Kitobni o'qish: «Твой рай»

Shrift:

YOUR PARADISE by Jaehee Lim

* * *

Начало длинной истории: две пары

Сойдя с поезда, мы направились на видневшийся вдали свет. Маленькие, словно спелая хурма, огоньки хаотично мерцали. Ветер то и дело колыхал листву, хлестал по ногам. Почувствовав наше присутствие, птицы испуганно разлетелись.

Ночь была безлунная. Иногда мы останавливались, чтобы оглядеться по сторонам. В воздухе повеяло прохладой – по затылку пробежал холодок. Сладковатый аромат цветов и трав щекотал кончик носа: запах был приятным и свежим. Казалось, он не может надоесть никогда. Меня снова привела в трепет одна лишь мысль о том, что мы прибыли на Пхова ¹, где все цветет круглый год, а фрукты сами валятся с деревьев.

Мы молчали всю дорогу, будто заранее договорились об этом. Первым тишину нарушил, обернувшись к остальным, Сангхак:

– Мы почти на месте. Лагерь построен прямо на ферме, он девятый по счету. Его так и называют – «Лагерь девять». – Махнув в сторону мигающих огоньков, он повернулся ко мне.

– «Лагерь девять», – пробормотала я тихо.

Раз за разом я повторяла эту фразу, будто пытаясь распробовать на вкус, но она не вызвала внутри никаких особых ощущений.

Еще какое-то время мы шагали. Красноватые огни становились все ярче, а лай собак слышался все отчетливее. Было интересно и удивительно поглядеть на людей, живущих в этом месте. Прохладный ночной воздух овевал влажную от пота шею. Возможно, мы слишком долго шли пешком, и теперь наши шаги замедлились, а волнение постепенно исчезло.

Мы очутились во дворе «Лагеря девять» еще до того, как осознали это. Позади него стоял невысокий холм, отгораживающий лагерь будто черным занавесом, а вокруг большого двора выстроились деревянные дома.

Мы подошли ближе. Некоторые дома, похоже, пребывали в плачевном состоянии. В местах, где их внешние стены обрушились, сгущался мрак неведомой глубины. Было темно и очень влажно. Я почувствовала, как заныли лодыжки. Еле ощутимое тепло поднималось и затопляло ночное небо над «Лагерем девять».

Тусклый свет из окон освещал темноту, когда мы пересекали просторный двор. Мой слух улавливал знакомые слова, слышавшиеся то тут, то там. Раздался детский плач, потом кашель, и я подумала, что это место уж слишком напоминает родной дом. Запах знакомой еды, звон тарелок: я наконец осознала, что здесь живут и другие корейцы. И ощутила, как потяжелела сумка в моих руках.

Мы приблизились к дому с деревянной лестницей. Возможно, именно здесь мы и останемся. Лестница состояла из пяти ступенек. Соседние дома выглядели точь-в-точь как наш. По двум входным дверям рядом друг с другом в конце лестницы можно было догадаться, что дом рассчитан на две семьи.

Чансок бросил окурок в сторону леса. Маленькая вишневая искра пронеслась сквозь тьму. Наен, стоявшая столбом, испуганно отшатнулась. Не интересуясь, о чем мы думаем, Чансок схватил наши сумки и первым поднялся по лестнице. Ступеньки отзывались на каждый его шаг громким скрипом.

– Входите, – произнес Сангхак, поглядев на нас.

Наен была полна сомнений и преодолевала лестницу очень медленно.

Комната оказалась меньше, чем я ожидала, и выглядела так, будто в ней давно никто не жил. Сырой, затхлый запах и тусклый едва различимый свет обретали облик моей будущей жизни. В углу комнаты стоял небольшой письменный стол и лежал матрас.

Чансок небрежно бросил в угол сумку, которую держал в руках, и сел. Внезапно я услышала такой звук, будто кто-то резко накинул капюшон. Начался сильный ливень. Наен и Сангхак, которые неуверенно стояли снаружи, быстро вбежали в комнату.

Липкий пот каплями покрыл шею. Сам воздух был влажным. Распахивать окна и двери, чтобы проветрить, было бесполезно. По комнате разносился стук капель дождя – возможно, где-то текла крыша. Все мы, будто сговорившись, уселись, прислонившись спиной к стене. Что было невыносимее влажности, так это тишина, которая тяжело давила на плечи в и без того тесном помещении. Никто не мог заговорить первым. Если бы не шум дождя, мы отчетливо слышали бы звук собственного дыхания.

– Как хорошо, что пошел дождь, – нарушил неловкое молчание Сангхак.

Я вытерла лицо обеими руками, как будто его намочил ливень. Чансок порылся в карманах, достал сигарету и закурил.

– Ну что, пойдем? – сказал Сангхак Чансоку и встал первым.

Чансок собирался было что-то ответить, но просто встал вслед за Сангхаком и вышел из комнаты. Его лицо казалось очень темным – возможно, из-за тусклого света.

Я взглянула на Наен, не зная, последовать за ними или оставаться на месте. Наен сидела, прислонившись к стене, с закрытыми глазами. Снова повернув голову, я выглянула из окна. Было видно, как Сангхак и Чансок исчезают в темноте под дождем. Я безучастно наблюдала за этим. Дождь становился все сильнее и сильнее. «Как же сахарный тростник выдержит такой ливень?» – вспомнила я поле, которое видела по дороге из окна поезда.

Поезд медленно двигался на запад. Небо за окном наливалось темным закатом, похожим на красное шелковое покрывало, снизу подбитое голубым. Из окна виднелись леса, горы, моря и поля сахарного тростника, о которых раньше я только слышала. Будто длинный кушак, море продолжалось там, где заканчивались горы, а когда кончалось море, начинались поля тростника, пугающие меня. Все это сливалось в один большой зеленый ком. Мне было сложно поверить в то, что море могло быть таким огромным.

Не знаю, кто сказал, что Пхова – маленький остров. у меня было ощущение, будто я направляюсь в другой мир. Нет, точно: это так и было. И всего через несколько дней мое ощущение иного мира подтвердилось, когда суровая зима сменилась разгаром лета. Я была благодарна этому тихо идущему поезду за все.

Я еще раз окинула взглядом комнату. Кто мог ютиться в этой крохотной душной комнатушке? Что за люди живут в этом лагере? Смогу ли я увидеть их лица утром? Внезапно во мне словно разорвался снаряд с бесчисленными вопросами.

Наен все еще сидела у стены с закрытыми глазами.

– Эй, ты спишь?

Услышав мои слова, Наен открыла глаза. Она как-то вяло выпрямила ноги, затем повернулась, открыла сумку и начала рыться в поисках чего-то.

– Сплю-сплю, Канхи.

Наен отпихнула сумку и потянулась за лежащим в углу одеялом. Было заметно, что все вокруг раздражает ее.

– Не думаю, что смогу уснуть этой ночью, – проговорила я дружелюбно.

– Да уж, холостяцкое жилище… От этого одеяла разит одиноким мужиком.

Наен нервно пнула одеяло, а потом и вовсе улеглась на пол без него.

– Мужиком?

Мне захотелось узнать, что она имеет в виду, поэтому я подтянула одеяло к себе и поднесла к носу. Рыбный и сырой запах, как по мне, ничем не отличался от запаха в комнате.

– Разве это не запах дождя?

Наен ничего не ответила, отвернувшись к стене.

Когда шум ливня утих, вокруг воцарилась тишина. Куда ушли эти двое? У меня не получалось лежать спокойно. Я то и дело ворочалась, а в голову лезли всякие мысли. Это была одна из тех ночей, когда утомлен так, что не можешь уснуть. Видя, как крутится с боку на бок Наен, я подумала, что она чувствует то же.

– Поезд… Мы будто только что ехали в поезде, верно?

Наен не ответила. Грубо с ее стороны.

Долгий многодневный путь, приведший нас в «Лагерь девять», разворачивался у меня в памяти.

По прибытии в порт Гонолулу мы сначала прошли общий медосмотр. Пять человек, включая меня и Наен, были помещены в карантин из-за высокой температуры, болей в животе и сыпи. У меня покраснел один глаз, а Наен постоянно жаловалась на проблемы с желудком. Пока люди с парома один за другим покидали порт, нас пятерых перевели в медицинский центр рядом с иммиграционной службой.

К нам пришла медсестра – европейской наружности, в белом фартуке, с пакетом воды и таблетками. Она вытянула три пальца и сделала вид, что кладет таблетку в рот. С первого же дня приема лекарств мой недуг сошел на нет. То, что говорили о западной медицине, оказалось правдой: она хороша. Наен же просто была изнурена тяжелой морской болезнью.

– Все меня бесит, и брак этот тоже.

Она сбросила одеяло, которым укрывалась, и села.

– Тебе полегчало, да?

– Меня замутило еще в тот момент, когда мы только сели на паром. А голова кружилась, даже когда мы уже сошли с него… Не подходит мне этот остров.

Бледное лицо Наен осунулось еще больше.

– И кто был прав с самого начала?

Я встала и широко распахнула окно. Духота только усилилась и пахнула в лицо. Но воздух не был ни липким, ни затхлым. Неподалеку виднелось море. Там, где вода отступала, вместо рыбной отмели лежал ослепительный песчаный пляж, настолько ненастоящий, что, казалось, наступи на него, и он провалится. Удивительно: за все время над водой не пролетело ни одной чайки.

– Этот остров слишком чист, чтобы на нем могли жить водоплавающие птицы, – взволнованно пробормотала я.

Вдоль песчаного пляжа рядком росли высокие и тонкие деревья. Каждый раз, когда дул ветер, их опасно раскачивало из стороны в сторону, но они держались крепко. Потрясающий вид заставил меня ахнуть. Листья были достаточно широкими и длинными и идеально подходили бы для веера. Присмотревшись, я увидела плоды размером с детскую голову. Все вокруг потрясало меня.

Я взглянула обратно вглубь палаты, щурясь от солнечных лучей. На стенах были развешаны плакаты с надписями на неизвестном мне языке. Были тут и медицинские листовки. Видимо, с информацией для вновь прибывших на остров – о том, с чем быть осторожнее. Похоже, нам многое предстояло изучить.

Питание в больнице всегда было одинаковым, за исключением завтрака: кусок рыбы или мяса подавали с миской риса в бульоне, в котором варилось мясо. Жирный и соленый бульон. Нарезанные овощи в супе имели необычный вкус, но он меня не раздражал. Я была рада возможности есть мясо или рыбу и на обед, и на ужин, хотя и перестать думать о кимчхи у меня не получалось.

– Разве не странно, что люди даже в таком далеком месте питаются рисом?

– Я разочарована. Это далекое место ничем не отличается от того, где мы жили раньше. – Сказав это, Наен все-таки опустошила тарелку: вероятно, потому, что это была ее первая за сутки еда.

Затем она отряхнула пыль с носков-посон и своих соломенных туфель. Но и после этого ее как будто что-то не устраивало. Еще до отъезда на Пхову Наен говорила, что первым делом после замужества ей хотелось бы купить себе туфли и платье. Каждый раз я отвечала ей, что этот день не за горами.

– Я проделала такой длинный путь, а своего будущего мужа так до сих пор и не видела…

Наен застонала, раскинув руки. Так она делала, когда сильно уставала и ее начинало бесить все, начиная от обуви и заканчивая одеждой.

– Ну конечно: мы ведь еще даже не прошли медосмотр. Теперь даже если и захотим уехать, не сможем.

Видимо, Наен испытывала не столько нетерпение в ожидании встречи с суженым, сколько тревогу от пребывания в незнакомом месте. Лежа в постели, мы долго вертелись, думая о том, как завтра встретим людей, которые станут нашими мужьями. Я не могла уснуть. Наен заговорила первой:

– Взгляни на луну.

Только тогда я поняла, что внутри больничной палаты необычайно светло. Когда я выглянула на улицу, оказалось, что луна почти круглая – было полнолуние. Она показалась мне ярче и больше, чем на родине. Даже это было удивительно. Время от времени слышался шум волн, а ветер приносил в палату цветочный аромат. Чаек и правда не было, но зато ведь на Пхова имелись луна и рис. Я не видела причин, по которым не смогла бы остаться здесь жить.

Мой покойный отец был прав, когда говорил, что мир огромен. Я выросла на его историях о том, что происходит на свете, и сейчас вдруг вспомнила его. Он ездил из одного места в другое, ведя торговлю. Но уж, конечно, был сильно удивлен на небесах сейчас, когда я выходила замуж за жителя далекого острова.

Мы увидимся, как только рассветет. Когда я думала о встрече с О Чансоком, которого видела лишь на фотографиях, в груди трепетало. Губы сами расплывались в улыбке, как только мне вспоминались его аккуратные, мягкие волосы с бороздами от расчески и ласковое лицо.

– Жарко даже без одеяла. Не могу поверить, что всего несколько дней назад я дрожала от холода в комнате, где даже огня не было, – пробормотала себе под нос Наен, думая, что я уже сплю.

В тот день, когда мы покинули порт Чемульпо, свирепствовал сильный холод. Небо было пасмурным – казалось, из него вот-вот посыплет снег. Думая об этом после прибытия на Пхова, мне было трудно осознать, что это происходило совсем не так давно.

– Сейчас тебе лучше?

– След от укола немного опух.

Наен подняла руку. Посередине ее бледного предплечья выделялось красное пятно.

Мы распустили волосы и заплели в красивые косы. Я привезла с собой несколько юбок и чогори ², выбрала из них самые чистые и спешно начала готовиться к встрече с будущим мужем. Наен тоже переодевалась. Вплетенная в ее волосы ярко-красная тэнги ³ колыхалась из стороны в сторону.

– Жарит с самого утра.

Наен коснулась лба, как будто не могла поверить в такой зной.

– И так будет круглый год, – сказала я и сама же удивилась.

Жаркая летняя погода весь год. Ведь я сама когда-то говорила, что даже в жару смогу выжить. Наступит и день, когда мы будем с ностальгией вспоминать о холоде.

– Сколько мне было, когда я переехала в ваш дом? – серьезным голосом спросила Наен.

– Когда умер твой отец, мне было шесть, а тебе семь.

Я затянула ленту на ханбоке. Наен почему-то всегда было трудно ее завязывать.

– Так мы прожили вместе двенадцать лет!

Немаленький срок.

Я знаю, что в области паха у Наен есть родимое пятно размером с ноготь большого пальца. Знаю и про три шрама от ветряной оспы возле пупка. Когда у меня впервые наступили месячные, я сообщила об этом сперва Наен, а уж потом матери. Наен больше всего боится сов и знает, что меня так сильно колотит при виде молнии, что от ужаса я могу описаться. Мы и правда многое знали друг о друге, и эти вещи связывали невероятно тесно – теснее, чем сестер. И все же мы не могли сказать, что знали друг друга полностью.

– У тебя… у тебя должна быть хорошая жизнь.

Когда Наен внезапно заговорила как старшая сестра, мне показалось, что я вот-вот рассмеюсь.

– Это ты сейчас обо мне заботишься как старшая?

Наен, сидевшую с серьезным выражением лица, эти слова заставили хихикнуть.

В зал ожидания вошли двое мужчин. Похоже, момент, который я воображала в своей голове, наступал слишком быстро.

– Кто из них чей жених?

Наен не утерпела: все же спросила. Словно интересовалась, кто из них больше похож на лидера корейской общины. Когда двое мужчин подошли ближе, Наен занервничала – и я вместе с ней.

– Один мой, а другой твой, верно?

– Да, но они выглядят по-другому… Не знаю: как-то они не похожи на тех, что на фотографиях.

– Если присмотреться, то вроде похожи… Куда это они пошли? – тихонько произнесла я.

Направляясь в зал ожидания, мужчины передали документы охраннику, стоявшему у входа. Наен села на стул, затем снова вскочила. Я тоже заерзала и наполовину сползла на сиденье вперед. Один из двоих мужчин направился в туалетную комнату, а другой, кашлянув, открыл дверь в помещение, где дожидались мы.

С небрежно засученными рукавами он выглядел как человек, в спешке закончивший работу. Его лицо блестело от пота. Для мужчины у него были очень вытянутые, худые загорелые предплечья и ноги. Он снял шляпу, взял ее в одну руку, а другой, с длинными и тонкими пальцами, провел по вспотевшим волосам. Сквозняк, потянувший из открытой двери, разнес по комнате липкий запах пота. Мужчина стоял в напряженной позе и смотрел на нас.

– Меня зовут Чхве Сангхак.

Тон звучал вежливо, но грубый голос, казалось, не соответствовал стройному телу. Брови у Сангхака были темные, словно нарисованные тушью, лоб широкий. «Значит… Это мужчина с фотографии – жених Наен, лидер корейской общины?» Тот факт, что передо мной стоит лицо, которое я видела до того только на фотографии, был поразительным. Но было какое-то отличие. Может быть, вместо суженого Наен – того человека с фото – пришел его отец? Мне казалось так не только из-за седых волос. Мой взгляд задержался на седых прядках, падавших на лоб. На обожженном лице они блестели серебром. На мгновение меня сбила с толку странная красота, которую они излучали, но тут же я поняла, что это всего лишь след времени – прекрасный не более, чем уродливый. И нетрудно было заметить, что именно этот «след» стал причиной недовольства Наен. Я заметила, что Наен удивленно глядит на него.

– В моей семье все рано седеют.

Возможно, Сангхак почувствовал взгляд Наен: он провел рукой по волосам, неловко улыбнулся, а затем принялся мять шляпу, которую держал в другой руке. Почему-то мне подумалось, что пожилой мужчина пытается вести себя как хороший мальчик.

– Чхве Сангхак, глава корейской общины?

Наен четко выговорила – почти выплюнула – эти слова, как будто хотела выяснить все окончательно, прежде чем пойти дальше. Потом повторила вопрос серьезным голосом, словно не хотела терять последнюю надежду.

– «Глава»… Какое подходящее определение.

Он засмеялся, будто не мог поверить, что сваха отрекомендовала его именно так. Морщины вокруг глаз сделались отчетливыми, как толстые шелковые нити, они доходили до уголков рта, образуя на лице несколько дуг. Если бы не ровные белые зубы, можно было бы подумать, что этот человек – старик.

Прежде чем Сангхак успел договорить, Наен беспомощно осела на пол. Сангхак поспешно потянулся, чтобы подхватить ее, но не успел. Я тоже попыталась поймать ее, но в итоге оказалась на полу рядом. Лицо Наен снова побледнело, как будто ее укачало. Сангхак озадаченно взглянул на невесту.

Мужчина, который с опозданием вошел в зал ожидания и которым, должно быть, был О Чансок, посмотрел на Сангхака и требовательным тоном спросил, что происходит. В тот же миг он перевел взгляд на меня. Волосы его были аккуратно зачесаны назад, приглажены. Это точно был он. Когда наши взгляды встретились, я почувствовала, что он узнал меня.

Однако я не смогла выразить свою радость при виде будущего мужа, поскольку пыталась утешить Наен. Она задрожала, по лицу потекли слезы.

– Я хочу вернуться домой. Пожалуйста, отправьте меня обратно! – прошептала Наен тихонько, и ее голос тут же сорвался на рыдание.

Увидев ее плачущей, я разревелась сама. Лицо Сангхака слегка исказилось. Чансок озадаченно глядел на него, молчаливо вопрошая, в чем дело.

Мужчины встали и сказали, что собираются ненадолго выйти.

– Полагаю, меня обманули.

Как только они вышли из зала ожидания, Наен утихла, будто только этого и ждала. Я насильно вынула из ее руки фотографию, заметив, что ее пальцы напряглись и уже готовы порвать карточку. Лишившись фото, Наен снова расплакалась. Она выглядела как человек, пострадавший от великой несправедливости. На смятой фотографии был изображен улыбающийся Сангхак, одетый в красивый костюм.

– Если бы я знала, вышла бы замуж за хромого Ончхона! Терпеть не могу стариков!

Голос Наен был тверд. Не похоже на ее обычное поведение. Хромой Ончхон был тем, кого сосватали Наен до ее отъезда на Пхова, сын торговца из очень успешной семьи. Наен категорически отказалась от этого брака, заявив, что такой муж ее не устраивает, пусть она хоть умрет старой девой. Для нее такая партия недостаточно хороша, и пусть сваха больше не переступает их порога. Люди шептались, что Наен слишком задирает нос. Я была единственной, кто считал ее решение верным.

– Так ты хочешь уехать? Вернуться обратно? Проделать такой далекий путь? – недоверчиво произнесла я.

Кусая ногти, Наен не отвечала.

– Сколько стоит билет на паром из Пхова до Чемульпо?

Я не могла понять поведение Наен. Она будто делала вид, что приехала в соседний город.

– Сколько? Уж не дороже, чем жить со стариком, ты не думаешь? – Казалось, что из-за волнения лицо Наен побелело, а голос ее звучал так, будто во всем виновата я.

– Сколько стоит билет на двоих? И кто заплатит за наше возвращение? – не сдавалась я.

– На двоих? Я возвращаюсь одна, – произнесла Наен, но уже не так уверенно.

Я не знала, что она почувствовала, встретившись с женихом, выглядевшим постарше ожидаемого. Но ведь это была не только ее проблема. Если она вернется, вполне естественно, что я вернусь вместе с ней. Она бы и не смогла в одиночку проделать по морю суровый путь обратно. Мы приехали вместе, значит, вместе и останемся. Или же вместе поедем назад. Было немыслимо, что мы разделимся.

Может быть, именно поэтому я принялась размышлять трезво. Сколько стоит билет на паром? Было ясно, что Наен об этом даже не думает. Откуда нам взять столько денег? Кроме того, кто будет платить за нас, пока мы едем обратно? И это еще не все. По всем соседям уже разошелся слух о том, что мы уехали на Пхова, чтобы выйти замуж. Не можем же мы после этого просто взять и вернуться? Я яростно замотала головой:

– Я никуда не поеду. Я приплыла сюда, чтобы начать новую жизнь. И ты предлагаешь мне ехать обратно?

Это прозвучало увереннее, чем я ожидала, – как у человека, определившегося с выбором давным-давно. «Начать новую жизнь». Я такого решения не принимала, но слова сами вылетели из моих уст. Нет: я произнесла их так, будто желала запечатлеть каждое глубоко в сердце. Вернуться? Полная чепуха.

– Вспомни. Разве не ты была одержима этой идеей с женитьбой настолько, что спать спокойно не могла?

– Все так. Но теперь другое дело. Этот человек – совсем не тот, кого я видела, и поэтому я возвращаюсь домой. Неужели ты не понимаешь моих чувств, Канхи?

– Я никуда не поеду.

– Значит, я поеду одна! – не унималась Наен.

Меня обескуражили ее слова. И тем страшнее было оттого, что она никогда ничего подобного не говорила и никогда не была настроена так решительно, как сейчас. И все же я не могла поверить, что она думает о возвращении на далекую родину. Мы обе пообещали больше не приезжать туда, где царит постоянный холод. Я задрожала. Было такое ощущение, будто от зимней стужи, пронизавшей меня до костей в день нашего отъезда на Пхова, тело вновь стремительно леденеет с головы до ног.

Когда мужчины опять вошли в комнату ожидания, Наен сидела, все так же опустив голову и разглядывая юбку. Ее плечи вздымались и опускались. Выглядело это пугающе.

– Вам нужно несколько дней, чтобы пообвыкнуться, – сказал Сангхак, теребя шляпу, которую так и держал в руках. – Должно быть, вы устали от долгого пути. Пойдемте все вместе.

Я подумала, что будет правильно уйти отсюда вместе с ними. Из тех, кто прибыл на одном с нами пароме, остались только мы с Наен.

– Давайте для начала выйдем, – сказал Чансок, взяв сумку. Он выглядел разочарованным из-за того, что нам пришлось встретиться при таких обстоятельствах.

– Вы в порядке? – спросил он меня тихо.

Не думая ни секунды, я кивнула. Его взгляд и слова успокоили меня.

– Пойдемте.

Чансок осторожно потянул за запястье Наен, которая даже не пошевелилась. Она кинула на него тяжелый недовольный взгляд. Кое-как Чансок смог уговорить ее, и Наен неохотно поплелась следом.

Едва я вышла на улицу, на меня решительно обрушился солнечный свет. Я достала из сумки шарф и повязала на голову. Лучи били мне в глаза, вызывая легкое головокружение. Я изо всех сил пыталась держаться в тени. Рассказы о безжалостном солнце на острове Пхова подтвердились.

Сангхак сказал, что мы направляемся туда, где сможем переночевать. Наен спросила, где это, на что он сообщил, что это корейская церковь недалеко от гавани Гонолулу.

– Церковь? – переспросила Наен.

Сангхак ничего не ответил. Наен спросила, сколько туда идти. Чансок, который шагал рядом со мной, бросил, что осталось совсем недолго, и ушел вперед.

Автомобили, проезжающие по улице, выглядели потрясающе. Я видела такое впервые. Нет, конечно, я видела их раньше на фотографиях, но в реальной жизни – в первый раз. Когда мимо проносилась машина, я смотрела на нее, не в силах оторвать взгляд. В то же время я исподтишка поглядывала на спину идущего впереди Чансока. Мы ведь еще даже не поздоровались толком, но, как ни странно, сердце мое трепетало, даже когда я глядела на него сзади.

Церковь действительно стояла близ порта. Белое одноэтажное деревянное здание выглядело свежим, словно только что построенным. Нас встретила стройная женщина средних лет. Ее аккуратно заплетенные волосы и плотно сжатые губы выглядели строго. Женщина объяснила, что живет здесь, одновременно занимаясь церковной работой. Она кивала головой, слушая Сангхака. Потом время от времени поглядывала на нас.

– Давайте вы распакуете вещи и расположитесь тут. Даже если ты все же решишь возвращаться, придется ведь ждать еще несколько дней.

Сангхак говорил так, словно уже решил отправить Наен домой. Будто пересечь Тихий океан – пустяк. Я хотела заявить ему, что это просто-напросто безответственно. Было бы неплохо, если бы Наен могла сказать несколько слов в ответ, но она промолчала.

Когда я повернула голову, Чансок сидел возле окна, прямо за моей спиной. Я не могла собраться с мыслями и хоть поздороваться с ним нормально: было очень неловко.

– Должно быть, ты утомлена. Отдохни немного. Я приеду за тобой.

В ответ я покивала. Мне понравились его слова о том, что он приедет за мной, так что я зацепилась за эту мысль. Было ясно: он надеется, что я останусь на острове, несмотря ни на что.

Чансок, следовавший за Сангхаком, оглянулся. Я слабо махнула ему рукой, и он ответил тем же. Я еще долго стояла, наблюдая за их удаляющимися силуэтами. Жаркое полуденное солнце становилось мягче.

В тот день я обошла все, что только могла, вокруг церкви. Задний двор с высокими деревьями и растущими повсюду цветами был значительно больше, чем казалось. Запах мокрой от дождя земли разносился вокруг, забирался в нос. Все было другим, не таким, как дома. В воздухе, казалось, смешались ароматы спелых фруктов, – а может, это был мягкий цветочный дух.

Пока я бродила по церковному двору, меня занимала одна мысль. Проблема была в Наен, настаивавшей на том, чтобы вернуться на родину одной. Но, как ни странно, необходимость принять решение давила не на нее, а на меня. Меня беспокоили слова отца: он сказал, что я прожила свою жизнь благодаря семье Наен. Я не могла отпустить ее одну. Это было несомненно. Прежде чем я успела это осознать, ноги уже несли меня к холму за церковью.

Поднявшись на холм, я увидела темно-синее море, простирающееся за низкими домами. Где-то на другом его краю, казалось, находился порт Чемульпо, где я села на паром, направлявшийся в Пхова. Хоть я и не могла его видеть, казалось, что-то зовет меня из морских глубин. Едкий зимний ветер, рыбные приливы и грубые на ощупь материнские руки. Эти вещи были настолько ярки в моей памяти, что за них почти можно было ухватиться. Я вспомнила голос мамы, который говорил мне: «Отправляйся на Пхова и живи счастливо». Очевидно, я не могу вернуться обратно домой. Я снова вспомнила те слова, что сказала Наен.

– Что ты собираешься делать? – снова спросила я у Наен, которая не произносила ни слова. Я просто надеялась, что ее сердце смягчится.

– Уехать, говорю же.

– Ты можешь подумать об этом еще несколько дней, прежде чем решить окончательно?

– Тут и так все ясно. И этот мужчина должен оплатить проезд. Во всяком случае, так было бы правильно. И все равно я останусь разочарованной навсегда.

– Тебя бесит этот остров или твой жених?

Нехарактерная для нее решительность удивляла меня.

– Оба.

На ответ сдержанного человека это было не похоже.

До моих ушей доносилось птичье пение. Звук был настолько чистым и веселым, что я подумала, не доносится ли он прямо с небес. Я лениво приподняла веки, заставляя себя открыть глаза. Небо в окне было ослепительно чистым. Стояло ясное утро. Все сложности прошлого вечера казались ненастоящими. И когда Наен успела проснуться? Ее длинные волосы были распущены и расчесаны. Не передумала ли она? Выражение ее лица было светлее, чем вчера. Я испытала тайное облегчение.

Сангхак и Чансок снова пришли в церковь. Выглядели они оба так, будто им предстояло сказать что-то важное. Выражение лица Чансока было мрачным, но Сангхак выглядел спокойным.

Церковная служительница принесла четыре маленькие чашки с черной жидкостью, утверждая, что это кофе, выращенный в Хило. Я сделала несколько глотков. У напитка было мягкое послевкусие, которое исчезало во рту, но мне не понравился запах слегка подгоревшего дерева.

Сангхак покрутил в руке чашку и заговорил:

– У меня не было намерения обманывать девушку. Не знаю, что сказала сваха, но мне тридцать шесть лет. Я сошел с корабля семь лет назад, в январе тысяча девятьсот третьего года, и с тех пор живу на этом острове. Я виноват в том, что передал невесте фотографию, сделанную очень давно, поскольку привез ее с родины, но о своем возрасте я не солгал. У меня не хватит духу удерживать на острове ту, кому я отвратителен…

Я внимательно выслушала все, что говорил Сангхак. Все время, пока он говорил, я беспокоилась о том, как отреагирует Наен. Губы у нее пересохли, и я боялась, что она будет настаивать на возвращении домой.

– Свадьба назначена на следующую субботу, – сказал Чансок как-то раздраженно, взглянув на Сангхака.

– Суббота? Так скоро? – спросила я, удивленная тем, как быстро все происходит. Чансок ответил «да» и кивнул.

– Я полностью готов, – подтвердил он.

– Если вы действительно хотите вернуться, дайте мне несколько дней. Я возьму на себя все денежные расходы, – послышались из уст Сангхака неожиданные слова. Мужчина приготовился встать, точно завершив заготовленную речь. Он не сказал только, что потратил всю свою зарплату за несколько месяцев на то, чтобы получить подобранную свахой невесту.

Похоже, что он не собирался держать Наен насильно. Чансок поднялся со своего места и начал расхаживать по комнате, как будто он был расстроен. Наен, которая так настаивала на возвращении, также склонила голову в ответ на хорошо продуманные слова Сангхака и, казалось, погрузилась в свои мысли.

– Скажи им, что ты решила, – подтолкнула я Наен, надеясь, что она больше не будет упрямиться.

Мы втроем устремили взгляды на нее.

– Позвольте мне остаться здесь, пока мне не возместят оплату за проезд.

– То есть вы всерьез решили вернуться? – недоверчиво переспросил Чансок.

Сангхак коротко вздохнул. На мгновение закрыл глаза, возможно сожалея, что его последняя надежда угасла. Казалось, мужчина с усилием проглотил то, что хотел сказать, а затем встал. Увидев, как Чансок собирается идти следом за ним, я почувствовала, как во мне вскипает некая определенность. Это было разочарование из-за решения Наен и одновременно искренняя жалость к Сангхаку.

1.Китайский иероглиф, обозначающий Гавайи.

2.Чогори – блузка или жакет, основной элемент ханбока, корейского национального наряда, как мужской, так и женской его разновидности. Чогори закрывает руки и верхнюю часть тела.

3.Тэнги – традиционная корейская лента, которой завязывают и украшают заплетенные волосы. Она бывает разных цветов, часто с цветочной вышивкой и золотой росписью.