Kitobni o'qish: «Ледяные чертоги Аляски»

© Т. Ю. Адаменко, перевод на русский язык, 2021

© Т. Ю. Адаменко, предисловие, комментарии, 2021

© Издательство «Директмедиа Паблишинг», оформление, 2021

Отблеск лучей солнца на горной вершине Мьюр, Харрисон-Фьорд, пролив Принца Вильгельма*

Предисловие переводчика
Такая далекая и близкая Аляска

«Для любителя дикой природы Аляска —

одно из прекраснейших мест на земле»

Джон Мьюр

Аляска – полуостров в северо-западной части Северной Америки, омываемый сразу тремя океанами: Атлантическим с востока, Северным Ледовитым с севера и Тихим с запада. Территория этого сурового и прекрасного края составляет около 2 миллионов квадратных километров и сопоставима с размерами всей Западной Европы. Учитывая, что Аляску отделяет от России менее 100 километров Берингова пролива, неудивительно, что история этого полуострова тесно переплелась с российской, во всяком случае, на этапе его колонизации.

Русские стали владеть Аляской на правах первооткрывателей. 21 августа 1732 года на ее берега высадились члены команды бота «Св. Гавриил» под началом М. Гвоздева и И. Фёдорова в рамках экспедиции легендарных русских мореплавателей А. Ф. Шестакова и Д. И. Павлуцкого (1729–1735 гг.).

В XIX веке Россия достаточно активно участвовала в освоении северных морских широт, в том числе в Тихом океане. Задачи колонизации и государственного освоения Аляски и прилегающего к ней архипелага были возложены на Русско-американскую компанию. Однако было очевидно, что управление и защита столь отдаленных территорий Российской Империи в те времена давалась с трудом, ввиду растущей военной силы Соединенных Штатов Америки и других агрессивных морских империй.

Уже спустя тридцать пять лет после открытия, в 1867 году, Аляска была продана Америке за 7,2 миллиона долларов. Тем не менее, споры о целесообразности продажи столь обширной и богатой ресурсами территории не утихают до сих пор.

Многие осуждают Александра II за недальновидность, но если проанализировать исторический контекст, выясняется, что у императора имелись на то веские основания.

Поражение в Крымской войне (1853–1856 гг.) обернулось для Российской Империи потерей Черноморского флота и выявило множество экономических и политических проблем. Чтобы выбраться из кризиса и восстановить авторитет на международной арене, требовались деньги. В таких условиях свободных ресурсов на освоение далекой северной территории не оставалось.

Основным промыслом на Аляске являлась добыча пушнины, однако российские промышленники совершенно не заботились о сохранении природных богатств, и к середине XIX века этот ресурс был практически исчерпан, а каланы, мех которых считался самым ценным, оказались на грани вымирания.

О том, что регион богат золотом и нефтью, наша сторона в то время не знала, к тому же в те годы нефть не ценилась так, как сейчас. У правительства не было возможности полноценно контролировать Аляску, поскольку до нее нужно было много месяцев добираться по морю от Санкт-Петербурга. Также стоит вспомнить о том, что даже до освоения Чукотки руки у нашего государства дошли лишь в советские годы, так что весьма маловероятно, что к освоению Аляски оно приступило бы раньше.

В истории сохранились данные, что обращение далеких славянских колонизаторов с местным населением не отличалось в лучшую сторону от тех методов, которыми действовали испанские и европейские колонизаторы Северной и Южной Америки. Купцы не желали договариваться или торговать с местными индейцами-тлинкитами, а заставляли их строить русские поселения, заготавливать шкуры и припасы под дулом ружей. Непокорных забивали в колодки и секли розгами. Притесненным местным жителям зачастую приходилось голодать и питаться древесной корой. Многочисленные набеги враждебно настроенных тлинкитов (колошей, как их называли русские), которые отчаянно сопротивлялись колонизации и жестокому обращению, стоили Российско-американской компании не один десяток людей и даже привели к временной потере столицы (Новоархангельска) в 1805 году.

К тому же в 1858 году, незадолго до продажи Аляски, был заключен Айгунский договор с Китаем, по которому в состав Российской Империи вошли значительные территории Дальнего Востока, требующие интенсивного освоения. Инициатором этого договора, как и продажи Аляски, был генерал-губернатор Восточной Сибири граф Николай Муравьев-Амурский, которого едва ли можно упрекнуть в отсутствии патриотизма. По всей видимости, он руководствовался принципом «лучше синица в руках, чем журавль в небе»: если Аляску сложно удержать, то ее нужно выгодно продать. Лучше развивать на вырученные деньги богатейший Дальний Восток, чем продолжать цепляться за далекую Аляску, которую в любой момент могли без труда отобрать британцы или канадцы, если бы они задались такой целью. Против них у России не было шансов, слишком уж далеко находилась Аляска для эффективной переброски войск.

Следует отметить, что продажа удалённых территорий – не уникальное явление. Так, например, Франция продала США Луизиану (за 15 миллионов долларов), а в 1845 году Америка аннексировала у Мексики Техас, что привело к войне, в результате которой в состав США вошли нынешние штаты Нью-Мексико, Аризона, Калифорния, часть Колорадо, Юты и Невады. Еще через пять лет, в 1853 году, Мексика вновь продала США часть своих земель за 10 миллионов долларов (ныне южная часть Калифорнии и Аризоны). Так что, выбирая между продажей и аннексией, Российская Империя благоразумно выбрала первый вариант.

С американской стороны также далеко не все верили в то, что «ящик со льдом» может быть на что-то годен, запасы пушнины, которые и привлекли русских в Северную Америку, были почти исчерпаны, а рыбный промысел не приносил много прибыли. На протяжении нескольких десятилетий США практически не занимались Аляской, ей управляли исключительно военные. Гражданская администрация появилась лишь в 1884 году, однако ее влияние было незначительным. Ситуация изменилась совершенно неожиданно в 1896 году, когда были обнаружены богатые месторождения золота, а затем во время Второй мировой войны, когда стала очевидной стратегическая важность Аляски.

Невозможно предугадать, как бы все обернулось, если бы эта сделка не состоялась, но точно известно, что благодаря продаже Аляски появились деньги на развитие Дальнего Востока и строительство железных дорог, а Александр II смог провести ряд успешных реформ, которые обеспечили Российской Империи экономический рост, помогли стране оправиться от последствий поражения в Крымской войне и вернуться на международную арену.

Книга «Ледяные Чертоги Аляски» позволяет нам увидеть Аляску глазами Джона Мьюра (1838–1914), знаменитого американского натуралиста шотландского происхождения, писателя, натурфилософа, ботаника, гляциолога, защитника дикой природы и одного из инициаторов создания национальных парков и заповедных зон. Он стал соучредителем Сьерра-Клуба, который до сих пор занимается природоохранной деятельностью, а его членами являются почти 2,5 миллиона человек. В Америке Мьюра называют святым покровителем американской дикой природы, которую он всегда ставил выше цивилизации и культуры. В своей натурфилософии Джон Мьюр вышел за пределы трансцендентализма, свойственного Эмерсону и Торо, и пришел к биоцентрическому восприятию мира, в котором «проводником божественности», а порой и «синонимом» Бога, является сама природа. Своей главной миссией он считал спасение человеческих душ от порабощения материализмом.

В честь Мьюра названы ледник на Аляске, побережье в Калифорнии, горная вершина и 340-километровая туристическая тропа в горах Сьерра-Невады. Благодаря тонкой наблюдательности автора, его неиссякаемому энтузиазму, восторженной любознательности и мастерскому владению словом сегодня, более ста сорока лет спустя, Аляска предстает перед нами такой, какой ее увидели белые первооткрыватели. Мы пройдем по ее бескрайним ледяным просторам, нетронутым лесорубами густым лесам, проплывем на каноэ по живописным фьордам, грандиозным каньонам и полным рыбы нерестовым рекам, будем завороженно любоваться громадными водопадами, кристально чистыми ледниковыми ручьями и озерами, пройдем над бездной по хрупкому ледяному мосту, покорим неприступные горы и суровые, но прекрасные ледники, будем разводить костры посреди бури и засыпать под звездами под рев водопадов и скрежет рождающихся айсбергов.

За свою жизнь Джон Мьюр опубликовал 12 книг и более 300 статей и эссе, которые прочитали миллионы людей по всему миру. Мы рады представить вашему вниманию его первую переведенную на русский язык работу «Ледяные Чертоги Аляски». Это не просто книга о природе, а путешествие внутрь себя, побуждающее нас пересмотреть приоритеты и отношение к жизни в целом.

«Я ухожу в леса, чтобы потерять там свой разум и обрести душу»

Джон Мьюр

Предисловие

Сорок лет назад Джон Мьюр написал другу: «Я безнадежно и навсегда влюблен в горы… Цивилизации и болезням не удалось меня сломить и затуманить мой кристально чистый взор, и я живу лишь ради того, чтобы научить людей наслаждаться красотой природы». И ему удалось сдержать данное себе в молодости обещание! Он не жаждал славы, она сама постучалась в его дверь, Мьюр всегда оставался скромным и неиспорченным человеком, искренне любящим горы. Родственные ему по духу люди, величайшие представители своего времени, разыскивали его даже в уединенной хижине в горах, и считали за честь называть его своим другом. Ральф Уолдо Эмерсон* умолял его приехать к нему в Конкорд*¹ и отдохнуть некоторое время от напряженных исследований, которыми Мьюр в одиночку занимался в горах Сьерра-Невада*. Но ничто не могло отвлечь его от изучения горных ледников, он был страстно предан делу своей жизни. «Величие этих исполинских сил и то, на что они способны, – писал он однажды, – завораживает меня, наполняя каждую частичку моего существа. Мне нет покоя ни днем, ни ночью, даже во сне я изучаю ледники, следую за линиями раскола или пытаюсь разгадать тайну необычной скальной формации».

В записи о его более позднем визите в Конкорд чувствуются пафос и горькая нотка несбывшейся надежды. «Минуло семнадцать лет с тех пор, как мы расстались на хребте Вавона, и вот я стою у его (Эмерсона) могилы под сосной на холме кладбища “Сонная лощина”*. Он вознесся над вершинами Сьерры и, как мне кажется, вновь машет мне рукой». А теперь и сам Джон Мьюр последовал за своим другом. Его бренное тело обрело покой под деревьями, которые он посадил сам. И сосне из «Сонной лощины» отвечает секвойя-хранитель из солнечной долины Альгамбра.

В 1879 году Джон Мьюр впервые отправился на Аляску. Живые исполинские ледники дали ему возможность проверить свои теории о ледниковой деятельности и всецело захватили его внимание. Он вновь и вновь возвращался в эту континентальную лабораторию ландшафта. Величайший из шельфовых ледников* был назван в его честь.

Каждая страница рукописей Мьюра является поразительным свидетельством того, как кропотливо он создавал свои литературные труды и каких высоких стандартов придерживался в научных исследованиях. Искажение фактов или опыта было немыслимым для Джона Мьюра. Он неустанно искал смысл каждого физиографического факта, и невероятная выносливость, как правило, позволяла ему докопаться до истины. Когда он рассказывал о своих приключениях на Аляске, его глаза светились юношеским энтузиазмом, и он вновь ощущал, как «неосязаемые плоды изумительных открытий» наполняют его жизненной силой.

В течение нескольких месяцев до смерти Джона Мьюра ему помогала в работе миссис Мэрион Рэндалл Парсонс. Поскольку она была хорошо знакома с рукописью мистера Мьюра и его пожеланиями по ее редактированию и оформлению, ей поручили подготовить книгу к публикации, что она и сделала с большим мастерством и искренней преданностью. Сложность состояла в том, чтобы в последней работе мастера не было ничего, кроме того, что вышло из-под его пера. Все читатели этой книги будут благодарны миссис Парсонс за то, с какой любовью она отнеслась к возложенной на нее задаче.

Я добавляю эти предварительные строки к работе моего покойного друга с печалью и некоторым сомнением, зная, что он не одобрил бы пафосных речей над своей могилой. Его дочери, миссис Томас Рей Ханна и миссис Бьюэл Элвин Фанк, оказали мне честь, попросив опубликовать эту рукопись и спросив моего совета относительно того, как сохранить еще не опубликованные сочинения их отца. Они также попросили меня выразить от их лица благодарность компании «Хаутон Миффлин», с которой Джон Мьюр всегда поддерживал тесные и дружеские отношения.

УИЛЬЯМ ФРЕДЕРИК БАДЕ.

Беркли, Калифорния.

Май 1915 года.

Часть I
Путешествие 1879 года

Глава I. Пьюджет-Саунд и Британская Колумбия

После того как я провел одиннадцать лет в горах Большого Бассейна* и калифорнийской части Сьерра-Невады, исследуя ледяной покров, леса и дикую природу, но прежде всего древние ледники и то механическое воздействие, которое они оказали на ложе при сползании с гор, создавая новый ландшафт и пейзажи немыслимой красоты, необъяснимым образом влияющие как на отдельного человека, так и на жизнь в целом, мне захотелось изучить более северные регионы – Пьюджет-Саунд* и Аляску. Задавшись этой великой целью, я покинул Сан-Франциско в мае 1879 года на пароходе «Дакота», не имея конкретного плана, поскольку я практически ничего не знал о диком севере, за исключением нескольких гор Орегона и их лесов.

Для человека, который все время проводит в горах, морское путешествие – это грандиозная, вдохновляющая и умиротворяющая перемена. Леса и равнины с их цветами и плодами неустанно меняются, порождая новую жизнь и пейзажи, тогда как от монотонного колебания водных холмов и долин веет спокойствием и постоянством.

Любопытно отметить, что стоило кораблю миновать пролив Золотые ворота* и пуститься по волнам в открытый океан, как на лицах пассажиров не осталось и следа от былого восторга, и переполненная палуба быстро опустела из-за морской болезни. Странно, но почти все пассажиры очень стыдились своего состояния.

На следующее утро разыгрался сильный ветер, море стало серо-белым, с грохотом вздымались приливные волны, и «Дакота» мчалась по ним, наполовину утопая в соленых брызгах. Лишь немногие вышли на палубу полюбоваться неистовым пейзажем. Волны яростно рвались к берегу, их гребни венчали длинные сияющие локоны пены, брызги с внешних краев подхватывал ветер, наполняя воздух свежестью. Весь мир качался и сотрясался в ликующей взвеси мелких радужных брызг. Чайки и альбатросы – незыблемый оплот жизни посреди яростной красоты – без труда скользили по волнам вопреки встречному ветру, зачастую пролетая милю без единого взмаха крыльев. Изящно раскачиваясь из стороны в сторону, они с удивительной точностью повторяли изгибы соленых водяных холмов, лишь изредка касаясь самого высокого гребня.

Чуть поодаль в ореоле сверкающих брызг посреди ревущей морской пустыни неожиданно возникло поразительное свидетельство таящейся в глубинах жизни – широкие спины полудюжины китов, словно обледеневшие гранитные валуны, вспарывали водную гладь и степенно рассекали ее, выпуская роскошный фонтан водяного пара. Сделав глубокий вдох, исполины вновь погружались в безмятежность родной пучины. Внезапно все пространство на милю вокруг заполнила озорная стая дельфинов, они весело резвились и выпрыгивали из воды, вспенивая волны и делая пейзаж еще более диким. Невозможно не сопереживать и не гордиться нашими храбрыми соседями и согражданами мирового содружества, которые стараются выжить и добыть себе пропитание так же, как и все мы. Наш корабль тоже казался мне живым существом, чье большое железное сердце продолжало биться, будь то штиль или шторм – поистине величественное зрелище. Только задумайтесь о горячих сердцах китов, отбивающих мерный ритм в толще холодных вод днем и ночью, во мраке и в лучах солнца, на протяжении веков, представьте, как целые ведра и бочки бурлящей красной крови прокачиваются через него всего за один удар!

Цвет облаков во время одного из четырех закатов, которыми я успел насладиться за время своего короткого морского путешествия, был удивительно чистым и насыщенным. Чуть выше горизонта выстроились в ряд кучевые облака, а над ними нависла массивная свинцово-серая туча, от которой отделялся водяной пар и длинной изогнутой бахромой опускался вниз, обволакивая, словно вуалью, нижний ярус облаков. Сквозь затянутое небо время от времени пробивались солнечные лучи, окрашивая пушистые кучевые облака и бахрому в сочный желтый цвет. Отражаясь в воде, они являли взору дивную картину. Однако, каким бы великолепным ни был бескрайний простор океана, этот пейзаж кажется нам куда менее привлекательным, чем вид на сушу, который открывается лишь с определенных точек обзора. Впрочем, если представить, что земной шар – одна большая капля воды, в которой плавают континенты и острова, и она несется сквозь космическое пространство вместе с другими небесными телами, поющими и сияющими, как единое целое, создастся впечатление, что вся вселенная – это неутихающий шторм вечной красоты.

С корабля береговая линия Калифорнии с ее холмами и скалами кажется голой и неприветливой, роскошных лесов не видно, они скрыты далеко за пределами досягаемости морских ветров. В Орегоне и Вашингтоне хвойные леса порой доходят до самого берега, и даже столь характерные для севера маленькие островки в основном покрыты деревьями. Выше по течению пролива Хуан-де-Фука* леса, защищенные от штормовых ветров и питаемые обильными дождями, роскошным густым ковром покрывают склоны сформированных ледниками Олимпийских гор*.

Вечером четвертого дня мы прибыли в гавань Эскимолт*, в трех милях от Виктории*, и поехали в город через изумительный лес. В основном здесь росли дугласовы пихты*, а подлесок на открытых участках был представлен дубами, земляничником*, орешником, ольшанником, кизилом, спиреей*, ивами и дикой розой. По пути мы видели множество выступающих на поверхность бараньих лбов*, покрытых желтым мхом и лишайниками.

Виктория, столица Британской Колумбии, в 1879 году была небольшим старомодным английским городком на южной оконечности острова Ванкувер. В то время в ней проживало около шести тысяч человек. В городе были правительственные здания и деловые кварталы, но внимание путешественника более всего привлекали встречающиеся здесь милые коттеджи, увитые самыми восхитительными и благоуханными плетистыми розами и жимолостью, которые только можно себе представить. Калифорнийцы по праву могут гордиться своими садовыми розами, которые украшают их солнечные веранды, взбираются вверх до самой крыши и спадают алыми и белыми каскадами с фронтонов. Но еще больше здесь, в климате, изобилующем мягкими туманами, росой и ласковыми дождями, благоденствует одно из самых обычных садовых растений – английская жимолость*, по всей видимости, нашла здесь самые благоприятные условия для роста. Еще более прекрасными были дикие розы, растущие вдоль лесных тропинок, с венчиками* шириной два или три дюйма². После ливня эти розы и три вида спиреи наполняли воздух восхитительным ароматом, а красные ягоды кизила ярко пылали среди изумрудной листвы под деревьями высотой двести пятьдесят футов³.

Как ни странно, густые леса и множество цветов росли прямо на морене*, которая практически не перемещалась и не была затронута послеледниковыми преобразованиями. В городских садах персики и яблоки падали на отполированные ледниками скалы, а улицы были усыпаны моренным гравием. Я видел там валуны с ледниковой штриховкой* и бороздами, столь же невыветренные и впечатляющие, как те, что встречаются на высоте восьми тысяч футов и более над уровнем моря в калифорнийской Сьерра-Неваде. По всей видимости, гавань Виктория образовалась в результате эрозии при сходе ледника, и встречающиеся в ней скальные островки практически не изменились под воздействием волн с тех пор, как впервые оказались там в конце ледникового периода. На берегах гавани видны те же характерные борозды и штриховка, что и у недавно образовавшихся ледниковых озер. Общеизвестно, что море постепенно захватывает сушу благодаря непрерывному накату волн, однако этот регион так быстро обледенел, что береговая линия не была затронута этим процессом. Продвижение моря в сторону суши в послеледниковый период, вероятно, составляет лишь миллионную долю от того воздействия, которое оказал на местный ландшафт ледник за время последнего ледникового периода. Направление движения ледяного пласта, сформировавшего все основные черты этого чудесного региона, в целом было южным.

Из этого тихого маленького английского городка я совершил множество коротких походов – вверх по побережью до Нанаймо*, к заливу Беррард*, который в настоящее время является конечной точкой Канадской тихоокеанской железной дороги*, к Пьюджет-Саунд, вверх по реке Фрейзер* до Нью-Уэстминстера* и Йейла*, который расположен в конечном пункте судоходства, попутно наслаждаясь первозданной природой. Самым интересным регионом, с которым мне сложнее всего было расстаться, оказался залив Пьюджет-Саунд, знаменитый на весь мир гигантскими деревьями, растущими на его берегах. Он, словно рука со множеством пальцев, протянулся на сто миль из моря на юг от пролива Хуан-де-Фука к самому сердцу одного из самых великолепных хвойных лесных массивов мира. Все местные пейзажи прекрасны: извилистые, напоминающие реки ответвления залива изящно огибают бухты, мысы и отроги, врезающиеся то тут, то там в лазурную гладь похожих на озера расширений, усеянных островами и окаймленных высокими остроконечными вечнозелеными деревьями, вдвойне прекрасными благодаря отражению в воде.

При выходе из гавани Виктория открывается вид на Олимпийские горы, их зазубренные гребни и вершины высотой от шести до восьми тысяч футов четко вырисовываются на фоне неба. Под ними в широких амфитеатрах, обращенных к поросшим лесом долинам, примостились остаточные ледники и разрозненные снежные поля. По этим долинам можно проследить путь сползания с Олимпийских гор ледников в период их максимального роста, когда они вносили свой вклад в формирование большого северного ледяного щита, который покрывал остров Ванкувер и пролив между ним и материком.

По пути в Олимпию* (в то время это был стремительно развивающийся маленький городок, расположенный в конце одного из самых длинных «пальцев» залива Пьюджет-Саунд) невольно вспоминается озеро Тахо*: широкие водные просторы залива очень напоминают озера – они такие же прозрачные, безмятежные и окружены густыми лесами. Пока вы огибаете мыс за мысом и проплываете мимо бесчисленных островов, взору открывается бесконечное разнообразие великолепных пейзажей, впечатлений от которых даже самому взыскательному ценителю дикой природы хватит на всю жизнь. Когда на землю опускаются облака, окутывая все вокруг непроницаемой белой пеленой, кажется, что вы в море. Стоит дымке немного рассеяться – и можно разглядеть какой-нибудь островок, кроны растущих на нем деревьев скрыты от глаз, утопая в седой мгле. Затем из тумана выплывают стройные ряды елей и кедров, подступающие к самой кромке воды. А когда небо окончательно прояснится, взгляд приковывает колоссальный белоснежный конус вулкана Рейнир*, взирающий свысока на темный лес с расстояния в пятьдесят или шестьдесят миль⁴, однако он настолько высокий, массивный и резко очерченный, что кажется, будто его от вас отделяет лишь узкая полоса леса шириной в несколько миль.

Рейнир, или Тахома (индейское название) – самый величественный из стратовулканов, расположенных вдоль Каскадных гор* от Лассен-Пик* до гор Шаста* и Бейкер*. Один из лучших видов на него открывается из окрестностей города Такома*. С утеса на окраине города Рейнир виден во всей красе, его тяжелый покров из снега и льда доходит до лесистых предгорий у изящно изогнутого подножия. До сих пор (1879 г.) восхождение на него совершалось лишь однажды. Согласно замерам, сделанным на вершине при помощи анероида*, высота Рейнира составляет около четырнадцати тысяч пятисот футов. Расположенная севернее гора Бейкер имеет высоту около десяти тысяч семисот футов. Столь же великолепны вулканы Адамс*, Сент-Хеленс* и Худ*. Последний, возвышающийся над городом Портленд, пожалуй, самый известный. Высота Рейнира приблизительно такая же, как у горы Шаста, однако ему нет равных по красоте царственного ледяного убранства. Это, безусловно, самая величественная и одинокая гора, которую я когда-либо видел. То, с какой жадностью я всматривался в этого исполина, мечтая подняться на вершину и изучить его историю, может понять лишь альпинист, но тогда мне все же пришлось оторвать от него взгляд и ждать своего часа.

Основную часть лесного массива здесь составляют дугласовы пихты, знаменитые лесные гиганты запада. Экземпляр, который я измерил в окрестностях города Олимпия, имел высоту около трехсот футов и диаметр двенадцать футов на расстоянии четырех футов от земли. Это весьма распространенный вид, ареал произрастания которого охватывает Британскую Колумбию на севере, Орегон и Калифорнию на юге и Скалистые горы на востоке. Древесина используется для кораблестроения, изготовления стропил, свай, каркасов домов, мостов и так далее. На калифорнийских рынках пиломатериалов это дерево называют «орегонской сосной», в Юте, где дугласовых пихт много на горном хребте Уосач*, – «красной сосной». В Калифорнии, на западном склоне Сьерра-Невады, этот вид вместе с желтой сосной*, сахарной сосной* и ладанным кедром* образуют довольно четкий пояс на высоте от трех до шести тысяч футов над уровнем моря, однако только в штатах Орегон и Вашингтон, и особенно в регионе Пьюджет-Саунд, условия настолько благоприятны, что деревья вырастают невероятно высокими, прямыми, мощными и подступают прямо к воде.

Все города Пьюджет-Саунда были перспективными и процветающими. Из порта Таунсенд*, расположенного на живописном травянистом утесе, суда отчаливали в другие страны. Сиэтл славился угольными шахтами и претендовал на звание самого многообещающего города на северном побережье Тихого океана. Как и его соперник – город Такома, который должен был стать конечным пунктом Тихоокеанской железной дороги, о которой все только и говорили. Несколько чрезвычайно богатых угольных месторождений было найдено прошлой зимой у реки Карбон* к востоку от Такомы. Я слышал, что толщина трех самых крупных пластов достигала двадцати одного, двадцати и четырнадцати футов, также было найдено множество месторождений поменьше, а совокупная толщина всех пластов превышала сто футов. Также в непосредственной близости от угля находятся крупные месторождения магнетита, коричневого гематита и известняка, что открывает большие перспективы для развития региона Пьюджет-Саунд в целом, учитывая появление железнодорожного сообщения, его богатые запасы древесины и выгодное географическое положение.

Проведя несколько недель в Пьюджет-Саунде, мы с другом из Сан-Франциско сели на маленький направлявшийся на Аляску почтовый пароход «Калифорния» в Портленде, штат Орегон. Наше путешествие вниз по широкому низовью реки Колумбия*, вокруг мыса Флэттери* и вверх по проливу Хуан-де-Фука было просто бесподобным. После захода в гавань Виктория и порт Таунсенд мы наконец отправились к ледяным просторам Аляски.