- А что такое кристаллизация? - Самое время поговорить об этом, когда вы уже наполовину спите и всем давно пора пить чай. Что за легкомысленный народ эти девчонки! - Да, мы легкомысленны, но все равно хотим послушать про кристаллизацию.
Хотела бы я, чтобы меня так учили. Мне понравился этот разговор-игра; кристаллизация сказок из обучения, кристаллизация сентенций из естественнонаучных сведений; эстетизация геологии и физики; интерактивность; межпредметность; обращение к социологии, психологии, искусствоведению, литературе, географии, даже физиологии. Уважаю узких специалистов, профессионалов, заточенных под свою сферу, но межпредметник, человек широкого кругозора, универсального мышления и знаний, способный обобщать и находить неожиданные связи, - это же круто, правда?.. Рёскин - безусловно крут.
Идеальное название - "Этика пыли". Человек - прах земной, как упоминает Рёскин, но прах с самосознанием, опытом добра и зла. (А еще есть редкое диалектное беларусское название цыплят - пыляняты. Детки-цыплята-пылянята. Всё время чтения меня не покидала эта ассоциация.)
Нет, дети, я не назову вас пылинками. И вы, когда вырастете, не приобретайте дурной и вредной привычки называть так себя. Вы лучше пыли, у вас иные обязанности, чем у пылинок, и узы любви, соединяющие вас, гораздо лучше простого упорядочения. Но, с другой стороны, старайтесь всегда вести себя по крайней мере не хуже пылинок: помните, что они приходят в беспорядок только по принуждению, когда нет возможности поступать как им хочется.
Чтобы вы представляли культурный и окололитературный фон, Рёскин был знаком с отцом той самой Алисы, которая постоянно куда-то проваливалась. Рёскин сам провалился в какую-то ментальную тектоническую щель - в этой книге он предстает этакой немного обкуренной гусеницей среди мультяшных девочек с бантами на поясе. Он повествует им о кристаллизации минералов. И хотела бы я, чтобы мне кто-то рассказывал школьные уроки так, как это делал Рёскин! Я поняла о кристаллизации! (Даже я поняла!) Спойлер: фишка в медленном изменении температуры. Я так ярко представляла себе медленный рост кристаллов между трещинок породы, "молекулы - как горошины на вашей платье" - о, да! - только так мне и надо объяснять!
Я почувствовала себя кристаллом. И я тоже умею метафоризировать (часто излишне и некстати). Вслушайтесь в созвучие: я Криста в процессе кристаллизации. Мне нравится эта ассоциация, хочу быть кристаллом. Жизнь медленно плавит, я ползу по трещине после очередного бытотрясения, собираю на себя пыль, частички грязи (для красоты назовем их вспомогательными веществами), накал бытового трэша и близко не падает, ползу, впитываю всю эту холеру, выпускаю боль и смех - мои лучи, - кристаллизуюсь...
Естественно, форма диалога у Рёскина, как и у Платона, мнимая. Взаправдашний диалог с полноценными участниками вообще явление редкое. Наша жизнь диалогична по форме, но чаще всего монологична по существу. Но форма диалога, естественно, оживляет текст, привносит милые парадоксы, смягчает менторский тон, добавляет кое-какой динамики и даже намек на сюжет, движение в тектонических текстовых плитах.
Дыхание и пульсация пьянящих или пылающих страстью артерий этих скал слышатся по всей обширной цепи великих островов Индийского океана. И подобно тому, как биение вашего пульса заставляет колыхаться ваши браслеты, пульсация этих скал вынуждает целые царства мира, словно осиновые листья, дрожать от смертельных землетрясений.
Мне нравится образность Рёскина, а также многозначительная скрытая ирония взрослого профессора, когда тот беседует с девочками (а также подвижные игры в кристаллизацию, собирание и выкладывание рисунком бусинок, разглядывание рубинов в браслетиках). ("Вы совсем портите детей. В их маленьких головках пестрые картины меняются, как в калейдоскопе, и они перестают понимать, что вы хотели сказать".) Для детей иногда приходится объяснять метафоры и шутки. А множество ответов на один вопрос нередко раздражает мелких. Вроде бы профессор всё говорит, что нужно, детскими словами, но другой взрослый (читатель), который стоит рядом, слегка улыбается, так как понимает более широкий контекст. Мне когда-то нравилось болтать с мелкими. Такое умиление - задавать им провокационные, на самом деле взрослые завуалированные вопросы, вынуждать их выбирать между парадоксами, вместе открывать вторые значения слов, или забытую их этимологию, или возвращать жизнь сухим метафорам (а если идет дождь, то капли - это его ноги?), или находить неожиданную мудрость в простых высказываниях, второй, экзистенциальный смысл, случайно произнесенный устами ребенка. "Рёскину ужасно нравилось, как девочки думают, не так ли?" - пишет в послесловии Кирилл Кобрин. Мне тоже.
Не могу забыть одну давнюю историю. При чем она тут? Это образец социальной метафоры, мышления ребенка и интерпретации мира детей взрослыми. Ой, да просто красивая игра слов и пылянят. Маленькая дочка рассказала, как они с мальчиком в детском саду из опавших листьев "делали костёл". Какой образ! Храм из осенних листьев... Как они только додумались?! Понимание пришло ко мне через пару секунд. Штука в том, что мальчик не произносил «р», а дочь знала только беларусское слово "вогнішча", ну и "костёл" как храм. Не было никакого суперхудожественного образа. Мальчик делал костёр. Но образ всё же был. Мой любимый с тех пор образ беларусского билингвизма: дети прекрасно играли вместе... так и не зная, что не поняли друг друга.
И это тоже иллюстрация игры Рёскина. Геология дает трещину, в трещине медленно кристаллизуются этические минералы. Используя частички случайных веществ, пылинки и капельки, медленно растут блестящие метафоры общества и человеческих отношений.
Рёскин использует геологию, чтобы разговаривать о нравственном. Перескакивает с минералов на человеческие типы. И наоборот, наделяет кристаллы человеческими чертами, чтобы лучше объяснить геологические и физические явления. Этика кристаллов... не новый, но всё равно оригинальный и милый перенос человеческих свойств на неживое для того, чтобы постичь мир, чтобы перевести его на свой язык, вочеловечить. Нам вообще свойственно возводить к себе различные явления, видеть приметы в случайностях, боготворить явления природы, наделять любимых зверьков своими чертами, всё измерять собой... И Рёскин повествует о капризах кристаллов, моде, дружбе, ссорах, развлечениях, добре и зле кристаллов: "порочный кристалл", "отважный кристалл", "мы... выясним, в чем состоит их добро и зло. Это поможет нам впоследствии разобраться и в наших собственных достоинствах и недостатках", "вот, например, дурно расположенный кварц, беспокоящий восьмигранный флюорит исключительно из вредности". У него кристаллы-скряги, кристаллы-школяры, кристаллы-сумасшедшие, кристаллы-лицемеры, кристаллы-вампиры...
"...Если вы, дети, не боитесь, что вам будет стыдно перед кристаллами..." - о, мне стыдно перед кристаллами, и перед хрупким цветком и упавшим листком... перед людьми почему-то меньше стыдно... Рёскин возвращается от умиления неживым к межчеловеческим отношениям. Как пробудить мысль? Как заставить принимать самостоятельные решения? Как вырастить нестандартный взгляд на мир, который поможет в ситуации сложного выбора? Возможно, для этого следует ставить парадоксальные вопросы. И показывать спорность многих вещей и бесспорность некоторых. Сегодня кое-какой читатель (особенно в постсоветском пространстве), не понимает, как может не противопоставляться религиозный взгляд и научный. А он просто не противопоставляется. У Рёскина это естественно.
Вас должно радовать, что Бог создал гораздо больше красот, чем могут охватить человеческие взоры, и огорчать то обстоятельство, что человек совершил куда больше зла, чем в силах постичь его душа и исцелить руки.
Как ни странно для середины 19 века, я услышала среди высказываний Рёскина посыл быть собой, уважать себя, не унижать себя мнимым смирением (вообще недавно с подругой обсуждали после интернетной статьи, какие психологически болезненные женские образы русской литературы и какие психологически здоровые и взрослые есть героини-англичанки у Остен и Гаскелл). Или посыл против жертвенности как самоцели. Я услышала некоторые странные искусствоведческие замечания: "...это византийское распятие кажется вам настолько же отвратительным, насколько пленительным оно казалось его создателю". Что это? У профессора был действительно неудачный образец иконы? Искаженное восприятие? Личные эстетические пристрастия?.. Я, например, тоже долгое время считала уродливыми черные грубые иконы-перерисовки русского стиля, пока не увидела прекрасные оригиналы Рублёва с неземными длинными лицами и неправдоподобно огромными глазами, как у "Принцессы-лебедь" Врубеля (я знаю, что Врубель рисовал после Рублева, но для меня-то в раннем детстве первообразом-идеалом была принцесса-лебедь). А сказать об одном из моих любимцев Фра Анджелико, что он всего лишь "позволял себе наименее извинительные ошибки и самые большие безрассудства?! И дальше...
Между тем сравнивая Анджелико с современными ему великими художниками, не уступающими ему в изяществе и изобретательности, мы находим в нем одну замечательную особенность, которую по требованию логики должны приписать его религиозному пылу, и эта отличительная черта заключается в самодовольной снисходительности к своим слабостям и стойком невежестве.
Это вызов? Это смелость? Рёскин, к барьеру!.. К сожалению, наш диалог не состоится... А я пообщалась бы...
Меня не оставляло впечатление абсурдности от непрактичности предмета: зачем, ну зачем барышням середины 19 века из высшего света знать о кристаллизации, насмешкой - рассматривать в качестве примера браслет с рубином или строить фигуры из порванных коралловых бус. Но на самом деле, какая разница, что изучать, если это развивает твое мышление, учит тебя думать, меняет твой взгляд на мир, способствует поиску нестандартных решений. Рассматривать минералы в конце концов - это классно. Я в детстве способствовала мировой энтропии, разбивая во дворе камешки большим камнем и рассматривая сколы (какие красивые попадались! понятия не имею, как они назывались). А также обмирала, когда мама позволяла взять старую прабабушкину шкатулку с украшениями (а прабабушка была крепостная актриса). Я была драконом и гномом над сокровищами, как переливались все эти самоцветы (и полудрагоценные камни часто прятали в себе более интересные переливы, чем однородные рубины или изумруды; эх, ничегошеньки уже не осталось, всё съели голодные девяностые). Ух, сколько мне отзывается у Рёскина! Надо писать о нем, а пишу о себе... Потому что хорошая книга - это эхо автора, но и эхо читателя...
Не могу определиться с аудиторией этой книги в наши дни. Заинтересованный подросток? Историк литературы? Любитель научпопа? Просто бессистемный читатель (вроде меня)?.. Некоторые эпизоды книги могут показаться довольно нудными. На самом деле, описания процессов кристаллизации далеки от сюжетной развлекательной литературы, этические сентенции вряд ли можно сравнить с мелодраматическим романом. Не знаю, что сказал бы современный подросток на эту книгу, посчитал устаревшей или забавной? Неужели я, взрослая тетка, попадаю в ее целевую аудиторию? Мне многие фрагменты и диалоги показались просто блестящими: девочка пытается помочь муравьям перенести палочку, а профессор спрашивает у нее, не помогли ли ей муравьи изучить спряжение французских глаголов. Очень смешной эпизод. Мораль, конечно, в том, чтобы каждый занимался своим делом, но немного более сложная, потому что, как очень остроумно отмечает профессор, на самом деле человек часто смешон в попытках помочь Богу справляться с "его работой" ("Только одним путем человек и может помогать Богу - не препятствуя Богу помогать человеку", - как всегда парадоксально говорит профессор.)
Мне кажется, что все сказанное в научных книгах верно. Но они ничего не говорят о такой вещи, как жизнь.
Действительно, разве так уж интересны отвлеченная, чистая, нереальная физика без трения и химия идеальных газов, биология без жизни и геология без человека? Разве не самый важный вопрос, который задаст Рёскин: "Что значит быть живым?" И разве не о человеке должна рассказывать нам любая наука? Не это ли делает и сам Рёскин? Связь между вещами, мораль и главный вопрос "как жить?" - может, эта книга не даст исчерпывающий ответ на эти вопросы. Но она способствует тому, чтобы сам вопрос сформулировался у читателя, чтобы читатель захотел задать его - а в этом и кроется большая часть ответа.
Неужели вы думаете, что мир предназначен для того, чтобы казаться ясным пятнадцатилетней девочке?
Послесловие упоминает о сложных отношениях Рёскина с выросшими "Алисами", его наивном целомудрии и невозможности принять телесную сторону любви. "Бедный больной ублюдок" - скажет кто-то. "Бедная трогательная гусеница" - говорю я. Алисам, право, не стоит взрослеть.
Па-беларуску крышталізацыя...
Хацела б я, каб мяне так вучылі. Мне спадабалася гэтая размова-гульня; крышталізацыя казак з навучання, крышталізацыя сентэнцый з прыродазнаўчых звестак; эстэтызацыя геалогіі і фізікі; інтэрактыўнасць; міжпрадметнасць; зварот да сацыялогіі, псіхалогіі, мастацтвазнаўства, літаратуры, геаграфіі, нават фізіялогіі. Паважаю вузкіх спецылістаў, прафесіяналаў, заточаных пад сваю сферу, але міжпрадметнік, чалавек шырокага далягляду, універсальнага мышлення і ведаў, здольны абагульняць і знаходзіць нечаканыя сувязі - гэта ж крута, праўда?.. Роскін - безумоўна круты.
Ідэальная назва - "Этыка пылу". Чалавек - прах зямны, як згадвае Роскін, але прах самаўсведамляльны, прах з досведам дабра і зла. (А яшчэ ёсць рэдкая дыялектная беларуская назва куранятаў - пыляняты. Дзеткі-кураняткі-пыляняткі. Увесь час чытання мяне не пакідала гэтая асацыяцыя.)
Нет, дети, я не назову вас пылинками. И вы, когда вырастете, не приобретайте дурной и вредной привычки называть так себя. Вы лучше пыли, у вас иные обязанности, чем у пылинок, и узы любви, соединяющие вас, гораздо лучше простого упорядочения. Но, с другой стороны, старайтесь всегда вести себя по крайней мере не хуже пылинок: помните, что они приходят в беспорядок только по принуждению, когда нет возможности поступать как им хочется.
Каб вы ўяўлялі культурны і калялітаратурны фон, Роскін быў знаёмы з бацькам той самай Алісы, якая ўвесь час некуды правальвалася. Роскін сам праваліўся ў нейкую ментальную тэктанічную шчыліну - у гэтай кнізе ён паўстае гэткім троху абкураным вусенем сярод мульцяшных дзяўчатак з бантамі на поясе. Ён апавядае ім пра крышталізацыю мінералаў. І хацела б я, каб мне нехта апавядаў школьныя ўрокі так, як гэта рабіў Роскін! Я зразумела пра крышталізацыю! (Нават я зразумела!) Спойлер: фішка ў марудным змяненні тэмпературы. Я так яскрава ўяўляла сабе павольнае вырастанне крышталяў між шчылінак пароды, "малекулы - як гарошыны на вашай сукенцы" - о, так! - толькі так мне і трэба тлумачыць!
Я сама адчула сябе крышталем. І я таксама ўмею метафарызаваць (часта залішне і недарэчы). Услухайцеся ў сугучча: я Крыста ў працэсе крысталізацыі. Мне падабаецца гэтая асацыяцыя, хачу быць крышталем. Жыццё павольна плавіць, я паўзу па расколіне пасля чарговага землятрусу, збіраю на сябе пыл, часцінкі бруду (для прыгажосці назавем іх дапаможнымі рэчывамі), напал побытавага трэшу ані не падае, паўзу, убіраю ўсю гэтую трасцу, выпускаю боль і смех - мае промні, - крышталізуюся...
Натуральна, форма дыялогу ў Роскіна, як і ў Платона, падманная. Насамрэчны дыялог з паўнавартаснымі ўдзельнікамі-моўцамі ўвогуле з'ява рэдкая. Наша жыццё дыялагічнае ў форме, але найчасцей маналагічнае ў сутнасці. Але форма дыялогу, натуральна, ажыўляе тэкст, прыўносіць мілыя парадоксы, змякчае ментарскі тон, дадае сякой-такой дынамікі і нават намёк на сюжэт, рух у тэктанічных тэкставых плітах.
Дыхание и пульсация пьянящих или пылающих страстью артерий этих скал слышатся по всей обширной цепи великих островов Индийского океана. И подобно тому, как биение вашего пульса заставляет колыхаться ваши браслеты, пульсация этих скал вынуждает целые царства мира, словно осиновые листья, дрожать от смертельных землетрясений.
Мне падабаецца вобразнасць Роскіна, а таксама шматзначная прыхаваная іронія дарослага прафесара, калі той гутарыць з дзяўчаткамі (а таксама рухомыя гульні ў крышталізацыю, збіранне і выкладанне пацерак, разгляданне рубінаў у бранзалеціках). ("Вы совсем портите детей. В их маленьких головках пестрые картины меняются, как в калейдоскопе, и они перестают понимать, что вы хотели сказать".) Дзецям часам даводзіцца тлумачыць метафары і жарты. А мноства адказаў на адно пытанне нярэдка раздражняе малых. Быццам бы прафесар усё кажа, што трэба, дзіцячымі словамі, але іншы дарослы (чытач), які стаіць побач, злёгку пасміхаецца, бо разумее шырэйшы кантэкст. Мне калісьці падабалася балбатаць з малымі. Такое замілаванне - задаваць ім правакацыйныя, насамрэч дарослыя завуаляваныя пытанні, змушаць іх выбіраць між парадоксаў, разам адкрываць другія значэнні слоў, або забытую іх этымалогію, або вяртаць жыццё сухім метафарам (а калі ідзе дождж, то кроплі - гэта ягоныя ногі?), або знаходзіць нечаканую мудрасць у простых выказваннях, другі, экзістэнцыйны сэнс, выпадкова прамоўлены вуснамі дзіцяці. "Рёскину ужасно нравилось, как девочки думают, не так ли?" - піша ў пасляслоўі Кірыл Кобрын. Мне таксама.
Не магу забыцца адну даўнюю гісторыю. Пры чым яна тут? Гэта ўзор сацыяльнай метафары, мыслення дзіцяці і інтэрпрэтацыі свету дзяцей дарослымі. Ай, проста прыгожая гульня слоў і пылянятаў. Малая дачка апавяла, як яны з хлопчыкам у дзіцячым садку "рабілі касцёл". Які вобраз! Храм з восеньскага лісця... Як яны толькі дадумаліся?! Разуменне прыйшло да мяне праз пару секундаў. Штука ў тым, што хлопчык не вымаўляў "р", а дачка ведала толькі беларускае слова "вогнішча", ну і "касцёл" як храм. Не было ніякага звышмастацкага вобраза. Хлопчык рабіў касцёл(р). Але вобраз усё ж быў. Мой любімы з таго часу вобраз беларускага білінгвізму: дзеці цудоўна гулялі разам... так і не ведаючы, што не паразумеліся.
І гэта таксама ілюстрацыя слоўнай гульні Роскіна. Геалогія дае трэшчыну, у трэшчыне марудна крышталізуюцца этычныя мінералы. Скарыстоўваючы часцінкі выпадковых рэчываў, пылінкі і кропелькі, паволі растуць бліскучыя метафары грамадства і чалавечых стасункаў.
Вось і Роскін выкарыстоўвае геалогію, каб размаўляць пра маральнае. Пераскоквае з мінералаў на чалавечыя тыпы. І наадварот, надзяляе крышталі чалавечымі рысамі, каб лепш патлумачыць геалагічныя і фізічныя з'явы. Этыка крышталяў... не новы, але ўсё адно арыгінальны і мілы перанос чалавечых уласцівасцяў на нежывое дзеля таго, каб спасцігнуць свет, каб перакласці яго на сваю мову, учалавечыць. Нам увогуле ўласціва ўзводзіць да сябе розныя праявы, бачыць прыкметы ў выпадковасцях, абагаўляць з'явы прыроды, надзяляць любімых жывёлак сваімі рысамі, усё вымяраць сабой... І Роскін апавядае пра капрызы крышталяў, моду, сяброўства, сваркі, забавы, дабро і зло крышталяў: "порочный кристалл", "отважный кристалл", "мы... выясним, в чем состоит их добро и зло. Это поможет нам впоследствии разобраться и в наших собственных достоинствах и недостатках", "вот, например, дурно расположенный кварц, беспокоящий восьмигранный флюорит исключительно из вредности". У яго крышталі-скнары, крышталі-шкаляры, крышталі-вар'яты, крышталі-крывадушцы, крышталі-вампіры...
"...Если вы, дети, не боитесь, что вам будет стыдно перед кристаллами..." - о, мне сорамна перад крышталямі, і перад крохкай кветкай ды апалым лістком... перад людзьмі чамусьці менш сорамна... Роскін вяртае ад замілавання нежывым да міжлюдскіх стасункаў. Як абудзіць думку? Як змусіць прымаць самастойныя рашэнні? Як выгадаваць нестандартны погляд на свет, які дапаможа ў сітуацыі складанага выбару? Магчыма, для гэтага варта ставіць парадаксальныя пытанні. І паказваць спрэчнасць многіх рэчаў і бясспрэчнасць некаторых. Сёння сёй-той чытач (асабліва ў постсавецкай прасторы), не разумее, як можа не проціпастаўляцца рэлігійны погляд і навуковы. А ён проста не супрацьпастаўляецца. У Роскіна гэта натуральна.
Вас должно радовать, что Бог создал гораздо больше красот, чем могут охватить человеческие взоры, и огорчать то обстоятельство, что человек совершил куда больше зла, чем в силах постичь его душа и исцелить руки.
Як ні дзіўна для сярэдзіны 19 стагоддзя, я пачула сярод выказванняў Роскіна пасыл быць сабой, паважаць сябе, не зневажаць сябе падманлівым самапрыніжэннем (увогуле нядаўна з сяброўкай абмяркоўвалі, якія псіхалагічна хваробныя жаночыя вобразы рускай літаратуры і якія псіхалагічна здаровыя і сталыя ёсць гераіні-англічанкі ў Остэн і Гаскел). Або пасыл супраць ахвярнасці як самамэты. Я пачула некаторыя дзіўныя мастацтвазнаўчыя заўвагі: "...это византийское распятие кажется вам настолько же отвратительным, насколько пленительным оно казалось его создателю". Што гэта? У прафесара быў сапраўды няўдалы ўзор абраза? Скажонае ўспрыманне? Асабістыя эстэтычныя прыхільнасці?.. Я, напрыклад, таксама доўгі час лічыла звыродлівымі чорныя грубыя абразы-перамаўлёўкі рускага стылю, пакуль не ўбачыла прыўкрасныя арыгіналы Рублёва з незямнымі доўгімі тварамі і непраўдападобна вялізнымі вачыма, як у "Прынцэсы-лебедзь" Урубеля (дакладней, Урубель маляваў як Рублёў, але для мяне ў раннім маленстве першаўзорам-ідэалам была прынцэса-лебедзь). А сказаць пра аднаго з маіх улюбёнцаў Фра Анджэліка, што ён усяго толькі "позволял себе наименее извинительные ошибки и самые большие безрассудства"?! І далей...
Между тем сравнивая Анджелико с современными ему великими художниками, не уступающими ему в изяществе и изобретательности, мы находим в нем одну замечательную особенность, которую по требованию логики должны приписать его религиозному пылу, и эта отличительная черта заключается в самодовольной снисходительности к своим слабостям и стойком невежестве.
Гэта выклік? Гэта смеласць? Роскін, да бар'еру!.. На жаль, наш дыялог не адбудзецца... А я пагутарыла б...
Мяне не пакідала ўражанне абсурднасці ад непрактычнасці прадмету: нашто, ну нашто паненкам сярэдзіны 19 стагоддзя з высокага свету ведаць пра крышталізацыю, пасмешка - разглядаць у якасці прыкладу бранзалет з рубінам ці будаваць фігуры з парваных каралавых пацерак. Але насамрэч, якая розніца, што вывучаць, калі гэта развівае тваё мысленне, вучыць цябе думаць, мяняе твой погляд на свет, спрыяе пошуку нестандартных рашэнняў. Разглядаць крышталі ўрэшце - гэта здорава. Я ў дзяцінстве паскарала сусветную энтрапію, разбіваючы каменьчыкі большым каменем і разглядаючы сколы (якія прыгожыя трапляліся! паняцця не маю, як яны назывліся). А таксама абмірала, калі маці дазваляла ўзяць старую прабабуліну скарбонку з упрыгажэннямі (а прабабуля была прыгонная акторка). Я была цмокам і гномам над скарбамі, як пераліваліся ўсе гэтыя брындзюлькі (і паўкаштоўныя камяні часта хавалі ў сабе больш цікавосткі, чым аднастайныя рубіны ці смарагды; эх, нічагуткі ўжо не засталося, усё з'елі галодныя дзевяностыя). Ух, колькі мне адгукаецца ў Роскіна! Трэба пісаць пра яго, а пішу пра сябе... Таму што добрая кніга - гэта рэха аўтара, але і рэха чытача...
Не магу вызначыцца з аўдыторыяй гэтай кнігі ў нашы дні. Зацікаўлены падлетак? Гісторык літаратуры? Прыхільнік навучпопу? Проста бессістэмны чытаннік (накшталт мяне)?.. Некаторыя эпізоды кнігі могуць падацца падацца нуднаватымі. Насамрэч, апісанні працэсаў крышталізацыі далёкія ад сюжэтнай забаўляльнай літаратуры, этычныя сентэнцыі наўрад ці можна параўнасць з меладраматычным раманам. Не ведаю, што сказаў бы сучасны падлетак на гэтую кнігу, палічыў састарэлай ці пацешнай? Няўжо я, дарослая цётка, трапляю ў яе мэтавую аўдыторыю? Мне многія фрагменты і дыялогі падаліся проста бліскучымі: дзяўчынка спрабуе дапамагчы мурашкам перанесці палачку, а прафесар пытаецца ў яе, ці не дапамаглі ёй мурашкі вывучыць спражэнне французскіх дзеясловаў. Вельмі гумарны эпізод. Мараль, вядома, у тым, каб кожны займаўся сваёй справай, але троху больш складаная, бо, як вельмі дасціпна зазначае прафесар, насамрэч чалавек часта смешны ў спробах дапамагчы Богу спраўляцца з "ягонай працай" ("Только одним путем человек и может помогать Богу – не препятствуя Богу помогать человеку", - як заўсёды парадаксальна кажа прафесар.)
Мне кажется, что все сказанное в научных книгах верно. Но они ничего не говорят о такой вещи, как жизнь.
Сапраўды, ці такія цікавыя адцягненая, чыстая нерэальная фізіка без трэння і хімія ідэальных газаў, біялогія без жыцця і геалогія без чалавека? Ці ж не самае важнае пытанне, якое ставіць Роскін: "Што значыць быць жывым?" Ці ж не пра чалавека павінна апавядаць нам любая навука? Ці не гэта робіць і сам Роскін? Сувязь паміж рэчамі, мараль і галоўнае пытанне "як жыць?" - можа, гэтая кніга не дасць вычарпальны адказ на гэтыя пытанні. Але яна спрыяе таму, каб само пытанне сфармулявалася ў чытача, каб чытач захацеў задаць яго - а ў гэтым і хаваецца большая частка адказу.
Неужели вы думаете, что мир предназначен для того, чтобы казаться ясным пятнадцатилетней девочке?
Пасляслоўе згадвае пра складаныя стасункі Роскіна з выраслымі "Алісамі", ягоную наіўную цнатлівасць і немагчымасць прыняць цялесны бок кахання. "Бедны хворы ўблюдак" - скажа нехта. "Бедны кранальны вусень" - кажу я. Алісам дапраўды не варта сталець.
Izohlar
4