Kitobni o'qish: «Эпифания Длинного Солнца», sahifa 2
Вновь скользнув через комнату, Кетцаль накрепко запер дверь и сбросил насквозь промокшие ризы. Дерево даже в такую грозу куда безопаснее, хоть он и умеет летать…
Громада утеса скользнула навстречу, нависла над головой, укрыла сидевшего на носу Чистика от непогоды одновременно с последним посвистом ветра, еще разок, на прощание, хлестнувшего в лицо ледяным дождем. Окинув взглядом отвесную скалу, Чистик направил иглострел на авгура, дежурившего у фала.
– Гляди у меня, больше не балуй. Ишь, понятливый какой стал!
Гроза, разразившаяся еще на ростени, даже не думала униматься.
– Правь вон туда! – рявкнула Синель, указывая курс рукой.
Ледяные водопады, струившиеся с ее слипшихся, обвисших малиново-алых локонов, сливались в реку меж полных грудей, устремлялись к обнаженным чреслам.
Старый рыбак-рулевой коснулся фуражки.
– Слушаюсь, о Сцилла-Испепелительница!
Из Лимны они вышли ночью, на исходе мольпицы. С ростени до затени солнце перечеркивало струей белого пламени слепящее глаза небо; свежий и крепкий поутру, ветер со временем переменился, ослаб, сменившись прерывистыми, легчайшими дуновениями, а к часу закрытия рынка унялся вовсе. Большую часть того дня Чистик прятался в тени паруса, а Синель – под галфдеком, но без толку: и он, и она, не говоря уж об авгуре, жутко обгорели на солнцепеке. К ночи над озером вновь поднялся ветер, но, как назло, встречный.
Управляемые старым рыбаком, под окрики вселившейся в Синель великой богини, велящей держаться еще, еще круче к ветру, они лавировали, лавировали, лавировали без конца, и Чистик с авгуром, то и дело одолеваемые тошнотой, лихорадочно отчерпывали воду на каждой смене галса, лодка кренилась так, что планширь едва не уходил под волну, а топовый фонарь бешено раскачивался из стороны в сторону, с грохотом бился о мачту, стоило лодке изменить курс, и с полдюжины раз угасал, заставляя троих донельзя усталых людей на борту замирать, вздрагивать в страхе напороться на кого-нибудь в темноте либо самим угодить под таранный удар чужого форштевня.
В один прекрасный момент авгуру вздумалось выхватить из-за брючного пояса Чистика иглострел. Пришлось задать ему трепку, пнуть раз-другой под ребра и вышвырнуть за борт, в буйные волны озера, после чего старому рыбаку едва-едва, благодаря поистине чудесному сочетанию смекалки с везением, удалось выловить его багром. Ростень привела с собой новый, юго-восточный ветер, да не просто свежий – прямо-таки штормовой, одну за другой гнавший перед собою бессчетные косые пелены проливного дождя, рассекаемые вспышками молний.
– Парус долой! – завизжала Синель. – Трави, идиот, трави! Майна рей!
Авгур поспешно принялся травить фал. Годами десятью старше Чистика, с далеко, по-заячьи, выпирающими вперед зубами, он стер в кровь крохотные нежные ладошки едва ли не прежде, чем лодка покинула Лимну.
Как только рей с грохотом рухнул вниз, Чистик развернулся, сощурился, устремив взгляд прямо по курсу, но, не сумев разглядеть ничего, кроме мокрого камня, добился лишь возмущенного писка из-под колен, служивших каким-никаким, а все же укрытием еще одному, пятому, члену команды.
– Вылазь, – бросил он ручной птице Шелка. – Вылазь, тут нас сверху скала закрывает.
– Вылазь – нет!
В сравнении с открытым озером у подножья утеса было довольно сухо, а скалы прикрывали от ветра, однако в их тени сделалось гораздо холодней, и Чистик поневоле вспомнил, что его новая летняя рубашка, надетая для поездки в Лимну, промокла до нитки, как и свободные, мешковатые брюки, а юфтевые башмаки с высоким верхом полны воды.
Узкий фиорд, в который свернула лодка, становился все уже и уже. Мокрые черные скалы слева и справа возвышались над топом мачты кубитах в пятидесяти, а то и больше, там и сям с обрыва струились, с шумным плеском падали в тихое озеро порожденные ливнем серебристые ручейки. Вскоре утесы сомкнулись над головой. Окованный железом эзельгофт мачты заскрежетал о камень.
– Пройдет, пройдет, – безмятежно заверила Синель старого рыбака. – Впереди свод становится выше.
– Я б, сударыня, знаешь ли, снова грот поднял, – едва ли не с тем же спокойствием заметил старик. – Ему бы просохнуть, а то зарифленный, он же ж тово… сопреет, моргнуть не успеешь.
Однако Синель не удостоила его вниманием. Тогда Чистик кивнул в сторону паруса и встал к фалу вместе с авгуром: уж очень ему не терпелось взяться за дело – все равно за какое, лишь бы согреться.
Орев вскочил на планширь, огляделся, взъерошил намокшие перья.
– Птичка… пр-ромок!
Похоже, плавание близилось к концу: теперь лодка шла мимо металлических, крашенных белым цистерн впечатляющей величины.
– Священное Окно! Быть не может!.. Окно и алтарь, прямо здесь! Глядите!
Голос авгура дрогнул от радости, а руки отпустили фал. Пинок Чистика отправил его на дно лодки.
– Сударыня, ежели дальше идти этой узостью, надо бы весла на воду.
– За рулем смотри. Разворачивайся к Окну бортом, – велела Синель и повернулась к авгуру. – Ты! Нож с собой?
Авгур с несчастным видом покачал головой.
– Ладно, твоя сабля тоже сойдет, – вновь повернувшись к Чистику, объявила Синель. – Жертвы богам приносить умеешь?
– Видеть, как это делается, конечно, видел, о Влагоносица. Кстати, у меня нож засапожный есть. Может, он подойдет даже лучше, только… только это ж птица, – подобно Реморе, решившись на отчаянный риск, добавил Чистик, – а птицы тебе вроде бы не по сердцу.
– Что? Птица?
Синель сплюнула за борт.
Плетеный веревочный кранец глухо заскрежетал о камень, и лодка остановилась в кубите от края созданного самой природой причала, служившего основанием для цистерн и Окна.
– Швартуйся, – велела Синель авгуру. – И ты помогай! Да нет, идиот, корму крепи! Носом займется он.
Чистик закрепил фал и прыгнул на каменный выступ вроде причальной стенки. Мокрая скала оказалась настолько скользкой, что он едва не упал, а разглядеть в полутьме грота громадное железное кольцо под ногами сумел лишь после того, как наступил на него.
Авгур, отыскавший второе кольцо куда раньше, выпрямился во весь рост.
– Я же… я же авгур, о Беспощадная Сцилла! Авгур, приносивший жертвы тебе и всем Девятерым множество раз. Я буду счастлив, о Беспощадная Сцилла… только понадобится его нож…
– Птичка… сквер-рный! Негодный! Др-рянь! Боги р-разгневаются! – прокаркал Орев и хлопнул поврежденным крылом, словно прикидывая, далеко ли сумеет улететь.
Синель, ловко вскочив на мокрый камень, поманила за собой пальцем старого рыбака.
– Ты. Поди сюда.
– Так я же ж должон…
– «Должон» ты делать что велено, не то велю моему громиле прикончить тебя на месте.
Вновь выхватив из-за пояса иглострел, Чистик едва не вздохнул от облегчения: великое все же дело – возвращение на знакомую почву!
– Сцилла! – ахнул авгур. – Человеческое существо?! Неужели…
Синель в ярости развернулась к нему.
– А ты что делаешь на моей лодке? Кем послан?
– Р-резать – нет! Сквер-рно! – заверил ее Орев.
Авгур с трудом перевел дух.
– Я – п-протонотарий Его Высокопреосвященства, – заговорил он, оправляя промокшие ризы, словно только что заметил, сколь жалко выглядит. – Й-его В-высокопре… преосвященство поручил мне р-разыскать н-некую юную ж-ж-женщину…
Чистик направил на него иглострел.
– Т-тебя. Высокую, красноволосую и так далее. Но я даже не п-подозревал, что это ты, о Беспощадная Сцилла! И й-его ин-нтерес, – в отчаянии, нервно дернув кадыком, добавил авгур, – в‐всецело дружеский. Й-его В-высокопреосвященство…
– Ну что ж, тебя следует поздравить с успехом, патера.
Голос Синели звучал ровно, едва ли не любезно, однако привычка надолго замирать в позах, которых не сумел бы сохранить долее пары секунд ни один из обычных людей, не на шутку пугала – вот и сейчас единственными живыми частями ее роскошного, цветущего тела казались сверкающие глаза да повернутая к авгуру голова.
– Поручение ты исполнил безукоризненно. Быть может, даже узнал прежнюю обитательницу, а? Насколько я понимаю, эту женщину тебе описали, – пояснила она, коснувшись собственной груди.
Авгур мелко, истово закивал.
– Да, о Беспощадная Сцилла. Пламенно-красные волосы… и мастерски управляется с ножом, и… и…
Синель закатила глаза под лоб так, что на виду остались одни лишь белки.
– «Твое Высокопреосвященство»… да, таким же образом к нему обращался и Шелк. «Ты присутствовал на церемонии в честь завершения моего обучения, Твое Высокопреосвященство»…
– Он пожелал, чтоб я заверил ее в нашем… то есть Капитула… безоговорочном повиновении, – зачастил авгур. – Чтоб предложил совет и поддержку и изъявил нашу верность… Полученные Й-его Высокопреосвященством д-донесения гласили, что… что ты отбыла сюда, к озеру, вместе с патерой Шелком. Его Высокопреосвященство – чиноначальник патеры Шелка, и он… я… мы… прими же, о Беспощадная Сцилла, заверения в нашей немеркнущей преданности!..
– Кому? Киприде?
На этот раз в голосе Синели прозвучали такие нотки, что вопрос ее остался без ответа: лишившийся дара речи авгур лишь молча таращился на нее.
– Др-рянь человек… сквер-рный! – с чувством провозгласил Орев. – Р-резать?
– Авгура? Вот этого мне в голову не приходило, однако…
Старый рыбак, звучно отхаркнувшись, сплюнул в воду.
– Ежели ты, сударыня, вправду есть сама Сцилла-Испепелительница, хочу я тебе сказать кое-что, – заговорил он, утерев тыльной стороной ладони седые усы.
– Да, я – Сцилла. Только живее. С жертвой медлить нельзя: еще немного, и будет поздно: вскоре сюда явится мой раб.
– Ладно. Я, понимаешь ли, молился и приносил тебе жертвы всю жизнь. Только тебе да твоему папаше: до остальных же ж нам, рыбакам, дела мало. Нет, не подумай: ты мне ничего не должна. И лодкой я собственной обзавелся, и женой, и парнишек вырастил, и на прожитье нам хватало всегда. Я вот что сказать-то хочу: помру – у тебя же ж на одного из своих меньше останется. Стоит ли вам со стариной Пасом своих-то терять? Ты небось думаешь, я тебя катаю по всему озеру, потому что этот лоб штопальником меня стращает? Ошибаешься, сам решил: помогу, дескать, чем сумею, как только сообразил, кто ты есть такова.
– Мне нужно реинтегрироваться с Майнфреймом, – объяснила ему Синель. – Там разработки новые могли появиться. У тебя все?
– Ага, почти. Лоб этот здоровенный, конечно, сделает все, что прикажешь, как и я бы на его месте… но он-то, сударыня, принадлежит Иераксу.
Чистик невольно вздрогнул.
– Не тебе и даже не твоему папаше. Может, сам об этом – ни сном ни духом, но точно, точно. Птица его, иглострел, полусабля на поясе, нож засапожный, которым он хвастал… приметы – верней не бывает, и ты же ж это знаешь лучше меня. А авгура, которому ты мной распорядиться велишь, я из озера давеча вечером выловил, а накануне видел, как еще одного вылавливали. Говорят…
– Еще одного? Описать его можешь?
– Точно так, сударыня, – подтвердил старый рыбак, задумчиво морща лоб. – Ты, кажись, под галфдеком в теньке отдыхала. Он еще, когда его вытащили, в нашу сторону поглядел… вроде птицей заинтересовался. Молодой с виду, рослый, как этот вот лоб, волосы светлые, желтоватые…
– Шелк! – воскликнул Чистик.
– И его подобрали в воде?
– Точно так, – закивал старик. – Лодка Скапа подобрала: я же ж Скапа уж тридцать лет знаю.
– Пожалуй, ты прав, – решила Синель. – Пожалуй, для жертвы ты слишком ценен… да и что за жертва из одного-единственного старика?
Подойдя к окну, она вновь развернулась лицом к остальным.
– Теперь слушайте внимательно, все трое. Еще минута-другая, и я оставлю эту шлюху. Моя божественная сущность уйдет из нее Священным Окном, установленным здесь по моему приказанию, и воссоединится с цельным естеством великой богини. Вернется в чертоги Майнфрейма. Все ясно? Все меня поняли?
Чистик молча кивнул. Авгур, склонив голову, опустился на колени.
– В Вироне сеет раздоры мой кровный враг, враг моей матери, братьев, сестер, враг всей нашей семьи. Киприда. Похоже, ей уже удалось залучить на свою сторону костлявого дурака, которого этот идиот… кстати, как тебя звать?
– Наковальня, о Беспощадная Сцилла. П-патера… э-э… Наковальня.
– Дурака, которого этот вот идиот называет Его Высокопреосвященством. Не сомневаюсь, дальше она намерена, если удастся, наложить лапу на моего Пролокутора и мой Аюнтамьенто. Вам четверым, считая и эту шлюху после того, как она станет мне не нужна, предстоит позаботиться, чтоб из ее затей ничего не вышло. Угрозы, силу оружия, власть моего божественного имени пускайте в ход, не задумываясь. Убивайте любого, кого потребуется: за это вас никто не осудит. Если Киприда вернется, сделайте что-нибудь, дабы привлечь мое внимание. Пятидесяти либо ста младенцев, думаю, хватит, а ребятни в Вироне – хоть отбавляй.
Умолкнув, Синель обвела грозным взглядом всю троицу.
– Вопросы? Что непонятно, спрашивайте поживей. Возражения есть?
Орев гортанно каркнул, настороженно кося в ее сторону поблескивающим черным глазом.
– Прекрасно. Отныне все вы – мои пророки. Блюдите верность Вирона моей особе, и мое благоволение не заставит себя ждать. Посулам Киприды не верьте. Ни единому слову. Вскоре здесь будет мой раб. Он отвезет вас куда требуется и окажет нужную помощь. Наведайтесь к Пролокутору. Поговорите с комиссарами в Хузгадо. Поведайте обо мне каждому, кто согласится вас выслушать. Перескажите все услышанное от меня. Я надеялась отыскать в этом доке лодку Аюнтамьенто. Обычно она стоит здесь, но нынче куда-то ушла, так что говорить за меня с советниками тоже придется вам. Ничего, старик теперь дорогу сюда найдет. Советникам передайте: если город переметнется к Киприде, я и лодку их пущу на дно, и самих их перетоплю в озере, как щенят.
– О Б-б-беспощадная С-сцилла, – с запинкой залепетал авгур, – по-моему, т-теофания…
– Ни в чем ваших советников не убедит. Они же считают, будто умнее всех… однако кое-какую пользу теофании, пожалуй, принести могут. Вернусь в Майнфрейм, надо будет о них поразмыслить.
Приблизившись к мокрому каменному алтарю, Синель без усилий вскочила на его вершину.
– Я приказала соорудить все это, дабы ваш Аюнтамьенто вершил здесь приватные жертвоприношения, а когда будет на то моя воля, советовался со мной, и что же? Ни следа пепла! Ладно, за это они тоже заплатят.
Вскинув руку, она ткнула пальцем в сторону Чистика.
– Ты! Этот авгур, Шелк, замышляет свергнуть их в угоду Киприде. Помоги ему, но напомни, в чем заключается его долг. Не поймет, прикончи его. В таком случае позволяю тебе сделаться кальдом самому, а этот вот идиот при схожих обстоятельствах, пожалуй, может стать Пролокутором.
С этим она, развернувшись лицом к Окну, преклонила колени. Чистик, тоже пав на колени, потянул за собой рыбака, а Наковальня, преклонивший колени загодя, склонил голову ниже прежнего. Несмело откашлявшись, Чистик завел ту же молитву, которую безбожно переврал на Паломничьем Пути, извещенный Сциллой о ее божественном естестве:
– Узри нас, о Прелестная Сцилла, дочерь глубин…
– Узри любовь нашу и нужду в тебе, – подхватили рыбак с Наковальней, – очисть нас от скверны, о Сцилла!
Стоило им произнести имя богини, Синель со сдавленным криком вскинула руки над головой. Окно над алтарем немедля заполнилось пляшущими разноцветными – каштановыми, коричневыми, изумрудными, оранжевыми, пламенно-алыми, желтыми, лазурными, розовыми со странным изжелта-серым отливом – кляксами, именуемыми Священной Радугой. На миг Чистику показалось, будто в их хороводе мелькнуло лицо злорадно, презрительно скалящей зубы девчонки, недотянувшей до женской зрелости года-другого.
Охваченная буйной дрожью, Синель обмякла и, соскользнув с алтарной плиты, рухнула на темный, скользкий камень причала.
Орев, захлопав крыльями, спорхнул к ней.
– Богиня… ушла?
Лицо девчонки – если Чистику оно не примерещилось – исчезло из виду, словно канув в толщу высокой мутно-зеленой волны, и в Окне вновь возникла Священная Радуга. Вначале немногочисленные, точно блики солнца на гребнях волн, разноцветные пятна вмиг заполнили Окно от края до края, закружились в затейливом бешеном хороводе и тут же угасли, сменившись мерцающей серой рябью.
– Похоже, да, – откликнулся Чистик.
Поднявшись, он обнаружил, что до сих пор сжимает в руке иглострел, сунул его под рубашку и не без опаски спросил:
– Дойки, ты как?
Синель застонала.
Чистик приподнял ее и помог ей сесть.
– Башкой ты о камень приложилась солидно, но ничего. Ничего, заживет. Слышь-ка, патера! Воды притащи, – велел он, горя желанием помочь Синели, да только не зная чем.
– Р-рвота?
Чистик замахнулся на Орева, но тот проворно отскочил вбок.
– Ухорез?
– Да, Дойки, да. Здесь я, – ответил Чистик, легонько обняв ее и придержав за спину.
От обожженной солнцем кожи Синели веяло жаром.
– Ухорез… вернулся… здорово как…
Старый рыбак, старательно отводя взгляд от ее обнаженных грудей, выразительно кашлянул.
– Может, нам с ним на лодку пока что убраться?
– Сейчас все погрузимся и отчалим, – заверил его Чистик, подхватив Синель на руки.
– Ослушаться собираешься?! – ужаснулся Наковальня, замерший с мятой жестяной кружкой воды в руке.
– Она же велела идти в Хузгадо, – уклончиво ответил Чистик, – вот мы и вернемся в Лимну, а оттуда фургоном доедем до города.
Наковальня, подняв кружку, отхлебнул воды сам.
– А посланный ею раб? – напомнил он. – Она же раба обещала за нами прислать… а еще прочила меня – меня! – в Пролокуторы!
Старый рыбак в раздражении сдвинул брови.
– Малый, которого она обещала прислать – он на своей лодке придет, так? Без лодки ни сюда, ни отсюда ходу же ж нет. Ну, скажем, увез он нас. А моя лодка как же? Мне же ж велено остальных снова сюда привезти, к советникам этим, верно? Как я вас сюда повезу, если без лодки останусь?
Орев вспорхнул к Чистику на плечо.
– Шелк… искать?
– Твоя правда.
Перехватив Синель поудобнее, Чистик подошел к краю причала и смерил взглядом полоску воды, отделявшей причал от лодки. Сомнений не оставалось: прыжок с планширя на причал – совсем не то, что с причала в лодку, да еще с девицей изрядного роста на руках.
– Не стой столбом! – прикрикнул он на Наковальню. – Хватай веревку, подтяни лодку ближе. Видишь, сколько слабины оставил?
Наковальня решительно поджал губы.
– Ослушаться наказа богини? Немыслимо!
– Хочешь, оставайся, жди, кого она там за нами отправила. Встретимся в Лимне, так ему и передай. А мы – я и Дойки – с Ельцом отсюда уйдем.
– Что ж, если тебе, сын мой, угодно перечить богине, не стану препятствовать. Однако…
Во мраке за крайней цистерной с грохотом рухнуло наземь нечто тяжелое, под сводами грота эхом разнесся пронзительный скрежет металла о камень.
– Я повезу ее! – загремел над водой новый голос, куда басовитее, громче обычного, человеческого. – Дай сюда!
Таких громадных талосов, как выкативший на причал, Чистик еще не видал. Отлитое из зеленоватой бронзы лицо его искажала гримаса ненависти, из глаз били два ослепительно-желтых луча, а в разинутой пасти маслянисто поблескивали вороненые стволы огнемета и пары скорострелок. Непроглядно-черная тьма за спиной талоса, в глубине грота, рассеялась, сменившись тусклым зеленоватым сиянием.
– Я повезу ее! Всех вас повезу! Дай сюда, говорят!
Рука скользящего к лодке талоса вытянулась в длину на манер подзорной трубы; стальная ладонь величиной не меньше алтарной плиты, с которой свалилась Синель, ухватила девушку и без труда – точно так же малыш мог бы выхватить крохотную, нелюбимую куклу из рук другой, чуть большей куклы – выдернула ее из объятий Чистика.
– Живо ко мне на спину! Таков приказ Сциллы!
Металлический бок талоса украшала лесенка из полудюжины далеко отстоявших одна от другой стальных скоб. Стоило Чистику под хлопанье крыльев устремившейся вперед ночной клушицы вскарабкаться наверх, исполинская ручища талоса уложила на покатый вороненый металл, прямо к его коленям, Синель.
– Держись!
Вдоль спины талоса тянулись два ряда почти таких же скоб, как и те, что служили ступенями лесенки. Ухватившись за ближайшую левой рукой, Чистик придержал правой Синель. Веки Синели дрогнули, затрепетали.
– Ухорез?..
– Здесь я, здесь.
Над спиной талоса показалась голова карабкающегося наверх Наковальни. В тусклом свете его хитрая мордочка приобрела жутковатую нездоровую бледность.
– В-во имя… во имя Иеракса!..
Чистик презрительно хмыкнул.
– Эй, ты… эй… помоги влезть!
– Нет уж, патера, лезь сам. Это ж тебе хотелось его дождаться? Ну вот, пожалуйста. Твоя взяла. Он здесь.
Не успел Чистик закончить эту тираду, как Наковальня с потрясающей прытью взлетел на спину талоса – очевидно, под ускоряющим воздействием мускулистой руки старого рыбака, вскарабкавшегося наверх следом.
– Козырный воряга из тебя выйдет, дед, – заметил Чистик.
– Ухорез, где мы?
– В какой-то пещере на западном берегу озера.
Талос, пустив в ход один из широченных черных ремней и намертво застопорив другой, развернулся на месте. Под Чистиком глухо застучали, загудели моторы, из щели на стыке вертикальной грудной клетки с длинным, вроде повозки, туловом, за которое цеплялись сидящие на спине, повалили клубы черного дыма, машина дрогнула, дернулась, накренилась назад. Тошнотворный крен завершился фонтаном ледяной воды, поднятым одним из ремней, соскользнувшим с причала. Перепуганный Наковальня вцепился в рубашку Чистика что было сил: их сторона талоса ушла под воду, и Чистик с замиранием сердца проводил взглядом лодку, взлетевшую куда выше его головы. Подбросившая суденышко волна захлестнула сидевших на спине талоса, ударила в грудь, в лицо, однако студеный вал тут же схлынул, и первым, что смог увидеть Чистик, открыв невольно зажмуренные глаза, оказались струи воды, стекающие с побледневших от ужаса щек вскинувшейся, истошно вопящей Синели.
В тот же миг на его вымокшее плечо грузно плюхнулось нечто увесистое, черное с кроваво-алым.
– Др-рянь лодка… сквер-рная! Утопла!
Но нет, ничего подобного с лодкой не произошло: едва талос вновь поднялся на причал, лодка Ельца легла на бок, а ее мачта, выскочившая из гнезда, заплясала, запрыгала в буйных волнах, точно плавучее бревно.
Громадная, будто валун, голова талоса развернулась к ним мордой (шея живого существа не выдержала бы подобного ни за что), полыхнула глазами.
– Пятеро едут! Малыш может быть свободен!
Чистик в недоумении взглянул на авгура, покосился в сторону рыбака, окинул взглядом охваченную паникой Синель и лишь после этого сообразил, кого талос имеет в виду.
– Слышь, птица: хочешь – делай ноги. Он вроде бы не возражает.
– Птичка… остаться, – пробормотал Орев. – Шелк. Искать!
Голова талоса завершила оборот, и машина сорвалась с места. В глаза ударил слепящий желтый свет, отраженный выпуклым белым боком последней цистерны, и пустое, мертвое с виду Священное Окно осталось позади. Над шлемом талоса замерцали, пробуждаясь к жизни, землисто-тусклые светочи, до сих пор колышущиеся воды фиорда сменились твердым камнем, а грот, сузившись, обернулся мрачным туннелем.
Чистик приобнял Синель за талию.
– Эй, Дойки, по обществу не соскучилась?
Казалось, по-прежнему плачущая Синель не замечает ничего вокруг. Ее негромкие всхлипывания терялись в свисте встречного ветра.
Отпустив ее, Чистик извлек из-за пояса иглострел, сдвинул назад боковую крышку, поморщился при виде вытекшей на ладонь струйки воды пополам с песком и дунул в спусковой механизм.
– Ничего, – заверил он Орева, – просохнет и снова будет в порядке… только иглам, наверное, маслица пара капель не помешает.
– Девочка… хор-рошая! – встревоженно сообщил ему Орев. – Стр-релять – нет!
– Худо девочке, худо, – объяснил ему Чистик, – и с мальчиком дело дрянь. Стрелять – нет, убраться отсюда – тоже.
– Птичка… худо!
– Да уж, слово-лилия, – согласился Чистик и нежно поцеловал воспаленную шею Синели. – Хочешь, приляг. Голову мне на колени клади. Может, вздремнуть хоть малость сумеешь.
Еще не закончив фразы, он понял, что с предложением опоздал. Талос спускался все ниже и ниже: туннель, пусть и слегка, еле заметно, шел под уклон. Справа и слева мелькали темные (темней даже сырых крылокаменных стен) зевы боковых коридоров; капли воды, усеивавшие монотонно ровный потолок, вспыхивали в полутьме, точно алмазы, и тут же исчезали позади.
Но вот талос замедлил ход, и в тот же миг огромная бронзовая голова его зазвенела не хуже колокола, словно по ней с силой ударили молотком. Скорострелки талоса разразились дробным стрекотом, из пасти вырвался язык синеватого пламени…
