенное определение: «Центральная Европа есть политико-культурная противоположность „Советскому Востоку“»⁶. Ему вторил Т. Джадт: «Центральная Европа превратилась в идеализированную Европу нашей культурной ностальгии… Но если спуститься обратно на землю, Центральная Европа останется весьма смутным (политическим) проектом»⁷.

От себя добавим: «Центральная Европа» стала проектом возвращения в XIX век – время обособления от России, как бы она ни называлась. Не случайно большинство сторонников этого термина воспринимали его как символ «возвращения домой» из «неволи» соцлагеря. Лишь немногие не соглашались с такой постановкой вопроса. Например, главный редактор чешского еженедельника Respekt М. Симечка в споре с известным русофобом М. Кундерой напомнил ему, что «не Россия возвестила начало центральноевропейской традиции, а Гитлер»⁸. Но призыв Симечки тогда не был услышан, в текущей реальности об этом не приходится даже мечтать.

Если заглянуть чуть глубже, то следует вспомнить книгу Л. Вульфа «Изобретая Восточную Европу». В частности, в ней убедительно доказано, что «две Европы, Восточная и Западная, были изобретены сознанием XVIII века одновременно, как две смежные, противоположные и взаимодополняющие концепции, непредставимые друг без друга»⁹. Действительно, «шедшее в течение XVIII – начале XIXв. изменение системы миропорядка, превращение России в субъект международных отношений, дали Западу импульс для изучения (Юго)Восточной Европы, что в свою очередь „открыло“ Балканы европейскому миру. Именно с начала XIXв. регион, став зоной переплетения интересов великих держав, оказался плотно вписан в европейскую политику, что в итоге оказало решающее влияние на судьбу современных Балкан, особенно народов бывшей Югославии»¹⁰. В этом смысле трудно не согласиться с тезисом К. В. Никифорова: «…при замене одной политической системы международных отношений на другую важнейшую роль играли именно Балканы и, в частности, Сербия»¹¹. Особая роль региона в раскладе мировых карт дает основания, несколько перефразировав С. Коэна, который назвал Центральную Европу «пустой географической оболочкой без геополитической сущности»¹², определить понятие «Западные Балканы» как географическую оболочку геополитической сущности.

Мотивы появления понятия «Западные Балканы» в общественном и научном дискурсе, в СМИ и официальных документах, так же как и в случае возникновения термина «Центральная Европа», чисто политические – объединительные и изоляционистские (от России).

Кровавый развод югославских республик, ожививший в европейском сознании коннотации времен Первой мировой войны и актуализировавший слова О. фон Бисмарка о «пороховом погребе» Европы, сначала обратил внимание политиков на термин «Юго-Восточная Европа». Новое название «кипящего котла саморазрушительных этнических страстей»¹³ было призвано заменить отягощенное аллюзиями понятие «Балканы». Неслучайно региональные инициативы ЕС начиная с 1995г. обязательно имели определение «Юго-Восточная Европа»¹⁴, куда на тот момент относились Албания, Босния и Герцеговина (БиГ), Болгария, Хорватия, Бывшая югославская республика Македония (БЮРМ), Молдавия, Союзная республика Югославия (СРЮ) и Румыния. Показательно, что изменения коснулись даже интернет-изданий. Например, веб-газета Balkan Times в 2003 г. была переименована в Southeast European Times (прекратила существование в 2015 г.).

Политический неологизм «Западные Балканы» стал появляться в западных СМИ с момента активизации югославского кризиса и обозначал бывшие югославские республики без Словении, а также Албанию. По мере расширения ЕС и распространения его интереса на еще неосвоенные территории, термин стал использоваться Брюсселем для обозначения Балканского региона, который включает страны, не являющиеся членами Союза. Объединительные мотивы были стандартными – включение в экономическую, финансовую и политическую систему ЕС. Но для этого потенциальным членам нужно было поработать над собой, достичь нужных показателей в развитии демократии, победить коррупцию, сделать национальную экономику прозрачной для наблюдателей извне и т. п.

Пожалуй, впервые в официальном документе неологизм прозвучал в ноябре 2000г., когда на саммите ЕС в Загребе был запущен специальный механизм поддержки региона – «Процесс стабилизации и ассоциации для Западных Балкан». Провозглашение в 2008г. «независимости» Республики Косово и стремительное ее признание большинством стран ЕС¹⁵, а также вступление в июле 2013г. в ЕС Хорватии окончательно определили для Брюсселя список западнобалканских столиц – Белград, Сараево, Скопье, Подгорица, Приштина и Тирана. «Незавершенный политический транзит (на пороге ЕС)»¹⁶ стал формальным объединителем этой группы.

Однако единства мнений по поводу понятия нет даже на Западе. Термин подвергается критике за его геополитическое, а не географическое или историческое содержание. Например, хорватские ученые крайне критически относились к включению Хорватии в широкий географический, социально-политический и исторический контекст Балкан, а неологизм «Западные Балканы» вообще воспринимался как унижение страны¹⁷. По мнению критиков, термин имеет два разных значения: «…географическое, в конечном счете неопределенное, и культурное, крайне негативное, а в последнее время сильно мотивированное современным политическим контекстом»¹⁸. В 2018г., уже спустя пять лет после вступления Хорватии в ЕС, президент республики с 2015 по 2020г. Колинда Грабар-Китарович даже заявила, что следует избегать использования термина «Западные Балканы», поскольку он подразумевает не только географическую область, но и негативные коннотации. Вместо этого она предложила вернуться к понятию «Юго-Восточная Европа», поскольку Балканы – это часть Европы¹⁹.

В дискуссию в начале 2000-х гг. включился известный словенский философ С. Жижек. Размышляя о парадоксах, касающихся Балкан, он, в частности, отмечал двусмысленность, зыбкость и призрачность географического определения этого региона. Похоже, писал ученый, «мы не в состоянии ответить на вопрос: где, собственно, проходит балканская граница? Балканы всегда начинаются где-то в другом месте, где-то дальше, там, на юго-востоке… Для сербов граница эта пролегает в Косово или в Боснии, где они стоят на защите христианской цивилизации от того, кто представляется Европе Другим; для хорватов – в православной, деспотичной, византийской Сербии, от которой Хорватия охраняет западные демократические ценности; для словенцев – в Хорватии, ведь, на наш взгляд, мы (словенцы.– Авт.)– это последний оплот мирной Центральной Европы; для многих итальянцев и австрийцев граница эта – в Словении, на западном форпосте славянских орд; для отдельных немцев склонные к коррупции и лени австрийцы все же подпорчены историческими связями со славянским миром: для многих северных немцев от балканской скверны не свободна и Бавария с ее провинциальным католическим привкусом; некоторые заносчивые французы ассоциируют Германию с чуждой французской изысканности восточно-балканской брутальностью: и здесь мы приходим к последнему звену этой цепи – к консервативным британским противникам Европейского союза, для которых, по крайней мере опосредованно, вся континентальная Европа сегодня ведет себя подобно новой Балкано-Турецкой империи с новым Стамбулом в Брюсселе, этим деспотичным, зажравшимся центром, угрожающим британской свободе и независимости…»²⁰.

Акцентирование внимания европейцев именно на балканском дискурсе региональные авторы объясняют «декларируемой патологической неспособностью народов договориться между собой»²¹, а также высоким уровнем криминализации общества и власти, что, в свою очередь, служит обоснованием для сохранения внешнего управления и даже военного присутствия (БиГ, Косово, Северная Македония), а также оправданием культивирования в отношении стран региона «менторского» тона и особой «супервизорской» оптики²². Показательно также, что предложенный в 2009г. британским аналитиком Т. Джудой вполне нейтральный термин «Югосфера»²³ для обозначения пост-югославского пространства был жестко раскритикован прежде всего как несущий ностальгические нотки о прошлом большой страны.

Иными словами, Балканы для Европы всегда «другой», необъяснимый, во многом близкий Востоку, но при этом не просто сохраняющий европейскость: в условиях тотальности неолиберальных ценностей этот «другой» является охранителем сути христианской цивилизации, создавшей Европу эпохи Модерна. Такое отношение континентальной Европы к своему юго-восточному полуострову четко зафиксировал замечательный сербский писатель М. Павич. В его рассказе «Веджвудский чайный сервиз» показаны сложные отношения двух героев – мужчины и женщины, имена которых неизвестны. Повествование ведется от первого лица и заканчивается так: «Возможно ли, что на самом деле я ненавидел ее?.. Если читатель не догадался сам, то вот и ответ на загадку. Мое имя Балканы. Ее имя – Европа»²⁴.

Однако, каким бы «другим» и даже «чужим» ни были Балканы для большой Европы и Запада в целом, приоритетом для последних остается решение геополитической задачи обособления региона от восточных влияний. Причем под Востоком в широком смысле понимается прежде всего Россия, а затем уже другие игроки Евразийского континента.

Окончательно геополитический характер термина, основанный не на объединительном, а на изоляционистском принципе (ограждение региона от РФ), сложился в 2014г. 28 августа в Берлине состоялась Конференция западнобалканских государств, на которой высшее руководство стран региона включилось в так называемый Берлинский процесс, рассчитанный на пять лет и призванный поддержать динамику процесса интеграции в ЕС, что было особенно актуально в свете объявленного главой Еврокомиссии Жан-Клодом Юнкером пятилетнего моратория на расширение²⁵.

Символизм в политике играет огромную роль, и время для запуска проекта «Западные Балканы» было выбрано неслучайно. Во-первых, конференция стала частью мероприятий, посвященных 100-летию начала Первой мировой войны. Объяснять значимость Великой войны, как ее назвали европейцы, для сербов излишне. За три года Сербия по разным оценкам потеряла от трети до 43% населения²⁶. Страшная беда пришла из Берлина. Однако Сербия не только выстояла, но в 1918 г. Белград стал столицей самого крупного югославянского государства. И вот спустя 100 лет в столице вновь объединенной Германии под непосредственным руководством канцлера Ангелы Меркель Сербии был предложен план действий, вновь выдвинуты условия. Аллюзии более чем очевидны.

Во-вторых, организаторы конференции определили периодичность и следующие площадки встреч лидеров приглашенных Балканских стран – это Вена и Париж. Традиционные игроки возвращали свое влияние. В-третьих, 2014г.– год «русской весны», ставший водоразделом в отношениях по линии РФ – Запад. За два дня до конференции в интервью Радио «Свободная Европа» бывший директор Балканского отделения Института международных отношений и безопасности в Берлине Ф. Л. Альтман четко зафиксировал, что «принимая во внимание события на Украине прием Балканских стран в ЕС в среднесрочной перспективе приобретает еще большее значение для того, чтобы выйти в более безопасные воды, прежде чем Россия расширит свое влияние на этот регион»²⁷.

Сохранение неконтролируемого пространства, православное население которого продолжает демонстрировать удивительно теплое отношение к России, для континентальной Европы и США в условиях затяжного украинского кризиса стратегически недопустимо. Формирование западнобалканского пула должно было хотя бы на институциональном уровне зафиксировать лояльность Западу. Еще за месяц до начала конференции Брюссель указывал Белграду на недопустимость игнорирования международных санкций против РФ²⁸. Ускользающая от европейцев иррациональная воинственная сущность этой части Балкан загонялась в прокрустово ложе институтов, требований и норм ЕС. При этом приверженность процессу будущего расширения Союза, который «гарантирует достойную жизнь для всех своих граждан», со стороны потенциальных кандидатов должна демонстрироваться регулярно и публично.

Такой подход вызывает серьезную критику в академическом сообществе Сербии. Ряд исследователей сравнивает терминологическое обособление части региона с особой формой чистилища, через которое странам нужно пройти вместе²⁹, чтобы попасть «на райские луга Запада»³⁰. Под западнобалканизацией часто понимается создание пространства протекторатов, десуверинизация и релятивизация границ³¹. Акцентирование внимания на потере политической субъектности и превращении в подчиненную внешним игрокам фигуру отличает именно сербский дискурс, что закономерно в силу исторической самости страны и народа.

Однако вернемся к конструктивистской политике европейцев. «Объединительный» для Западных Балкан принцип был зафиксирован в объявлении на конференции первой после встречи в 1946г. в Белграде лидеров Албании и Югославии Энвера Ходжи и Иосипа Броз Тито поездки главы албанского правительства в Сербию. Эди Рама прибыл в сербскую столицу 11 ноября 2014г., однако этот визит не стал «поворотным моментом в отношениях двух стран»³². Накануне, выступая перед журналистами, Рама заявил о безусловном характере независимости Косова и призвал сербские власти признать косовский суверенитет. Из-за этих слов президент Сербии Томислав Николич отменил встречу с главой албанского кабинета, а сербский премьер Александр Вучич расценил слова гостя из Тираны как провокацию. «Объединительный» принцип на Западных Балканах до сих пор остается иллюзией. Конструкторы новых понятий не читали братьев Стругацких. Иначе бы они знали, что шутить с терминологией нельзя: «терминологическая путаница влечет за собой опасные последствия»³³.

В контексте рассуждений о терминах добавим, что «понятие „Запад“ как глобальная реальность появилось лишь после окончания Второй мировой войны, поскольку в течение XVIII – первой половине ХХ в. конфликты самого разного уровня между странами, ныне называемыми западными, были более чем интенсивными»³⁴. В этом смысле неким водоразделом, «за которым российское восприятие славянских подданных Порты определялось не столько российско-османскими отношениями, сколько отношениями России и Европы»³⁵, стала Крымская война 1853–1856 гг.

Ключевым событием международных отношений второй половины XIX в. был Восточный кризис 1875–1878 гг., завершившийся Русско-турецкой войной и Берлинским конгрессом 1878 г., который подвел ее окончательные итоги. На Балканском полуострове появились новые государства: Сербия, Черногория, Румыния, автономное Болгарское княжество. Однако этот же конгресс узаконил право оккупации Австро-Венгрией боснийско-герцеговинских земель, расчленил на две части Болгарию. Не был также решен вопрос о статусе македонской территории.

Все это в комплексе не принесло на Балканы ни внутреннего, ни внешнего спокойствия. Именно после 1878 г. понятие «восточный вопрос» стало приобретать качественно новый смысл: европейским державам, слабеющей Османской империи и России теперь надо было учитывать политические интересы молодых балканских государств, стремящихся к территориальным переделам, что приводило к обострению как межъевропейских, так и межбалканских противоречий. Яркий пример – две Балканские войны 1912–1913 гг.

В то же время накопленный обширный фактический и теоретический материал позволил исследователям определять восточный вопрос не только с политической точки зрения, но и с общеисторической позиции. В последнее десятилетие ХХ в. стараниями российских и сербских исследователей – И. А. Кузьмина, В. И. Фрейдзона, В. И. Шеремета, М. Экмечича – в научный дискурс было введено понятие «балканская цивилизационно-контактная зона» (БЦКЗ), определяющее территорию взаимовлияния и столкновения трех цивилизаций: романо-германской, исламской и восточно-христианской³⁶. В основе концепции два понятия – «социокультура» и «цивилизация». Где «cоциокультура есть совокупность духовных, социальных и материальных ценностей, сложившихся (сформировавшихся) в хронологически длительном процессе деятельности человечества в целом, общности людей и отдельных индивидов. На социокультурном основании, образно говоря стержне, откладываются витки цивилизационного процесса… Цивилизация – это исторически сложившееся единство духовного начала и материальной культуры общества, продукт (внешнее оформление) относительно длительного и стабильного развития социально-культурной и этнической общности, заселившей определенную часть обитаемого мира – иначе ойкумены»³⁷.

Сквозь призму БЦКЗ можно рассмотреть политические явления, свойственные как государственному развитию стран данного региона, так и их межгосударственные отношения в корреляции с мировой политикой. Немаловажное значение в этом контексте имел идентификационно-ирредентистский вопрос «кто мы?». Тем более что в рамках пространства Османской империи не произошло создания балкано-исламской культурно-исторической общности регионального уровня³⁸.

Замечание В. И. Фрейдзона о процессах нациестроительства, которые стартовали на Балканах в начале XVIIIв., в текущей реальности приобретает оcобое звучание. Ученый отмечал: «Складывание большинства наций в Европе протекало либо в пределах многонациональных государств (в частности у западных и южных славян), либо в условиях политической раздробленности этноса (немцы, итальянцы; некоторые территории последних в XVIII–XIXвв. находились под австрийской властью). Принцип „нация – государство“ как этноконсолидирующий здесь „не работал“, но народы провозглашали и его в качестве цели. Для объяснения и оправдания национальной консолидации национальные деятели видели ее основу в формировании национальной культуры, культурных и политических традиций»³⁹.

В настоящее время этот идентификационный вопрос не только не утратил своей актуальности, но стал основой конструирования новых наций и политий (особенно ярко это проявляется в БиГ и Черногории), что в очередной раз нагревает балканский «порох» до опасных пределов горения. И. Валлерстайн оказался прав: создание нации требует «восстановления ее истории и долгой хронологии (многое при этом приходится придумывать), а также определения с набором характеристик, даже если далеко не всем в группе эти характеристики подходят»⁴⁰. Подобное конструирование всегда входит в противоречие не только с интересами соседей и внешних игроков, но и рискует навлечь «месть географии», не раз доказавшей, что «искусственные границы, которые не совпадают с границами естественными, чрезвычайно уязвимы»⁴¹.

С какой стороны ни посмотри, искусственность и политическая ангажированность термина «Западные Балканы» очевидны. Использование этого геополитического неологизма в книге объясняется исключительно обозначением странового охвата – это Албания, Босния и Герцеговина, Северная Македония, Сербия, Черногория и территория Косова («западнобалканская шестерка» в интерпретации стран, признавших независимость самопровозглашенной политии). Хронологически исследование охватывает события текущего века с акцентом на трансформацию международной повестки в условиях обострения украинского кризиса. В то же время полное раскрытие темы потребовало обращения не только к предшествующим периодам новейшей истории, но и более ранним моментам, позволяющим понять генезис и эволюцию политической власти в изучаемых странах.

* * *

Текущее противостояние России и Запада отразилось в регионах, не вовлеченных в него напрямую – «„грандиозный раскол“ становится причиной переоценки национальных интересов»⁴². На Балканах на фоне украинских событий линии разделения государств, обществ, социальных групп стали более отчетливыми. Дополнительное напряжение ситуации придает потенциальная возможность региона вновь оказаться втянутым в череду открытых конфликтов прежде всего по линии этнополитических расколов: сербы – косовские албанцы; сербы – боснийские мусульмане и, возможно, хорваты; македонцы – македонские албанцы. Подобные опасения все чаще высказывают не только эксперты, но и лидеры балканских стран. Сопровождающие их нарративы существенно разнятся – в зависимости от внешнеполитических ориентаций спикеров, принадлежности к тому или иному лагерю конкретных региональных сил. Кроме того, не стоит забывать, что «в каждом регионе есть явные гегемоны в „грамшианском“ смысле⁴³, способные влиять на формирование региональных порядков»⁴⁴. В связи с этим анализ политики внешних игроков и местных фигур в условиях развивающегося мирового кризиса, фиксация изменений (при наличии) и прогнозы развития (по возможности) представляют не только сугубо эвристический интерес.

Объективное исследование сложной и многоуровневой балканской материи возможно только на комплексной методологической основе. Базовыми теоретическими подходами стали историко-системный, оптимально подходящий для детального изучения траектории развития политической повестки и эволюции инструментария балканских игроков классический политический реализм и неореализм. Последний особенно актуален в контексте «революции» К. Уолтца, который в теории системных регуляторов международных отношений учел наработки либеральной школы. В частности, при определении долгосрочных правил межгосударственного взаимодействия необходимо учитывать намерение мирополитических гигантов не рассматривать войну в качестве альтернативы переговорному процессу решения существующих и возникающих проблем⁴⁵.

Важным дополнением к разработкам Уолтца стала концепция «баланса угроз» С. Уолта. Он предложил четыре критерия, по которым можно определить потенциальную угрозу международного и в данном случае регионального конфликта: экономический потенциал, географический ресурс, военные возможности и наличие/отсутствие агрессивных, в том числе ревизионистских, замыслов. Поскольку чаще всего этой стратегии стараются следовать малые и средние акторы, «баланс угроз» определил понятие «сила (власти) от угроз»⁴⁶. Игроки верхнего уровня всегда внешние по отношению к региону. При этом именно они играют определяющую роль и имеют первостепенное значение для Балкан. Таким образом, в условиях разбалансировки современной системы международных отношений и роста потенциала конфликтности принципиально важными инструментами анализа стали положения неореалистов о зависимости возможностей противодействия различным угрозам и вызовам со стороны государства от его места и роли в мировой системе⁴⁷. По-прежнему движущей силой международных отношений остается жесткое, сдерживающее воздействие структурных ограничений международной системы, что, в свою очередь, зависит от развития структурного и нормативного потенциала западнобалканских стран, с одной стороны, и от интересов и возможностей ведущих игроков мировой политики – с другой.

Самое время определить понятия «игроки» и «фигуры». В 1997г. в работе «Шах планете Земля» Бернд фон Виттенбург (псевдоним Бернда Любека) предложил следующую иерархию мировой власти: хозяин игры, игроки, помощники игроков, игровые фигуры и битые фигуры⁴⁸. При всей спорности многих воззрений этого автора полагаем, что предложенная им градация политической иерархии позволяет заглянуть за кулисы публичной политики. Предложенная Виттенбургом-Любеком схема не научная теория. Это метафора. Но, что существенно, «любая метафора, предполагая целеполагание, содержит в себе три содержательных измерения». Это онтология – бытийная система координат. Это аксиология – ценностное измерение, задающее критерии – что хорошо, а что плохо. «И наконец, это процедурное измерение, уровень практик, которое регламентирует, какие действия нужно предпринимать в рамках достижения цели»⁴⁹. На уровне онтологии метафора формулирует ответ на вопрос: зачем нужно предпринимать конкретные действия и к чему они должны привести? На уровне ценностного измерения метафора отвечает на вопрос: как оценивать действия, что можно считать удачей и успехом, а что – провалом, проигрышем, злом? На уровне процедуры звучит ответ на вопрос: что именно должно быть предпринято? При анализе политической ситуации, используя/реконструируя метафору, «мы можем выяснить мотивы и целеполагания сторон даже лучше, чем это представляют себе ее непосредственные участники»⁵⁰.

Таким образом, часто именно метафора позволяет понять истинную природу власти. Еще А. Смит определил политику как коллективную деятельность, основанную на разделении труда⁵¹. Очевидно, что функционал хозяина, игрока или фигуры различен. Последние никогда не видят всей картины целиком и не осведомлены о стратегических замыслах первого. Так что метафора – важный элемент научного анализа.

В России метафору ранжирования власти развил О. Г. Маркеев⁵². Писатель выделил хозяев мировой игры, игроков и фигуры. Кстати, весьма показательно, что британский премьер (1868) и один из представителей социального романа Б. Дизраэли в своих литературных произведениях назвал властителей судеб, причем не всегда явных, публичных, хозяевами Истории: «Мир управляется совсем иными людьми, о которых даже представления не имеют те, кто не заглядывает за кулисы»⁵³. Ему же принадлежит потрясающего наполнения фраза: «Колонии не перестают быть колониями лишь потому, что они получили независимость».

Итак, хозяева руководят игроками, которые в значительной степени самостоятельны, но только в рамках правил, которые составляют и произвольно меняют хозяева. Есть фигуры, которыми игроки делают ходы. Фигура может попытаться стать игроком, но навсегда останется в рамках, определенных хозяевами. Игроки, как и фигуры, представляют разные неравноценные ряды. Фигура не может охватить взглядом всего игрового поля. Делать ходы – это прерогатива внешних сил, играющих. «Задача фигуры – выполнять определенные действия. При этом она не преследует каких-либо собственных целей, а лишь реагирует на приказы „сверху“. Иногда фигуры попадают в ситуации, смысла которых не могут понять, если, конечно, не попытаются проникнуть в суть игры. Но по разным объективным обстоятельствам им все же приходится отказываться от попыток выяснить свою роль в игре»⁵⁴.

1.Миллер А. И. Об истории концепции «Центральная Европа» // Центральная Европа как исторический регион. М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1996. С. 8. URL: https://inslav.ru/images/stories/pdf/1996_C_Evropa_kak_istoricheskij_region.pdf

2.Миллер А. И. Об истории концепции «Центральная Европа» // Центральная Европа как исторический регион. М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1996. С. 8. URL: https://inslav.ru/images/stories/pdf/1996_C_Evropa_kak_istoricheskij_region.pdf. С. 9.

3.В постсоветской России Институт славяноведения РАН, утративший часть своего названия – и балканистики – в 1997 г. и вернувшийся тем самым в период 1946–1968 гг., пользуется понятием «Центральная и Юго-Восточная Европа». Издания Инслава, как правило, содержат именно этот термин. См., напр.: Литература в социокультурном пространстве современной Центральной и Юго-Восточной Европы: аксиологический дискурс / под общ. ред. И. Е. Адельгейм. М.: Ин-т славяноведения РАН, 2021; Новая элита в странах Центральной и Юго-Восточной Европе. Политические портреты. Конец ХХ – начало XXI вв. / отв. ред. К. В. Никифоров. СПб.: Нестор-История, 2022; Трансформационные революции в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. К 30-летию событий. 1989–2019 / отв. ред. К. В. Никифоров. СПб.: Нестор-История, 2021. Если же речь идет о Балканах, то этот регион используется без уточнения сторон света. См., напр.: Балканы знакомые и незнакомые: события, личности, нарративы. XVIII–XXI вв. / под общ. ред. Т. В. Волокитиной. М.: Институт славяноведения РАН, 2022; Животич А. «Балканский фронт» холодной войны: СССР и югославско-албанские отношения. 1945–1968 гг. СПб.: Нестор-История, 2022; Славяне и Россия: Балканы в вихре национально-освободительных движений (К 200-летию начала Греческой революции 1821–1829 гг.) / отв. ред. С. И. Данченко. М.: Институт славяноведения РАН, 2022.

4.Szucs J. The Three Historical Regions of Europe. 1983. URL: https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/9789633864753-007/html

5.Каплан Р. Месть географии. М.: КоЛибри, 2015. С. 25.

6.Gardon Ash T. Bosnia in Our Future // New York Review of Books. 1995. December 21. URL: https://www.nybooks.com/articles/1995/12/21/bosnia-in-our-future/

7.Judt T. Rediscovery of Central Europe // Daedalus. 1990. № 1. P. 48.

8.Цит. по: Миллер А. И. Об истории концепции «Центральная Европа». С. 18.

9.Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: карта цивилизации в сознании Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003. C. 37.

10.Вишняков Я. В. Сербия на Балканах: изобретение «порохового погреба Европы» / Я. В. Вишняков, Е. Г. Пономарева // Современная Европа. 2018. № 7. С. 109–110.

11.Никифоров К. В. Сербия на Балканах. ХХ век. М.: Индрик, 2012. С. 14.

12.Cohen S. B. Geography and Politics in a World Divided. 2nd ed. Oxford: Oxford Univ. Press, 1973. Р. 152.

13.Жижек С. Хрупкий абсолют, или Почему стоит бороться за христианское наследие. СПб.: Скифия-Принт, 2020. С. 37.

14.В 1995г. были инициированы Руайомонский процесс укрепления стабильности и добрососедства в Юго-Восточной Европе (ЮВЕ) и Инициатива по сотрудничеству в ЮВЕ. В 1996г. стартовал «Процесс сотрудничества в ЮВЕ» (SEECP), а Совет Европы представил «Региональный подход для стран ЮВЕ», который был призван обеспечить стабилизацию ситуации на Балканах путем вовлечения стран в региональные интеграционные процессы и развития межгосударственного сотрудничества. В 1999г. ЕС была принята программа «Пакт стабильности для ЮВЕ»; в 2000г.– ратифицирована «Хартия добрососедских отношений, стабильности, безопасности и сотрудничества в ЮВЕ». В 2008г. Пакт для ЮВЕ был преобразован в Совет регионального сотрудничества (Regional Cooperation Council, RCC). Подробнее об этом см.: Воробьев С. В. Исторические аспекты жизнеспособности интеграционной идеологии ЕС: балканский трек / С. В. Воробьев, Т. А. Закаурцева // Вестник МГЛУ. Общественные науки. 2020. № 4. С. 183–196.

15.Приштина провозгласила независимость 17 февраля 2008 г. На следующий день из стран – членов ЕС ее признали Великобритания и Франция; 20 февраля – Латвия, Германия; 21 февраля – Дания, Италия, Люксембург, Эстония. В последующие дни и месяцы это сделали Бельгия, Болгария, Венгрия, Ирландия, Литва, Нидерланды, Норвегия, Польша, Словения, Финляндия, Хорватия (член ЕС с 2013 г.) и Швеция. Чехия оформила признание 21 мая 2008 г. До сих пор не признают независимость Косово пять стран – членов ЕС: Греция, Испания, Кипр, Румыния и Словакия.

16.Мелешевич А. В. Западные Балканы в дискурсе стран ЕС и стран региона с позиции критики балканизма // Дискурс-Пи. 2022. Т. 19. № 3. С. 88.

17.Somek P. Hrvatska nije na «Zapadnom Balkanu». 2015. October 29. URL: https://www.matica.hr/vijenac/565/hrvatska-nije-na-zapadnom-balkanu-24991/

18.Slukan Altić М. Hrvatska kao Zapadni Balkan – geografska stvarnost ili nametnuti identitet // Društvena Istraživanja: časopis za opća društvena pitanja. 2011. Br. 20. № 2. S. 401–413.

19.Predsjednica objasnila zasto izbjegava izraz «Zapadni Balkan». 2018. September 27. URL: https://translated.turbopages.org/proxy_u/en-ru.ru.bcca30d9-63ef2ff4-996adb14-74722d776562/https/www.vecernji.hr/vijesti/predsjednica-objasnila-zasto-izbjegava-izraz-zapadni-balkan-1272691

20.Жижек С. Хрупкий абсолют, или Почему стоит бороться за христианское наследие. С. 37.

21.Petrović Т. Europe’s new colonialisms // Belgrade Journal of Media and Communications. 2013. № 2 (4). Р. 112–113.

22.Мелешевич А. В. Западные Балканы в дискурсе стран ЕС. С. 93, 91.

23.Judah T. Entering the Yugosphere // The Economist. 2009. August 22. URL: https://www.economist.com/europe/2009/08/20/entering-the-yugosphere

24.Павич М. Ловцы снов. СПб.: Азбука-Классика, 2003. С. 366.

25.В рамках «Берлинского формата» состоялось шесть встреч: 2014 г. – Берлин; 2015 г. – Вена; 2016 г. – Париж; 2017 г. – Триест; 2018 г. – Лондон; 2019 г. – Познань.

26.На Парижской мирной конференции (1919–1920), созванной державами – победительницами в Первой мировой войне, было объявлено, что Королевство Сербия потеряло в Великой войне 1 247 435чел., что составляло 28% населения. Детализация страшных цифр следующая: 62% мужчин в возрасте от 18 до 55 лет (53% убитых, 9% инвалиды); более 402тыс. солдат и около 845тыс. мирных жителей. По процентным показателям человеческих потерь Сербия – главная жертва Первой мировой. За ней следуют Франция (10,5% населения), Германия (9,8%), Австро-Венгрия (9,5%), Англия (5,1%,) Россия до Октябрьской революции (1,2%), США (0,2%). Сербские историки и демографы называют еще бóльшие цифры невосполнимых потерь – 43% населения. См.: Екмечић М. Дуго кретање између клања и орања. Београд: Завод за уџбенике, 2008. С. 381; Трновит пут Србије 1914–1918. Београд: БИГЗ, 1974. С. 2.

27.Altman: Raste važnost Balkana zbog ukrajinske krize. URL: https://www.slobodnaevropa.org/a/altman-raste-vaznost-balkana-zbog-ukrajinske-krize/26549749.html

28.Merkel to organise Western Balkans conference in August. URL: http://www.euractiv.com/sections/enlargement/merkel-organise-western-balkans-conference-august-302778

29.Gajić A. «Zapadni Balkan» u savremenov političkom diskursu // Nacionalni Interes. 2012. Т. 15. № 3. S. 89.

30.Macronova strategija za Zapadni Balkan: čistilište za rajske livade Zapada // Žurnal. 2019. November 9. URL: https://zurnal.info/clanak/cistiliste-za-rajske-livade-zapada/22522

31.Stepić M. Zapadni Balkan: primer geografskog raspojmlivanja i geopolitičkog manipulisanja // Nacionalni Interes. 2012. T. 15. № 3. S. 28.

32.ЕС: визит премьера Албании в Сербию поможет улучшить отношения стран. URL: https://ria.ru/20141111/1032808002.html?ysclid=lea8tdogf231828146

33.Стругацкий А. Н. Трудно быть богом / А. Н. Стругацкий, Б. Н. Стругацкий. М.: АСТ, 2019. С. 133.

34.Вишняков Я. В. Сербия на Балканах: изобретение «порохового погреба Европы». С. 110.

35.Таки В. Царь, султан. Османская империя глазами россиян. М: Новое литературное обозрение, 2017. С. 7.

36.Екмечич М. Сусрет цивилизациjа и српски однос према Европи. Нови Сад, 1996; Исламов Т. Средняя Европа – миф, плод воображения или реальность? / Т. Исламов, В. Фрейдзон // Европейский альманах. История. Традиции. Культура. М.: Ин-т всеобщей истории, 1992. С. 119–133; Фрейдзон В. И. Нация до национального государства. Историко-социологический очерк Центральной Европы XVIII – начала ХХ в. Дубна: Феникс, 1999.

37.Шеремет В. И. О цивилизационной роли балканской контактной зоны / В. И. Шеремет, И. А. Кузьмин // Сусрет или сукоб цивилизациja на Балкану. Београд: Српска књижевна задруга, 1998. С. 59–67.

38.Вишняков Я. В. Балканы как цивилизационно-контактная зона (к постановке проблемы). URL: https://studizba.com/files/show/doc/103000-1-4822-1.html; Вишняков Я. В. Балканы. Между крестом и полумесяцем / Я. В. Вишняков, П. Е. Смирнова // Полис. 2022. № 3. С. 38–49.

39.Фрейдзон В. И. Нация до национального государства. Историко-социологический очерк Центральной Европы XVIII – начала ХХ в. Дубна: Феникс, 1999.

40.Валлерстайн И. Миросистемный анализ. М.: Территория будущего, 2006. С. 139.

41.Каплан Р. Месть географии. С. 15.

42.Дуткевич П. Грандиозный раскол // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. № 6. С. 27.

43.Гегемония в «грамшианском» смысле означает не военное или экономическое господство одной страны над другими, а скорее, тот факт, что все в системе принимают чье-то лидерство и признают легитимность связанных с ним институтов.

44.Makei V. Liberal International Order: Can it Be Saved in Today’s Non-Hegemonic World? // Russia in Global Affairs. 2022. October 10. URL: https://eng.globalaffairs.ru/articles/liberal-international-order/

45.Waltz K. N. Theory of International Politics. Long Grove: Waveland Press, 2010.

46.Фененко А. В. Неореализм в политической теории // Современная политическая наука: Методология. М.: Аспект Пресс, 2019. С. 69; Walt S. M. The Origins of Alliance. N. Y.: Cornell Univ. Press, 2013.

47.Aron R. Peace and War. New Brunswick; NJ: Transaction Publ., 2003; Morgenthau H. J. Politics Among Nations. The Struggle for Power and Peace. N. Y.: Alfred A. Knopf, 1955.

48.Виттенбург фон Б. Шах планете Земля. М.: Патриотика, 2015. С. 16.

49.Коктыш К. Е. Теория метафоры и политические институты. М.: МГИМО-Университет, 2019. С. 19.

50.Там же. С. 20.

51.Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2022.

52.Обстоятельства смерти Олега Маркеева 30 июня 2009 г. до сих пор остаются неизвестными, что многими рассматривается как косвенное свидетельство значимости его книг. В ряду произведений автора, раскрывающих глубинную власть, выделим романы «Угроза вторжения», «Черная луна» и «Неучтенный фактор».

53.Цит. по: Большаков В. С талмудом и красным флагом. Тайны мировой революции. М.: Алгоритм, 2013. С. 62.

54.Виттенбург фон Б. Шах планете Земля. С. 17.