Kitobni o'qish: «Рождественские тайны»

Shrift:

* * *

Посвящается Анджеле Джентри,
которая каждый день верит в лучшее

Благодарности

Выражаю особую благодарность:

Трою, Грейси, Кейт и Дэвиду за вечерние игры, парады на лошадях-скакалках, совместные заплывы, поездки в кемпинги, блинчики, встречи с мамой в ресторанах «Чик-фил-Э» и «Жасмин» и особые вечера.

Эсмонд Джен Г., Салли Джен Е., Саре, Мэтту, Таре и Рейчел Экстром (добро пожаловать в команду!) за веру в меня.

Сотрудникам ресторанов «Мериди» и «Меркантайл» за отличную еду и удобное место для работы.

Мери Уикли за неоценимую помощь дома.¹

Рождественская тайна

Мы водим хоровод, предполагаем,
А Тайна в центре, лишь она все знает.
Роберт Фрост²

Пролог

Своего отца я не знала и даже не знала, кто так решил – моя мать или он сам. Помню, как по вечерам мама мыла посуду и вглядывалась во тьму за окном, словно ждала кого-то. На лице ее застывало странное выражение: не то тоска, не то отчаянная надежда на несбыточное. Теперь трудно вспомнить. Со временем она погружалась в это состояние все глубже.

Мне было десять, когда я впервые заговорила об отце. Мы с мамой готовились к Рождеству: вытащили искусственную елку из гаража, установили пластиковых Санту и северного оленя на лужайку перед домом. Помню, как колотилось от волнения сердце, пока мы выкладывали бабушкины фарфоровые статуэтки из коробки с елочными игрушками. Я взяла фигурку коровы и поставила ее на журнальный столик. Я мучительно подбирала слова, понимая, что больше не могу об этом молчать.

– Скажи, ты бы хотела, чтобы папа жил с нами? – спросила я у мамы, не сводя глаз с бело-голубой фигурки коровы.

Мама продолжила молча доставать игрушки, и ее руки двигались быстро-быстро.

– Жил-был король, – вдруг произнесла она, пристально рассматривая меня поверх очков.

– Где? – тут же поинтересовалась я.

– Ммм, – сказала мама, протирая головку пастушка полой рубашки. – Очень далеко отсюда. Как-то раз он решил установить посреди дороги огромный валун.

– И как же он его туда притащил? – Я развернула бумагу и вынула игрушечного ягненка.

Мама помолчала.

– Не знаю. Наверное, запряг быка.

– Разве один бык может сдвинуть целый валун?

Мама вздохнула и поправила очки на переносице.

– У него было шесть быков.

– А это не слишком много?

– Сколько же, по-твоему, ему нужно быков?

Я как следует обдумала этот вопрос, пока разворачивала фигурку младенца Иисуса.

– Четыре.

Мама покачала головой и присоединила к остальным фигуркам игрушечную Деву Марию.

– Ну хорошо, пусть будет четыре. Быки вытащили валун на дорогу. Король приказал окатить его водой, чтобы вокруг стало грязно, а сам спрятался и начал наблюдать за путниками. Придворные и солдаты ворчали, когда обходили валун по грязи. Богатые торговцы и знатные люди из соседних стран ругали плохие дороги, но никому и в голову не приходило убрать препятствие с пути. – Мама обложила рождественские фигурки пучками соломы. – А однажды мимо шел крестьянин с мешком.

– Что было в мешке? – спросила я. – Конфеты?

– Ну разумеется, – ответила мама, убирая оберточную бумагу в коробку из-под игрушек. – Увидев валун, крестьянин положил мешок на землю, подобрал ветку потолще, подсунул ее под валун и уперся изо всех сил. Как думаешь, что было дальше?

– Валун не сдвинулся с места!

– Ни на волосок! Тогда крестьянин встал на другой конец ветки и запрыгал по ней что есть мочи. Он прыгал, и прыгал, и прыгал… И?

– И ничего! – сказала я, хватая малютку Иисуса.

– Поставь фигурку на место! – строго велела мама. – Да, он не только не сдвинул камень, но и сам упал в грязь и сильно испачкался. Тогда крестьянин огляделся вокруг и увидел вдалеке быков. Они двигались как раз в его сторону.

Я взяла двух волхвов с флакончиками, наполненными миррой и ладаном, и стала играть с ними, будто они разговаривают.

– Поставь на место, разобьешь! – Мама отобрала у меня игрушки и продолжила: – Быки учуяли запах конфет.

Я изумленно уставилась на нее.

– Они ведь были далеко, как же они учуяли конфеты в мешке?

– У быков большие ноздри.

– Размером с блюдца, что ли?! – удивилась я, переставляя Иосифа поближе к яслям.

– Анджела Кристин! – не выдержала мама.

Я вздрогнула. Мама дала мне двойное имя в честь моих бабушки и прабабушки. Обычно она называла меня просто Кристин, а полным именем и сквозь зубы – только когда сильно злилась.

– Это неважно! – Она фыркнула, словно самый настоящий бык. – Ты можешь просто дослушать?! Крестьянин запряг быков при помощи той ветки и виноградной лозы и убрал камень с дороги. К его удивлению, под валуном оказался красный бархатный мешочек с золотыми монетами и запиской.

Я забралась на диван, подбросила подушку к потолку и поймала ее.

– И что там было написано?

Мама села рядом и положила мои ноги себе на колени.

– Там было написано: «Спасибо, что убрали валун с дороги. В знак благодарности примите мешочек с золотом». Подпись: «Король». Так крестьянин получил важный жизненный урок, к которому рано или поздно приходим все мы.

– Какой? – нахмурилась я, глядя на маму.

– Любое препятствие на пути может сделать жизнь лучше, но перед этим придется немного испачкаться.

Вот так она ответила на мой вопрос об отце.

Мама всегда выглядела как кинозвезда. Ее бледную кожу оттеняли темно-рыжие волосы, которые она могла заколоть на макушке или рассыпать по плечам одним движением руки. Она носила очки в черепаховой оправе, из-за близорукости. Мама работала в местной булочной и по вечерам приносила с собой запахи пончиков и кофе и непременный пакет вчерашнего хлеба и пирожных, изрядно помятых старушками в поисках начинки из сливочного крема. Я часто размышляла о том, как сложилась бы ее жизнь, не будь меня. Внутри нее словно жил другой человек – такой же чудесный, как и тайна, которую она хранила глубоко в сердце.

В том, как мы из года в год отмечали Рождество, не было ничего особенного. Елка, бабушкины рождественские статуэтки и пластиковый Санта – вот и все наши украшения. Мы всегда праздновали вдвоем, так что мама просто запекала цыпленка с картофелем и бобами. В предпраздничные дни мы обязательно писали два письма: одно Санте, где я просила все, что углядела в каталоге подарков к Рождеству, а второе Богу – с благодарностью за то хорошее, что мы могли припомнить: наш дом, мамину работу, Милли (моего плюшевого кролика), Оскара (моего хомяка), страховку, деньги, благодаря которым мы смогли заменить водонагреватель, оплатить счета и купить еду. Со временем мы стали писать только одно письмо, которое клали под елку. «Чтобы не забыть», – говорила мама. Кто-то бы назвал это скучным, для меня же это было волшебное время!

Да, волшебное время рядом с мамой и безо всяких валунов на пути. Тогда я и подумать не могла, что однажды стану спотыкаться на каждом шагу без надежды на счастливое будущее. Я выросла, и жизнь превратилась в ежедневную гонку, в которой побеждает сильнейший. У всех бывают времена, когда страшно оглянуться назад, но и вперед посмотреть смелости не хватает. Мы превращаем жизнь в ожидание. Вот и я постоянно чего-то ждала: подходящего момента, хорошей работы, зеленого света светофора, чьего-то звонка, привета из прошлого, начала нового, счастливого будущего…

Однажды я устала ждать. Я хотела знать, ради чего все это. Снова впустить в свою жизнь детское ощущение чуда. Извечный вопрос о смысле существования заставил меня задуматься. Я поняла, что никогда не встречу волшебника страны Оз, сказочного короля или богатого дядюшку Скруджа, и словно очнулась ото сна. Мне захотелось вернуть себе Рождество. Праздник с обычной елкой, когда я до блеска натирала рождественские фигурки рукавом рубашки, держалась за мамину руку в церкви. Для меня стало важным не только понять, откуда передо мной вдруг вырос валун и ради чего мне его обходить, но и заглянуть под него, чтобы обнаружить бриллиант, стереть с него грязь и заявить: «Оно того стоило!» В тот момент мне казалось, что ожидание никогда не закончится, однако спустя время мое унылое прошлое развеялось как дым.

Я так и не сдвинула валун с дороги, у меня не хватило сил. На помощь мне пришли другие люди – и я, наконец, обнаружила свой бриллиант.

Глава первая

Ноябрь, за год до рождественского чуда

И вот опять зима. Мы еще ходим в легких куртках, но за неделю до Дня благодарения город пронизывает студеный ветер, дни становятся сумрачными и холодными. Все заледенело, и каждый выход за дверь превращается в испытание. Когда я была маленькая, в такие затяжные зимы мама обычно говорила: «Сейчас деревья голые и уродливые, они живут лишь надеждой на весну». С годами я стала понимать, что она имеет в виду, и зима в моей жизни наконец сменилась летом.

Уже в четвертый раз я подошла к двери и выглянула в окно. Дорога по-прежнему пуста. Напряжение сковало грудь и голову. «Ну почему подростки не умеют приходить вовремя?!» – мысленно вопросила я, возвращаясь к чашке кофе на кухонном островке. Кофе пришлось выплюнуть: он остыл, пока я ждала Элли, одну из нянек своих детей.

– Мам, поиграй со мной? – попросила Хейли, моя пятилетняя дочка. Она сидела на полу в гостиной с двумя игрушечными собаками. – Ты будешь за Брауни, а я за Женевьеву.

Я вновь шагнула к двери.

– Сейчас не могу. Как только придет Элли, я убегу на работу.

Часы показывали без десяти одиннадцать. Я начинала злиться и, как всегда в такие моменты, с трудом сдерживаемые эмоции заставили меня побледнеть.

– А я снова летала ночью! – похвасталась Хейли, поднимая Брауни над своей головой, словно та летит.

– Во сне?

– Нет, я проснулась и летала по всему дому!

Я неотрывно смотрела на дорогу.

– Это был сон. Ты постоянно летаешь во сне.

На нашей дорожке лежала газета для миссис Мередит, нашей соседки, и я решила отнести ее той на крыльцо. Миссис Мередит было около семидесяти, мы почти не общались, и я чувствовала, что ей и дела нет до меня и моих детей. Прошлым летом шестилетний Зак случайно попал мячом в ярко-красный гибискус на ее веранде, когда они с Хейли играли на заднем дворе. Зак извинился, однако миссис Мередит это не смягчило. Она не привыкла к детям, шум и беготня явно действовали ей на нервы, так что, когда наш почтальон промахивался и ее газета оказывалась у меня на лужайке, я спешила как можно скорее вернуть ее законной владелице.

Я подобрала газету и направилась к двери миссис Мередит. Услышав щелчок замка, я мысленно застонала и подняла глаза. Старушка в дверном проеме потуже затянула пояс розового халата.

– Опять мне подбросили, – сообщила я, протягивая соседке газету.

Мы редко общались, и всякий раз миссис Мередит едва приоткрывала дверь, видимо, считая меня неблагонадежной особой. Я просунула газету в узкую щель и изобразила легкую улыбку.

– Спасибо, – сказала старушка и поспешно захлопнула дверь, пока я не бросилась ее грабить.

– И вам хорошего дня, – пробормотала я под нос.

На дороге наконец показалась машина Элли, и я поспешила в дом за сумочкой.

– Зак, я убегаю на работу! – крикнула я, заглянув за угол коридора, где находилась спальня сына.

Когда я вышла из дома, Элли все еще восседала в машине.

– Совсем совесть потеряла… – пробормотала я, направляясь к девчонке.

– Элли, будь добра приезжать к половине одиннадцатого. Я не могу из-за тебя опаздывать на работу!

Ее светлые волосы были собраны в пучок, глаза подведены черным карандашом, а крупные серьги-кольца свисали аж до подбородка.

– Ну простите, – проговорила Элли, выходя из машины.

Разбираться с ней мне было уже некогда. Я села в автомобиль и сорвалась с места, поглядывая на часы: десять пятьдесят две. «Безответственная девчонка!» – пробормотала я. Напряжение вылилось в головную боль, и я помассировала шею. Меня давно преследовало ощущение, что я бегаю как заведенная, игнорируя сомнения и неудачи, которые растут, точно снежный ком. Я прибавила скорость, чтобы проскочить Мейн-стрит на зеленый, но не успела. Сердце бешено билось: мне нельзя опаздывать! Я чуть ли не молилась, чтобы начальник не заметил моего отсутствия, однако понимала: – надежды напрасны. Род месяцами изводил меня за опоздания. По радио сообщили время, и я его выключила, чтобы не накручивать себя еще больше.

Изношенные шины противно взвизгнули, когда я повернула на общую для работников ресторана и банка парковку. Хлопнув дверью, я побежала к черному входу. Рене уже выставляла салатные заправки к обеденному наплыву клиентов, и я бросила взгляд на часы: одиннадцать тринадцать.

– Род уже здесь? – спросила я.

– Здесь, – ответила Рене и вопросительно подняла брови.

– Чертова няня! – в очередной раз выругалась я, выставляя порционные заправки на поднос. – Он заметил, что меня нет?

– Боюсь, что да, малыш. – Рене почему-то называла меня «малыш», хотя была едва ли на пять лет старше.

Ресторан «Паттерсон» с самого основания был семейным заведением, пока девять лет назад не умер последний его хозяин. Среди детей и внуков желающих продолжить дело не нашлось, так что ресторан продали, а новые владельцы решили сохранить название. Менеджером дневной смены был Род – стремительно седеющий толстяк за сорок.

– Кристин, ты вообще способна приходить вовремя?

Я внутренне сжалась и повернулась к нему.

– Когда дети в школе, я прихожу вовремя. Меня задержала няня.

Род поскреб остатки волос на макушке.

– И почему твои дети сегодня не в школе?

– Каникулы в честь Дня благодарения, – ответила я, заворачивая столовые приборы в салфетку.

– А на прошлой неделе что тебе помешало прийти вовремя?

В горле встал ком. Я ведь не специально опаздывала, мне действительно фантастически не везло.

– Мой пятилетний сын заболел, пришлось срочно искать няню.

– На все у тебя есть отговорка, – заявил Род, уходя.

Летом он часто закрывал глаза на мои опоздания – а опаздывала я по меньшей мере раз в неделю, – и сейчас его терпение явно подходило к концу.

Мне исполнилось двадцать, когда я вышла замуж за Брэда Айсли. Так случается – вы знаете, что совершаете ошибку, однако уговариваете себя: «Мне нужна машина, и я могу себе позволить только эту. Может, она не так плоха, как кажется?» или: «Конечно, крыша требует ремонта, но мне нужен дом, и этот как раз свободен, так что…» Брэд был неплохим парнем, внешностью природа его не обидела, поначалу я даже считала его обаятельным. Мы познакомились в продуктовом магазине в моем родном городе. Я работала кассиром, а он раскладывал товар. Брэд продержался там недолго. Жаловался, что руководство совсем не умеет вести дела. Когда он позвал меня замуж, работу он уже потерял. Мне было девятнадцать, и я думала, что ничего хорошего меня в этой жизни не ждет. Мама не могла оплатить высшее образование, а оценки в моем аттестате, хоть и неплохие, не позволяли рассчитывать на стипендию. Вокруг наблюдалось не уж так много подходящих мужчин, так что, когда Брэд сделал мне предложение, я решила: «Что ж, он неплохой парень и зовет меня замуж. Я ведь, в принципе, хочу замуж. Может, у нас все сложится». Но мама знала, что я совершаю ошибку.

– Кристин, ты мечтательная натура, – увещевала она меня через несколько недель после помолвки. – Ты любишь книги, цветы и сидеть на берегу озера. Тебе нужен мужчина, который будет ценить тебя такой, какая ты есть. Не выходи замуж из страха, что больше никто не позовет.

– Я выхожу за него замуж не поэтому.

– Тогда почему? – спросила мама, складывая полотенца в прачечной.

– Брэд – неплохой парень, – ответила я, пытаясь убедить ее, а заодно и себя. Мама даже не взглянула на меня, чем невероятно меня разозлила. – Да что тебе в нем не нравится?!

– Дело не в нем. Ты права, он неплохой. А я слишком хорошо знаю, каково довольствоваться неплохим. – И она продолжила молча складывать полотенца.

Я прислонилась к машинке и скрестила руки на груди. Мне было недостаточно туманных намеков.

– Прекрати говорить загадками, мам.

Она положила стопку полотенец в корзину для белья и принялась за следующую партию.

– Ты его любишь? – спросила она и посмотрела на меня.

– Конечно, люблю.

Она кивнула и вернулась к делам. Мама верила в это не больше, чем я сама, что меня раздражало. Наконец она закончила работу.

– Мы всегда желаем, чтобы дети жили лучше нас.

– Так в чем проблема? В отличие от тебя я хотя бы выйду замуж.

Это прозвучало жестоко, но в тот момент мне было плевать.

Мама подняла корзину с бельем и пристроила ее на бедре.

– Ты выбрала не того человека!

У меня сдали нервы.

– Он отец моего ребенка!

Она застыла, пораженная. Я не хотела сообщать ей эту новость так. Я вообще не хотела ей ничего говорить, однако понимала, что скоро меня выдаст округлившийся живот. Мама молча обошла меня, и я с трудом сдержала слезы.

– Ты совсем не знаешь Брэда! – Мой голос дрогнул, но она уже скрылась в спальне.

Я схватила сумочку и убежала на работу.

За несколько месяцев до свадьбы Брэд начал унижать меня перед матерью и друзьями; я казалась себе глупой и ненужной. Он то и дело приговаривал: «Ты же ничего в этом не смыслишь, Кристи» или: «Ты что, совсем бестолковая?» Я вышла замуж, надеясь, что после свадьбы моя любовь поможет нам преодолеть мелкие разногласия. Когда Брэд нашел работу в другом городе, мама буквально взбеленилась. Наверное, потому, что понимала: после рождения ребенка мне понадобится помощь, а она – в двух часах езды. Однако нам нужно было переезжать поближе к месту работы Брэда.

Мы переехали, когда я была на шестом месяце. Всего через месяц после рождения сына Брэда уволили. «Руководство совсем не умеет вести дела!» – заявил он, набычившись. Брэд все знал лучше всех. Он возмущался работой спортивных комментаторов и тележурналистов так громко, что я боялась оглохнуть. Работодатели ему попадались исключительно безграмотные, а я так и вовсе была сплошным разочарованием. Я не рассказала матери о том, что мужа уволили, а когда снова забеременела, поняла, что сочиняю, кем он работает, чтобы не сознаваться, сколько он на самом деле зарабатывает. Я не говорила ей о том, что зимой нам дважды отключали электричество за неуплату, что Брэд разбил машину и у нас не оказалось даже страховки, чтобы оплатить ремонт. Когда меньше чем через два с половиной года он решил, что женитьба и отцовство не для него, и бросил меня с двумя детьми, я снова ей ничего не сказала.

Я собралась с духом и все выложила матери только через два месяца после его ухода. Полугодовалой Хейли потребовались антибиотики, а денег совсем не было. Мама не накинулась меня с обличительным: «Я же тебе говорила!», нет. Она только спросила, как дела у детей и как у меня с работой, но укорять не стала. Все, что хотела, она сказала еще до свадьбы, и добавить ей было нечего. Это бы не исправило моих ошибок.

В детстве я мечтала прожить необычную жизнь. Выйдя замуж за Брэда, я надеялась, что в моей жизни будет хоть какой-то смысл. Оказавшись одна с двумя детьми, я лишь искала способ выжить. Вот во что подчас превращаются мечты…

Я закончила смену в семь часов двенадцать минут, чтобы отработать утреннее опоздание. Рене и другие официантки ушли домой; на работу заступила ночная смена. Я хотела просочиться к выходу, не попадаясь Роду на глаза, но не успела.

– Больше не опаздывай, Кристин. – Он вышел из холодильной камеры позади меня. – В праздники здесь будет не протолкнуться. Это последнее предупреждение.

Я кивнула.

– До завтра, Род.

Джейсон Хейберт извлек из бумажника пятидолларовую купюру и протянул стюардессе.

– Ром, – сказал он, складывая газету.

Стюардесса поморщилась, решив, что перед ней один из вчерашних юнцов, для которых пить в полете – признак успешности и совершеннолетия.

– Могу я взглянуть на ваше удостоверение личности? – Она прикинула его возраст. Выходило двадцать два – двадцать три.

Он протянул водительское удостоверение, и стюардесса улыбнулась.

– Вам недавно исполнилось двадцать четыре? Примите поздравления!

Джейсон вылил ром в стаканчик с колой и протянул девушке пустую бутылку.

– Я бы пригласил вас на свидание, когда приземлимся.

Стюардесса засмеялась и покраснела.

– Боюсь, меня не отпустят муж и дети.

– Тогда возьмите их с собой.

Она фыркнула и передвинула тележку к следующему пассажиру.

Джейсон, который унаследовал от отца золотисто-каштановые волосы и синие глаза, был одним из лучших игроков в университетской футбольной команде и считал себя ценным сотрудником бухгалтерской фирмы, пока не попал под сокращение. Абсолютная уверенность в том, что и дня не пройдет, как его с распростертыми объятиями примет не менее престижная фирма, спустя три месяца почти испарилась, поэтому к звонку деда он отнесся с некоторым интересом.

– Приезжай, поработаешь у меня в магазине на Рождество, – предложил дедушка Маршалл тремя неделями ранее.

– Дед, как ты думаешь, зачем мне высшее образование? – возмутился Джейсон, впрочем, без намерения обидеть.

– Чем ты сейчас зарабатываешь?

Джейсон переключил телевизор на спортивный канал, тоскливо проследил за бегущей строкой на экране и сознался:

– Ничем.

Маршалл не понимал, как можно не работать, если каждый месяц надо оплачивать счета.

– И как же ты платишь за квартиру? – поинтересовался он.

Джейсон не ответил.

– Прилетай в выходные и попробуй. Получишь предложение поинтереснее – уедешь. А пока хоть немного подработаешь.

Джейсон задумался. Не с его навыками устраиваться в магазин, да только раз за разом потенциальные работодатели отказывали, говоря, что не будут никого нанимать до Нового года. Высшее образование он определенно получал не затем, чтобы продавать рождественские носки старушкам, однако ничего лучше пока не намечалось.

Маршалл Уилсон сощурился на каталог.

– А это что за цветы? – спросил он девушку-флориста. – Они мне нравятся!

– Лизиантус, – ответила она.

– Никогда о таких не слышал. – Мужчина пролистнул несколько страниц. – А эти?

Девушка перегнулась через стойку, чтобы рассмотреть фотографию.

– Лилии «Касабланка».

Маршалл потер подбородок.

– Тоже ничего. А можно посмотреть вживую?

– Ну что вы! Сейчас не сезон для лилий.

– Где?

– Что «где»? – окончательно запуталась девушка.

– Где не сезон для лилий?

– Здесь, конечно.

– Но где-то же они цветут в это время года?

Продавщица задумалась.

– Цветут, но заказать их сюда обойдется совсем недешево и…

– А можно заказать еще те, первые? Как вы сказали, они называются? Лиз-чего-то-там.

– Лизиантус. Но это очень редкие цветы и…

– Натали, не спорь с клиентом! – вмешался Дуайт Роуз, появляясь из-за ее спины. Магазинчиком «Цветы и подарки от Роуз» он владел уже лет пятнадцать. – Маршалл, в честь какого события цветы выбираешь? Годовщина или день рождения? Вечно я их путаю.

– Годовщина, – ответил Маршалл, хлопнув ладонью по стойке. – В декабре будет сорок четыре года.

– Маршалл женился на очень разумной женщине, – объяснил Дуайт. – Ее никогда не интересовали огромные бриллианты, безвкусные ожерелья и, как она выражалась, «идиотские серьги для деревенщин». Линда любила только цветы, ничего вычурного и необычного. Мужа себе она выбирала так же.

Маршалл согласно склонил голову.

– Благодарю. Сочту это замечание за изысканный комплимент.

– Но Маршалл не любит обычные цветы. Он всегда выбирает какие-нибудь новые, которых раньше не видел. Так он чувствует себя…

– Не таким простаком, – закончил Маршалл, улыбаясь.

Дуайт тем временем рассказывал дальше:

– Линда как-то поняла, что в период между Днем благодарения и Рождеством чудесным образом превращается во вдову. – В этом месте Маршалл закатил глаза, а Дуайт продолжил: – Она готовила ужин, а Марш каждый день торчал в магазине до десяти вечера.

– Не до десяти! – возразил Маршалл.

– До одиннадцати, – ехидно поправил его приятель.

Маршалл вздохнул и жестом попросил Дуайта поторопиться.

– Линда решила не печалиться и проведать детей и внуков в других штатах. А когда вернулась…

Натали перебила:

– Он встретил ее с цветами! Это так романтично!

Девушка взяла каталог и сделала копии страниц с выбранными цветами.

– До сих пор никто, даже Линда, не называл Маршалла романтиком, – заметил Дуайт.

– Откуда тебе знать, как меня называют дома? – усмехнулся Маршалл, забирая копии страниц у Натали.

– Ну вот, теперь весь день буду об этом думать! – воскликнул Дуайт.

Маршалл рассмеялся и убрал копии в карман куртки.

– Посоветуюсь с Джуди и вернусь к вам.

Он хлопнул ладонью по стойке, прощаясь, и отправился вниз по улице в универмаг «Уилсон».

Магазин они с Линдой открыли через четыре года после свадьбы, и с тех пор он оставался главным украшением городской площади. А еще там научился ходить их первенец, после чего Линда решила посвятить себя дому и двум другим сорванцам.

Двадцать пять лет назад Линде удалили грудь. Спустя несколько месяцев у нее обнаружили рак кишечника, так что менее чем за год она перенесла две операции. Линда так ослабла после химиотерапии и лекарств, что Маршалл не появлялся на работе целых три месяца.

– Сходи, Маршалл, – уговаривала она.

– Без меня справятся, – ворчал он.

Маршалл понимал, что жена хочет немного отдохнуть от непрерывной опеки, но так боялся ее потерять, что и думать забыл о магазине. Он планировал совместный отпуск, покупал ей ожерелья, кольца и даже теннисный браслет с бриллиантами.

– Марш, милый, – сказала Линда, увидев браслет, – ты же знаешь, мне это не нужно.

– Я просто хотел тебе его подарить, – ответил он, сидя на краешке кровати.

– Знаю. – Она улыбнулась и вложила руку в ладони мужа. – Не надо покупать мне дорогие вещи, чтобы доказать свою любовь. Ты не появлялся на любимой работе уже несколько месяцев, я знаю, для тебя это непросто.

– Я никогда не дарил тебе ничего подобного.

Линда сжала его руку.

– Мне и не нужно. Я счастлива с тобой без браслета и буду счастлива всегда.

Маршалл наклонился и поцеловал жену в лоб.

– Я справлюсь, – прошептала она.

Тогда он стал дарить ей цветы. С тех пор как Линда поправилась и врачи подтвердили, что рака больше нет, он посылал букеты каждую неделю и на все праздники.

Маршалл распахнул дверь в офис и спросил:

– Джуди, знаешь, что такое лизиантус?

Он бросил распечатки цветочного каталога помощнице на стол, прошел к себе в кабинет и повесил куртку на вешалку.

– Вирус? – предположила Джуди, пролистывая документы.

– Цветок!

Джуди вернулась к столу, надела очки и посмотрела на распечатки.

– Чудесные, – кивнула она.

Джуди Лейтвейлер работала у Маршалла уже двадцать семь лет. За это время ее дети выросли, обзавелись семьями и подарили ей шестерых внуков. Начав с обычной продавщицы, она скоро стала правой рукой Маршалла в конторских делах.

– Тебе бы такие понравились? – крикнул Маршалл из своего кабинета.

Джуди достала из нижнего ящика стола папку и раскрыла ее.

– Мне бы понравились. Но у меня нет любимых цветов.

Маршалл выглянул из кабинета.

– Тебе не кажется, что гортензии устарели?

– Ты спросил, я ответила.

– Джейсон не звонил?

Помощница откусила пончик и стряхнула сахарную пудру со свитера.

– Пока нет. Думаю, из аэропорта он приедет прямо сюда. – Она откусила еще кусочек и, аппетитно причмокивая, облизала палец, которым собирала пудру со стола. – Ты точно к этому готов?

Маршалл, почти скрывшийся в кабинете, выглянул снова.

– К чему?

Джуди отпила кофе из кружки с надписью «Лучшая в мире бабушка» и пояснила:

– К приезду Джейсона. Он ведь не твой любимчик.

– Можно подумать, ты знаешь, кто мой любимчик!

– Уж я-то знаю, – заверила Джуди, отправляя в рот последний кусочек пончика.

Маршалл хмыкнул и закрыл дверь.

В такси Джейсон извлек из кармана мобильный и нажал кнопку быстрого набора.

– Привет, детка! – произнес он, разглядывая улицу. – Я добрался.

– Я была уверена, что ты передумаешь. Может, вернешься? Здесь куда проще найти работу, – сказала Эшли.

Они познакомились на выпускном курсе института и последующие три года то сходились, то расходились. Родители Джейсона считали худенькую Эшли отстраненной и неприветливой, хотя в целом против их отношений не возражали. Эшли была симпатичной, самоуверенной, а еще – одаренной. Она работала у одного кутюрье и мечтала выпустить собственную линию одежды. Все, что ее интересовало, – это сочетания тканей и цветов, так что отношения с Джейсоном можно было скорее назвать приятными и удобными для обоих, нежели по-настоящему близкими.

– Сейчас людей увольняют, а не нанимают, – возразил Джейсон.

Таксист пересек городскую площадь, и Джейсон проводил взглядом знакомые с детства места. Его мать была старшим ребенком Маршалла и Линды, на которую очень походила. Ей исполнилось уже сорок три, а Маршалл по-прежнему называл ее зайкой.

– Каждое лето нас с сестрой на целых две недели отправляли к дедушке с бабушкой, – сказал Джейсон в трубку и пожаловался: – Не понимаю, как мы тут с тоски не умерли. Здесь только в Рождество весело, а в остальное время и заняться нечем. Я тебе еще позвоню.

Он захлопнул телефон-раскладушку и убрал в карман. Джейсон казался себе слишком крутым для этого города. У него, в отличие от деда, было высшее образование; он путешествовал по миру, пока учился, а дедушка с бабушкой за всю жизнь почти не выезжали из городка и искренне любили его жителей. Джейсон же считал, что достоин большего.

Заплатив таксисту, он забрал сумки из багажника и, открыв дверь универмага «Уилсон», втянул за собой чемодан на колесиках. Из-за вешалки с одеждой выглянула молоденькая продавщица, блондинка с вьющимися волосами.

– Доброе утро, – поздоровалась она, по мнению Джейсона, чересчур бойко. – Вам что-то подсказать?

– Подскажите мне, где найти Маршалла Уилсона, – ответил Джейсон, расстегивая куртку.

Продавщица заметила чемодан и всплеснула руками.

– А, так вы Джейсон. Он вас ждет! Офис там, в глубине магазина.

Поправив рюкзак, Джейсон кивнул на чемодан и уточнил:

– Поможете с вещами?

– Конечно! – ответила продавщица и потянула чемодан за собой. – Я Дебби, работаю в отделе женской одежды.

Шагая через две ступеньки, Джейсон поднялся в офис и постучал в окно.

– Приехал! – крикнула Джуди Маршаллу, впустила Джейсона и заключила в объятия. – Ты посмотри, какой красавчик вымахал!

Из-за спины Джуди показался дед и тоже обнял внука.

– Наконец-то ты приехал, Джейс! – Тут он заметил Дебби, которая с трудом поднимала чемодан по лестнице. – Дай-ка мне.

Маршалл забрал у нее чемодан и поставил за дверью.