Kitobni o'qish: «Истории о Призрачном замке. Кровь, пепел и огонь. Книга пятая»

Ветер кружил сухие снежинки, с шуршанием волоча их по твердому насту. В свете северного сияния кристаллы льда мягко сверкали, переливаясь разными цветами, заставляя жмуриться старика, одиноко сидящего посреди бескрайней пустыни, погруженной во тьму полярной ночи. Мороз выбелил мех на его шапке и рукавицах, посеребрил редкую бородку и ресницы. Старика звали Куркыль – как ворона из северных сказок. Он был слишком стар, чтобы жить, но ещё достаточно молод, чтобы радоваться. Ему нравилось наблюдать за игрой света на гранях ледяных кристаллов, чувствовать свежесть ветра и простор тундры. Старик уже начал остывать, и это было хорошо. Скоро старый Куркыль заснет, а проснется уже там, далеко, где вечно сияет Альтаир, начало всего сущего – живого и неживого.

В небесах мигнула огненная сеть, вспыхнула и потухла, оставив на сетчатке глаз память красных линий. Северное сияние слегка потускнело, но тут же набрало прежнюю яркость. Старик потёр меховой перчаткой глаза, прогоняя наваждение. В темном небе снова моргнуло, задержавшись немного дольше. Сзади раздался низкий, утробный, похожий на рычание, звук. Куркыль нехотя оглянулся, посмотрев через плечо, ненадолго замер, испугавшись, а затем приподнялся на больных коленях, разворачиваясь к северу.

Полыхая пламенем, в паре сотен шагов от старого чукчи стоял хозяин огня. Он не обращал на Куркыля никакого внимания, и старик принялся наблюдать за ним, снова подобрав под себя ноги. Его неподвижно сидящую на снегу фигуру сложно было заметить.

Хозяин огня поднял руки и снова сказал что-то страшным голосом. Вспыхнув в третий раз, горящая сеть в небесах не потухла, напротив, она раскалялась, и Куркыль услышал, как гудят ее нити, забирая силу у северного сияния. Ионизация верхних слоев атмосферы тускнела на глазах, пока совсем не исчезла. «А, может, ее просто затмил свет этой огненной ловушки?» – подумал старик. Теперь горящие ячейки стали голубыми, они гудели и потрескивали, и иней на шапке старика начал таять. Хозяин огня опустил руки, заметив в ярком свете своего летучего невода фигуру незваного гостя. Он подошёл, медленно ступая по хрупкому насту и склонился над Куркылем.

– Пламя жизни угасает в твоих глазах, старик, – сказал хозяин огня. От его панциря шел жар, он согрел кости Куркыля.

– Твоя ловушка для духов не дает мне уйти. Холод и тьма мои проводники. Слишком жарко, слишком светло.

Огромные рога хозяина огня качнулись, он опустился на колени рядом со старцем, и панцирь его в один миг потух, выпустив из щелей густой дым, который подхватил и унес северный ветер.

– Смерть. Я подожду. Хашат подождёт. Майронида подождёт.

Он щелкнул закованными в костяную броню пальцами, и огненная сеть погасла. Снова стало холодно. Старик щурился, разглядывая хозяина огня, который сидел перед ним, красивый и стройный.

– Не убивай наших духов, – сказал Куркыль.

– Арм нельзя убить, – ответил хозяин огня, – ибо он бессмертен.

Мир погрузился во тьму. На небе снова медленно разгоралось северное сияние, зелеными всполохами освещая рогатую фигуру, неподвижно сидящую рядом с маленьким умирающим человеком.

ЛИНЧЕВАТЕЛЬ

Проводники грелись у костра, сидя на берегу Заячьего озера. Весеннее солнце только начало набирать силу, согревая стволы торчащих из ещё белого снега сосен, отчего они источали дразнящий запах смолы. В кронах щебетали первые птицы, и их песни будили в душах людей лучшие чувства. Один из проводников – Вадик, по кличке Сапог, снял с ветки кусок черного хлеба, который запекал на огне, подул на него, откусил и, неторопливо пережевывая, заметил, обращаясь к коллеге, совсем молодому парню, которого звали Сергеем:

– Смотри. Он так и сидит. У него задница, должно быть, из армированного бетона.

Его собеседник повернулся и посмотрел на фигуру человека, сидящего на очищенном от снега квадрате льда в паре сотен метров от берега. Человек был совершенно голый.

– Он стелит тряпку. Я подходил вчера поглядеть.

– А ты, сколько сможешь вот так? Даже на тряпке?

Молодой усмехнулся.

– Да нисколько. Делать мне больше нечего. У тебя ещё хлеб есть?

– Нет, последний пожарил. Ты своих когда назад?

Пересчитав глазами туристов, которые собирали палатки в лагере рядом с кунгом, Сергей ответил:

– Ещё трое где-то лазают. Как вернутся, так и двинем.

Они продолжали болтать, рассуждая о погоде во второй половине дня и о возможности снегопада. Муно слушал их голоса в полуха, думая о вещах, которые лежали в совершенно иной плоскости нашей реальности. Его ногам не было холодно – под тонкой материей теплоизолятора, который парни на берегу так наивно обозвали тряпкой, не таял лёд.

Все его пожитки были спрятаны в расселине, недалеко от того места, где Муно устроил место для ночлега. Он выбрал участок под нависшей скалой – крошечное плато на склоне Акатака. Это было укрытие того самого отшельника, дом которого сожгли обезумевшие крестьяне во время чумного погрома. Но Муно не знал об этом. Он сделал свой выбор так же, как сделал его давным-давно Маркус Ирминг. Безопасно, безлюдно, хороший обзор и есть куда отступать.

Одежда убийцы лежала, аккуратно сложенная стопкой, на берегу Заячьего озера. Он приходил сюда каждый день ровно в одиннадцать часов утра, очищал от снега один и тот же участок льда, раздевался, стелил теплоизолирующий коврик и усаживался, подобрав под себя ноги. Вот уже месяц Муно ежедневно проводил на замёрзшем озере по два часа в день. Он ждал. Русский сказал, что Хранителя можно найти только так, и Муно чувствовал, что он не лжет. Они оба были убийцами, оба умели читать людей. Муно знал, что Виктор тогда увидел все, что было в душе незваного гостя. Иначе он никогда не отпустил бы такого человека.

Пришлось изрядно повозиться, чтобы вычислить главу Агентства. После гибели Фаркаста Муно будто начал просыпаться – к нему вернулась боль, а вместе с ней и острота мышления. Предвестник давно мечтал подобраться к Агентству, но эти парни хорошо знали свое дело. Они не пользовались телефонами для связи с вышестоящим руководством, действуя подобно латам, целатам и рацелатам самого Гордона Фаркаста. Однако, связь существовала и была весьма эффективной, судя по скорости, с которой Агентство реагировало на непредвиденные изменения во время проведения операций. Муно стал искать способ, с помощью которого русские киллеры общались с командирами, и быстро обнаружил его в клетках с голубями. Везде, где он находил тщательно скрываемые следы деятельности Агентства, во всех норушках, засадах и явках ему попадались перья и птичий помет.

Муно начал с квартиры начальника русской разведки Карпова, который очень кстати покончил с собой сразу же после событий в Турции, которые привели к гибели Гордона Фаркаста, когда Никто сгорел в пламени ада, дергаясь в руках Гектора Хронвека. Муно все видел – он так и не смог убить своего хозяина, в последний момент опустив руку, готовую нанести смертельный удар. Он убежал, но затем вернулся и стал наблюдать сверху, затаившись в скалах. Муно не знал, чего ждёт. Может быть, он хотел посмотреть, справится ли Никто с болью, совладает с собой или нырнет, наконец, в темные воды реки Стикс, чтобы принять удел, положенный любому смертному. Но все вышло иначе, все вышло так, как не мог предположить ни Фаркаст, ни Муно, ни даже Хронвек, который едва уцелел во время взрыва на яхте. И вот теперь лишенный хозяина пёс искал того, кто сделал его свободным. Зачем? Муно не знал. Но он знал, что совпадений не бывает.

В соседнем доме, именно там, где и положено, киллер нашел норушку Агентства. За Карповым следили, это была сложная цель, сначала ее необходимо было изучить. Голубиные перья и помет на полу Муно заметил потому, что уже видел такое сочетание во время расследования инцидента в пустыне, у разрушенного портала, когда сорвалось покушение на Гектора Хронвека. Фаркаст не рассчитывал, что его враг там объявится, но на всякий случай приготовил ему сюрприз. Когда лат не вышел на связь, Муно вылетел на место.

Игроки Агентства уже покинули зону раскопок, однако остались следы. Ветер пустыни успел занести их, но личный убийца Никого откопал под слоем песка перья и птичий помет там, где раньше стояли клетки с голубями.

Муно повезло – как охотнику, который несколько месяцев, терпеливо выслеживает заветную добычу. Повезло неизбежно. Одна из птиц выпорхнула из клетки, когда игроки покидали норушку в доме напротив квартиры директора Карпова. Голубь забился под самый потолок и пребывал в весьма плачевном состоянии, когда Муно его обнаружил. Две недели убийца выхаживал его, кормил и поил с рук, пока тот не оправился. Дождавшись, когда голубь вновь сможет летать, киллер ввел ему под кожу микро трекер и отпустил.

Почтовый голубь из ниоткуда не берется, используется крайне редко и требует ухода. С помощью его Муно быстро нашел дом в московском парке. Птицы стекались к нему со всех сторон света, влетали и вылетали в маленькое чердачное окошко. Через два дня долговязый убийца нанес визит хозяину поместья.

Никем не остановленный, он вошел с парадного входа, неторопливо открыл входную дверь, снял пальто и шляпу, пристроив их на стоящую у двери вешалку, и направился в гостиную. Он знал, где искать Виктора, и, в отличие от Первого игрока, не удивился, когда его увидел.

Виктор вскочил, но Муно проигнорировал его пистолет, уселся на диван, уперев локти в колени, и сказал:

– Я ищу Гектора Хронвека.

Первый игрок понял, что посетитель безоружен. Он снова сел, закрыл ноутбук и спросил:

– Где твой хозяин, Муно?

Гость хрустнул костяшками своих тяжёлых кулаков и совершенно равнодушно сказал:

– Он умер.

Виктор кивнул.

– Зачем тебе Хронвек?

– Хочу поговорить. Скажи мне, где он?

Первый игрок хорошо знал таких людей. Если Муно пришел сюда без оружия, он играет в открытую. «Хотя, для него это никогда не было игрой», – подумал Виктор, рассматривая угрюмое лицо киллера. В его душе темнота, которая полезла наружу, когда этот пёс лишился хозяина.

– Я скажу тебе, как найти Гектора. Но ты не сможешь с ним встретиться, если он не захочет этого.

Муно кивнул, продолжая неподвижно сидеть, вперив немигающий взгляд в Первого игрока. Он ждал, когда ему назовут цену.

– Я хочу знать, как твой хозяин смог активировать ядерное оружие, не имея доступа к красной кнопке, – добавил Виктор.

На лице Муно появилось подобие усмешки.

– Любую защиту можно обойти.

Виктор кивнул:

– За такого специалиста дадут все, что угодно. Как и за его голову.

– Хочешь, чтобы я сказал тебе, где он?

– Скажи, и я отвечу на твой вопрос.

Взгляд Муно вдруг изменился – теперь киллер глядел в пространство, и Первый игрок понял, что мрачного человека захлестнули воспоминания. Это продолжалось пару мгновений, а затем Муно собрался и снова уперся взглядом в Виктора.

– Искать не нужно. Он перед тобой.

Брови Первого игрока полезли вверх.

– Ты шутишь? Я не в том настроении, Муно.

Гость пожал плечами.

– Твоя охранная система. Кажется, она не сработала. Давно проверял?

– Тут установлено подавление. Ничего снаружи не может внедриться в сеть. Как ты ее взломал?

– Снаружи не может. А изнутри может.

Виктор прищурился.

– Позавчера прилетел голубь без письма.

– Такое случается иногда. Человеческий фактор. На твоём месте я бы установил на чердаке датчики электромагнитной активности.

Первый игрок покачал головой, все еще не веря. Муно – программист? Это покрытое старыми шрамами лицо с печатью застарелой ненависти, этот тяжёлый, как урановая болванка, взгляд. За всем этим сложно разглядеть интеллект, и все же он им обладает.

– Значит, ты смог взломать системы ядерной защиты трех стран.

– Восьми.

– Похоже, планы Фаркаста простирались дальше, чем мы предполагали.

Муно медленно распрямил спину и откинулся на спинку дивана. Он все делал медленно, будто каждое движение причиняло ему боль.

– А теперь скажи мне, где искать Гектора Хронвека.

У Виктора было ещё много вопросов, но все они были второстепенные. Хранитель жив, Предвестник мертв. Остальное прояснится, когда Призрачный замок вернётся на Землю. Муно хочет встретиться с Хронвеком – прекрасно.

– Я отправлю Гектору весточку, но прочтет он ее через один или два месяца. Точнее сказать не могу. Ожидай его у подножия горы Акатак на берегу Заячьего озера каждый день в одно и то же время. Хронвек встретится с тобой, как только письмо дойдет до него. Если он захочет, конечно.

– Я просто хочу поговорить с ним.

– Многие хотят с ним «просто поговорить», – съязвил Виктор, – тебе придется каким-то образом продемонстрировать свои миролюбивые намерения. Не знаю, как ты будешь выкручиваться.

И вот теперь Муно сидел на льду и ждал. Каждый день, с одиннадцати до часу он ждал Хронвека, ждал, раздевшись догола в знак того, что не имеет при себе оружия и злых умыслов. Для воина не было более яркого жеста. Гектор был воином, киллер видел его в бою. Он должен понять.

Солнце медленно ползло по небу, согревая кожу голого человека. Проводники и туристы собрали палатки и ушли, а Муно по-прежнему сидел, хотя время уже давно перевалило за полвторого. Глаза его смотрели в прошлое, которое последние дни начало проступать сквозь пелену ненависти. Кулаки долговязого убийцы сжимались и разжимались, не в силах изменить того, что давно случилось.

Муно не услышал приближения Гектора, однако не испугался, когда Хронвек заговорил, подойдя сзади.

– Оденься, Муно.

Одежда киллера упала рядом. Гектор обошел его и замер, наблюдая, как тот натягивает штаны. Дождавшись, когда Муно оденется, Хранитель сказал:

– Пойдем.

Гектор направился в сторону потухшего костра, который остался после ухода туристов. Проводники закидали головешки снегом, полностью потушив огонь. Хронвек вытянул руку и щелкнул пальцами – ничего не произошло.

– Странно, – проворчал он себе под нос, резко дёрнул запястьем и поленья вспыхнули ярким пламенем, которое мгновенно растопило снег и костер весело затрещал, плюясь искрами.

Муно протянул вперёд руки, греясь. Гектор сказал:

– Для меня ты загадка, Муно. Зачем ты спас меня в поместье Предвестника?

Убийца посмотрел на Гектора своим тяжёлым взглядом и ответил:

– Это было неправильно.

– Что было неправильно?

– Убивать тебя вот так.

Хронвек покачал головой и уселся на бревно. Муно остался стоять.

– Знаешь, Муно. Мне кажется, ты хочешь что-то рассказать мне. Я готов слушать.

Долговязая фигура киллера ссутулилась, ноги его подогнулись, и он медленно сел прямо в снег. Гектор вскочил и подхватил Муно, помогая ему подняться.

– Да ты болен! Сколько дней ты провел здесь?

– Столько, сколько было нужно, – ответил Муно и повалился без сознания.

Очнулся он в комнате с каменными стенами. У стен стояли различные устройства – часть из них Муно узнал, остальные были ему незнакомы. Оглядевшись, он понял, что лежит в подобии больничной палаты. Узкие стрельчатые окна пропускали в помещение мягкий свет, тихо пиликал кардиомонитор в изголовье кровати. Муно попробовал сесть и обнаружил в руке канюлю капельницы. Немного приподнявшись на подушках, он поискал глазами дверь, но взгляд его остановился на больничной каталке, стоящей в нескольких метрах. На каталке сидело крошечное существо в колпаке и пялилось на него любопытными глазками. Муно расслабился. Очевидно, это действие препаратов. Чем его накачали?

Существо стянуло колпак и что-то проверещало. Киллер проигнорировал галлюцинацию и прикрыл глаза. Чувствовал он себя хорошо, если не считать видений. Когда он снова открыл глаза, человечка не было.

Муно поднял руку и повернул капельницу, чтобы прочитать надпись на этикетке. Глюкоза. Ничего необычного.

Круглая палата, каменные стены, дубовая, обитая медными полосами дверь. Наборные окна с разноцветными стеклышками. Что это за место?

Его размышления прервал скрип входной двери. Хронвек вошёл бодрым шагом, подхватил табуретку и уселся рядом с кроватью.

– Ты проспал больше суток. Как самочувствие?

– У меня галлюцинации.

– Галлюцинации? Такие маленькие человечки повсюду?

Муно удивлённо кивнул:

– Один. Он сидел вон там, на кушетке, а потом пропал.

– Это Кру-тиль. Он увидел, что ты проснулся, и побежал за мной.

– Кру-тиль?

– Нугл. Неважно. Ты здоров, Муно. Теперь ты готов рассказывать?

Пациент не ответил – в проёме двери появился черный женский силуэт.

– От него пахнет голодом, – сказала Дака Кад-Хедарайя.

Муно покачал головой:

– Я не хочу есть. Просто… просто выслушай меня, Гектор Хронвек.

Черная Пантера скользнула по его лицу взглядом и молча вышла, прикрыв за собой дверь. Хронвек кивнул:

– Рассказывай.

***

Над головой гудели высоковольтные провода.

Держась одной рукой за опору, Муно Садриани работал гаечным ключом, прикручивая последний болт кронштейна, на котором должен был висеть ретранслятор спутникового сигнала. Это была точка, которая соединит цепь устройств, обеспечив бесперебойную работу широкополосного интернета в целом районе.

Муно всегда мечтал это сделать – обеспечить связью свой родной город. Он был уверен, что образование – единственный способ изменить жизнь людей. Умный человек не пойдет на улицы грабить. Человек образованный увидит и другие способы заработать. А с доступом к интернету и телефонии появится возможность удаленного обучения, в затерянный на южноафриканском плоскогорье городок придут учителя со всего мира, они будут обучать малышей, говоря с ними при помощи технологий спутниковой связи.

Молодой программист был убежден, что образованный человек не сможет ненавидеть соседа за то, что он верит в других богов. Что тот, кто обладает знаниями о прошлом человечества и о возможностях, которые открывает будущее, не станет тратить силы и время на войну и угнетение других. И поэтому он сидел в тридцати метрах над землёй, уцепившись за опору линии электропередачи и крутил гайки.

Садриани был самым перспективным студентом на факультете. Ему предлагали работу крупнейшие корпорации мира, но он уже давно все решил. Все эти гиганты думают только о прибыли, и никто из них никогда не вспомнит о людях, ради которых Муно стал лучшим в своём деле.

Он знал все существующие языки программирования и мог починить или взломать любую систему. Мог вмешаться в работу устройств, действующих в автоматическом режиме в тысячах километров от точки входа в сеть, мог изменить состояние банковских счетов. Муно даже мог нарушить работу военных спутников.

И все это ему пригодилось, когда он начал воплощать в жизнь свою мечту.

Американский производитель персональных компьютеров уже отправил крупную партию оборудования в Путаройю, которая раскинулась далеко внизу, под ногами Муно Садриани. Японские, французские и английские спутники обеспечивали связью антенны, ретрансляторы усиливали сигнал. Крупные банки, сами того не зная, оплатили всю эту роскошь, а энергетическая компания не заметила, как в списке ее обязательств появилось обслуживание новых узлов.

Ретрансляторы, которые установил Муно, питались от электромагнитного поля высоковольтных проводов, висящих над головой. Он всё сделал правильно – такая система будет работать очень долго. Достаточно долго для того, чтобы с ее помощью вырастить поколение образованных людей. И тогда не будет больше в Путаройе банд. Не будет наркоторговцев и шлюх, не будет эпидемии СПИДа. Муно не считал, что ворует у корпораций. Это не было воровством – это был налог на жизнь. Выплата долга людям, о которых все забыли. Муно считал, что это совсем небольшая плата за то, чтобы у них было будущее.

Муно мог бы просто дать им денег, но он прекрасно понимал, что человек меняет свою жизнь только после того, как изменился сам. Осыпь этих людей богатствами – они удивятся, обрадуются и продолжат убивать друг друга, только теперь из золотых пистолетов.

Гудение над головой приобрело новые тона. Он посмотрел наверх, но ничего не заметил. Муно вернулся к работе, закрепил ретранслятор на кронштейн, включил питание и обернулся, чтобы перед спуском проверить страховочные ремни.

Он увидел вертолеты и только теперь различил в монотонном гуле проводов звук рубящих воздух лопастей. Пять боевых машин летели на Путаройю широким клином, заходя на город с запада.

Опора ЛЭП, на которой сидел Муно, торчала из пустыря недалеко от центра города. На этот пустырь выходил задний двор дома его родителей, итальянских эмигрантов, уже два поколения живущих в южноафриканской республике. Ещё подростком Муно мечтал забраться на опору, после того, как ее установила энергетическая компания. И вот он здесь, на самом верху.

Вертолеты пронеслись над головой Муно Садриани. В полете они сбрасывали цилиндрические предметы, которые падали на крыши и между домами. Муно сжался от страха, но взрывов не последовало. Винтокрылые машины умчались прочь, и тогда снизу до Муно донеслись страшные звуки.

Крики детей и взрослых. Рыдание женщин, мольбы о помощи. Ужас парализовал Муно, он заставил его вцепиться в металл. Под его ногами происходило что-то противоестественное, что-то, что не должно было случиться никогда и нигде.

Вот в просвете между домов показалась фигура ребенка – он полз, извиваясь, и кричал. Муно понял, что тоже кричит. Он смог, наконец, оторвать пальцы от опоры и начал спускаться. Руки дрожали, поэтому делал он это медленно, хотя и старался изо всех сил, сжав до боли зубы.

– Муно, Муно! Оставайся наверху, мой мальчик, прошу тебя!

Он увидел бегущую по пустырю мать. На руках у нее сидел младший брат, ему недавно исполнилось три года. Мать подбежала к опоре и попыталась вскарабкаться наверх, но у нее ничего не получалось. Она плакала и умоляла Муно оставаться наверху, и поднимала над головой свое дитя.

А потом газ проник в ее лёгкие и они оба погибли.

Муно кричал и полз вниз, ломая ногти. Только в пяти метрах от земли его инстинкт самосохранения сработал, сковав мышцы ужасом. Так он и просидел почти до самого вечера, пока не нашел в себе силы двинуться дальше.

Он похоронил на заднем дворе мать, отца, пятерых братьев и двух сестер, дядю и тетю, пса, трёх котов и морскую свинку, поставил на могилу крест и побрел прочь. Мимо купленных им под классы помещений, мимо покрытых ужасными язвами трупов взрослых и детей. Мимо цилиндров, упавших с вертолетов.

Муно никто не ждал и не искал. Он остался один в этом мире, и не знал, куда идти. Он сел на чей-то мотоцикл и поехал по дороге – просто, чтобы продолжать двигаться.

Мимо него проносились машины с мигалками и военные грузовики, спешащие в Путаройю. Муно стал смеяться – громко и зло, и никак не мог остановиться. Спешить уже поздно, думал он. От смерти не убежать, как ни беги. Ведь она не гонится за тобой, а ждет впереди. Жители Путаройи больше никуда не идут, их путь окончен.

Его немного отпустило, и он остановился возле закусочной. Вошел внутрь и сел за столик, как делал много раз до этого. В голове было пусто, но из этой пустоты то и дело выплывали ужасные картины недавних событий. Подошла официантка и что-то сказала, но Муно ее не услышал. Посмотрев в его пустые глаза, девушка молча удалилась. За соседним столиком сидела группа военных, они сделали большой заказ, нужно было торопиться.

Солдаты о чем-то беседовали. Муно слышал их, но не слушал. Молодой солдат сказал, глядя в окно на проезжающие мимо машины с мигалками:

– Говорят, вертолеты летели со стороны авиабазы Гуро.

– В Путаройе стало слишком много вольнодумцев из черного конгресса, – ответил другой.

– Давно пора было с ними разобраться, – бросил кто-то. Первый солдат осторожно спросил:

– А правда, что их отравили газом?

– Не знаю. Может, и правда. Всем скажут, что случилась авария, и делу конец.

– Не будут наглеть, – подытожил офицер.

Муно вышел на улицу, сел на мотоцикл, развернулся и поехал назад. На развилке он повернул в сторону Гуро.

Ему было все равно, убьют его или нет. Муно хотел побыстрей добраться до того поворота, за которым его ждала смерть. Он спешил с ней встретиться, но она убегала, оглядываясь и маня костлявым пальцем.

Муно проник на авиабазу прямо посреди дня через дыру в заборе, как бездомный пес, до которого никому не было дела. Ангары, казармы, взлетно-посадочные полосы – все лежало перед ним как на ладони. Возле цистерны с горючим стоял бензовоз, из него перекачивали топливо для вертолетов. Дежурный на вышке глядел в другую сторону.

Муно никогда раньше не стрелял. Он прошел через пустырь, добрался до бензовоза и проник в кабину. Кто-то оставил в ней автомат. Муно взял оружие и выбрался из машины. Обойдя тягач, он увидел двух бойцов – они разговаривали, следя за уровнем горючего в цистерне. Муно выстрелил дважды, затем отстегнул толстый шланг – керосин широкой струей полился на землю. Диверсант сел в бензовоз, отъехал немного в сторону и снова выстрелил. Топливо воспламенилось. Он сел за руль и покатил в сторону трехэтажных казарм, стоящих друг напротив друга. Муно заехал во двор между ними, вышел, застрелил человека в форме, который что-то кричал ему, открыл вентиль, поджег кусок ветоши и швырнул на землю, после чего развернулся и пошел прочь. Он едва успел отойти на безопасное расстояние, как бензовоз взорвался. Ударная волна опрокинула оба здания, начался сильный пожар. Муно заметил, что по нему стреляет солдат на вышке – он остановился, прицелился и с третьего выстрела сбил стрелка с насеста. Больше ему никто не мешал. Цистерны с авиационным керосином пылали. Кричали горящие люди, выла сирена. В суматохе он успел покинуть авиабазу, никем не замеченный.

Заночевал Муно в расселине посреди пустоши, укрыв мотоцикл сухой травой. Он спал, и ему ничего не снилось. Муно Садриани искали всю ночь, но не нашли. А на утро он снова сел на мотоцикл и погнал вперед – ему нужно было в город. Туда, где есть компьютер и интернет.

***

– Это стало для меня наркотиком, – сказал Муно, глотнув воды из протянутого Гектором стакана. – Я думал, что успокоюсь после того, как убью всех, кто отвечал за газовую атаку, но это был самообман. Я прикончил всех – даже министра. Даже советника президента, застрелил его прямо в кровати.

Он снова откинулся на подушку, поднял руку с растопыренными пальцами и стал разглядывать узловатую ладонь.

– Все время болят. Каждая косточка.

– Это можно вылечить.

Муно горько усмехнулся.

– Тело. Оно болит и стареет. Почему Фаркаст не дал мне умереть тогда? Это было жестоко.

Хронвек пожал плечами:

– Предвестник способен испытывать жалость только к самому себе. Расскажите, как вы познакомились?

***

Ему дали прозвище – Линчеватель.

Убив советника президента, Муно собирался покончить и с самим главой государства, но в процессе сбора информации о новой цели узнал, что тому было неизвестно об атаке на Путаройю.

Ночью Муно снились мертвые дети. Они сидели в классе с новенькими партами и слушали голос учителя, который смотрел на них с экрана телевизора. Они все были мертвы, их тела покрывали язвы, а распухшие лица отливали синевой. Учитель рассказывал о химическом строении молекулы иприта.

Муно проснулся весь мокрый и долго не мог вздохнуть. Он оделся, вышел на улицу и побрел в ночи, будто привидение. Навстречу ему попались солдаты – они были пьяны. Возможно, если бы он прошел тогда мимо, все бы закончилось. Но тут они начали обсуждать последнее задание, ругаясь и хохоча. В приграничных районах зачистки все еще проводились, до конца апартеида было ещё далеко.

Муно достал пистолет и расстрелял их всех. Восемь человек остались лежать на земле, а Муно Садриани вернулся в мотель и заснул как убитый.

Его ловили по всей Африке. Линчеватель был жесток, непоследователен в своих действиях и совершенно неуловим. Муно семь лет наводил страх на милитаристов, его незримое присутствие оказывало сдерживающий эффект во время рейдов и облав. Он не щадил ни солдат, ни офицеров. Муно убивал их на заданиях, в увольнении или прямо в расположении части, если считал, что они того заслужили.

Он стал неизвестным террористом номер один – о нем не говорили в новостях, так как Линчеватель был карающей рукой угнетенного большинства. Спецслужбы сформировали отдельное подразделение, чтобы поймать Муно Садриани, но он продолжал свое кровавое дело. Однажды он сидел в кафе, дожидаясь продавца оружия, и услышал разговор двух женщин. Они обсуждали историю месячной давности – облаву полицейских на бедный район. Искали тех, кто скрывался от переселения.

– Они меня держали за руки, один начал стягивать штаны, и тут в дверь заглянул солдат и говорит: «Хотите, чтобы вам Линчеватель глотки перерезал?» – шепотом рассказывала молодая негритянка. Ее подруга прикрыла рот рукой и спросила:

– И что же?

– Да и все. Они меня отпустили и ушли. У них вся охота пропала.

Муно тогда ещё не знал, что скоро все закончится. Продавец оружия был подсадной, и через две недели, во время передачи товара, Муно схватили. Он успел застрелить пятерых, а потом получил пулю в живот.

Ранение оказалось лёгким, в тюрьме его привели в порядок. Восемь месяцев Муно Садриани ждал приговора, ждал с нетерпением. Восемь месяцев ему снились мертвые дети. И вот настал день, когда его вывели из камеры и посадили на электрический стул.

В комнате сидели какие-то люди. Муно было все равно, он был изможден. Первый месяц его допрашивали, и на допросах Линчеватель ничего не скрывал. Поначалу его били, потом перестали. Он же просто хотел крепко заснуть – и способ значения не имел. Электрический стул вполне для этого годился. Смерть, наконец, вышла из-за поворота и раскрыла свои объятия.

Ему уже нацепили на голову стальной обруч с электродами. Чего они ждут? Он поднял голову и посмотрел в зал. Серые глаза глядели на него из этой жалкой толпы, и в этих глазах была такая воля, что Муно даже приободрился. А потом Гордон Фаркаст устал и поднял руку.

Начальник тюрьмы вскочил, засуетился. Охранник отошел от рубильника. Тюремный врач снял обруч. Все вышли вон, оставив Предвестника наедине с приговоренным. Он подошёл к Муно, наклонился и сказал:

– Ты хочешь убивать. И хочешь умереть. Но мертвый ты убивать не сможешь, мертвецы гниют в земле.

Линчеватель молчал. Фаркаст добавил:

– Поклянись могилой своей семьи, что будешь служить мне, и я подарю тебе жизнь. Мне нужен такой человек. Для тебя будет много работы.

Муно поклялся. Он ушел вместе с Предвестником. Позже он жалел, что согласился, но выбор был сделан.

Они в чем-то были похожи. Тьмой, которая сидела у каждого внутри. Фаркаста тоже что-то толкало вперёд, заставляя действовать. Он много работал, жил так, как хотел, ни в чем себя не ограничивая. Он был невероятно богат, Муно казалось, что этому человеку принадлежит больше половины мира. Позже, когда Садриани доказал свою верность и был допущен к самым секретным делам, он убедился в своей правоте – Гордон Фаркаст владел огромными активами в самых крупных компаниях мира. Его рацелаты вертели политиками разных стран, используя компрометирующие данные и деньги. Деятельность Никого была бурной, но, с точки зрения Муно, бессмысленной. И однажды он задал хозяину вопрос.